ь. Это был умный шаг - не  давать  нам
выспаться. Вскоре  пришел  Мазлек,  весь  в  грязи,  с  рукой,  обмотанной
окровавленной временной повязкой.
     - Рассказывать, в общем-то, не о чем, - сказал он. - Их много и, судя
по всему, подходят еще. Думаю, с ними и люди из других Городов,  набранные
в войско после их сдачи.
     - Они пытались взять Белханнор? - спросила я.
     - Нет. Они с ним играют, богиня. К  стене  подъезжал  их  глашатай  и
кричал, что воинам из Белой Пустыни  не  будет  никакой  пощады,  но...  -
Мазлек умолк, слегка улыбаясь. - Белханнору, если он откроет  ворота,  они
обещают братскую любовь.
     А вот этот ход был острым маленьким кинжалом, который  проткнул  даже
мою летаргию.
     - Что же сделал Атторл? - спросила я.
     - Выстрелил по глашатаю, - ответил безо  всякого  выражения  на  лице
Мазлек. - Выстрелил по нему и промахнулся. Белханнорские пушки бесполезны.
Первая взорвалась и убила тринадцать человек на стене, а ядро из нее так и
не вылетело. Богиня, - предупредил он, -  они  будут  спасать  собственную
шкуру - это лишь вопрос времени.
     Он произнес это тихо, теперь уже не так резко,  но,  впрочем,  клинок
уже вонзился.
     - Я  должна  убраться  отсюда,  -  сказала  я,  но  это  было  пустое
заявление. Я не знала, куда мне направиться.
     - Доверишь ли ты это дело мне?
     Я кивнула.
     - Тогда собери все, что тебе нужно, богиня, и  будь  готова  идти  со
мной в любое время дня и ночи.  Я  буду  охранять  тебя,  не  щадя  живота
своего. Ты сама это знаешь.
     Несмотря на прерывистый грохот войны, в ту ночь  я  заснула  глубоким
сном без сновидений.
     Утро было тихим, совершенно неподвижным. Река сияла,  словно  зеленый
жемчуг. Из своих покоев я не видела никаких развалин, только  слабый  дым,
расплывающийся по бледному небу, словно девичьи волосы на воде. Я  приняла
ванну, оделась, и мне принесли мой напиток. Помнится, я сидела  в  кресле,
глядя на окружавшие меня бесценные вещи, гребни и украшения, и  зная,  что
все они не мои. Нести мне придется немного, за исключением... Я подошла  к
столику и прикоснулась к раскрытой книге, про которую забыла  с  тех  пор,
как громыхнули первые пушки.
     Затем стук и, когда  я  пригласила  войти,  вошел  человек  в  ливрее
Джавховора и сообщил, что тот нижайше просит  меня  явиться  к  нему.  Это
казалось странным, так как раньше  всегда  приходили  ко  мне,  и  все  же
приглашение это было очень вежливым. Я последовала за лакеем, и тот привел
меня в зал для аудиенций, назначение которого практически потеряло  смысл,
но великолепие отнюдь не померкло. Среди этих  ало-зелено-белых  гобеленов
ко мне подошел человек  с  бледным  лицом,  без  маски,  бывший  Верховным
Владыкой, и очень низко поклонился.
     - Богиня, прости меня за просьбу явиться сюда, но я  счел,  что  так,
наверное, будет безопаснее.
     Недолгое молчание, во время которого я заметила вдоль стен нескольких
придворных и министров. Позади меня нервно трепетали белые веера принцесс.
     - Мы все вынуждены были... - начал Джавховор и запнулся. -  Мы  сочли
это наилучшим, - сказал он. - Жестокое решение.  Мы  отдались  на  милость
наших братских Городов, Анаша и  Эптора.  Для  нас  не  было  иного  пути,
богиня. Я не мог видеть, как вокруг меня погибают мои подданные.
     Я разгневалась на себя за то, что попала в эту западню,  разгневалась
на Джавховора за то, что тот расставил мне силки, разгневалась на  Мазлека
за то, что он не появился вовремя.
     - И что же вы сделали? - спросила я. Ничего не значащий вопрос, но он
ответил.
     - Жители Белханнора восстанут против воинов Белой Пустыни  на  стене.
Все  устроено,  -  он  опустил  голову,  посеревший  и  несчастный   из-за
предательства, в котором я его даже не винила.
     - А я? - поинтересовалась я. - Как я вписываюсь в этот гобелен?
     - Тебе, богиня, не нанесут никаких оскорблений, клянусь в этом.
     - Очень рада, что вы так уверены. Я не разделяю вашего оптимизма.
