т этого места - дым костра, шум, движение, пение.
     Я проскользнула между камней, добралась до  неохраняемой  изгороди  и
перелезла через нее.
     Я ни в коей мере не ощущала ни слабости, ни  раскаяния.  Мое  решение
было слишком быстрым, слишком внезапным, и все же, я думаю, я давным-давно
уже знала про него, сама того не подозревая. Во  мне  не  шевельнулось  ни
малейшего сомнения по поводу того, что я сделала.
     Путь из крарла был крутой и ненадежный.  Прокарабкавшись  примерно  с
полчаса, я  почувствовала  усталость  и  физическую  боль.  Удалившись  за
пределы стана на значительное расстояние, я уползла в глубокую  расщелину,
загороженную нависшими над ней высохшими на солнце кустами, и уснула.
     Когда я проснулась, надо мной висела черная, как смоль, ночь.
     Я выбралась  из  расщелины  и  снова  зашагала  деревянной  походкой,
по-прежнему сжимая свою ужасную ношу. Наконец  мне  попался  ручей,  очень
узкий и темный, но почва здесь под ногами казалась помягче. Я  выкопала  в
земле могилу для принесенного мной существа, а затем направилась  вниз  по
течению, нежа ступни в прохладной воде.
     Я подошла к  лесу  ближе  к  полуночи.  Луна  отбрасывала  прозрачный
индиговый свет, и стволы высились, словно тусклые темные колонны, покрытые
беспорядочной резьбой и поддерживающие лунный свет на  сплетенных  ветвях.
Под моими ногами  -  мхи,  камни  и  проросшая  меж  ними  трава.  Теплая,
безмолвная ночь.
     Мне и в голову не приходило, что за мной могут  послать  погоню.  Они
упивались  своей  победой,  и,  кроме  того,  я  не  представляла  большой
ценности. Я снова улеглась спать под открытым небом, не думая ни о  людях,
ни об охотящихся животных. Вообще ни о чем не думая.
     Утром, плеснувшим с неба тонким золотом, я пробудилась и поняла,  что
я не только свободна, но также в первый раз с тех пор, как вышла из  Горы,
действую в одиночку. Без внешних причин, без влияния со стороны  других  -
действие, задуманное и исполненное по моей собственной воле.
     Утренний холодок, тяжесть молока у меня в  груди,  боль  между  бедер
казались ничтожной ценой в уплату за это.



