рше,  чем  ты,
мой дикарь; но у него был язык, язвительный, как укус гадюки, а его  глаза
заставляли верить в его мудрость. Я слышал, что в нем была рабская  кровь,
что-то от Темного Народа, что вполне может быть. Я также  слышал,  что  он
колдун, и в этом я никогда не сомневался. Мы провели  ту  ночь  вместе  на
краю пустыни, и он составил  для  меня  план,  кусочек  за  кусочком,  как
складывание картинки-головоломки. Однако прошло несколько лет, прежде  чем
богиня  своевременно  поразила  моего  дядю,  и  Вазкор  усадил   меня   в
королевское кресло Эшкорека. - Он снова взглянул  на  меня.  Казалось,  он
обязан  рассказать  мне  эту  историю  и  устал  от  нее,  и  ему  надоело
рассказывать ее, потому что я видел, что он  говорил  об  этом  много  раз
самому себе. - Когда власть Вазкора пошла на убыль, когда он  зарвался,  я
объединился с  пятью  городами  Союза.  Я  не  думаю,  чтобы  он  особенно
ненавидел меня; он был не  способен  на  ненависть,  так  же  как  не  был
способен получать  удовольствие.  Ни  один  мужчина  не  значил  для  него
столько, чтобы вызвать в нем ненависть, и ни одна  женщина.  Кроме  одной,
может быть. Уастис. Я никогда не видел ее, возродившуюся  богиню  Эзланна,
но я думаю, ее сила равнялась его силе, и если  она  осталась  жить  после
него, тогда, несомненно, она тоже предала его, как это сделал я.
     Он подошел к факелу и снова взял его, потом близко  подошел  ко  мне,
разглядывая мое лицо. Было видно, что ему пришлось собрать для  этого  все
свое мужество, глаза его за янтарным  стеклом  были  неподвижны  и  широко
раскрыты.
     - Сын Вазкора, - сказал он, - если в тебе есть его  колдовская  сила,
лучше примени ее. Эшкорек расколот на фракции, и  я  уже  не  единственный
человек, которому поклоняются как Джавховору. Но в одном мы  едины.  Убить
тебя по кусочку будет изысканным блюдом для тех из нас, кто  узнал  только
мрачные последствия битв Вазкора.
     Его голос, мертвенно спокойный и пустой, как сухой колодец,  заставил
меня внезапно испугаться предстоящего мне так же,  как  я  не  боялся  его
раньше. Там, где была эта пустота, казалось, нет надежды на послабление  и
никакой надежды на милосердие. Я бы предпочел брань Демиздор,  которая  (я
думаю, что уже тогда знал это) была всего лишь облаченной в  другую  форму
любовью. Я сглотнул, потому что в горле был привкус болиголова.
     Я сказал:
     - Значит, они не верят, что я Вазкор?
     - Тебя испытают, - ответил мне новый голос.
     Я повернул голову и увидел Зренна. Он вошел, крадучись,  тише  кошки.
На нем не было больше черной одежды и серебряной маски-черепа, он был одет
в костюм цвета  охры,  расшитый  изящными  девическими  орнаментами,  и  в
серебряную маску-лису.
     Кортис тоже повернулся.
     - Ну, какие новости?
     Зренн поклонился. Во лбу маски лисицы сверкал желтый топаз.
     - Гонец отправлен, мой Джавховор, и вернулся. Немарль, а также  Эрран
согласны встретиться с нами, как ты предполагал,  но  прежде  они  послали
человека посмотреть на нашего  пленника.  Их  предосторожность  делает  им
честь, мой повелитель, ты согласен?
     Кортис сказал:
     - Этот человек здесь? Тогда пусть входит. Чего ждать? Церемонии?
     Зренн подал знак в коридор. Один  из  стражников  позвал  другого,  и
снова раздался топот ног, и факелы осветили проход. Вскоре вошел посланец.
Его одежда была даже более истрепанной, чем потертое великолепие Феникса и
его командиров, а маска у него была из  серой  материи.  Какой-то  простой
гражданин,  несчастный,  приобретенный  для  этой  работы   соперничающими
принцами, с его потерей можно было не считаться, и  он  полностью  отдавал
себе в этом отчет.
     Он немедленно упал на колени перед Кортисом, поспешно сдернув  маску.
Зубы у него были серее материи маски, и лицо тоже почти такое же серое.
     - Я умоляю о неприкосновенности посланца, великий  повелитель  Кортис
Джавховор. Не причиняйте мне вреда, я всего лишь старый человек, ничто...
