вид  у  него  был  не  очень  одобрительный.  Полагаю,
благодаря Анкурумским играм он сталкивался с ранениями и потяжелее моего.
     Когда он ушел, я лежала,  не  двигаясь,  в  своеобразном  оцепенении,
тяжелом, но  не  сонном,  в  меланхолии  после  страсти  и  страха.  Через
некоторое время я расстегнула беспокоивший меня левый браслет, и  на  ложе
упал сухой листик лозы. Я подняла его, и он рассыпался у меня в пальцах. Я
молилась богине по-человечески, а она услышала ли она? Она ли даровала нам
победу на скачках и мне - жизнь Дарака? И все же я убила  -  Эссандара.  Я
знала, что он умрет. Что-то она думала обо мне теперь, та куколка - богиня
на холмах.
     Я встала, гадая, куда ушел Дарак, стремясь стряхнуть обрушившуюся  на
меня растущую депрессию.
     Отодвинув занавеску на двери, я вышла в коридор. Там никого не  было.
Все было очень тихо. Мною овладел внезапный, иррациональный страх. Я  даже
не помнила, каким путем мы пришли сюда. Потом шаги.  Я  напряглась.  Из-за
левого угла появилась прихрамывающая тень с покрывалом из темной ткани  на
плече.
     - Вот, - сказал Беллан. - Возьми этот плащ и надень его. Я  рад,  что
ты не стыдишься своего тела, но оно вызывает несколько чрезмерный интерес.
     Я взяла плащ и  завернулась  в  него.  Лицо  у  Беллана  было  сухим,
замкнутым и очень усталым; казалось,  оно  имело  то  выражение,  какое  я
ощущала под шайрином.
     - Хорошие скачки. И ты с успехом сделала свой выстрел. Я знал, что  у
тебя получится. Учебный скаковой круг - это одно дело, а Прямая  -  совсем
другое.
     - Беллан, - тихо произнесла я, - я сожалею, что разделалась  с  твоим
кровником. Право разделаться с ним принадлежало не мне.
     Беллан неловко пожал плечами.
     - Я обрадовался, увидев как он пропал - так вот. Даже не погиб, как я
слышал, но осталось от него немного. Даже меньше... - Он оборвал фразу.  -
Два года я жил надеждой увидеть, как с этим человеком  обойдутся  так  же,
как он обошелся со мной, жил ради этого, жил из-за этого. А теперь,  -  он
покачал головой, - с этим покончено.
     Он пошел по коридору, и я последовала за ним.
     - Улицы забиты народом, - сказал он. - Мы выберемся как можно быстрей
и тише. Я послал твоего Дарроса вперед.  Толпы  с  вас  хватит  и  сегодня
вечером - на пиру у Градоначальника в честь Победителей игр.


     Мы отправились в  городской  дом  Распара,  -  маленький  и  даже  не
особенно уютный. Я приняла ванну и тихо лежала,  пока  великанша  с  виллы
выбивала из меня синяки. А потом уснула. Когда я  проснулась,  солнце  уже
заходило, окрашивая медно-красным белые стены. Дарака я не  видела  с  тех
пор, как врач вырезал мне из руки наконечник, не увидела и  сейчас.  Вошли
три незнакомых женщины и  сказали,  что  они  оденут  меня  для  пиршества
Победителей. Я чувствовала себя такой усталой, отупевшей  и  опустошенной,
что казалось, будто я двигаюсь  назад  во  времени  -  к  вечеру  ужина  у
посредника, с которого все и началось.
     Похоже, я  должна  была  облачиться  в  женский  наряд,  но  в  цвета
колесницы. Они приготовили три платья и хотели одеть меня в алый шелк,  но
я выбрала вместо этого черный бархат - новомодное  платье  с  ниспадающими
красивыми складками. Его длинные тесные рукава скроют бинты.  Они  уложили
мне волосы, завили и заплели их, и вплели в них ярко-красные бусы, похожие
на капли крови. Принесенный ими шайрин  был  невероятным  -  черный  шелк,
расшитый вокруг глаз алой нитью. Работали они даже быстрей, чем те  другие
с белым платьем.
     После того, как они ушли, я некоторое  время  сидела  одна,  а  потом
покинула комнату  и  спустилась  по  узкой  лестнице  в  круглый  зал.  Он
пустовал, если не считать Распара, наливавшего  себе  вино  за  порфировым
столиком. Он остановился и поклонился мне.
     - Добрый вечер. Простите,  я  еще  не  поздравил  вас  с  победой  на
скачках. Надеюсь, рана от стрелы не тяжелая?
     - Спасибо, нет.
