йчас трое человек из орашских деревень.
     - Он допрашивает их о Городе? - меня это  слегка  позабавило.  -  Они
что-то знают?
     - Похоже, он думает именно так, но они не скажут.  Время  от  времени
слышны их вопли.
     Я не испытывала никаких чувств к шлевакинам из деревень, равно как  и
Мазлек, и все же мы  оба  выразили  невысказанное  взаимное  отвращение  к
бессмысленной жестокости Вазкора, потому что мы оба ненавидели его, но  по
разным причинам.
     - Я подумал насчет Ораша, - сказал Мазлек. - По-моему, он пуст.
     - Да, - согласилась я. - Я тоже так думаю.
     Той ночью не светила луна, и во тьме прокатился слух, что нашу  атаку
следует начать сейчас.
     Как не должны они были ожидать нас в снежные месяцы, так не должны бы
и ожидать, что мы станем проламывать им стены в темноте.
     Проведена она  была  отлично,  эта  приглушенная  подготовка,  лошади
стояли неподвижно, воины безмолвствовали, смазанные машины плавно  шли  на
колесах. Первым стал звук, произведенный  могучим  остроконечным  тараном,
устремившимся  к  северным  воротам.  После  этого  грома  возникла  самая
короткая пауза, полубессознательное  ожидание  ответа  из  Города.  Однако
никакого ответа не было,  никакого  набатного  колокола,  никакого  крика,
никакого града снарядов, потока огня. После паузы  снова  раздались  звуки
боя и уже не прекращались. Я  сидела  на  своем  белом  коне  в  некотором
отдалении. Он беспокоился и волновался из-за надетых на него доспехов.  До
этого он ходил, стянутый очень легко,  только  мягкое  седло  да  узда.  А
теперь он нес на себе, как  и  его  собратья  -  боевые  скакуны,  большой
железный нагрудник, набрюшник, а на спине  -  жесткую  кожаную  попону  со
встроенным седлом. Наголовник с торчащим изо лба коротким рогом  единорога
служил  для  защиты  глаз  и  головы.  Большинство  боевых  коней  обучали
лягаться,  кусаться  и  колоть  этим  металлическим  рогом  врага   своего
всадника, но белый был этому не обучен и считал всю эту  обузу  совершенно
бесполезной. Он зло глядел на других скакунов и фыркал, говоря  им,  какие
они дураки, коль терпят человеческую наглость.
     Ворота вдруг со страшным шумом разлетелись. В  дымном  свете  факелов
воины хлынули толпой через брешь. Армейская  кавалерия  отряд  за  отрядом
подымалась галопом по насыпной дороге  и  устремлялась  в  разбитую  пасть
Ораша. Я тронула коленями белого коня, подняла руку, делая знак Мазлеку  и
его бойцам, и быстро поскакала за ними.
     Через те ворота, значит, как в моем сне, хотя и не во главе  и  не  в
безмолвии.
     От широкой приворотной улицы тянулись к небу башни, крыши и  террасы.
Было шумно и слишком светло.
     Прошел, наверное, час, и тогда все стало  еще  громче  и  ярче.  Ораш
наводнили солдаты, вбегающие  в  его  передние  и  задние  ворота.  Многие
откололись от основного потока, чтобы разграбить и поджечь иной  покинутый
дом или особняк. Поджоги вызывали бешеное веселье: большие  теплые  костры
горящих домов, расцвечивающие мир, подобно празднику. А затем мы  достигли
площади, наша конная колонна с Вазкором во главе. Большое открытое  место,
и наверху многоступенчатой лестницы - огромное величественное здание;  его
ледянисто-белые  колонны,  казалось,  плясали  в  отраженном  пламени.  На
лестнице стояла женщина, высокая, в белой мантии, с головой, заключенной в
дьявольскую маску, похожую на встреченные нами  раньше.  Было  потрясением
увидеть ее там, внезапно, эту единственную жизнь  -  нереальную  в  пустом
городе.
     Она пронзительно закричала на нас,  и  колонна  остановилась.  По  ее
голосу я определила, что она очень стара, немного безумна, но  не  боится.
Среди всадников я увидела Вазкора, темного и высокого,  на  вороном  коне,
глядящего на нее из-под черного железного шлема с колышущимися перьями.
     - Ты, - обратилась она к нему. - Война-Смерть. Это Храм  Города.  Они
бежали перед тобой в Белханнор, но я не  бежала,  и  за  мною  богиня.  Ты
нарушил этикет прежней войны, шакал пустыни. Убирайся теперь назад,  а  не
то погибнешь.
