взгляда  определить,  что  он  не
опасен. Кувшин вина, чаша, блюдо с изысканной едой. Он распустил  пояс,  а
увидев нас, только широко улыбнулся и махнул рукой, чтобы мы проходили.  Я
решил, что она умасливала его на случай, подобный нашему.
     Из дворика на широкую террасу вела  колоннада.  Высокие  алебастровые
лампы  излучали  мягкий  свет,  который  делал  синюю  темноту  еще  более
контрастной, а в центре освещенного места  я  увидел  сцену  из  тех,  что
художники непременно хотят запечатлеть на стене какого-нибудь дворца.
     С ней были две девушки, они обе полулежали на ковриках и  подушках  у
ее кресла. Ближайшая девушка играла на прямоугольной восточной арфе.  Свет
ламп поблескивал на дрожащих серебряных струнах,  и  казалось,  что  звуки
текут с них, как вода. Она была масрийкой с янтарной кожей,  над  плечами,
украшенными  драгоценностями,  -  черные  вьющиеся  волосы;  на  ней  была
кофточка и  складчатая  юбка,  как  у  масрийской  дамы,  из  атласа,  чей
бронзовый тон сочетался с цветом волос другой девушки. Несмотря на  загар,
было ясно, что та была другой крови, и ее длинные бронзовые локоны  падали
мягкой волной на  грудь  и  черные  масрийские  одежды,  которые,  в  свою
очередь, гармонировали с черными кудряшками  музицировавшей  девушки.  Как
пара прекрасных гончих, они склонились к ногам женщины, сидевшей за ними.
     Я запомнил ее не совсем такой. Трудно сохранить подобный образ -  это
все равно,  что  пытаться  запомнить  пейзаж:  каждый  камешек,  цветок  и
травинку.  Всегда  найдется  какая-нибудь  деталь  которую  забудешь   или
запомнишь неправильно.
     На ней было платье из шелка цвета меди и тяжелое золотое ожерелье, но
это я едва увидел. Она слушала арфу, ее глаза были полуприкрыты, взгляд  -
отсутствующий,  она   лениво   поглаживала   волосы   девушки-чужестранки,
прислонившейся к ее коленям. Лицо Малмиранет могло бы сказать вам  многое,
но вы бы не были уверены, правдиво ли это, если она сама не скажет.
     Арфа издала последнюю ноту. Это была странная мелодия - не веселая  и
не  печальная.  Масрийская  девушка  склонила  голову,   другая   девушка,
наоборот, подняла свою, и Малмиранет, нагнувшись поцеловала ее в губы, что
заставило бешено заколотиться мое сердце.
     Яшлом и я оставались в тени стены. Я - чтобы поглядеть, он,  полагаю,
из вежливости.
     Малмиранет поднялась, сияние ламп змеилось по ее  шелкам.  Она  легко
прошла по террасе, остановилась  у  колонны  футах  в  четырех  от  нас  и
сказала, глядя в темноту:
     - Вероятно, мой несравненный муж прислал кого-то убить меня наконец?
     Она угрожающе застыла, как свернувшаяся змея перед броском.
     Яшлом подошел к ней, поклонился и  вручил  кольцо,  которое  дал  ему
Сорем.
     Она молча взяла кольцо, осмотрела его;  глядя  прямо  перед  собой  и
почти не изменившись в лице, спросила:
     - Настолько плохо?
     - Настолько, мадам, - ответил Яшлом.
     Она была одного с ним роста. Я  вспомнил,  что  ее  глаза  находились
почти вровень с моими.
     - Тогда больше не будет вопросов, - сказала она и  обернулась,  чтобы
взглянуть на своих женщин. Они встали и ожидали  ее  приказания.  Обе  они
были очень красивы, но рядом с ней казались  нарисованным  пламенем  возле
настоящего огня.
     - Вы слышали, что сказал капитан Яшлом, - сказала она им.  -  Насмет,
готов ли кувшин вина?
     Масрийская девушка лукаво улыбнулась, и обе,  позвякивая  браслетами,
исчезли между колоннами.
     - Мадам, - сказал Яшлом, - мы должны немедленно уйти.
     - Прошу прощения, капитан, - сказала Малмиранет, - но это как раз то,
чего мы не должны делать.
     - Ваш сын... - начал Яшлом.