     - Вот и хорошо. Эссандар умер; вам сказали?
     Я промолчала. Он продолжал, не дождавшись ответа:
     - Беллан уведомил вас о пире? А, хорошо, вы с  Дарросом  проедете  на
своей колеснице по улицам до особняка Градоначальника при  свете  факелов.
Там вы будете есть и пить, и получать  разные  совершенно  излишние  знаки
почета в обществе других победителей, и время от времени  показывать  себя
народу с большого балкона. Сад Градоначальника будет открыт для народа,  и
будут бесплатно давать вино и мясо. Будет очень шумно и, вероятно, скучно.
- Он подошел ко мне, взял руку и поцеловал ее, как в тот первый  вечер.  -
Трудно поверить, что это блудный мальчишка с колесницы... о, простите,  но
как мне еще это выразить? Я знаю, что вы принадлежите Дарросу,  и  поэтому
не буду докучать вам лестью. Кроме того, что я буду делать с подобной  вам
женщиной в моем доме?
     - Я не принадлежу Дарросу, - заявила я, - и он не принадлежит мне.
     - Тем лучше, - сказал Распар. - С тех пор, как закончились скачки, он
был с дамой. Теперь уж вы должны его знать. Стоит  позвать  белой  птичке,
как он летит на ее дерево. Но вы - гнездо, степная  принцесса.  Думаю,  вы
сами это знаете.
     Его слова, казалось, не имели большого смысла. Мне было тревожно и не
по себе. Я подошла к одному из окон и уставилась в сумерки, на  извилистые
улочки и покатые крыши.
     В этот миг в дом вошел Дарак. Дарак, Эллак, Маггур, Глир и  полдюжины
других. Он теперь держался очень смело с хозяином дома, выиграв  для  него
скачки. Я  повернулась  и  посмотрела  на  Дарака.  Он  тоже  носил  цвета
колесницы  -  алое,  черное  и  золотое.  И  все  еще  походил  на   бога;
неистощенный и незатасканный. Он сразу же прошел ко мне.
     - Тот мясник с кислым лицом извлек наконечник?
     - Да.
     - Ты не хочешь знать, чем я занимался?
     - Наверное, нет.
     - Ну, так вот, я был с  какой-то  глупой  сукой,  но  не  безвыгодно.
Кажется, у ее мужа тоже есть свои колесничие, и скоро будут другие игры, в
Солсе и Ласкаллуме. Как я тебе нравлюсь в качестве колесничего?
     Им овладело какое-то безумие. Неужели он не помнил, кто он  такой?  А
молодчики, столпившиеся у него за спиной, прислушивались к угрозе  бросить
прежнее занятие - я взглянула на них, но они скалились, словно глупые псы.
Наверное, это какая-то новая игра. Его длинные черные волосы были  немного
короче, чем я помнила. Он почувствовал мой взгляд.
     - Они их купят, - сказал он. - О, но  их  не  продали.  Одна  женщина
умоляла дать ей хоть малость.
     Он взял меня за руку, повернулся и в первый раз отсалютовал Распару -
однако так, как отдавали честь колеснице.
     - Факельщики стоят у ворот, а конюхи подали колесницу.
     Распар поднял чашу и следил, слегка сузив  глаза,  как  мы  уходим  в
надвигающуюся ночь.
     Десять  факельщиков  с  пылающими  тускло-золотым  огнем   светочами,
колесница, влекомая уже не вороными Распара, а тремя  черными  работягами,
принаряженными, чтобы  выглядеть  такими  же,  как  победители  скачек,  и
вороные кони эскорта для людей Дарака.
     -  Сегодня  вечером,  -  пообещал  он  мне,  -  я  вытащу  из   тюрем
Градоначальника драчливых дураков Эллака - в качестве награды победителю.
     Мы стояли на колеснице, но в ней больше не чувствовалось жизни.  Душа
ее пропала или уснула. Мы медленно петляли по  улицам,  выезжая  на  более
широкие, и там соединились с другими факельщиками, и цветными  фонариками,
и процессией верхоконных Победителей.  Вот  так,  сверкая,  мы  и  ползли,
скручиваясь в спираль, как змея, вверх к дому-крепости Градоначальника.
     На открытые площади перед особняком и в сады  позади  него  вливалось
все больше и больше народу.
     Смех и крики пронзали мне тело и мозг как ножи. Я  слышала,  как  они
ревели при виде Дарака. Слышала крики: "Степнячка!"
     Все это было пустым. Я больше не была богом этого места.