     Так значит, они эвакуировались - ответ - и разумный. Кампания Вазкора
была делом новым и опасным, сметающим и пожирающим все на своем  пути.  Но
эта старуха осталась. Она подняла руки, и в  воздухе  перед  ней  вспыхнул
огонь, а затем погас.
     - Смотри, - визгливо прокричала она Вазкору. - У меня  есть  Сила.  Я
уничтожу тебя. Убирайся назад, а не то ты умрешь.
     Вазкор сделал легкое движение рукой; сперва я не  увидела,  но  затем
заговорила тетива, и стрела вонзилась жрице-ведьме  под  левую  грудь.  Та
зашаталась и упала на лестницу, но все еще была жива. Она  направила  руку
на Вазкора и проскрежетала невнятную тираду,  которую  я  не  разобрала  -
какое-то проклятие - а затем уронила голову на руку и лежала не  двигаясь,
словно древняя свалившаяся птица на лестнице.
     Ступеньки были очень широкими, и Вазкор пришпорил коня  и  въехал  по
ним наверх, через ее пронзенное стрелой тело,  и  колонна  последовала  за
ним, а рядом с нами бежали случайно прибившиеся пехотинцы. В Храме  должно
было храниться много ценных вещей, и, надо  полагать,  они  не  страшились
гнева этой богини, поскольку с  ними  была  их  собственная  пробудившаяся
богиня.
     Между колонн царил мрак. В узком темном  коридоре  внезапно  раздался
разъяренный крик, а потом - натиск тел и кровь. Я выхватила меч и зарубила
воина в дьявольской маске сбоку от меня. Значит, они-таки остались здесь и
рвались защищать святилище, хотя их было немного.  Я  рубила  и  колола  в
полумраке, а белый конь, никогда этому не обучавшийся, лягал и  сек  своим
смертельным лбом. Вскоре все закончилось, и пол  усеяли  мертвецы,  павшие
среди догорающих факелов.
     Я спрыгнула с коня и с  минуту  постояла  в  замешательстве  похмелья
после боя. Бой-то закончился, однако в этот  миг  ко  мне  наконец  пришел
страх. Не могу объяснить пугающего ощущения, что я должна идти  дальше.  Я
нагнулась и подняла ближайший  факел,  и  стала  пробираться  через  толпу
солдат, мертвецов и испуганных лошадей. Передо мной вырос дверной проем, а
за ним - пространство без окон,  с  мягким  светом  из  каменной  чаши  на
подставке. А дальше почти в тени - огромная мраморная фигура богини Ораша.
Я подняла факел и увидела ее белое тело с облегающей белой юбкой,  водопад
серебряных волос и, наконец, лицо. Но она была первой, увиденной  мной  на
юге,  которая  не  носила  маски.  Это  была   не   кошкоголовая   Уастис.
Божественность этой была особой. Из  моего  горла  вырвался  звук,  слабое
дурнотное кряканье. Факел выпал из моей руки, но в чаше пламя взметнулось,
и я не могла отвести глаз.
     Над белым телом женщины было  лицо  Проклятой  -  лицо  всего  ужаса,
безобразия и отчаяния, мета ненависти. А я-то думала, что не видела прежде
зверя,  похожего  на  дьявольские  маски  Ораша,  существа,   послужившего
образцом для этих масок; однако ж, я видела это существо, могла бы увидеть
в любой момент жизни своей, стоило мне только пожелать, - это  было  лицо,
которое Карраказ показал мне под Горой. Мое собственное лицо.
     Шаги у меня за спиной. Я не  могла  обернуться,  так  как  стояла  на
коленях в святилище. Некоторое время никакого другого движения  больше  не
возникало, а затем рука хладнокровно и точно опустилась на мое плечо.
     - Богиня, поклоняющаяся богине. Как удачно.
     - Вазкор, - произнесла я, и даже имя его в этом месте и  в  этот  миг
казалось каким-то своеобразным амулетом.
     Он поднял меня и поставил на ноги, но я не могла стоять на них. Меня,
казалось, снедали стыд и отвращение.
     - Держи себя в руках, - предупредил он меня.
     Я чуть подняла голову, глядя на него. Железная фигура,  закованные  в
латы руки и ноги, кольчужные пластины на груди и на  спине,  шлем,  маска,
металлические кисти.