     Снаружи раздался внезапный отдаленный  шум  -  крики,  возгласы,  рев
удивления и боли. Не грянуло никаких пушек; в  этом  не  было  надобности.
Жители Белханнора  сейчас  настежь  распахивали  ворота,  приглашая  своих
братьев войти, надеясь и немного нервничая.
     Я опустилась в кресло со всей своей  тяжестью  -  ждать  исхода  -  и
заметила, что принцессы мало-помалу отступили от меня к отцу.  Вскоре  под
окнами послышался топот сапог, лошадей, гомон множества голосов, а затем и
ритмичный маршевый шаг по коридору снаружи; двери и занавеси распахнулись,
и в  зал  ввалилось  человек  двадцать.  Смешанные  мундиры  пурпурного  и
ярко-желтого цвета, латы, забрала шлемов откинуты, являя  надменные  маски
львов и медведей - маски Анаша, души этого наступления. В зал  по-хозяйски
вошел  человек,  солдат  в  серебряной  маске,  очень  злорадный  в  своем
торжестве - их командующий, мнящий себя их Джавховором.
     Полукивок Верховному Владыке Белханнора, злобный, легкий смешок.
     - Хорошо. Умный ход, брат.
     Слова эти вполне могли  принадлежать  Вазкору,  но  голос  был  очень
легким и высоким, странно сочетающимся с массивностью этого человека.
     А затем наглый поворот, взгляд, охватывающий весь зал вдоль и поперек
и остановившийся наконец на мне.
     - А это кто, брат? Наверное, твоя дама?
     Он должен был знать обо мне, знать про кошколикую богиню Эзланна. Ту,
что отдала в его власть врага Анаша.
     - Я - Уастис, - бросила я командующему. - Мой муж -  Вазкор,  который
запахал бы тебя и твоих глубоко в речной ил, если бы только у него нашлось
время.
     Я сказала это с целью разгневать, вывести его из  равновесия  в  этой
атмосфере задабривающего пресмыкательства.  Его  рука  метнулась  к  эфесу
меча, и я почувствовала, как меня охватывает леность, знание того,  что  я
могу сделать по крайней мере с ним и его двадцаткой, если сумею вызвать  в
себе  достаточно  ненависти.  Но  после  этого  придет   смерть   или   же
единственная форма смерти, которую я  могу  познать.  И  мне  вдруг  стало
страшно.
     Раздался слабый пораженный возглас как раз за дверью, легкий толчок и
ругательство оттого, что один человек упал и толкнул при  падении  других.
Анашский командующий обернулся, и в тот же миг дверной проем сменил цвет и
форму и заполнился воинами в черных ливреях, подпоясанных зеленым кушаком,
и все - со знаком кошки на правой груди. Быстрые  мечи  и  падающие  перед
ними люди. Пол усеяло пурпурно-желтым.
     Двое подбежали ко мне - Слор и Мазлек.
     - Богиня - быстро!
     Я побежала с ними, не взглянув на изумление тех лиц, что  остались  в
живых после нашего ухода.


     Коридоров во дворце Белханнора более чем хватало, и те, по которым мы
бежали,  были  совершенно  пусты.  У  меня  сложилось   впечатление,   что
направлялись мы вниз, но спрашивать, так ли это, не было  ни  времени,  ни
дыхания - тот, другой во мне мешал, и  я  с  трудом  поспевала  за  своими
телохранителями. Затем мы свернули в широкий темный зал  и  наткнулись  на
стаю пурпурно-желтых солдат, грабивших сундуки. Очевидно, они считали все,
что не носило их цветов, своей законной добычей. Сразу повыхватывали  мечи
и с криком бросились на нас через зал. Мазлек утащил меня с их пути  через
захлопнувшуюся за нами боковую дверь.
     Теперь со мной  бежало  меньше  воинов.  Многие  остались  по  другую
сторону двери, чтобы задержать  погоню.  Наклонный  ход  тянулся  вниз,  а
дальше пошли темные пролеты лестниц, где кое-как продолжали гореть  факелы
в стенах. Я все время спотыкалась.
     Во влажной темноте мы услышали громкий лязг вышибленной наверху двери
и поняли, что охота пошла заново.
     - Недалеко, - прошептал Мазлек. - Скоро дверь, которую они не  смогут
открыть.
     Лестница сузилась и стала неосвещенным коридором.  Позади  доносились
дикие,  резкие,  яростные  звуки.  Слор  остановился,  и  остальные  воины
замерли, где стояли.