     В портике у Градоначальника блистало десять колонн  и  еще  десять  в
самом доме - сплошь мраморных,  с  позолоченными  капителями  и  цоколями,
инкрустированными голубой  мозаикой.  Возникало  сильное  ощущение  яркого
света, дыма, движения и звенящей музыки маленьких арф. Мы поднялись в  зал
на верхнем этаже, огромный, тянущийся по всему особняку, открытый на  двух
концах, где выступали массивные балконы с колоннами, один над площадями, а
другой над садами. Зал  был  золотым  -  сплошь  золотым.  Пол  и  потолок
украшали фрески и картины, по я  их  не  помню;  фигуры  на  них  казались
перемешанными  с  людьми  в  зале.  За  балконом   повисла   синяя   ночь,
раскалываемая иногда голубой молнией, а внизу море разноцветных фонариков,
факелов и костров, где жарили мясо.
     Победителей на играх в  Анкуруме  много:  кулачные  бойцы,  акробаты,
борцы, но места за высоким столом,  где  сидит  Градоначальник,  достаются
победившим в скачках конников, гонках колесниц и Сагари. Тарелки, покрытые
эмалью и золотые чаши из  черной  яшмы  со  вставленными  полудрагоценными
камнями. Что ни съешь, все твое, и время от  времени  подходят  женщины  в
одеждах из прозрачной газовой ткани и  кладут  тебе  мелкие  побрякушки  -
золотые ножи и  булавки  -  игрушки,  сплошь  бесполезные,  но  достаточно
красивые.
     Дарака усадили одесную Градоначальника -  на  самое  почетное  место.
Рядом с  ним  сидела  прекрасная  женщина  с  золотыми  волосами,  которые
казались естественными, хотя в Анкуруме никогда нельзя  быть  уверенным  в
таких вещах. Ошую Градоначальника сидел в своих  белых  цветах  Гиллан  из
Солса, то и дело  усмехаясь  про  себя,  возможно,  из-за  двусмысленности
своего положения. Я как стрелок, сделавший  классический  выстрел,  сидела
рядом с Гилланом, и Гиллан вел себя со мною очень осторожно: сверхлюбезный
или вообще безмолвствующий. Далее вдоль стола расселись другие  колесничие
и конники, и, надо полагать, лучники Гиллана,  отделенные  друг  от  друга
придворными красавицами Градоначальника. Никого  из  них  я  не  помню.  Я
прилагала усилия, чтобы быть вежливой и делать вид, будто я ем, стараясь в
то же время есть как можно меньше. Все смены блюд я переносила плохо и  не
понимала, и чем причина. Зал казался горящим и наполненным миазмами.
     Мы сидели только с одной стороны стола, а ниже нас вытянулись  другие
столы, более  шумные  и  менее  официальные,  чем  наш.  Люди  Дарака,  те
немногие, кого он привел с собой, сидели именно в той толпе, глуша вино  и
грызя кости. Я смутно надеялась, что не приключится никакой беды, так  как
вдоль стен, и особенно  позади  Градоначальника  стояли  густые  ряды  его
стражи, что было в порядке вещей для  лиц,  занимавших  его  положение.  Я
следила, как его мясистые, все в перстнях, руки аккуратно  подавали  куски
пищи. В желудке у меня начались боли.
     Я ДОЛЖНА ПОКИНУТЬ ЭТО МЕСТО. Эта мысль возникла внезапно и  холодила,
как лед. Я сразу увидела зал так, словно он был застывшим, более  бледным,
почти прозрачным. Забыв о правилах этикета, я собиралась встать и  сказать
- не уверена, что именно: наверное, просто побегу вдоль столов к двери. Но
сверкающая перстнями  рука  Градоначальника  поднялась,  властно  махнула,
затрубил рог, и он встал. Воцарилась относительная  тишина.  Он  собирался
провозгласить здравицу в честь Победителей. Пронзенная этим мгновением,  я
сидела молча и не двигаясь. Море  лиц,  чуть  кивающих,  тронутых  золотым
светом, улыбающихся, смеющихся, гармоничных. Градоначальник вновь и  вновь
поднимал  серебряную  чашу,  когда  глашатай  выкликал  имена   и   города
Победителей, и рог вторил ему, так же как приветственные  крики.  А  затем
тренированный голос с его чрезмерным акцентированием: - Победитель Сагари,
Даррос из Сигко.
     Громкий рев и  аплодисменты,  Градоначальник,  улыбаясь,  нагнулся  к
Дараку. А затем - опять та мясистая рука, легким взмахом гасящая шум.
     Все еще стоя, Градоначальник поставил чашу на стол.