     Зренн слегка ударил его по голове.
     - Заткни свою вонючую глотку, урод. Установи личность воина, как тебе
было приказано твоими благородными хозяевами. Мой  повелитель  Кортис  уже
устал от твоего шума.
     При этих словах посланец взглянул на меня.
     Его покрасневшие глаза выпучились, как будто готовы были выскочить из
орбит. Из коленопреклоненного положения перед Кортисом он  бухнулся  лицом
вниз передо мной, скуля.
     Зренн пнул его.
     - Вазкор, это Вазкор, -  завизжал  старик.  Он  пополз  по  полу,  по
крысиным лужам к моим закованным ногам. - Милости, владыка, - причитал он,
обращаясь ко мне, как бы не в силах отвести глаза под  неумолимым  жестким
взглядом.
     Зренн засмеялся своим тихим неискренним смехом.
     - Достаточное доказательство, - сказал он и снова засмеялся.
     - Откуда старик знает его? -  спросил  Кортис.  По  его  тону  ничего
нельзя было понять.
     - Он ручное животное принца Эррана. Принц говорит, что старик  был  в
пехоте, которая наступала  в  Багряной  Долине  при  Вазкоре.  Он  получил
ранение, которое вернуло его домой до начала наступления.
     - Спроси его, правда ли это.
     - Мой повелитель, - Зренн подошел к старику и отпихнул  его  от  меня
носком ботинка, как будто убрал мусор. - Ты слышал Джавховора? Говори,  ты
сражался при Вазкоре?
     Посланец, пошатываясь, выпрямился. Он промямлил утвердительный ответ.
Глаза его умоляли меня не испытывать на нем мой гнев.  Бронзовой  стражник
протопал через узкую дверь по  какому-то  новому  знаку  Зренна  и  утащил
серого посланца.
     Несмотря на все проблески памяти моего отца, это потрясло меня. Может
быть, его дух укорял меня за страх и неспособность, ибо какая бы  ни  была
во мне сила, казалось, я исчерпал ее.
     - Где место встречи и когда? - спросил Кортис.
     - Храм - шутка принца Немарля, берусь предположить. Полдень.
     - Сколько мечей с их стороны?
     - Немарль говорит, пять командиров, сотня бронзовых. Я  думаю,  Эрран
приведет больше.
     - Проследи, чтобы наши силы  были  равными,  предпочтительнее,  чтобы
превосходили.
     - Мой повелитель, - Зренн направился к двери, помедлил  и  сказал:  -
Джавховор, моя родственница просит разрешения сопровождать тебя.
     - Демиздор останется здесь, - ответил Кортис.
     - Это огорчит ее, мой  повелитель.  Она  жаждет  увидеть,  как  будет
корчиться дикарь.
     - Нет, Зренн, - сказал Кортис, - этого жаждешь  ты.  Демиздор  жаждет
других вещей. На такую встречу я женщин не допущу. Месть -  тонкая  штука,
из которой делается примирение. Скажи ей,  что  она  должна  оставаться  в
своих апартаментах. - Он повернулся, чтобы выйти вслед за Зренном,  учтиво
кивнув мне. - Потерпи тьму еще немного, сын Вазкора. Скоро  у  тебя  будет
изобилие света.
     Свет был, яркий спокойный день накануне  молодой  зимы,  небо  -  как
кованая платина. По улицам летели редкие листья  из  заросших  садов,  как
обугленные красные бумажки у подножия зловещей мертвенности Эшкорека.
     В Храме - тоже свет.  Замок  богини,  переданный,  как  мне  сказали,
Уастис (мамаше моей) в дни ее власти, с тех пор опустевший,  опустошенный,
с провалившейся крышей, проломленными  стенами  -  колоссальный,  отдающий
эхом форум,  уцелевший  только  в  восточной  части.  Шутка  Немарля.  Да,
конечно. Вынести мне приговор под тенью  той,  которая  была  женой  моего
отца.
     Ибо статуя великой богини все еще стояла. Гигантша из желтого  камня,
потемневшая от старых пожаров, в юбке из бронзы и золота  и  ожерельях  из
изумруда и нефрита, с рубиновыми сосками. Она стояла слишком высоко, чтобы
ее можно было разграбить.  Пока  добились  бы  отважные  смельчаки,  чтобы
взобраться на этот крутой откос  и  вырвать  драгоценности.  Она  казалась
высокой, как небо. Она казалась бы еще выше, если бы  сохранилась  голова.