                                    5

     Небольшая горка прислоненных друг к другу камней.
     Столь знакомая, однако, я не могла вспомнить,  откуда,  когда  лежала
под деревьями, глядя на  эти  камни.  За  ними  -  журчание  ручья,  вдоль
которого я шла ночью раньше. Да, наверняка  в  этом  и  заключался  ответ:
камни означали близость воды. Мое  тело  и  рот  истомились  от  жажды.  Я
поднялась, скрипя каждым своим суставом, и пошла между деревьев к  камням,
и посмотрела вниз на стремительно струящийся  здесь  золотистый  и  словно
прозрачный ручей. Сняв черную "рубашку", я  стояла  по  колено  в  потоке,
омывающем прохладой мне кожу, и пила из сложенных ладоней до тех пор, пока
намокшая вуаль шайрина не облегла мое горло, а влажные полосы не  прилипли
белыми прядями к коже. Я провала рукой по животу,  кожа  все  еще  дряблая
после родов, тем не менее быстро натягивающаяся. Вскоре  мускулы  и  плоть
будут твердыми и гладкими. Я с моим уникальным даром  исцеления  ликовала,
плескаясь в ручье.
     Медленно я стала сознавать чужое присутствие. Подняв наконец  взгляд,
я встретила пару ледянисто-желтых  глаз.  Не  думала  раньше,  что  желтый
оттенок может быть таким холодным. Вокруг глаз  серополосый  мех  звериной
морды, над челюстью выступают острия зубов, уши  с  кисточками  прижаты  к
голове - дикая кошка горных долин и, вероятно, голодная.
     Мы  уставились  друг  на  друга,  эта  хорошо   снаряженная,   хорошо
оснащенная тварь и я, обнаженная, в  воде,  без  ножа  для  защиты  и  без
оставшихся сил оглушить или убить. В другое время я  бы  сочла  эту  кошку
очень красивой. Она начала грациозно двигаться по берегу ко мне, сосны  за
ней упирались в небо, отбрасывая теперь тени, полосатые, как ее  шкура.  В
последний миг она отвела взгляд,  опустила  голову  и  принялась  пить  из
ручья, футах в двух оттуда, где  стояла  я.  Я  чувствовала  ее  мускусный
запах. Ее язык делал быстрые розовые движения, напоминая мне кошку  Уасти.
Через  некоторое  время  она  подняла  морду,  всю  в   бисеринках   воды,
повернулась и прыгнула назад, туда, откуда  пришла,  исчезнув  в  лесу  за
прислоненными камнями.
     Удача. Возможно, она все-таки уже наелась и не нуждалась в моем мясе.
Я начала неудержимо дрожать, выкарабкалась из своей  ванны  и  терла  тело
пригоршнями сухой травы, пока это действие и  теплое  солнце  не  высушили
меня.
     Натягивая "рубашку", я задела рукой кучу камней. Один мелкий  камешек
выскочил и упал в ручей, где течение унесло его. Я следила,  как  уносится
камешек и сразу увидела  на  его  месте  стрелу,  и  вспомнила  ручьи  над
ущельем, реку в лесу, в которой уплыла  стрела  Кела,  сломанная  пополам,
потому что она прикоснулась к злому месту. АЛТАРЬ ДЛЯ ЗАКЛАНИЙ -  ДРЕВНИЙ,
КАК САМО УЩЕЛЬЕ. ГОВОРЯТ, БУДТО ТОТ ИЛИ ИНОЙ ЧЕРНЫЙ БОГ  ВСЕ  ЕЩЕ  ОБИТАЕТ
ЗДЕСЬ... А я лежала здесь, ликуя, и дикая кошка не тронула меня.
     Свобода была такой недолгой, несмотря на  мою  радость.  Нет  никакой
свободы. Темное проклятье было со мной повсюду, куда бы я ни пошла.
     Я побежала от ручья через утренний лес.  Птицы  разлетались  с  моего
пути.  Когда  я  не  смогла  больше  бежать,  то  пошла   быстрым   шагом,
стремительно и не особенно думая. Крутой путь и  много  деревьев.  У  меня
отсутствовало всякое чувство направления. Я сорвала с куста несколько ягод
и  заплакала,  как  избалованный  ребенок,  когда  боли  в  желудке  стали
досаждать мне.
     Прошел день, и пришла ночь, когда я  находилась  высоко  на  скальной
дороге, карабкавшейся из леса  к  темнеющему  небу.  Спала  я  в  пещерке,
свернувшись  клубком,  так  как  места  там  было  мало,  и  мне   снилась
беломраморная спальня, где я лежала на шелковой постели, а рядом  со  мной
качался в золотой колыбели ребенок. Розовый голубоглазый ребенок с  челкой
желтых волос.
     - Это ребенок Асрена Джавховора,  -  сказала  я,  а  затем  открылись
двери, но темный человек в  черной  маске  подошел  ко  мне,  подняв  меч,
фаллический и угрожающий. Меч свистнул и рассек колыбель. Я  увидела,  как
кудрявились на загривке сильной шеи черные волосы, ибо убийца был Дараком.


     Я не знала, куда направляюсь, хотя и догадывалась,  что  должна  была
давным-давно покинуть путь, называемый  эттуковцами  Змеиной  дорогой;  не
осталось никаких следов проселка. Это был опасный край, населенный  дикими
зверями и дикими племенами вроде эттуковцев. И все же я не видела  никаких
людей, и они, надо полагать, не видели меня - или же  они  уволокли  бы  к
себе для развлечения. Животные, которых я  мельком  видела,  относились  к
робкому десятку: стройный длинноногий  олень,  извивающиеся  гибкие  серые
змеи, птицы и рыжевато-коричневые  белки.  Один  раз  в  сумерках  четверо
волков пробежали в расселине в скалах далеко внизу и побудили меня выбрать
для сна более глубокого пещеру. Через панорамы холмов  и  лесов  по  ночам
доносилось глухое эхо странных лаев и визгов разных тварей. Я  чествовала,
что  мне  нет  места  в  этой  обжитой  местности,  посторонней,  лишенной
способности выжить. Я съела красные  ягоды,  вызвавшие  у  меня  рвоту,  и
поняла, что  отравилась.  Подол  моей  "рубашки"  порвался  на  колене,  а
остальная одежда истрепалась и износилась. Я пила из прозрачных ручьев или
коричневых зеркал крупных прудов, где в сумерках квакали  лягушки.  Молоко
во мне начало высыхать.
     Десять  дней  я  путешествовала  без   удобств,   без   определенного
направления и без всякой  цели.  На  одиннадцатый  день  местность  начала
меняться. Она стала ровной и плоской, камни постепенно ушли  в  почву.  Из
темного мира, угловатого от камней и сосен, она стала серо-зеленым пологим
миром.
     Двенадцатый день. Нет больше  острых  горько-сладких  запахов  высот,
только  в  ноздри  лезут  раздражающие   дымы-туманы;   туманы   настолько
разряженные,  что  их  едва  удавалось  разглядеть.   Небо   походило   на
раскаленный металлический щит  над  множеством  прудов,  зарослей  камыша,
болот, ручьев. Птицы кричали по-иному. Жужжали тучи насекомых. По ночам  я
ложилась там, где земля была  суше  всего,  не  думая  о  безопасности,  и
беловатый фосфор тумана двигался между  полосками  воды.  Я  добралась  до
болот.