     - Даррос из  Сигко,  -  повторил  он,  хорошо  разносящимся  глубоким
грудным голосом. - Мы хорошо его знаем, не так ли? Смелый купец,  доведший
свой караван до Анкурума в целости и сохранности; подвиг, не знающий  себе
равных. А потом выигравший королеву наших скачек - Сагари.
     Приветственные крики  взлетели,  словно  птицы,  и  он  снова  легким
взмахом усмирил их. По-прежнему улыбаясь, он нагнулся теперь к столам.
     - И наш Даррос сделал еще одну вещь. Он обманул нас всех. -  Молчание
стало глуше. Градоначальник негромко рассмеялся. - Победитель наших Сагари
в действительности не более чем вор, убийца и разбойник - Дарак  Златолов,
отребье северных гор. - Он повернулся к Дараку и кивнул. - Твоя  маленькая
игра окончена, _к_о_л_е_с_н_и_ч_и_й_.
     Стражники отделились от стен позади нас и устремились к нам,  десяток
из них - прямо к Дараку. Внизу теперь поднялся рев,  и  некоторые  женщины
завизжали. Мы не принесли с собой в зал никакого оружия; этикет  этого  не
допускал. А я, казалось, не  могла  пошевелиться.  Я  увидела,  как  Дарак
стоит, прислонясь к столу, усмехаясь шедшим взять его  десяти  стражникам.
Не уверена, каким  образом  мне  удалось  это  увидеть,  ведь  между  нами
находились Гиллан и Градоначальник. Я увидела, как рука Дарака  потянулась
обратно к столу и сгребла один из тех данных нам игрушечных золотых  ножей
- бесполезный, он бы погнулся, а не уколол - и однако один  из  стражников
увидел это движение. Железный меч охранника вырвался из ножен и устремился
вперед. Я услышала, как Дарак тихо охнул. Руки  его  бессильно  упали.  Он
почти лениво посмотрел на воина, по-прежнему кривя рот в усмешке, все  еще
толком не понимая, что уже мертв. Двое стражников подхватили его с  боков,
когда он упал, подняли и понесли к выходу. Действовали они  очень  быстро,
даже крови никакой не успело пролиться на этот золотой стол. Двое  из  них
держали меня  за  руки,  держали,  поняла  я  теперь,  с  той  минуты  как
Градоначальник впервые высказал обвинение. Они подняли меня и  уволокли  с
собой. Думаю, они что-то подсыпали мне в чашу, да и Дараку тоже; когда они
меня тащили, ноги у меня были тяжелыми, как железо.  А  молодчиков  Дарака
столь же быстро усмирили в основном зале. И  все  же  там  им  не  удалось
сработать столь чисто. Эллак и еще  один  разбойник  лежали  убитые.  Один
стражник умирал, несколько  других  истекали  кровью.  Белые  лица  женщин
глядели на  нас  во  все  глаза,  когда  мы  проходили  мимо  них,  словно
похоронная процессия следовала за трупом Дарака.
     Голова откинута назад, лицо совершенно неподвижно, рот твердо закрыт,
посерьезневший в объятиях смерти. Алый плащ волочился за ним.
     Алое в  честь  лозы.  Куколка-богиня,  значит,  ты  все-таки  приняла
подношение - смерть за смерть, маленькая богиня алой лозы.



                                    10

     - Карраказ!  -  пронзительно  крикнула  я  в  черные  недра  горы.  -
Карраказ, эт Со! Эт Со - Сесторра!
     Рука зажала мне рот. Меня вытряхивали  из  одной  темноты  в  другую.
Глаза Маггура, налитые кровью и пылающие во мраке.
     - Ш-ш, Имма, кого ты зовешь?
     Странно, он не знал древней речи, и все же, казалось,  понял,  что  я
сказала. Я тихо лежала на сырой грязной соломе тюремной камеры.
     - Который час, Маггур? Сколько еще?
     Он покачал головой:
     - Солнце за решеткой выглядит низким. Почти закат.
     В каменной камере сидели и другие - все, кого схватили  в  гостинице.
Тех же, кого привели сюда  до  пиршества  Победителей  после  их  драки  в
борделе, мы не видели и ничего о них не знали.
     Мы сидели  здесь  уже  два  дня,  и  сначала  разбойники  смеялись  и
подшучивали над стражниками снаружи, бросая в них костями  из  окошечка  в
дверях. Травили байки:
     - Да, ребята, Слэка смылись, и прихватили с собой к тому же несколько
кусков шкур этих свиней.
