дпрыгнул, подняв в воздух  все  четыре  ноги,
отчего  у  меня  при  сотрясении,   казалось,   сместились   все   суставы
позвоночника. Я вцепилась ему в шею и гриву, но мои руки  не  дотягивались
до его огромной шеи, чтобы поприжать дыхательное горло - старый, но верный
прием объездчиков. Лагерь, скалы и небо  разбились  на  мелкие  осколки  и
начали виться вокруг наших  голов.  Скачка  была  жуткой,  и  мне  не  раз
думалось, что я погубила все свои планы,  и  буду  сброшена  и,  вероятно,
съедена,  так  как  эти  дикие  табуны  из  Эшкорека  пользовались  славой
пожирателей людей. Пусть даже так, но не  могу  отрицать,  что  панический
ужас в данном случае доставлял мне своеобразное удовольствие  -  это  было
осязаемой реальностью посреди напастей и бед, казавшихся нереальными.
     Конец  наступил  совершенно  неожиданно.  Никакого  замедления  бега,
просто внезапное прекращение всякого движения. Не  знаю,  сколько  длилось
это страшное испытание, но, думаю, довольно долго. Вокруг загона собрались
толпы воинов, смотревших во все глаза, кричавших приветствия. Казарл носил
маску и оставался непроницаем, однако поднял руку, отдавая честь.
     Конь стоял подо мной не дрожа, очень спокойно. Сперва я  думала,  что
то неистовство может начаться заново, но через  некоторое  время  рискнула
слезть. Подойдя к могучей голове, я пристально посмотрела  в  его  тлеющий
глаз. Конь наклонился и ткнулся мне в  плечо.  Подняв  руку,  я  погладила
бледную шею, слегка испещренную, как  стало  видно  вблизи,  полуневидимой
прекрасной сетью голубоватых веснушек, будто она была высечена из мрамора.
     - Мой, - объявила я.
     Я  свое  доказала.  Этот  белый  дьявол  бывал  спокоен  со  мной   и
одним-двумя конюхами; как надлежало, его представили  им  -  но  со  всеми
прочими он по-прежнему оставался демоном. Наверное, это самое  разумное  -
сдерживать коня только одной рукой. По крайней мере, я  не  уничтожила  ни
его самого, ни его душу бешеного коня.


     Мы отправились к Вазкору утром, я ехала во главе на белом  коне.  Эго
было нетрудно. Я сообщила Казарлу, что приведу армии Белой  Пустыни  к  их
властелину, и тот поклонился, сразу  же  капитулировав.  Что  же  касается
следовавших за мною  воинов,  то,  думаю,  что  такое  положение  удручало
немногих. В конце концов, я же была  богиней,  да  притом  богиней-воином,
владыкой на день. Но заключавшийся в этом скрытый смысл значил очень  даже
многое. Я больше не боялась встречи с Вазкором.
     Когда солнечные лучи упали на  край  скалистых  гор,  мы  спустились,
петляя  по  старой  проселочной  дороге,  созданной  в  далеком   прошлом,
наверное,  путешественниками,  и  прибыли  на  огромное  ровное  плато   с
разбросанными на нем палатками и загонами для лошадей. Это  было  огромное
открытое место, а за ним в скалах  зияло  много  узких  проходов,  которые
летом должны были вести прямо в долину, но теперь были завалены снегом.  В
одном  месте  у  бреши  в  скале  виднелось  внизу  пустое   пространство,
завешенное сейчас белой вечерней мглой.
     Армии юга уползали за мной  вниз  огромной  змеей  и  растекались  по
плато.
     Позади меня полыхнул красным свет факелов в руках солдат.
     Из черного шатра вышел человек в волчьей маске с алыми глазами.
     - Властелин, - окликнула я. И отдала ему честь. - Я привела тебе твои
боевые силы, как ты приказал.
     С миг он стоял не двигаясь, а затем подошел ко мне. Остановился около
коня, поднял голову.
     - Добро пожаловать, - официально приветствовал он меня.
     Он протянул мне руку, чтобы помочь сойти  с  коня,  и  я  приняла  ее
потому, что на нас смотрело множество глаз.
     Я подняла одну руку, и Казарл, следуя указанию,  спешился  и  передал
остальную огромную колонну на попечение ее капитанов.  Фигуры  на  лошадях
повернулись  и  удалились.  Стало  очень  шумно,  когда  воины   принялись
разбивать палатки и расквартировываться.
     Вазкор кивнул мне:
     - У меня в шатре.