     - Мы задержим их здесь, - прикинул он, - место узкое. К тому времени,
когда они сумеют пробиться мимо нас, доставишь богиню в безопасное место.
     Мазлек на секунду заколебался, а  затем  кивнул.  Протянув  руку,  он
крепко сжал Слору плечо, а затем вернулся и увлек меня в темноту.
     К этому  времени  я  совсем  запыхалась  и  почти  не  понимала,  что
происходит. Когда мои пальцы наткнулись на  камень  и  я  обнаружила,  что
коридор кончается глухой стеной,  это  показалось  лишь  какой-то  ужасной
частью моей муки. Я  прислонилась  к  холодной  выщербленной  поверхности,
хватая воздух открытым ртом, а Мазлек сунул что то мне в руки.
     - Плащ, - сказал он. - И  простая  шелковая  маска  -  серо-стального
цвета нижестоящих в Белханноре. Пожалуйста, надень их.
     Я отвернулась и подчинилась ему, хотя не могла взять в толк, как  нам
это поможет. Когда я снова оглянулась, то увидела,  что  он  надел  поверх
кольчуги тунику из того же материала и тоже простую маску. Кошачью маску я
бросила туда же, куда он бросил свою, а вместе с ней - свой знак и  кушак,
но  открытые  глазницы  кошачьей  морды  прожигали  меня  взглядом  -  мое
собственное "я", брошенное  на  произвол  судьбы.  Скрежет  заставил  меня
отскочить от стены. Появилось узкое прямоугольное  отверстие,  обрамляющее
черноту.
     Мазлек поднял руку с кольцом, которого я у него раньше не видела.
     - Я купил этот ключ много дней назад, - сказал он, - подумал, что  он
может оказаться полезным.
     Он провел меня в эту черную пасть, прошел следом за мной и закрыл  за
нами дверь.
     - Они могут так и не увидеть этой двери, - сказал  он.  -  А  если  и
увидят, то без кольца она для них все равно бесполезна.
     Он крепко схватил меня за руку,  и  мы  двинулись  вперед.  Сперва  я
ничего не могла различить, но затем вокруг нас начало  рябить  зеленоватое
свечение, и я почуяла реку.
     Свет усилился. Я увидела грязь и мхи, облепившие стены. В ногах у нас
путались ярко-зеленые сорняки.
     Мы вышли из небольшой пещеры, похожей на крысиную  нору,  в  тусклый,
белый, слегка дымящийся день. Путь закончился на низком берегу реки, но не
той реки, какую я видела из окон. Эта  походила  на  маслянистую  струйку,
забитую зарослями сорняков и мусором. Из грязи грубо высеченные  ступеньки
лестницы вели наверх к узким улицам, обшарпанным домам  и  военным  руинам
нижнего квартала.



                                    8

     Пурпурно-желтая  солдатня  Анаша  просочилась  и  на  эти  улицы,  но
благодаря осторожному маневрированию мы избежали лобового  столкновения  с
ними. Несмотря на обещанное их вождем братство, они  вламывались  в  двери
парфюмерных лавок, к портным  и  ювелирам  и  забирали  все,  что  считали
ценным. В одном переулке мы прошли мимо собаки, которую  они  использовали
для упражнений в стрельбе из луков. Дважды  мимо  нас  поспешно  проходили
строевым шагом воины в мундирах цвета древесного угля,  искавшие  потайные
укрытия. В войске Затора, похоже, было больше порядка.
     Большинство дверей было плотно закрыто и заперто изнутри  на  засовы.
Многие, думаю, бежали в последнюю минуту в  погреба  и  ходы  под  домами.
Ближе к стене встретилась  целая  улица,  опустошенная  пожаром,  все  еще
дымящаяся, и там густо валялись мертвецы, некоторых из которых  я  узнала;
последние солдаты армии Вазкора.
     Наконец, белый каменный  дом  с  внутренним  двором,  дверь  которого
болталась на сломанных петлях. Мы  зашли  в  него,  и  Мазлек  выволок  из
внутренних комнат мебель, чтобы забаррикадировать вход. Он не позволил  бы
мне помочь  ему.  Когда  баррикада  была  сооружена,  мы  зашли  внутрь  и
поднялись наверх, где нашли узкие пустые спальни. Он заставил меня улечься
в постель и закрыл одеялом.
     - Я буду стеречь тебя перед дверью, - сказал  он,  -  если  возникнет
какая беда.
     - Но, Мазлек, - сказала я, - сколько же мы здесь пробудем?
     - Недолго. Мы должны как можно скорее убраться из города.
     - А потом? Куда?