     На пятнадцатый день, мой четвертый день в болотах, я ослабла и  стала
раздраженной. Вода совершенно не годилась для питья - я попробовала  ее  и
п_о_н_я_л_а_. Не считая ягод, многие из которых оказались ядовитыми, я  не
ела с тех пор, как покинула  крарл  Эттука.  Мои  груди,  все  еще  слегка
чувствительные и распухшие от неиспользованного  молока,  навели  меня  на
мысль попробовать кормиться от собственного тела - но  они  были  неудачно
расположены для такого мероприятия, а никакого сосуда, кроме моих ладоней,
у меня не имелось. После некоторых колебаний я подоила себя, пытаясь  быть
одновременно коровой, пастушкой и подойником, и  подавленно  увидела,  как
молоко стекает тонкой струйкой на землю. Я прокляла свои груди проклятием,
которому они, к счастью, не поддались.
     У меня кружилась голова от  гудения  москитов,  и  я  отлеживалась  в
дневную жару в тени камышей.
     На семнадцатый день я вышла к огромному водоему, мелкому, отливающему
зеленью, как  старый  стеклянный  кубок.  В  нем  росли  деревья,  налитые
жидкостью, древние дубы из коричневого мрамора, роняющие в заросли  камыша
длинные мягкие листья. Я стала пересекать этот  водоем,  грязь  засасывала
мои подошвы, зелень доходила мне до колен. Серая жара слепила глаза,  и  я
сперва подумала, что силуэт впереди мне померещился. Затем я  решила,  что
это высокое дерево с особенно толстым стволом, потом - что это целая роща.
Наконец я сообразила, что это - развалины башни из старого белого камня, а
вокруг башни - клин  твердой  земли.  Я  стояла  совершенно  неподвижно  и
прислушивалась. И  услыхала  сквозь  гудение  насекомых  и  слабое  вязкое
плюхание воды звуки - звуки знакомые, но нежеланные. Человек.
     Словно зверь, я сгорбилась за ближайшим деревом, боясь охотников.  И,
как у зверя, во мне  шевельнулась  единственная  связная  мысль.  Человек.
Пища. Там, где  обосновался  он,  обосновались  и  его  кухонные  котлы  и
палатки, даже здесь, в болотистом крае.
     Идя теперь очень тихо, я прокралась к острову. На берегу  я  поползла
средь камышей и вперед через густой подлесок. Я залегла в сорока футах  от
развалин башни, почти распластавшись на земле, и  осторожно  выглянула.  И
увидала их.
     Крарл, это я сразу поняла, и все же...
     Они не принадлежали к породе Эттука, это  уж  наверняка.  Волосы  они
отращивали длинные, не  заплетенные  в  косы,  блистающие,  словно  черный
огонь, а кожа у них была очень темной, почти  такой  же  черной,  как  эти
волосы. Видя, как они двигаются вокруг костров, среди  палаток  из  черных
шкур, сами  в  черных  одеждах,  я  могла  определить,  что  они  обладают
природной грациозностью движений,  физической  красотой,  узкой,  твердой,
скульптурной  внешностью,  заставлявшей  их  казаться  нереальными.  Белая
башня, черное племя, блеск металла, украшений и огня. Да, еще один кочевой
народ, путешествующий через болота на восток, как собирался сделать  крарл
Эттука. И все же они двигались не по Змеиной дороге.
     Я пролежала в своем укрытии  весь  день,  следя  за  ними,  дожидаясь
темноты.  В  целом  они  казались  очень  молчаливыми.  Высокие,   тонкие,
серьезные дети играли в игры с белыми квадратиками, сидели, скрестив ноги,
при входе в палатки. К закату женщины приготовили еду на отдельных кострах
и сели ужинать со своими  мужчинами.  Я  сильно  проголодалась.  Я  начала
замечать только то, что  они  делали  с  пищей.  По  воде  капали  красные
солнечные пятна.  Я  прикусила  язык  и,  превозмогая  голодное  жжение  в
желудке, погрузилась в дремоту.