     - Каждый Город, - тихо произнесла я, - здесь и в пустыне, и  на  Краю
Моря - каждый поклоняется  женщине.  Нет  никаких  богов,  именем  которых
Вазкор мог бы назваться, только богини. - Не уверена, почему это  открытие
явилось мне именно тогда. Я отвела взгляд от него и сказала: - Ораш, Ораш,
а не Эзланн - мой город.
     Я повернулась и каким-то образом вышла оттуда. В  коридоре,  где  все
еще умирали воины, ко мне поспешили Мазлек и Слор.
     - Я ранена, - сказала я, - но не тяжело.
     И когда я лежала в своем шатре  за  пределами  города,  я  прошептала
стоявшему около меня на коленях Мазлеку:
     - Есть ли предел тому, что ты сделаешь ради меня?
     - Нет, - с силой сказал он. - Нет, богиня.
     - Тогда сожги Ораш, - попросила я. - Сотри его с лица земли, уничтожь
его. Не оставь от него ничего.
     Он на мгновение притих, а затем встал, прошептал мое  имя  и  покинул
меня.
     Я заснула, но во сне я  услышала  трубный  зов,  означающий  тревогу.
Снаружи возникла большая суета, но я знала, что никакой  враг  на  нас  не
напал. А затем заснула еще более глубоким сном.
     На рассвете я проснулась и вышла из шатра.
     Ораш превратился  в  конце  концов  в  черный  Город.  Выпотрошенный,
зияющий, проклятый.  В  лагере  все  еще  царила  суматоха  -  безумная  и
неистовая из-за потерянных  в  огне  богатств.  Один  из  мелких  пожаров,
рассудили они, распространился, и сжег  город  дотла.  Грабителей  погибло
немного, для этого слишком быстро подняли тревогу.
     Мазлек не рассказывал мне о том, что сделал, и я с ним тоже  об  этом
не  заговаривала.  Вазкор,  если  он  что-то  и  заподозрил,  никак  своих
подозрений не проявил. Призом  этот  город  был  небольшим.  Его  жестокое
уничтожение могло быть для Вазкора ценнее,  чем  стоящая  у  него  в  тылу
брошенная пустая скорлупа, которую мог захватить враг.
     То, что я сделала,  было  глупым.  Это  не  могло  принести  никакого
утешения, ибо я сожгла не собственное безобразие, а только его  символ.  И
все же...



                                    6

     От черного остова Ораша мы поехали на юг к Белханнору. Сюда  скрылись
беглецы из Ораша, так сказала нам та жрица, оставив  отражать  нас  только
храмовую стражу. Мы наткнулись на затвердевшие на морозе колом оставленные
в снегу их фургоны, но бегство их было быстрым.  Единственные  настигнутые
нами отставшие были трупами, брошенными там, где они рухнули.
     Мы  ехали  поблизости  от  западной  цепи  гор  и   миновали   тонкие
вытянувшиеся деревья. Снег в этом году лежал долго.
     Я мало что помню в том утомительном походе.  Казалось,  я  все  время
мерзла, и меня постоянно слегка лихорадило, что приводило к  коротким,  но
странным галлюцинациям, так что я несколько раз видела  Белханнор  прежде,
чем мы действительно добрались до него. Кровотечения у меня не было  сорок
два дня, и я не желала думать о том, что это означает.
     В первый раз мы увидели  его  ранним  вечером  под  мрачным  янтарным
небом, черный силуэт бледного Города, белого, как Ораш.
     Час спустя мы разбили лагерь в кустарниковых лесах у подножья гор.  Я
ушла к себе в шатер и лежала там, не спя и не  бодрствуя,  покуда  на  нас
наползала черная ночь. На рассвете затрубили новые трубы по другую сторону
долины. Белханнор, похоже, приготовился биться по-старому, отвечая вызовом
на вызов.
     В тот день я чувствовала  себя  совсем  разбитой,  и  эта  разбитость
бесила меня. Я вышла и велела  привести  мне  белого  коня,  но  когда  он
явился, я едва сумела забраться в седло. Перед глазами у меня все плыло, и
весь мир лагеря, деревьев, гор,  равнины,  отдаленной  армии,  отдаленного
Города вращался, словно гончарный круг. Никто не спорил  со  мной,  что  я
должна скакать в бой вместе с  войсками  Вазкора.  Наверное,  я  выглядела
лучше, чем чувствовала себя.