     Она перебила его с мягкой настойчивостью:
     - Мой сын сказал бы вам, что в этом вы должны положиться на меня.  Вы
заметили пять дураков, обивающих пятки наверху, в Рыбном дворике?  Впервые
за  многие  годы,  капитан,  муж  увеличил  мою  охрану,   без   сомнения,
предупрежденный принцем Баснурмоном. Было бы ошибкой оставлять в саду тела
охранников из Малинового дворца после того, как мы  уйдем  отсюда,  потому
что ночной патруль, обнаружив это, сразу поднимет шум. Насмет  и  Айсеп  -
сообразительные девушки. Они завели знакомство со стражниками как  раз  на
случай  вроде  этого.  Нам  придется  подождать   примерно   треть   часа.
Присаживайтесь, пожалуйста.
     - Мадам, - начал опять Яшлом.
     - Яшлом, - сказала она, - две прелестные юные женщины и  кувшин  вина
со снотворным разберутся с пятью охранниками верно и окончательно. Гораздо
лучше, чем ножи, которые вы со своим товарищем попробуете  воткнуть  в  их
спины, как бы тихо вы ни действовали.
     - Можно ли доверять этим женщинам? - спросил Яшлом.
     - Полностью.
     Ее убежденность передалась и ему, он больше ничего не сказал  и  сел,
когда она снова его пригласила. В любом случае, девушки обращались  к  ней
"императрица" - и это не было вызвано страхом и не казалось ритуалом.
     Она не обращала на меня внимания, считая меня, очевидно,  подчиненным
Яшлома.
     Тогда спросил я:
     - А как быть с охранником у ворот? Его тоже отравят?
     Она обернулась и подошла туда, где я стоял, все еще не  видя  меня  в
темноте за светильниками.
     - Порсуса нечего бояться. Мы  с  ним  старые  друзья.  Как-то  я  уже
покидала этот дом при его попустительстве.
     Яшлом, не вмешиваясь, сидел у края террасы, и я вышел туда,  где  она
могла меня видеть.
     - Я все думал, как вам это удалось. Тогда, ночью, когда вы  разыскали
меня в Пальмовом квартале.
     Она задержала дыхание и отступила, как  будто  испугалась,  обнаружив
меня здесь.
     - Что это? - спросила она. - Вы не уехали,  как  я  предполагала,  из
Бар-Айбитни?
     -  Вам  надо  спросить  у  Баснурмона,  -  ответил  я,   -   о   моем
местонахождении.
     Она сердито ответила:
     - Не играйте словами, чудотворец. Сейчас не время. Конечно, я  знала,
где вы. А сейчас я должна поверить, что вы - мальчик на посылках  у  моего
сына?
     - Если хотите. Мы с Яшломом здесь для того,  чтобы  доставить  вас  в
безопасности из Небесного города в Цитадель.
     - Во имя Пламени, - она хмурилась и не глядела на меня, - в этой роли
вы мне не нравитесь.
     - Раньше вы мне верили. Поверьте и сейчас. Сорем  жив.  Я  думаю,  вы
знаете почему. Но когда вы останетесь с ним вдвоем, спросите,  раз  уж  вы
неверно понимаете новости, которые вы получаете здесь,  что  случилось  на
месте дуэли.
     - Если Яшлом ручается за вас, о чем говорит его присутствие здесь, я,
так и быть, соглашусь.
     - Вы чрезвычайно любезны, - сказал я.
     - Когда я любезна, молодой человек, - ответила  она,  -  вам  следует
быть начеку.
     И она пошла по террасе, коротко поговорив по пути  с  Яшломом,  и  по
небольшой лестнице поднялась в свои покои.
     Ночь была прекрасна, и вид отсюда открывался замечательный, но сидеть
и ждать, полностью находясь в зависимости от причуд капризных женщин,  нам
совершенно не нравилось.
     Яшлом хранил молчание, но взгляд его стал  выражать  беспокойство.  Я
вскоре встал и начал ходить по террасе. Наше временное пребывание, однако,
не так уж затянулось. Внезапно вбежала масрийская девушка, раскрасневшаяся
и веселая, с рассказом о том, что гвардейцы Малинового дворца  растянулись
под кустами, явно пьяные. Айсеп, бронзовая девушка, медленно вошла  следом
с каменным  лицом,  и  я  подумал,  не  пришлось  ли  им  дать  гвардейцам
чего-нибудь еще, помимо вина, того, что понравилось масрийской девушке,  а
другой, бронзовой, - нет. Обе прошли в комнаты над  террасой,  но  там  не
задержались. Вскоре оттуда вышли три мальчика, в которых при  определенном
освещении можно было узнать женщин: Малмиранет  и  ее  девушки  в  мужской
одежде. В руках у них ничего не было.
     - Мадам, эти дамы... - сказал Яшлом.