     Вода, деревья и остров мерцали в  темноте  бирюзой.  Похоже,  они  не
выставили никаких часовых.
     Крадучись, я добрела до основания башни. Ни единого звука. Я  кралась
вперед, пока не добралась до заваленных  углей  первого  костра.  Ранее  я
заметила стадо коз, голов эдак в двадцать,  в  загоне  по  другую  сторону
башни и, продвигаясь к ним, я напряглась, опасаясь, как бы они  не  начали
блеять (обычно они лучше сторожевых псов), но я  явно  не  потревожила  их
козьего сна. Я поискала у костра  остатков  пищи  и  ничего  не  нашла.  В
отличие от эттуковцев они, к несчастью, не небрежничали  с  едой.  Значит,
делать нечего, придется пробираться дальше в стан.
     Я  рыскала  среди  палаток  из  шкур,  широко  раскрыв  глаза.  Между
тускло-красными корками угольев я поискала по тщательней и  нашла  россыпь
безвкусных крошек. Лошади - у них ведь наверняка есть с собой  лошади?  И,
наверно, припасы могут быть там - однако у них не оказалось ни лошадей, ни
фургонов, ни телег. Я остановилась у палатки, подняла полог так  медленно,
что и он, и мои пыльцы, казалось, заскрипели, словно ржавая дверь.  Внутри
- чернота, черные свернувшиеся фигуры и спокойные звуки их сна. И моя рука
змеей устремилась вперед, прежде чем я  смогла  ее  остановить.  У  полога
лежали на блюде три сероватых лепешки и кувшинчик с водой.  Возможно,  они
поставили их тут персонально для  меня.  Я  смогла  сделать  лишь  одно  -
удержаться, чтобы не съесть их тогда же и тут  же,  в  столь  небезопасном
месте. Я заставила себя уйти  прочь,  за  пределы  стана,  обратно  в  мое
убежище. Там я напилась вволю и набила рот едой, которая, несмотря на свой
цвет, приятно отдавала медом.  Впервые  мне  довелось  быть  по-настоящему
голодной. Утолив голод, я выкопала в мягкой земле  ямку  и  зарыла  в  ней
пустой кувшинчик. Медленно зайдя в воду, я, осторожно ступая, вернулась  к
убежищу из согнутых деревьев,  удаленному  от  острова.  Люлька  из  низко
опущенных ветвей послужила мне постелью. Я заползла в нее и,  несмотря  на
бушевавшую в животе боль, внезапно провалилась в сон.