     - Нет надобности, - отказалась я. - Уже подъезжает мой собственный  -
вон там, видишь?
     Подошел конюх, чтобы  увести  моего  коня,  и  тот  топнул  и  мотнул
головой. Я повернулась, дабы  успокоить  его,  и  обнаружила  позади  себя
Мазлека  и  еще  десятерых  из  моей  стражи,  застывших  и   неподвижных,
повернувшихся лицом  к  Вазкору  -  прекрасная  мизансцена,  исключительно
эффектная и очень действенная.
     Вазкор снова кивнул и отошел. Я  подошла  к  белому  коню  и  ласково
успокоила его.


     В  ту  ночь  я  не  могла  лежать  спокойно.  Я  ликовала,   упиваясь
достигнутым, может быть, слегка переусердствовав. Я сидела у себя в  шатре
в красном пылании множества жаровен  и  светильников,  подрагивая,  словно
животное во сне, и грезила наяву о достигнутой цели и независимости.
     А затем к пологу подошел Казарл Джавховор, вошел, имея  бледный  вид,
поклонился и посмотрел на меня.
     - Надеюсь, богиня хорошо себя чувствует, - сказал он.
     - А разве она должна чувствовать себя иначе?
     - Я явился попросить прощения, - проговорил он.
     - За что?
     - Ты должна понять, - нервно сказал он,  -  я  не  знал  о  состоянии
богини у Львиной Пасти.
     - Моем состоянии? - повторила я, и мои мысли затвердели в кремень.
     - Да, в самом деле - я не знал. Владыка Вазкор уведомил нас  всех,  и
он  разгневан.  Надеюсь  и  молюсь,  что  твое  здоровье  не   подверглось
опасности.
     Он оборвал фразу и отступил на шаг. С миг я не могла понять,  почему,
а потом сообразила, поднялась  на  ноги  и  почувствовала,  как  ярость  и
гнетущее напряжение закипают во мне, электризуя и ужасая -  аура,  которую
он мог ощутить и, возможно, даже  увидел.  Я  отвела  от  него  взгляд,  и
хрустальный предмет на одном из  приставных  столов  раскололся.  Я  сжала
кулаки и попыталась унять ярость.
     - Вазкор, - прошипела я, - ошибся. Можешь так и передать своей армии.
А теперь - вон!
     Он сразу повернулся и, спотыкаясь, вывалился из шатра.
     Я стояла в центре шатра, мой гнев обратился внутрь,  словно  горящее,
бушующее море, заключенное в кувшин. Проведя руками по животу,  я  сказала
всему, что могло быть у меня в утробе:
     - Нет, нет, не от него. Вон, вон из меня. Не от него.
     Острая боль  вонзилась  мне  сквозь  пах  в  живот.  Она  напугала  и
отрезвила  меня,  и  вскоре  я  сделалась  очень  спокойной  и   холодной.
Шевельнулась одна мысль.
     - Нет, - сказала я ей и натянуто улыбнулась. - Я не поверю в тебя.  Я
очень сильна. Если я не уверую в тебя, ты не сможешь быть.
     И захлопнула перед этой мыслью железную дверь, и  повернулась  к  ней
спиной.



                                    5

     Три дня бригады воинов работали впереди, пробивая проход через ущелье
в скалах, расчищая но мере сил снег. На четвертый день великие  армии  юга
упаковали свое снаряжение и последовали за ними. Я уже видела мельком  то,
к чему мы шли через ущелье, которое выходило  в  долину.  Длинная  впадина
белизны, вдали замерзшее озеро, заплаты вечно-зеленых деревьев с покрытыми
листвой вершинами и голыми ветвями, стоящих словно черные птицы  на  одной
ножке. А вдали - безошибочный силуэт города, накрененные  стены,  защитное
возвышение платформы, естественное или иное, окруженное лесами.
     В ночь третьего дня Вазкор и его капитаны сидели  в  черном  шатре  и
обсуждали путь через горы и поход к тем стенам.  Город  назывался  Ораш  -
первая рыба улова. Я тоже просидела все это  собрание.  Никто  не  отрицал
моего права занимать тут место. Вазкор вообще со мной не разговаривал, и я
тоже не разговаривала с ним, только слушала.  Похоже,  тут  почти  напрочь
отсутствовал какой-то план, только агрессивная настойчивость, решимость  и
жадность.