     С обоих сторон завыли духовые инструменты,  ставшие  единым  голосом,
трубившим наступление, и рассекли утро от макушки до пояса гремящим желтым
клинком. Суматоха движения, пролетающая внизу  черно-белая,  как  разбитая
мостовая, земля, свинцовое небо с единственной прорехой  линяло-оранжевого
цвета. Впереди - силы Белханнора, большая кружащаяся масса,  не  белая,  а
железная. Однако это была не та битва, на какую они  надеялись.  С  нашего
левого  фланга  заговорили  сгустками  дыма  и  света   амматские   пушки.
Белханнорские шеренги сломались и повалились, словно игрушки.
     Пушки белому коню не понравились. Он свернул в сторону и  обругал  их
по-своему, и вскоре вонь от пороха и раскаленного металла  довела  его  до
бешенства, но он не сбежал. Обезумевши так же, как и  я,  преисполнившись,
наверное, такой же, как и я, неистовой решимости  с  головой  окунуться  в
омут войны, он внезапно рванулся вперед, оставив всякие следы подчинения в
прошлом. Шеренги наших собственных солдат расступились и дали нам  дорогу.
Я не очень хорошо помню, как вырвалась вперед и бросилась  на  изувеченную
пушками переднюю шеренгу, бывшую Белханнором.
     Я не ощущала никакого страха, когда "судьба-которая-была-белым-конем"
швырнула меня в гущу вражеских рядов. Я радовалась, я ликовала, ибо  здесь
ждало полное забытье. Я  подняла  меч  обеими  руками  и  была  больше  не
безликой  женщиной  в  капкане  земли,  а  первым   всадником,   лучником,
колесничим, воином. Я была Дараком, я была Вазкором, я  была  Смертью.  Их
лица - в шлемах, в масках или ничем вообще не закрытые  -  накатывались  и
отлетали от меня, словно головки цветов, и огромный  белый  зверь  у  меня
между бедер плясал на их умирающих телах. Небо стало багровым от  пушечных
залпов. Я слышала, как огромные ядра летали у  меня  над  головой,  словно
железные птицы, и знала, что для меня самой опасности нет.  В  том  смерче
ненависти и радости я нашла красоту боли,  победоносную  какофонию  ужаса,
которая казалась музыкой. Огромный нарастающий гимн,  последнее  соитие  с
тьмой, где последняя нота -  оглушительный,  пронзительный,  оргазмический
крик мучительной боли.
     Конь конвульсивно  содрогнулся,  как  тонущий  корабль.  Я  отпустила
поводья и медленно упала вбок, сознавая только движение падения, конь тоже
падал, еще более медленно, до тех пор,  пока  мы  не  лежали  бок  о  бок,
опустошенные этим актом любви или смерти.


     Я очнулась и подумала, что нахожусь у себя в шатре, на низком  тюфяке
с его кучей одеял. Затем в глазах у меня немного прояснилось, и я увидела,
что тут большая занавешенная комната в пятнах от малого  количества  огней
светильников.  В  ногах  постели  шевельнулись  две  неотчетливые  женские
фигуры. Одна поднялась, вышла за двери и через несколько минут  вернулась,
приведя высокого темного человека. Глаза у меня, похоже,  не  могли  четко
различить его, и я не могла поднять головы. Человек подошел и  остановился
около меня, возвышаясь надо мной.
     - Поздравляю с успешным  боем,  богиня,  -  сказал  Вазкор.  -  Твоим
последним на какое-то время, как мне представляется.
     - Где это место? - спросила я. Голос  у  меня  был  очень  слабым,  я
думала, он меня не услышит, но он расслышал.
     - В Белханноре, - ответил он. - После битвы Город сдался, и мы заняли
его. Джавховор  явно  умен  и  сообразил,  что  сопротивление  бесполезно.
Ухаживающие за тобой в данную минуту  дамы  -  принцессы  Белханнора.  Они
жаждут сделать все, что могут,  для  твоего  удобства.  Снаружи,  конечно,
стоит стража - из твоих собственных воинов.
     Должно быть, он очень уверен в своей власти над Городом, если оставил
меня лишенной сознания и беспомощной с этими женщинами -  я  ведь  была  в
конце концов все еще ценна для него. Теперь я видела лучше и различила  их
бледные испуганные лица. А за дверью стоял Мазлек.
     - Спасибо, - поблагодарила я. - Насколько я изранена?
     - Немного, - ответил он. - Но ты быстро исцеляешься. После того,  как
ты пала, Мазлек и его отряд прорубили к тебе дорогу. Белый конь погиб.
     - Значит, мне понадобится другой, - заявила я, заглушая чувство  вины
и боль, чтобы он не увидел их. - Когда мы выступаем?