     - Уж не думаете ли вы, что я брошу  Насмет  и  Айсеп,  а  сама  уйду,
оставив их для любого наказания, которому этот боров и его наследник решат
их подвергнуть? Вы же видите, что  у  нас  с  собой  нет  никакого  хлама,
которым мы могли бы вас обременить. Мы готовы - и никакой суеты не будет.
     - Мы должны воспользоваться лестницей и колодцем, - сказал Яшлом.
     - Конечно. А иначе зачем же мы облачились в штаны? Идем, идем. Почему
мы медлим?
     - У вас ничего нет? Разве нет драгоценностей, которые  вы  хотели  бы
взять? - спросил я.
     - Несмотря на мою бедность? Я  надеюсь,  что  Сорем  вернет  мне  мои
богатства. - И она повернулась и повела нас  через  колоннаду  во  внешний
дворик.
     Ее прирученный  сторож,  толстый  Порсус,  подошел,  волоча  ноги,  и
опустился перед ней на  колени,  и  таращился  на  нее  с  такой  собачьей
преданностью, что его вполне можно было принять за ее пса.
     - Карета уже выехала из  ворот,  мадам,  как  вы  и  велели,  но  все
остальное - как и в других случаях. Стража на воротах  положила  в  карман
взятку, но  я  думаю,  что  информация  уже  доставлена  во  дворец.  Люди
наследника поедут следить за вами; они думают, что вы в карете.
     - Умный и надежный человек, - сказала она ему.  -  Я  бы  умерла  без
тебя. - В ответ этот шут покраснел и что-то пробормотал. - Вы позаботитесь
о себе, когда я уйду?
     - Я буду в безопасности, - пообещал он ей.
     Я решил, что он - жалкий идиот, а  она  -  коварная  дура,  если  оба
думают, что он сможет избежать подозрений в  его  причастности  к  отъезду
пустых экипажей, опаиванию стражи и тому подобному. Но я не  стал  портить
их трогательного прощания.
     Примерно на час позже, чем рассчитывал Сорем, мы с Яшломом  проводили
трех  женщин  вверх  по  склону  мимо  храпящих  малиновых  гвардейцев   и
пробрались в неприглядно темный колодец под мимозами.
     Надо отдать справедливость нашим подопечным, они  были  хладнокровны,
как лед, и проворны, как  горные  козы.  А  где-то  в  темноте,  когда  мы
ожидали, пока Яшлом откроет дверь в колодец, вокруг моей шеи обвилась пара
гладких рук и терпкий рот острыми зубами нежно прикусил мою  нижнюю  губу.
Один безумный момент мне казалось, что это она,  но  это  была  масрийская
девушка, которая шептала мне в ухо обещания на  будущее.  Я  услышал,  как
смеется Малмиранет над ее шуточкой и подумал:  "Ей  надо  смеяться  вслух,
чтобы доказать мне, как мало я для нее значу".
     Все было хорошо, никаких признаков бдительных патрулей, преследования
или тревоги, пока мы не достигли храма  в  полумиле  от  больших  стен  на
нижней террасе. Здесь были привязаны две лошади, их было бы достаточно для
двух мужчин и одной худенькой женщины, но явно не хватало для лишней  пары
девиц...
     - Ничего, - сказала Малмиранет. - Мы можем раздобыть лошадей здесь. У
жреца небольшая конюшня, и с ним можно  договориться.  Если  один  человек
останется защитить меня, другой сможет проводить моих девушек в Цитадель.
     - Мадам... - начал Яшлом.
     Я спросил себя, когда же он оставит этот свой вежливый тон и прикажет
ей делать то, о чем он ее просит.
     - Айсеп - непревзойденная наездница, - заверила его Малмиранет,  -  а
Насмет может ехать за спиной мужчины на  второй  лошади,  и  это  доставит
удовольствие обоим наездникам.
     - Мадам, - сказал я, - наша цель - проводить к вашему сыну вас, а  не
половину вашей свиты. Откуда вы знаете, что священник даст вам лошадей?
     - Он уже давал мне, - ответила она. - Вы  боитесь  остаться  со  мной
здесь? Я слышала, что чудотворцу любые трудности нипочем.
     Она была непреклонна,  как  женщина,  привыкшая  поступать,  как  она
хочет. Я посмотрел на Яшлома.
     - Делайте,  как  она  говорит.  Возьмите  девушек  и  отвезите  их  в
Цитадель. Я догоню вас.
     - Господин, - начал он. Теперь он решил повторить Эти свои штучки  со
мной.
     - Помните десять человек на  Поле  Льва,  Яшлом,  тех,  что  я  убил?