     Хотя проезд через скалы оказался короче, чем предвидели,  его  нельзя
было назвать легким. С вершин обрушивались снега, сорванные с мест эхом от
тысяч марширующих ног, копыт, катящихся колес фургонов. Переход этот занял
три дня, и в первый из них погибло десять человек. Ночью  лагерные  костры
бросали кровавые кляксы на ледяные стены, высившиеся над станом. На третий
день  голова  армии  появилась  на  скальных  карнизах  внизу,  а   следом
потащились и остальные. Последние крутые мили до низа долины мы преодолели
по остаткам старой дороги. По долине проходило много дорог. Они, казалось,
появлялись из ниоткуда и снова исчезали в земле после  мили  другой  пути,
словно следы огромных первозданных слизней.
     В той части долины возникало странное  ощущение.  Безмолвие.  Пустыня
тоже безмолвствовала, но по-другому. Там свистел сухой ветер, а  иной  раз
пролетали птицы. Было легко представить себе,  что  какая-то  жизнь  могла
существовать, прячась теперь от  снега.  Но  в  долине,  похоже,  на  дуло
никаких ветров - горы, казалось, замуровали  ее,  словно  чашу,  а  низкое
белое небо служило крышкой. Даже деревья в долине  выглядели  нереальными:
прямые твердые стволы,  почерневшая  листва.  Воины  рубили  их,  пополняя
запасы дров, и скрежещущий визг каждого, когда оно падало, пронзал мне уши
и доходил до самого живота. А впереди - окруженный лесной гирляндой  город
Ораш. Ораш казался спящим или же покинутым.  Когда  мы  ехали  к  нему  по
долине, во мне начала расти странная убежденность, что он совершенно пуст,
или же в нем все умерли. Это ведь Уасти, вспомнила я, рассказала мне среди
фургонов каравана легенду о Сгинувших - как пришла болезнь, и они  умирали
там, где стояли или лежали, пока наконец не осталось никого,  кто  мог  бы
похоронить их. По ночам начал являться сон. Я еду на белом  коне  так  же,
как ехала днем, но во главе, одна, а за мной неподалеку  движется  великая
армия с людьми Мазлека. Ворота стояли, распахнутые настежь, а за ними идут
прямые, как линейка, улицы, тянущиеся к отдаленной горящей точке.  В  снах
никогда не бывает никаких звуков; я не слышала громыхания следовавшего  за
мной воинства. Скачка все продолжается и  продолжается,  а  с  нею  растет
страх, страх явно беспричинный, и все же холодный и цепкий,  и  избавиться
от него никак не удается. У этого  сна  не  было  никакой  кульминационной
точки, никакого внезапного ужаса, только движение, пустота и страх.
     Мы разбили лагерь у замерзшего овального озера на пятый  день  похода
по долине. По краю его торчали обледеневшие тростники, острые,  как  ножи.
Пришел и ушел розовато-лиловый рассвет, и силуэт, бывший городом, исчез во
тьме. Вот тогда-то мне в голову и пришло нечто, чего я раньше не замечала,
во всяком случае, сознательно:  в  Ораше  не  горело  никаких  огней.  Нам
полагалось бы заметить их отблеск на много раньше,  каким  бы  он  ни  был
слабым, над накрененными стенами ночью. А теперь  на  расстоянии  дневного
перехода я различила очертания его валов и башен, но оконные провалы  были
пустыми и черными.
     Я прогуливалась вокруг железных стен  лагеря  с  Мазлеком.  Теперь  я
повернулась к нему и высказала свои соображения.
     - Да, - сказал он, - я подумал о том же. Это очень странно.
     Кожу у меня начало нервозно покалывать. Я  уставилась  через  плоскую
долину на густые заросли деревьев, которые опоясывали город, а потом текли
к нам, редея по мере приближения. Вдоль  нашего  металлического  частокола
неподвижно стояли через постоянные промежутки часовые Эзланна,  Со-Эсса  и
Аммата лицом наружу, сжимая в руках копья.
     - Лагерь хорошо охраняется, богиня, - сказал Мазлек.
     Я кивнула.
     Это казалось мелочью, темнота в Ораше. Наверное, они на зиму  впадали
в спячку, как животные. Белая Пустыня слишком мало знала об их нравах.


     Заснула, тот сон не пришел. Вместо  него  всю  ночь  завывали  волки,
целая стая их, все кружившая и кружившая вокруг  лагеря.  Я  ворочалась  с
боку на бок, беспокойно и все  же  толком  не  проснувшись.  Раньше  я  не
слышала в долине волков, не могла  различить  их  воя,  подступающего  все
ближе и ближе. Мною овладела внезапная убежденность, что  они  перебрались
через частокол. Я сделала усилие и проснулась. Не раздавалось никакого воя
волков, только безмолвие давило, словно холодная рука.