     - Я оставлю здесь часть  своих  войск  под  началом  Атторла,  принца
Кмисса. Остальные выступают завтра на рассвете.
     Я, конечно, поняла тогда, что в этот поход отправятся без  меня.  Так
быстро, определила я, моим ранам не зажить.
     - Тогда я последую за вами, - предложила я. - Как и раньше.
     - Нет, богиня, ты должна оставаться здесь, в Белханноре. Ты забываешь
о своей беременности. Я думаю, мы больше не смеем рисковать ребенком.
     - Ребенком? - повторила я  со  слабой  яростью.  -  Этот  ребенок  не
существует.
     Вазкор повернулся и двинулся к дверям.  Сперва  я  подумала,  что  он
просто бросил убеждать, считая, что уже все доказал, но потом увидела, что
он выпроводил моих сиделок, и в комнату вошла горбунья в одежде из  грубой
ткани, изнуренная смуглым безобразием темнокожей. Она подошла с Вазкором к
постели и стояла, глядя на меня невыразительным лицом без  маски,  которое
само по  себе  было  маской,  и  двумя  сверкающими  рептильными  глазами,
резными, черными и пустыми.
     - Эго деревенская ведьма, - сказал он, - недостойная  тебя,  но,  как
мне сообщили, очень умелая. Я прошу извинить за нее. Ну вот.  Тебе  крайне
необходимо понять свое состояние,  -  он  повернулся  к  старой  ведьме  и
произнес несколько слов на деревенской речи, указания для обследования.
     Я наполовину надеялась, что она побоится прикоснуться ко  мне,  но  у
этой старухи не осталось никаких эмоций. Он  выбрал  обдуманно  и  хорошо.
Щупавшие меня руки были сухими и жестокими, а он стоял и смотрел  на  нас,
когда она тыкала и изучала мое побитое и измученное  тело,  и  добавила  к
старым болям  несколько  новых.  Наконец  она  отошла,  кивнула  и  что-то
пробормотала. Вазкор взмахом руки велел ей убираться, и она вышла. И он  и
я знали, что сказала она, но мы взаимно притворялись, будто я не знаю.
     - Ты ждешь ребенка и  удивительно  здорова,  учитывая  твои  ранения.
Донашивать тебе еще, по всей вероятности, дней двести. В Эзланне твой срок
наступил бы в месяц Павлина, - он чуть улыбнулся. - Белханнор безопасен, и
ты останешься здесь под защитой Атторла. Твоя личная стража,  естественно,
тоже останется.
     Я лежала на  постели,  не  в  состоянии  поднять  голову.  Но  упрямо
заявила:
     - Я не рожу тебе этого ребенка.
     - Родишь, - заверил он.
     Спор был бесполезен, ни он, ни я не могли одолеть друг друга.
     Он вышел, и вернулись две белханнорские принцессы и глядели на меня в
жалком страхе.
     Сон.


     Он выехал с армией утром,  как  и  обещал  сделать,  он,  полководец,
идущий навстречу новым завоеваниям. А  я  осталась  в  тылу,  безо  всякой
надежды отправиться следом.
     Не знаю, какие я получила  раны,  но  еще  через  день  я  достаточно
поправилась, чтобы встать и прогуляться по своим покоям из белого  мрамора
с гобеленами на стенах.
     Сперва я не знала наверняка, что буду делать,  но  постепенно  твердо
решила выжать все что можно из сухой тыквы.
     Из окон своих покоев я  рассматривала  заснеженную  панораму  Города,
садов внизу, ледяной зеленоватости реки, перепоясанной огромными каменными
мостами, башен и извилистых улиц, и террас лестниц. Похоже,  он  нисколько
не пострадал, по крайней мере, здесь, в Высоком  Квартале.  От  Мазлека  я
узнала, что капитуляция Города была быстрой и полной. Джавховор  опустился
перед Вазкором на колени в воротах и поцеловал ему руку в латной рукавице.
Они не привыкли к истинному опаляющему дыханию войны, эти  Города,  веками
сражавшиеся в своих игрушечных войнах.
     К вечеру, после того, как зажгли  светильники,  я  известила  Атторла
через посланца, что желаю его видеть. Тот явился достаточно быстро, одетый
по случаю какого-то праздника в алый бархат и множество самоцветов. Он был
мелким  князьком,  смазливым  и  воспитанным,  с  очень  маленьким   ртом.
Светло-серебряные кудри спадали ему на плечи. Он носил маску  феникса,  но
снял ее передо мной.
     - Как я понимаю