дел его  лицо,  похожее  на  высеченный  в  камне
портрет, через отверстие в куполе гробницы.
     Даже во сне я думал: "ЖИЗНЬ МОЯ КОНЧЕНА, И ВПЕРЕДИ НИЧЕГО НЕТ".
     Но взошло солнце, и наступил следующий день.



                                    2

     На третий  день  нашего  путешествия  по  Пустыне  я  увидел  первого
разбойника.
     Он появился с юга, из-за  гряды  низких  холмов,  верхом  на  грязной
лохматой лошади, за ним скакали пятеро его спутников. Я отметил про  себя,
что они - хессекского происхождения, но не из  Бит-Хесси,  -  у  них  была
светлая кожа, а на голове - копна  свалявшихся  волос.  Заросли  таких  же
волос - что нетипично для хессеков, - виднелись у них на всем теле  сквозь
прорехи в разодранной одежде. У меня создалось впечатление, что их  предки
когда-то породнились с обитающими здесь волосатыми дикими  животными  -  и
вот результат. Все они были  в  хорошем  настроении,  их  вожак  на  скаку
похлопал меня по плечу и затем обратился к владельцу повозки  на  шрийском
наречие, но чудовищно коверкая слова.
     Гайст, Джеббо и Оссиф вышли к ним и  протянули  разбойнику  горшок  с
едой и кувшин с питьем. Тот был очень доволен, ничего больше не  требовал,
несколько раз поклонился и пожал Гайсту руку. Белая собака Оссифа  залаяла
и завиляла хвостом. Подошла дочь женщины Джеббо  с  только  что  собранным
хворостом.
     Вот   оно,   подумал   я,   сейчас   будут   проблемы.    Это    была
четырнадцатилетняя девушка, настоящее дитя дороги, гибкая, с глазами,  как
у оленя. Вожак слез с коня и направился к ней - они все время ездят верхом
и покидают седло, только чтобы  удовлетворить  те  или  иные  естественные
потребности, - протянул к ней руку и уже готов был привлечь ее к себе, как
девушка, улыбаясь, вынула у него изо рта зеленую змейку. Я уже  знал,  что
шрийские женщины - искусные фокусники, а маленькая  змейка  -  ручная,  но
разбойника это повергло в изумление. У него вырвался неловкий смешок, и он
отпустил девушку. А когда она положила змею к себе на грудь и позволила ей
заползти к себе под одежду, право же, стоило посмотреть на его лицо.  Люди
Пустыни боятся змей и не знают,  что  среди  них  есть  и  неядовитые.  Он
приказал  одному  из  своих  людей  помочь  ей  принести  хворост,   затем
поклонился, улыбнулся Гайсту, и вскоре все шестеро скрылись из виду.
     После этого подобные визиты стали регулярно повторяться.
     На восьмой день десять разбойников забрали еще один кувшин с  питьем,
немного сушеного мяса и бронзовую цепь, чтобы перековать ее на наконечники
для копий. Когда они уехали, женщина Джеббо обнаружила, что у нее  пропали
два браслета. Она ушла, что-то шепча про себя, и в ту ночь за их  повозкой
горел зеленый костер. На следующий день один из  разбойников  нагнал  нас,
вернул браслеты, сказав, что их украл не он, а  его  товарищ,  и  попросил
снять с него заклинание, от которого его по ночам  преследуют  кошмары.  У
женщины Джеббо был очень самодовольный вид, хотя я и не был уверен, что во
всем виноваты ее чары, а не предрассудки разбойника.
     На девятнадцатый день у одной из  повозок  отлетело  правое  переднее
колесо. Мы сделали ранний привал у источника. На исходе дня  появился  еще
один отряд разбойников. Они собрали свою небольшую дань, обменяли на  пищу
заклепки для колеса, помогли поставить его  на  место,  а  затем  остались
поужинать вместе с нами, добавив к  трапезе  безвкусный  клейкий  напиток,
который они хранили  в  бурдюке  из  лошадиной  кожи.  Это  жуткое  пойло,
настоянное на горных травах и еще какой-то  дряни,  было,  тем  не  менее,
очень крепким. Они щедро поделились им с нами, и  вскоре  Оссиф  и  Джеббо
напились до беспамятства, а я,  сделав  пару  глотков,  почувствовал  себя
нисколько не лучше. Кончилось тем, что разбойники вскарабкались  в  седла,
никак не воспользовавшись нашим состоянием, а я каким-то образом  очутился
на подстилке из фиговых ветвей, рядом с дочерью женщины Джеббо. О том, что
произошло между  нами,  мы  никогда  впоследствии  не  говорили,  и  я  нс
чувствовал перед ней никаких обязательств. Насколько  я  помню,  она  была
довольно  опытна  для  своего  возраста,  но  потом  нам  долго   пришлось
разыскивать Змею, которая ускользнула,  пока  мы  общались.  Когда  мы  ее
нашли, девушка покрыла свою любимицу страстными поцелуями, вероятно, чтобы
показать мне, какое место я занимаю в ее жизни.