     Моя уверенность, что они не заметят кражу, была опрометчивой: для  не
слишком  богатого  кочевого  народа  всякие  жизненные  блага   полагалось
учитывать.
     Утром раздались пораженные крики, хотя и недолгие.  Они  отнеслись  к
своей потере философски. Искать ее отправился никто.
     В тот день они собрались и двинулись дальше, прочь от башни,  пешком,
неся свое добро. На землю опустился тяжелый туман, и по какой-то причине я
под прикрытием его последовала за ними. Наверное, меня толкала потребность
в пище, хотя она на данное время исчезла. И все же я не знала, сколько мне
надо путешествовать, прежде чем я доберусь  до  чистой  воды  и  съедобных
ягод. Или, наверное, в то время я настолько привыкла жить среди людей, что
мне требовалось их присутствие неподалеку  от  себя.  Мне  не  понравилось
время, проведенное мной  в  одиночестве  в  горных  долинах.  Что-то  меня
притягивало;  вероятно,  близость  людей  упорядочивала  сумбурность  моей
жизни.
     Мягкая почва приглушала почти все звуки, белые  туманы  держались,  и
следовать незамеченной было легко; если же я теряла их из виду,  то  могла
найти  их  следы.  Думаю,  мне  также  доставляло  странное   удовольствие
охотиться за ними подобно зверю. Особенно потому, что они почуяли  меня  и
забеспокоились. Козы, женщины и дети шли  теперь  в  середине  колонны,  а
тридцать с лишним мужчин двигались вокруг них с длинными острыми копьями в
руках. Я не могла толком понять их речи, которая опять оказалась новой для
меня, но из отдельных слов уразумела, что, по их мнению, за ними и  впрямь
следовал зверь, один из горных хищников, забредший прочь  из-за  голода  в
болото, где не водилось ничего свирепей ящериц длиной с ладонь.
     Я сваляла дурака, держась позади них,  коль  скоро  узнала,  что  они
думают, но, возможно, я _с_т_а_л_а_ в диком лесу  полузверем  -  наверное,
полукошкой, после той встречи у  горки  камней.  После  трех  дней  нашего
путешествия туман рассеялся, и я отстала, укрывшись  в  зеленоватых  очень
высоких камышах. Они разбили стан задолго до  заката  на  участке  твердой
земли, в некотором отдалении от того места  пряталась  я.  Этот  край  был
лучше и чище. Вдоль окоема тянулась река. Камыши шелестели хрустящим, а не
вялым звуком.
     Горело много костров, в которые они  совали  свои  острые  деревянные
копья, чтобы придать им твердость. Они вели  себя  деловито,  пользовались
очень немногими принадлежностями, и некоторое время я не могла  уразуметь,
чти они готовятся к охоте.
     Затем  холодный  страх.  Однако  по-прежнему  больше  звериный,   чем
какой-либо еще. У меня в мыслях не было пойти в  их  стан  -  ни  разу  не
подумала об этом. Теперь я повернулась и стала маневрировать, пробираясь в
камышах.
     Полагаю, я оставила следы - помятые  и  поломанные  камыши.  В  конце
концов, они же были охотники. Солнце опустилось  низко,  когда  я  почуяла
позади первые признаки их приближения.
     Среди высоких камышей я заблудилась,  и  мои  чувства  подвели  меня;
казалось, я слышала, как они идут ко мне сразу со всех сторон. Я ударилась
в панику и забегала кругами. Когда первая темная фигура раздвинула зеленую
завесу, я низко пригнулась к земле и  гортанно  зарычала,  потому  что  не
могла вспомнить никаких слов, став воплощением гнева, страха и  ярости.  Я
не сознавала  тогда,  что  дикие  края  лишили  меня  последних  признаков
человеческого начала. Другие фигуры вышли из камышей и стояли не двигаясь,
так же, как стоял первый.
     Воцарилось долгое молчание, и в этом молчании кошачий страх и  ярость
овладели мной. Я выпрямилась и посмотрела на ближайшего охотника. Лицо его
было совершенно неподвижным, почти вырезанным, и все же  он  был  удивлен;
его глаза сразу выдали это. Он что-то сказал мне. Я  не  поняла.  Покачала
головой. Он сделал руками жесты, и через некоторое время я сообразила, что
он спрашивает: "Ты следовала за нами?" Я кивнула. Он  улыбнулся  и  махнул
рукой в ту сторону, откуда они пришли, а затем  показал  на  меня,  подняв
брови. Невероятно. Он сказал: "Желаешь пойти с нами?"  Они  были  со  мной
добры и терпимы, и я  не  могла  понять  этого.  Я  отрицательно  покачала
головой. _Н_е_т_, я не хотела идти с ними. Опрометчивый поступок, они ведь
могли и убить меня. Но они не убили. Он кивнул, повернулся и  пошел  прочь
через камыши, а другие охотники последовали за ним.
     Я все еще не верила в случившееся несколько мгновений после того, как
они скрылись.
     Затем до меня дошло, что именно мне предлагали и кто. Я  побежала  за
ними и догнала их среди камышей, они обернулись и вопросительно посмотрели
на меня. Я чувствовала себя, словно  глупый  ребенок,  когда  кивнула  им.
Вожак снова улыбнулся и пошел дальше со своими людьми, оглянувшись  только
раз, посмотреть, следую ли я за ними.




                         ЧАСТЬ ВТОРАЯ. КРАЙ МОРЯ


                                    1

     Через день после того, как я пришла к ним, черное племя добралось  до
реки, которую я видела на окоеме, и переправилось через  коричневые  воды,
либо вплавь, либо с помощью тех,  кто  умел  плавать.  На  другой  стороне
стояла стена спутанных камышей,  а  за  ней  простиралась  сухая  выгнутая
равнина, усеянная множеством деревьев с гибкими  ветвями  -  разновидность
яркой ивы, - полощущих свои известняково-зеленые волосы  в  тех  водоемах,
которые здесь еще сохранились.
     Они разбили палатки, привязали и подоили  уверенными  руками  коз.  Я
мало что узнала о них, за  исключением  того,  что  народ  они  спокойный,
нелюбопытный и щедрый, что быстро стало очевидным. Когда я последовала  за
их вождем в крарл, они смотрели, а не пялились на меня. Они предложили мне
еду, от которой я отказалась, поскольку больше не испытывала голода. Из их
речи я ничего не могла понять, но с помощ