     Теперь же их дух перегорел в этой  сырой  черной  дыре,  воняющей  их
собственными испражнениями и страхом. Нас  всех  должны  были  повесить  -
публично. Мы должны были отправляться на виселицу по трое в день. Никто не
знал наверняка, когда придут за ним или кого выберут. В первый раз  троица
вышла с развязным видом,  салютуя  и  задирая  нос.  Разбойники  влезли  к
находящейся высоко на стене  решетке  и  увидели,  как  они  болтались  на
площади. Во второй раз вышли уже  не  столь  храбро.  В  тот  второй  день
вздернули и четвертого: вместе с остальными повесили и труп Дарака.
     Как же взревели при виде его толпы на площади.  Так  же  громко,  как
ревели на Сиркуниксе. Громче. Жизнь любит смотреть на смерть.
     Разбойник у окна - не могу вспомнить  кто  -  сплюнул  сквозь  прутья
решетки.
     - На тебя, свинарник вонючего города.
     И все же мне снился не Дарак, а Гора, и я бежала к  алтарю  крича:  -
Вот я! Вот я! Проклятая!
     Я села. В волосах у меня запуталась  солома,  и  на  них  еще  висели
красные бусы.
     - Сколько, Маггур? - прошептала я. -  Они  оставят  меня  напоследок,
Маггур, потому что я сделала классический выстрел?
     Но это придет. Вожжи у меня на шее, бегущие  лошади.  Я  услышу,  как
заорет толпа, когда моя шея сломается.
     Маггур обнял меня огромной ручищей, и  я  прислонилась  в  темноте  к
нему.


     На следующий день шаги раздались в полдень.
     Скрежет двери,  охристый  свет  факелов  из  ночной  темени  наружных
коридоров. Шестеро стражников с обнаженными мечами и двое тюремщиков.
     - На выход. Ты, ты и черный.
     Двое разбойников поднялись - одним из  них  был  Глир.  Маггур  встал
более медленно,  его  ладонь  задержалась  на  моей  руке.  Глир  принялся
насвистывать похабную песенку;  другой  разбойник  слегка  ткнул  рукой  в
сторону стражника, что мигом сосредоточило на нем все их мечи, и посмеялся
над ними.
     - Пошли, ты, черный. Пока еще ты не потеряешь свою подружку, она тоже
идет.
     Я приняла руку Маггура и позволила ему поднять  меня  на  ноги.  Наша
четверка зашагала к двери. Не думаю, что я боялась. Чтобы порождать страх,
нужны какие-то чувства, а я была  предельно  опустошена.  Дверь  лязгнула,
закрываясь за нами, и  нас  погнали  по  черным  как  смола  стокам  этого
мерзкого лабиринта, за мрачными факелами тюремщиков. Через некоторое время
пошли лестницы, а наверху тянулся налево и направо коридор. Внезапно  двое
стражников отделили меня от остальных и потащили направо, в то  время  как
Мапура и других подтолкнули влево. Маггур тут  же  остановился,  игнорируя
тыкающиеся ему в спину мечи,  затрещины  и  проклятия.  Он  был  настоящим
великаном. Здесь, в этом узком проходе, он мог сбросить двух-трех  из  них
со своей спины, как дикая  собака,  стряхнуть  и  сбросить,  пока  они  не
изрубят его на куски. Я покачала ему головой. Я знала, что он подумал, - я
и сама подумала то же самое, -  что  меня  забрали  для  утехи  нескольких
стражников, прежде чем те отведут меня на казнь.  Это  было  ничто.  Всего
лишь завершение еще одного дела перед смертью. Казалось,  он  почувствовал
мое безразличие, и позволил им повернуть себя кругом и  увести  прочь,  во
тьму за червячным хвостом удаляющегося света факелов.
     Нам не пришлось далеко идти. Вскоре мы стояли перед  обитой  металлом
большой деревянной дверью. Стражники постучались, изнутри  рявкнул  голос,
они открыли дверь  и  втолкнули  меня  в  помещение.  Дверь  закрылась,  и
стражники остались по другую сторону. Я очутилась  в  квадратной  каменной
комнате, освещенной не  факелами,  а  тремя  овальными  светильниками.  На
стенах висели шкуры, мечи и щиты. А за дубовым  столом  сидел  в  огромном
кресле лицом ко  мне  рослый  мужчина,  одетый  как  офицер.  Он  выглядел
нетерпеливым, черствым и безразличным. На запястьях у него тускло сверкали
железные браслеты. Похоже, он вовсе не воспринимал меня как женщину.  Взяв
свиток из грубой тростниковой бумаги, он швырнул его через стол ко мне.
     - Ты умеешь читать?
     - Да, - ответила я.
     Я взяла свиток. В глазах у  меня  все