     Наши гости спрашивали нас, не собираемся ли мы заехать в лагерь Дарга
Сая. Этот  негодяй,  судя  по  всему,  предводитель  здешних  разбойников,
замыслил  устроить  охоту  на  тигра,  который  нападал  на  его  лошадей.
Собственно, шрийцы охотятся не так, как это принято у  других  народов.  С
помощью жестов и необычных гортанных звуков они гипнотизируют свою жертву,
как это часто делает змея, а затем быстро убивают зачарованное животное. Я
сам никогда не видел, как они это делают, поэтому рассказываю  то,  что  я
слышал от шрийцев. Они также редко едят мясо, поскольку их вера  разрешает
им убивать живое существо только в случае крайней необходимости. И все же,
не было такого, чтобы кто-нибудь отправился на охоту и вернулся с  пустыми
руками, а когда я предлагал свою помощь, мне вежливо отказывали.
     Утром Гайст сказал мне, что мы ненадолго остановимся в  лагере  Дарга
Сая, но не затем, чтобы убивать тигров, а чтобы воспользоваться  кузницей,
лучшей в Пустыне. Разбойники очень преуспели в кузнечном ремесле  и  могут
перековать все что угодно на все что угодно - у них в этом огромный  опыт.
Я уже видел несколько  не  очень  красивых  на  вид,  но  надежных  ножей,
сделанных в этих кузницах.
     Я не спросил, что именно Гайст собирается ковать в кузнице Дарга Сая,
решив, что это его личное дело.


     В жилах Дарга Сая, несомненно, текла масрийская кровь.  Он  был  выше
ростом, чем все  остальные,  темнокож,  бритоголов,  с  густой  бородой  и
косоглаз - один его глаз при разговоре смотрел на собеседника, а другой  -
занимался своими делами.
     Мы пришли в его лагерь под вечер, свернув на скрытую для постороннего
глаза, но хорошо знакомую шрийцам  дорогу.  Там  было  полно  разбойников,
почти все они еще сидели верхом на лошадях. Они  только  что  вернулись  с
охоты, на которую взяли с собой двух лошадей для приманки и  свору  собак,
не менее шумных и воинственных, чем их хозяева. И тем не менее, зверя  они
поймали! Это был  старый  тигр,  который,  несомненно,  принял  загон  для
лошадей за праздничный стол, накрытый специально для престарелых хищников.
Он умер сразу от удара  копьем,  вонзившимся  между  его  круглыми  ушами,
теперь собаки разодрали его тело на части, а кое-кто из смельчаков  пустил
ему кровь; считалось, что кровь тигра укрепляет мышцы и сердце  того,  кто
ее выпьет. Мне пришел на память гибкий силуэт тигра, которого я  незадолго
до того видел в дюнах, и при виде этого  растерзанного  и  распотрошенного
трупа во мне шевельнулась смутная жалость. Казалось, тысячелетия прошли  с
того дня,  когда  я  четырнадцатилетним  мальчишкой  стоял  перед  снежной
равниной над телами двух застреленных оленей и,  глядя  на  них,  думал  о
собственной смерти.
     Дарг Сай, все еще сидя верхом на  лошади,  низко  поклонился  Гайсту,
согнувшись при этом чуть ли не пополам, и принял из его рук вино и кошелек
с серебром.
     - Я очень рад тебя видеть, Гайст. Нам как раз нужны волшебники.
     Пока они говорили, гостеприимные  разбойники  освободили  шрийцев  от
необходимости носить с собой широкие охотничьи  ножи.  Насколько  я  успел
убедиться, они  ими  все  равно  никогда  не  пользовались,  и  теперь  не
возражали против  грабежа.  Затем  последовали  многочисленные  поклоны  и
рукопожатия, пошел по кругу тот же вязкий напиток и даже кубок с  тигриной
кровью (от которого гости вежливо отказались).
     - Зачем тебе нужны волшебники, Дарг Сай? - спросил Оссиф.
     - Эта дикая тварь сильно потрепала одного беднягу. Зубы у этой старой
кошки были  отменные;  теперь  женщины,  наверное,  уже  растащили  их  на
ожерелья. - Дарг Сай рассмеялся: -  Ты  поможешь  ему?  Люди  из  Красного
лагеря сказали мне, что тебе нужна моя кузница. Это будет платой,  хорошо?