     А затем раздался страшный  грохот,  какофония  пронзительного  ржания
лошадей и невозможный гром их копыт. За тканью стен моего  шатра  вспыхнул
жгучий оранжевый свет. Я могла бы рассудить, что это какое-то происшествие
- пролили в костер масло для светильников, забрел к лошадям пьяный - но по
моему позвоночнику протянулся в мозг электрический серебряный  шнур,  и  я
уже _з_н_а_л_а_. Спала я по большей  части  одетой  для  похода,  так  что
требовалось всего лишь схватить железный меч,  длинный  нож,  заткнуть  за
пояс кинжалы.
     - Днарл! - позвала я, ибо сегодня ночью у моего входа караулил он. Но
никто не ответил. Я откинула полог и вышла, и  меня  мгновенно  отшибло  в
сторону стадо бешено несущихся мулов.  Следующим  рухнул  шатер.  Всю  эту
сцену отчетливо освещала пылающая масса трех горящих фургонов и нескольких
палаток невдалеке от меня.  Там  с  ржанием  неслись  сквозь  огонь  дикие
лошади, перепуганные и разъяренные,  и  орущие  толпы  людей.  Сквозь  шум
ломающегося дерева, крики и панику я услышала, как рычат капитаны,  наводя
порядок. Где-то справа от меня раздался отчаянный гулкий стук. На этот раз
золотой огонь, извилистый столб дыма и  струи  искр:  среди  запасов  дров
взорвалось масло. Почти освободившись, я увидела  бегущую  ко  мне  темную
фигуру и сперва подумала, что это, должно быть, Днарл.
     - Эта веревка обмоталась мне вокруг голени, - беспомощно  сказала  я,
но это был не Днарл, это был человек в белых одеждах, испачканных  грязью,
с лицом, скрытым маской, похожей на кошмар в аду. Он упал ко мне, рука его
ожила,  ощетинившись  кривым  клинком,  и  я  откатилась  вбок,  с  трудом
поднялась на колоны и ударила его в грудь, когда он попытался подняться  и
прикончить меня. Я встала и споткнулась об еще одного  мертвеца.  На  этот
раз им был Днарл.
     Еще два грохота - взорвались фургоны с маслом. Горящие щепки и  искры
освещали небо. Палатка рядом со мной занялась и вспыхнула, словно  торт  в
свечах. Разъяренная, я побежала между шатрами.  Двое  в  белых  одеждах  и
масках демонов людей из Ораша резко повернулись  ко  мне,  но  мой  меч  и
длинный нож взметнулись как один и  поразили  их  обоих  прежде,  чем  они
смогли издать хоть какой-нибудь звук. Чьи-то руки схватили меня за волосы,
но я дернулась назад, ударив его пяткой, и руки разжались. Свистнул клинок
и рассек мне спину настолько чисто, что на секунду я даже не почувствовала
этого. Я обернулась и обнаружила пятерых-шестерых,  ждущих  меня  на  фоне
подожженной темноты. При свете пожара их  белые  одежды  выглядели  теперь
мрачно-красными, а с масок капало пламя, словно кровь.  Они  надели  морды
зверей, не похожих на каких-либо виденных мной или  известных  понаслышке:
гривастые и рогатые, с выпирающими длинными жестокими зубами.
     Я прыгнула вперед, и мои  клинки  зазвенели  по  их  клинкам.  Металл
встретил сопротивление,  и  один  из  рогатых  выругался.  По  ребрам  мне
чиркнула острая боль, а затем напавший сзади толкнул меня вперед и сшиб  с
ног, ударив о бело-красно-черную землю. Мною не владело никакого истинного
боевого неистовства. С миг я в  панике  извивалась  и  дергалась,  избегая
верного удара ножом.
     А затем услышала, как он говорит с легким смешком на городской  речи:
"Женщина".
     Давление ослабло, и меня перевернули на спину, лежать, глядя  на  его
страшную маску.
     - Нет времени, - бросил один из них. - Убей ее и пошли дальше.
     Но  он,  этот  житель  Ораша,  жаждал  насладиться  своим  открытием.