Помните? Хорошо. Я смогу защитить эту женщину получше, чем иная  армия,  и
если у нее нет ума на что-нибудь другое, то вполне хватит, чтобы хоть  это
признать.
     Это из-за нее я хвастался и красовался, как петух на  скотном  дворе.
Но Яшлом,  оценив  смысл  моих  слов,  кивнул,  сел  на  лошадь  вместе  с
масрийкой, а бронзовая взлетела в седло, как  молодой  воин,  и  направила
свою  лошадь  рысью  вниз  по  дорожке  к  разноцветным  огням  Пальмового
квартала.
     И вот я остался наедине с императрицей у портика храма.
     Она завернулась в плащ и сказала:
     - Я выгляжу достаточно похожей на мальчика в  такой  темноте,  я  уже
обманывала жреца. Скажите ему, что мы любовники, и что  мой  отец  выдерет
меня, если я опоздаю домой и он узнает, что я опять выходил, чтобы  играть
в собачку и зайчика с вами в Рощах на террасах.
     - Это сработает?
     - Да. Он снисходительно относится к мальчикам и их мужчинам, особенно
когда при этом к нему поступает кошелек-другой серебра. -  И  она  бросила
мне кошелек, который я кинул ей обратно, прежде чем вошел в дверь.
     В тот момент, когда я был уже в  дверях,  я  почувствовал  ловушку  и
повернул назад.
     Слишком поздно. На мое плечо легла рука, и голос сказал:
     - Спокойно, Вазкор. Человек уже занялся вашим компаньоном. Вы  же  не
хотите, чтобы она умерла, после стольких усилий ее защитить.
     Затем в темноту ворвалось пылание факелов, каждый из которых  зажгли,
пробормотав заклинание; религия прежде всего, даже прежде убийства.
     Я держался спокойно и осматривался. Я не был удивлен, обнаружив около
пятнадцати человек, набившихся в ветхий храм... Отблески огня сверкали  на
их оружии и желто-черных ливреях Баснурмона.
     Позади меня опять раздался голос:
     - Если вы ищете меня, чудотворец, то я здесь.  В  этот  раз  я  лично
явился.
     Так я и встретился с наследником императора, с которым до сих пор  мы
были связаны незримо.
     Он был странно знаком, что меня сбивало с толку, пока я не понял, что
все масрийцы с их завитыми волосами и бородами похожи друг на друга. Да  и
я, раз я придерживался этой моды, мог  слегка  напоминать  Баснурмона.  Не
знаю, чего я ожидал: ведь мы, как дети, воображаем своих врагов,  пока  не
увидим  их,  какими-то  страшилами.  Было  занятно  встретиться   с   этим
субъектом, привлекательным, одетым и роскошные щегольские одежды кремового
и золотистого цвета, заурядным, улыбающимся, как рыбак, которому  попались
на крючок сразу две рыбины, когда он ожидал только одну. Еще занятнее было
то, что я понимал - он убьет нас обоих, и меня, и ее.
     - Вы назвали меня чудотворцем, - сказал я. - А верите ли вы в это?
     Его улыбка стала кислой, словно он съел лимон.
     - О, я верю в это. Жрец-дикарь  с  севера,  который  убивает  ударами
молнии.  Но  если  вы  повернете  голову,  то   увидите   матушку   вашего
возлюбленного. Жизнь Малмиранет, ради сладкого Сорема, несравненно  дороже
для вас. Вы не станете ею рисковать.
     Два дьявола держали ее у колонны. Один приставил  к  ее  шее  длинный
нож.
     Она держалась очень спокойно и сказала мне, игнорируя остальных:
     - В этом храме воняет. Интересно, чем.
     Солдат без ножа поднял руку, чтобы ударить ее, и Баснурмон гавкнул на
него, чтобы он успокоился. Он хотел, чтобы товар был доставлен  императору
неиспорченным, а может  быть  собирался  устроить  какую-нибудь  приватную
забаву. Однако я видел, что любое движение, которое я сделаю, может стоить
жизни мне или ей. Во мне тоже началась борьба. Несмотря на мое хвастовство
своей Силой, Бит-Хесси заставил меня ее бояться.
     Я пытался поймать взгляд Баснурмона, но  он  прятал  от  меня  глаза,
наверное зная рассказы не только о лучах света. Вместо этого он подошел  к
Малмиранет и положил руку ей на грудь.
     - Я должен буду сообщить императору, моему царственному отцу,  как  я
поймал вас с вашим любовником. Это очень ценно. Это стоит искажения  форм;
сначала этих, - и он сжал то, что держал в руке, - а  затем  -  прелестный
носик, который слишком долго совался в те дела, которые его совершенно  не
касались.