За то, что ты его вылечишь!
     Гайст ответил, что осмотрит раненого,  и  определит,  чем  ему  можно
помочь. Глаза Дарга Сая пристально изучали мое непокрытое лицо, между  тем
как остальных больше интересовали мои сапоги.
     - А это кто? Он не шриец, не хессек и не симейз. На масрийца тоже  не
похож. Кто же он?
     - Он с севера, - сказал Гайст.
     - С севера - что значит с  севера?  -  настаивал  Дарг.  -  И  потом,
язык-то у него есть?
     - И язык, и  зубы  тоже,  -  ответил  Гайст  веселым  голосом,  хотя,
вероятно, это было предупреждение. Разбойники нередко бранились и угрожали
друг другу; но если это делалось с улыбкой на лице, никто на такие вещи не
обращал внимания, но попросить глоток воды с постной физиономией - значило
навлечь на себя всеобщий гнев.
     - Но я жажду услышать его голос, - сказал  Дарг.  -  Он  бесцеремонно
ткнул меня пальцем в грудь и с ухмылкой произнес: -  Эй,  парень,  порадуй
нас хоть словечком.
     Еще год назад подобное обращение вызвало бы во мне взрыв  ярости.  Но
теперь я низко поклонился и, разумеется, с улыбкой на лице произнес:
     - Радость, которую  я  доставлю  тебе  своими  словами,  -  ничто  по
сравнению с удовольствием, с которым я слушаю твои.
     Глаза его вылезли на лоб от удивления, при этом один смотрел на меня,
другой - на мой пояс. Соскочив с лошади, Дарг Сай бросился ко мне, обнял и
похлопал  по  спине,  заливаясь  раскатами  хохота.  Дело  в  том,  что  я
непроизвольно заговорил на том языке,  на  котором  говорили  между  собой
разбойники, и  он  принял  меня  за  своего,  невзирая  на  мою  одежду  и
внешность. Он настойчиво предлагал мне выпить  вина  и  тигриной  крови  и
приглашал меня совокупиться с его женщинами и с его сыновьями.
     Он подвел меня к  палатке  с  искалеченным  разбойником,  восторженно
рассказывая о том, какой искусный  целитель  Гайст.  Гайст  и  его  братья
последовали за нами;  рядом  шли  их  женщины  и,  осторожно  посмеиваясь,
отбивались от нападок разбойников - то неизвестно откуда доставая змею, то
вдруг загораясь белым сиянием.
     Жилища  в  лагере  были  самые  разнообразные  -   каменные   хижины,
потрепанные палатки, плетеные хибары. В центре поселения в скале был выбит
источник свежей воды, вокруг которого росли сморщенные фруктовые  деревья.
Там, в пещере, лежал без  сознания  человек  с  сильно  покусанной  правой
рукой. У ног его, рыдая, сидел мальчик. Дарг сгреб его в охапку  и  звучно
поцеловал, возвещая громким голосом, что пришли волшебники,  и  все  будет
хорошо.
     Гайст и Оссиф склонились над больным. На его груди тоже были отметины
от копей хищника, но  они  опасности  не  представляли.  Рука  же  была  в
плачевном состоянии. Врач из города давно  бы  уже  отрезал  ее  и  сделал
культю, чтобы предотвратить гангрену.
     - Все дело в том, что его лошадь была приманкой, - объяснил  Дарг.  -
Вдруг, откуда ни возьмись, выскакивает тигр и набрасывается на них. Раз  -
и он уже откусил ему пол руки. Наверное, подумал, что это закуска,  старая
бестия.
     Мальчик всхлипнул.
     - Боюсь, что ему придется расстаться с рукой, - сказал Гайст.
     - С правой рукой! - проревел Дарг. - Только подумайте - это  рука,  в
которой ему держать нож! Вы должны ее спасти. - Он,  улыбнувшись,  почесал
подбородок. - Спасти - или не видать вам кузницы.
     Гайст,  выпрямившись,  подошел  ко  мне  и  заговорил  на  правильном
масрийском языке:
     - Я постараюсь ему помочь, но он все равно может умереть.  Разбойники
из Восточной Пустыни не понимают, что мы фокусники, а не волшебники. Мы не
умеем исцелять людей. Среди нас есть только один человек,  который  сможет
это сделать.
     - Нет, - сказал я.
     - Значит, ты отказываешься использовать свою Силу не только  во  зло,
но и в добро? Значит, жизнь тебя ничему не научила?