По-прежнему прижимая к земле обе мои руки, он  нагнулся  надо  мной,  и  в
мозгу у меня разбилась маленькая тонкая скорлупа, и глаза мои  наполнились
ненавистью. Раньше это  вызывало  мучительную  боль,  но  теперь  казалась
остро-сладким. Между нами замерцал бледный свет. Он завопил и  скатился  с
меня. Я быстро вскочила на ноги, обернулась и увидела, что они  глядят  на
него во все глаза. Один поднял нож, готовый метнуть его, но  сам  выгнулся
дугой и упал на бок. Сладкая боль  пронзила  мне  глаза.  Я  бегала  среди
других и убивала их мечом, не замечая того, что делали они.
     После этого было много шума, красный  свет  и  вонь  гари.  Казалось,
снова взорвался алый вулкан, на этот раз на южном снежном  ландшафте  -  и
тишина. Постепенно свет стал тусклым, почти укрощенным.
     Сквозь стенающие тени я разобрала крик: "Богиня! Богиня!"
     Я ждала, опираясь на малиновый меч, по-настоящему не зная еще, кто же
придет.
     А пришел Мазлек, в маске, но узнаваемый, и разные  другие  солдаты  -
моя стража, воины Эзланна и Со-Эсса. Найдя меня, они встали как вкопанные.
     - Ты ранена? - спросил Мазлек.
     - Не сильно.
     Полагаю, я была покрыта кровью. Позже я узнала,  что  многие  видели,
как я убивала орашцев среди палаток.
     - Теперь  положение  улучшилось,  -  доложил  Мазлек.  -  Большинство
пожаров погашены, все нападавшие перебиты.
     Они явно подошли в полночь к восточному  участку,  убили  часовых  на
стене, забрались и выпустили на волю нескольких  лошадей,  сумели  поджечь
фургон-другой, прежде чем проснулся сбитый с толку лагерь.  Внезапность  -
отличный союзник, но их было слишком мало.  Вреда  они  причинили  не  так
много, как казалось. Наиболее существенным моментом было то, что Ораш тоже
теперь, надо полагать, отбросил "этикет" войны, предпочитая драться голыми
руками и ненавистью.
     После того, как я вытерлась насухо у себя в шатре,  я  спросила,  где
был Вазкор и что он делал в бою. Я не знала,  почему  спросила.  Ведь  мне
было известно, что чего б я ему ни желала, оставаться целым или  наоборот,
- пострадать он не мог. Он не прислал мне никакого известия, но,  впрочем,
я этого от него и не ожидала.


     Итак, огромная армия Белой Пустыни  выступила  против  Ораша,  Города
Пурпурной долины, и я думала, что после той стычки у  озера  будет  немало
сражений. Но этого не случилось.  Какой  бы  там  дух  ни  воодушевлял  их
явиться к нам с мечами, он умер вместе с трупами среди тлеющих палаток.
     Мы добрались до него в полдень и ответили на огонь огнем. Среди лесов
насчитывалось десять деревень, охранявших городские  поля.  Их  наряду  со
всеми урожаями, садами, запасами строевого леса, масла и тканей подожгли и
полностью уничтожили, за исключением необходимых вещей, взятых армией  для
себя. Селян, думаю, по большей части перебили,  хотя  некоторых  я  видела
после в лагере в роли бесплатных слуг или шлюх.
     После того, как дым рассеялся, оставив на всем вонючий черный осадок,
армия расположилась вокруг склона на  платформе  и  на  насыпных  дорогах,
ведущих в Ораш с юга и с севера. Несмотря на копоть, это был белый  Город,
родственный по планировке любому собрату в пустыне. Из него не раздавалось
ни звука, ни сигнала. Наступили сумерки, и не зажглось никаких огней.
     - По всей вероятности, берегут топливо, - предположил Мазлек.
     Это было логичным, и в то же  время  темнота  вызывала  беспокойство.
Вокруг стен загорелись бивачные  костры,  двигались  светильники;  в  небе
появилась ледяная луна, и между двумя этими  сияниями  белый  Город  стоял
безжизненным и слепым.


     Утро после ночи, тревожимой множеством расхаживающих часовых. На этот
раз не шли ни на какой риск.
     С первыми же лучами рассвета каждый  час  боевые  трубы  сил  Вазкора
гремели свой вызов на бой, немножко напоминая мне часы в За. Из  Ораша  не
доносилось никакого ответа. Любопытно, что мы по природе  своей  боимся  и
очень подозрительно относимся  к  затишью.  Казалось,  что  в  Ораше  ждет
какая-то западня, и это помешало огромным таранам двинуться к его воротам,
а осадным башням подступить к его стенам.
     Наступил вечер, наползая на восточную линию гор.
     - Что решили делать? - спросила я Мазлека.
     - У Вазкора се