     - В Белую Пустыню, - ответил он.
     Я лежала в комнате, но не спала, хоть и очень  устала.  Один  раз  на
улице возникло большое волнение, слышались крики, вопли  и  грохот,  но  я
слишком утомилась, чтобы встать и посмотреть, и в конце концов шум стих. Я
провела немало времени, размышляя совершенно неуместно о том, что в Нижнем
Квартале, похоже, напрочь отсутствовали какие-либо лачуги. Город дворцов и
домов, каким был Эзланн и какими, как я полагала, были все  Города  юга  -
да, они слишком гордые, чтобы выродиться в трущобы,  эти  незаконные  дети
Сгинувших.
     Бесцветное небо сползало к темноте.
     Тихо вошел Мазлек.
     - Я должен на время покинуть тебя, богиня, - сказал он. -  Не  выходи
отсюда и не зажигай никаких светильников.
     Я кивнула, и  он  вышел.  Ночь  подступила  вплотную,  очень  черная,
расцвеченная  лишь  множеством  маленьких  огней  от  каминов,   мерцающих
розово-красным на потолке узкой комнаты.  Дом  начал  зловеще  скрипеть  и
трещать, как бывает во всех домах, когда в них  есть  одинокая  жертва.  Я
слышала бессчетные шаги на  лестницах,  тяжелые,  жесткие  шаги  солдат  с
ножами, чье обращение с беременными женщинами  было  мне  чересчур  хорошо
известно по лагерной болтовне, чтобы остаться  невозмутимой.  Но  все  они
были  нереальными,  кроме  последних.  Услышан  их,  я  села  на  постели,
напряженная и совершенно неподвижная. Дверь в комнату распахнулась,  и  на
пороге появился анашский солдат с высвеченной огнями ливреей  и  медвежьей
маской, с заткнутым за пояс окровавленным ножом.
     - Богиня, - сказал анашский солдат голосом Мазлека, - не тревожься. В
этих одеждах все будет легко. Большинство из них пьяны - открыто  пьют  на
улицах, как скоты. В воротах, несомненно, будут часовые, но, думаю,  такие
же небоеспособные, как и остальные. Во дворе стоит лошадь.
     Я последовала за ним из  дома,  и  он  усадил  меня  позади  себя  на
лохматую вьючную лошадь,  сильную,  коренастую,  темную  зверушку,  больше
смахивающую на осла; к  седлу  была  привязана  стеклянная  бутылка  вина.
Мазлек открыл ее и вылил половину красной жидкости на мостовую.
     - Когда я дам тебе  знать,  богиня,  ты  должна  прикинуться  пьяной,
цепляться за меня и смеяться,  -  он  казался  до  крайности  смущенным  и
добавил: - Прости меня. Я бы не стал просить тебя об этом,  будь  какой-то
иной путь.
     - Ах, Мазлек, - упрекнула я его. - Ты ведь не считаешь меня такой  уж
дурой? Забудь, что я та, кем ты меня считаешь, оттого что убил меня  мечом
на хуторе у Воды, а я исцелилась и последовала  за  вами.  Если  мы  хотим
проделать этот путь вместе, то ты должен  понять,  что  я  не  представляю
собой ничего очень уж примечательного и особо достойного  любых  хлопот  с
твоей стороны. Я  буду  делать  то,  что  ты  мне  скажешь,  и  буду  тебе
благодарна за помощь.
     Для меня это был момент усталой истины - и горький, и утешающий. Если
сказанное мной и шокировало Мазлека, то он не подал  виду.  С  миг  царило
молчание, а затем он пришпорил лошадь, и мы ускакали.
     Скачка получилась быстрой, темные переулки перемежались  абстрактными
узорами от света костров и силуэтами фигур на фоне этой  красноты.  Пьяные
воины кричали нам, но  не  проявляли  особой  склонности  преследовать.  А
сердце города среди дворцов яростно пылало оранжевым огнем, и  поднимались
всплески  пурпурного  дыма.  Вот  и  вся  обещанная  братская  любовь.  Мы
добрались до широкого проспекта, и впереди совершенно неожиданно за домами
выросла стена. Это нижние ворота, не шибко важные и, надо полагать,  слабо
охраняемые. Мы проехали мимо большого костра  на  улице,  вокруг  которого
столпилось много народу, и в коня попал  брошенный  кем-то  предмет.  Конь
вильнул в сторону, затем поправился  и  побежал  дальше,  вокруг  квартала
разграбленных лавок и конюшен, где бродили немногие отбившиеся животные, а
впереди маячили ворота.
     - Давай, - скомандовал Мазлек.