     - Я поклялся, что никогда  больше  не  буду  заниматься  волшебством,
Гайст. И я сдержу эту клятву.
     - Тебе еще жить много лет. Ты подумал, сколько раз тебе еще  придется
вот так же заставлять себя отказывать людям в помощи?
     Раненый зашевелился и слабо застонал от боли. Мальчик подбежал к нему
и обхватил его здоровую руку своими.
     - Меня это мало трогает, - сказал я Гайсту, как будто  он  специально
организовал это представление, чтобы разжалобить меня.
     - Но, Вазкор, - произнес Гайст, -  разве  тебя  когда-нибудь  трогало
человеческое горе?
     Я не ожидал от него такое услышать. Слова его задели меня  за  живое,
разбередили давно зажившие раны.
     - Ты не знаешь сострадания, - продолжал он без малейшей тени гнева  в
голосе, просто констатируя факт. -  Все  беды  человеческие  обходят  тебя
стороной - так как же ты можешь испытывать сострадание? Тебе  должно  быть
понятно, что жалость, которую один человек испытывает, видя муки  другого,
по сути своей - страх, что и его самого может постичь такая же  участь.  У
нас холодеет сердце  и  идет  мороз  по  коже,  когда  мы  сталкиваемся  с
болезнью, ранами, смертью,  поскольку  мы  знаем,  что  и  нас  это  может
коснуться. Но ты, Вазкор, чья плоть не подвержена этим  несчастьям,  разве
ты можешь переживать вместе с нами?
     У меня перед глазами снова витал застреленный олень,  и  я  вспомнил,
что я тогда чувствовал - жалость, порожденную страхом при виде  смерти.  И
еще мне пришло на память, как я помогал  жрецам  во  время  чумы,  пытаясь
облегчить страдания других, как будто тем самым я мог отвести  болезнь  от
себя. Да, Гайст был совершенно прав. И тем не менее, без него я не смог бы
так отчетливо это осознать.
     - Не надо себя  упрекать,  -  продолжал  он.  -  Не  требуй  от  себя
большего, чем то, на что ты способен. А способен  ты  лишь  на  мимолетные
проблески  жалости,  вызванные  ностальгией.  Истинное  сострадание   тебе
недоступно. Зато тебе доступно  нечто  гораздо  большее.  Спроси  у  этого
человека, что ему больше по душе - чтобы ты его жалел или чтобы вылечил?
     Рука Дарга легла мне на плечо.
     - Что такое? Вы тут болтаете по-масрийски, а мой солдат воет от боли,
как волчица. Ну же, Гайст. Вылечи его!
     Я произнес хриплым, как у подростка, голосом:
     - Гайст, пускай все уйдут. Раз уж я должен это  сделать,  я  не  хочу
никаких свидетелей.
     Гайст вывел людей из пещеры. Я слышал, что он рассказывает им на ходу
сочиненные небылицы о том, что я учился в Золотом Бар-Айбитни у известного
доктора или еще что-то в этом роде. Увели и всхлипывающего мальчика,  и  я
остался наедине с корчившимся и стонущим от боли раненым.
     Я  его  вылечил.  Я  не  испытывал  ни  гордости,  ни  удивления,  ни
презрения, ни удовольствия,  и  моя  бесчувственность  меня  нисколько  не
волновала. Я просто вылечил его. Я просто сделал свое дело, и мне не нужны
были звуки фанфар.
     Вскоре он пришел в себя. К тому времени я успел перевязать  его  руку
обрывком ткани, чтобы никто не видел, что рана исчезла.
     Глядя на меня горящими глазами, он сказал, что боль прошла и  что  он
может пошевелить пальцами и кистью. Я ответил, что если он в течение  семи
дней не будет снимать повязку и смотреть на рану, то полностью  излечится.
Он, вытаращив глаза, принялся убеждать меня, что  рана  исчезла,  что  это
волшебство. Я очень близко наклонился к нему и пообещал, что если  он  еще
раз, в глаза или за глаза  назовет  меня  волшебником,  я  нашлю  на  него
вурдалака, чтоб тот изгрыз его печень.
     Мы расстались в недружелюбном молчании.


     Я сидел на камне, немного поодаль от лагеря. Оттуда до меня доносился
лай собак и крики людей. Красно-лиловый цвет неба  постепенно  менялся  на
фиолетовый, и над Пустыней поднялась серебристая луна. Где-то едва  слышно
возились крысы. На  таких  пустынных  пространствах  каждый  звук,  как  в
оболочку, попадает в звенящую пустоту и,  каким  бы  громким  он  ни  был,
кажется  едва  различимым.  Крики  разбойников,  шорохи  животных  как  бы
заключены  в  невидимые  пузырьки,  символизирующие  их   недолговечность.