     - Мальчик, - сказала Малмиранет, - я не удивляюсь. Ты не мог не стать
мерзавцем, родившись от такой мерзкой, глупой суки.
     - Заткнись! - заорал он, съежившись,  как  побитый  щенок.  Когда  он
отошел от нее, его лицо приобрело  странное  раздраженное  выражение.  Нет
сомнения, она была его первой обидой, но не думаю,  что  она  нападала  на
него, когда он был ребенком, если  только  он  сам  не  начал  первый,  по
наущению матери.
     Я подумал: "Эта женщина и храбрее любого мужчины, и умнее. Думает  ли
она, что погибла, или надеется, что я спасу ее? После  смерти  отца  в  ее
окружении не было сильных мужчин, это видно, и даже Сорем - больше золото,
чем сталь". И тут мой страх исчез, могильный страх перед старым  Хессеком.
Я почувствовал, как во мне, словно масрийская заря, поднимается  гордость.
Она стоила драки, а я был готов к ней.
     Люди Баснурмона вытолкали нас в темноту. Священника они, должно быть,
устранили или он спрятался: я его не  видел.  За  храмом  людей  в  осиных
формах ждали лошади. Нашли лошадь и для меня. Баснурмон  велел  одному  из
своих головорезов связать руки Малмиранет и посадить  ее  позади  себя.  Я
понял, что надо сделать.
     Человек, сидевший па лошади впереди Малмиранет, протянул  через  свой
пояс веревку, которой были связаны ее руку. Я крикнул ей:
     - Скачка будет опасной. Вам, императрица, лучше держаться покрепче.
     По тому, как сверкнули ее глаза, я догадался, что она поняла меня,  а
я выпустил мощный залп энергии, и мои стражи с обеих  сторон  закричали  и
попадали. Баснурмон заверещал, его кукольное лицо перекосилось от ужаса, а
ублюдок, который привязал ее к себе, резко обернулся с  ножом  в  руке.  Я
ударил его в грудь белым лучом, который  принес  мне  две  трети  славы  в
Бар-Айбитни, и одновременно пнул в бок свою лошадь. Она  налетела  на  его
коня, когда он уже падал, и я пережег веревку у ее рук энергией из пальцев
- той, что могла зажигать лампы. Я перепрыгнул со своей лошади  на  его  и
подхлестнул животное огнем, чтобы сорвать его с места.
     Она не потеряла головы, как я и надеялся,  и  обхватила  меня  обеими
руками.
     По террасам ниже Небесного города часто ездят верхом, но  медленно  и
осторожно, потому что уступы холма то там, то тут круто обрываются вниз, к
Пальмовому кварталу, расположенному в сотне футов внизу. Я направил лошадь
к краю Храмовой террасы, туда, где находился один из таких уступов. Лошадь
сорвалась и попыталась повернуть, но я коротко взял  поводья  и  с  воплем
ужаса, под бряканье камней,  с  искрами  высыпавшихся  из-под  копыт,  она
прыгнула с холма в необъятное небо.
     А женщина, которая умела говорить, как мужчина, издала  легкий  писк,
как мышонок.
     - Держись за меня, и не сходи с ума, - крикнул я ей, повернув голову.
Она не ослабила хватки.
     Лошадь под нами с ржанием летела, ударяя копытами в  небо,  а  звезды
вертелись колесом. Усилием воли я коснулся ее  мозга,  охваченного  хаосом
страха, и принудил ее к повиновению и молчанию, пока  держал  нас  -  всех
троих - без всяких усилий парящими в небе,  как  будто  держал  в  воздухе
кувшин с вином, чтобы развлечь девушек с кухни. Дрожа  до  самых  суставов
вытянутых ног, пока я сжимал ее бока бедрами, а ее  мозг  -  своей  волей,
лошадь неподвижно стала. В пустоте.
     За нашей спиной на террасе раздался рев, но  увидев,  что  произошло,
все замерли.
     Под нами сияли окна, маленькие,  как  бусины.  Гриву  лошади  шевелил
легкий ночной ветер.


     Я был молод, и я был богом. Сила во мне пела, как золотая стрела.
     - Вы живы? - спросил я ее.
     Я почувствовал движение ее головы на своем плече, когда она  кивнула,
будучи не в силах вымолвить ни слова.
     Я легонько похлопал лошадь, извиняясь за то, что пришлось ее ударить.
Она вытянулась в плавном  широком  прыжке,  еще  и  еще,  и  поскакала  по
индиговому воздуху, как по летнему пастбищу.
     Эта поездка,