     Даже мне, готовой к его преображению  в  иную  роль,  оно  показалось
удивительным. Внезапно он дернул поводья лошади так, что та запротестовала
и загарцевала, и начал раскачиваться в  седле,  ревя  какую-то  нескладную
песню без слон и мелодии. Он отвязал полупустую бутылку  и  теперь  высоко
размахивал ей. Его преображение настолько захватило меня, что  я  чуть  не
забыла про свое собственное, но наконец вспомнила, обхватила его руками  и
принялась  распевать  во  весь  голос  одно  из  музыкальных  выступлений,
слышанных в стане Дарака, при звуках которого некоторые даже  здесь  могли
поднять бровь от удивления.
     Вот,  так  мы  и  добрались  до  пасти  ворот,  вероятно,  входа  для
гуртовщиков,   судя   по   их   ширине   и   уродливости   и    количеству
сцементированного с дорогой древнего скотного помета.
     У ворот болталось человек десять, больше, чем  я  надеялась,  но  без
масок и, судя по окружавшему их запасу бутылок и мехов с вином,  они  явно
пребывали не в лучшей форме. Я подумала,  что  могут  возникнуть  какие-то
сложности с паролями, которых мы  не  знаем,  но  они,  очевидно,  начисто
забили обо всем подобном.
     - Стой! - к нам,  пошатываясь,  подошел  ближайший,  бывший,  похоже,
главным. - Стой, надравшийся сукин сын. Стой, стой, стой. Что там  у  тебя
за седлом?
     Говорил он на своего рода  армейском  жаргоне,  ставшем  чуть  ли  не
самостоятельным языком.
     - Баба, - отозвался Мазлек и предложил ему стеклянную бутылку.
     Солдат выпил, рыгнул и посмотрел на меня.
     - Белханнорка, - определил он.
     - Совершенно верно, - подтвердил Мазлек, - и вполне готовая заставить
меня забыть об этом.
     - Видно немногое, - сказал солдат, - но, по-моему, она с икрой.
     - Меня это мало трогает. Она ведь не скажет, что  это  мой,  если  мы
опять заедем сюда, не так ли?
     Солдат поднял руку и принялся исследовать меня,  и  я  почувствовала,
как напряглось тело Мазлека. Я слегка шлепнула его.
     - Разве я говорила, будто  принадлежу  тебе,  солдат?  -  спросила  я
Мазлека. - Всего лишь за то, что ты подвез меня? Вот  этот,  сразу  видно,
милый парень, - я потрепала солдата по щеке, и  этот  дурак  улыбнулся  во
весь рот. - Мы ненадолго выезжаем за ворота. Почему бы тебе не отправиться
с нами?
     - За ворота? - с сомнением переспросил он. -  А  почему  не  здесь  и
сейчас?
     - Люблю отбирать и выбирать, - нашлась я. - И, кроме того, неужели ты
хочешь, чтобы этот сброд лез вперед тебя?
     Он взглянул на других солдат, снова улыбнулся во  весь  рот  и  пошел
впереди коня. Когда он вывел нас за ворота, раздалось несколько криков, но
он велел им заткнуться, что они и сделали, так что никаких  осложнений  не
возникло.
     От ворот тянулась узкая тропа. Платформа здесь  переходила  в  склон,
свободно усеянный подстригаемыми по весне деревьями.
     - Здесь годится, - сказал наш сопровождающий.
     - Забудь про него, - кивнула я на Мазлека, слезши с коня. Я позволила
солдату увлечь меня в какие-то кусты, где он и приступил к получению того,
что его больше всего  интересовало.  Мазлек,  возможно,  проявил  излишнюю
быстроту, так как слишком рассердился, но тренированный боец  в  нем  спас
нас; к тому же он был слишком хорошим  профессионалом,  чтобы  напортачить
при всей его ярости. Он внезапно вырос над нами, зажал солдату ладонью рот
и воткнул в него нож. Анашанин умер без звука; Мазлек стащил его с меня  и
отшвырнул в сторону.
     Я не видела за маской выражения лица Мазлека,  но  каждая  линия  его
тела выражала ужас.
     - Богиня, я думал, что поспел слишком быстро, чтобы он...
     - Неважно, - отмахнулась я.
     Он покачал головой и отвернулся.
     Мы снова забрались на лошадь и быстро ускакали от стен Белханнора  по
деревенским полям в безопасную темноту.


     Нам повезло. Примерно час спустя, проезжая  тянувшимися  от  подножья
горы зарослями кустарника, мы нашли другую лошадь, близнеца перво