Бессмертна только пустыня.
     Долго я так сидел. Время от времени я видел, как вспыхивает  огонь  в
кузнице, и думал: "Ну вот, Гайст заполучил свою кузницу". Но, в  основном,
мысли мои были заняты другим.  Я  пытался  осмыслить  свою  жизнь.  Нельзя
сказать, чтобы я обрел покой, скорее, покой показался  мне  и  обдал  меня
своим холодным дыханием. Когда признаешь свое поражение,  тоже  становится
легче. Я все время старался сдвинуть гору,  стоящую  у  меня  на  пути  и,
наконец поняв, что мне это не удается, прилег,  благодарный,  отдохнуть  в
тени у подножия горы.
     Прошло, наверное, часов пять. Луна прошла зенит и двинулась на запад.
     Я снова взглянул на расплывшиеся по лагерю пятна  костров,  собираясь
уже вернуться туда. Внезапно я увидел перед собой человека,  слезающего  с
черного коня. Я обратил внимание на то, что конь этот гораздо  благороднее
тех лошадей, на которых обычно ездят разбойники.  Человек  обернулся.  Его
вьющиеся волосы были подстрижены  гораздо  короче  моих,  и  одет  он  был
довольно ярко, но, тем не менее, он все  же  чем-то  походил  на  меня.  Я
заметил, что с ним была  женщина  верхом  на  муле;  он  обернулся,  чтобы
заговорить  с  ней.  Они  произносили   довольно   банальные   фразы,   но
чувствовалось, что между ними существует какая-то связь,  обмен  энергией.
На женщине была черная одежда, похожая на ту,  что  носят  в  племени.  По
плечам не ко времени выпавшим снегом рассыпались белые волосы.
     Видение исчезло так же быстро, как и появилось. Оно  походило  не  на
кошмар, а просто на сон.
     Рядом со мной стоял Гайст. Мягким голосом он произнес:
     - Что тебе привиделось?
     - Моя мать - ответил я. - Моя мать и с ней еще  кто  то,  но  не  мой
отец.
     - И в тебе больше нет гнева? - спросил он полуутвердительно.
     - Нет, гнева я больше  не  чувствую.  Однажды,  в  приступе  отчаяния
вспомнив о моем отце, я поклялся убить ее.
     Он попросил разрешения присесть рядом.
     - Ты никогда не найдешь покоя, пока не настигнешь ее, - продолжал он.
     - Нет, нет, я  уже  обрел  покой.  Настолько,  насколько  его  вообще
возможно обрести.
     - Однажды ты проник в мой мозг, чтобы прочесть мысли. Но при этом и я
смог прочесть твои. Ты кое-что узнал обо мне, а я - о тебе. Что ты на  это
скажешь?
     - Лели выскребла мой мозг,  как  кухонный  горшок  ножом.  -  Да,  за
удовольствие надо платить. - И что же ты обо мне знаешь?
     - Достаточно, чтобы указать тебе дорогу, - сказал он.
     Внутри меня как будто зашевелилась змея. Я пробуждался.  Пробуждались
мои мечты и видения, сознание и чувства, и звали меня обратно в  водоворот
жизни, куда мне, вероятно, не очень хотелось возвращаться.
     - Гайст, - заговорил я, - я все уже давно взвесил. Если я найду ее, я
ее убью. Это точно. Во мне уже нет  ненависти,  но  у  него  есть  причина
ненавидеть ее, и я создан его существом, его волей. Ах, Гайст, если  бы  я
знал своего отца!
     - Сияющая темнота, -  произнес  Гайст,  -  отблеск  света  на  стене:
Огненная тень. Вазкор, в тебе слишком много от него и так же много от нее.
Ты не должен сходить с этого пути. Ты должен  встретить  их  обоих,  чтобы
принять решение. Итак,  допустим,  ты  вознамерился  пуститься  за  ней  в
погоню, с чего ты начнешь?
     - Я должен буду воспользоваться  своей  Силой,  а  этого  я  поклялся
больше не делать. Ну, хорошо, чтобы вылечить кого-то - ладно.  Но  не  для
этого.
     - Итак,  сила  сосредоточения,  -  сказал  он.  -  Мы,  шрийцы,  тоже
практикуем такое. Маленькая сила в большой концентрации.  Чтобы  выследить
человека, нужно взять какую-нибудь принадлежавшую ему вещь - из одежды или
украшений, желательно то, что он часто носил.