Но тот же выстрел, что снес потолок, оторвал и голову эшкирской Уастис.  В
те дни они  еще  заботились  о  религии  и  подмели  осколки,  как  яичную
скорлупу, но на мозаичном полу острись трещины в тех местах, куда вылетели
ее мраморные мозги.
     Таковы были обещанный Кортисом свет и шутка Немарля.
     Была еще одна шутка, Зренна.
     Они пришли в мою камеру,  расковали  и  вывели  наверх.  В  маленькой
заплесневелой ванной комнате они сняли с меня одежду крарла  и  предложили
мне ванну, превосходную, как  для  принца.  Я  не  доверял  парикмахеру  с
бритвой, но он только аккуратно побрил  меня  и  не  стал  перерезать  мне
горло, как я наполовину вообразил себе его намерения. После  этого  я  был
одет в брюки и камзол из черного  бархата  королевского  качества  и  даже
кожаные сапоги с золотыми пряжками. Бронзоволицые,  усмехаясь  глазами  за
защитными стеклами, принесли мне золотую цепь, браслет из нефрита толщиной
в два пальца и черное кольцо.
     Я отлично знал, что они задумали; я  не  мог  этого  не  понять.  Они
одевали меня так, как  одевался  Вазкор,  вероятно,  в  те  самые  одежды,
которые покрывали его тело, хотя в этом я сомневался. Из их  разговоров  и
шепота я уже заключил, что тело его не было найдено под рухнувшей  Башней.
Только некоторые из его солдат, которые  необдуманно  сдались  осаждавшим,
оставили в наследство шести городам свои черные одежды и серебряные маски,
при помощи которых они пугали население племен.
     Если для Зренна это было шуткой, то для  меня  -  нет.  Свободный  от
цепей и одетый, как принц, я почувствовал, что мое  мужество  возвращается
ко мне, я чувствовал себя настолько сильным, что  мог  подмигнуть  страху,
который владел мной раньше. Если они  намеревались  убить  меня,  они  это
сделают. Но ни к чему приятно щекотать их своей трусостью.
     Во дворе перед дворцом Кортиса стоял черный мерин в  пурпурно-золотой
сбруе. Когда я вскочил на него, Джавховор со своими воинами  спустился  по
ступеням. Зренн подбежал ко мне, сдернул маску и церемонно поклонился.
     - Приветствую тебя, Вазкор, Владыка Белой Пустыни, Избранник Богини!
     Он был похож на мальчика, отправляющегося на свою первую  охоту,  так
он радовался в надежде на горе и муки, которые мне предстояли.
     Когда он, улыбаясь, поднял на меня глаза, я был готов и плюнул ему  в
лицо.
     Это ему не понравилось. Его улыбка искривилась, одной рукой он  вытер
свою гладкую щеку, а вторая рука искала меч. Он  подошел  слишком  близко.
Мне не составило труда слегка толкнуть его в грудь моим  новым  сапогом  и
опрокинуть его. Он распластался на земле. Никто не побежал ему на  помощь,
но раздался скрежет металла, вынимаемого из ножен.
     Тогда Кортис сказал, как мужчина, успокаивающий ссорящихся детей:
     - Нет, господа. Оставьте его. Зренн, если ты сделал из него  Вазкора,
тогда ты должен чтить его, как Вазкора. Если  ты  изрежешь  его  на  куски
сейчас, как ты утешишь моих друзей принцев?
     Зренн поднялся на ноги. Он показал мне свои белые  ненавидящие  зубы,
надел хорошенькую маску-лису и позвал своего коня.
     Я увидел, что многие  серебряные  сохранили  для  этой  драмы  одежду
гвардии Вазкора: черные костюмы и маски-черепа. По обеим сторонам от  меня
встало по такому воину, их мечи лежали поперек излучины седла  острием  ко
мне. Другие подъехали сзади.  Ослепительный  холодный  солнечный  свет  не
пощадил нищенского убранства, это  было  все,  что  осталось  от  древнего
великолепия. Узда на моей упряжи была наполовину изъедена.
     Кортис развернул своего серого кругом и выступил впереди  нас,  вслед
за ним двигались пять его командиров и бронзовая рать. Моя часть процессии
затрусила за ними. Я оглянулся.  За  мной  скакало  тридцать,  пародия  на
воинов Вазкора. Никакой возможности прорваться и никакого оружия в  поясе.
Пешие бегуны бежали наравне с лошадьми. Все были похожи один  на  другого,
страшные, с кожей цвета грязи и синими выбритыми макушками, без  масок.  Я
вспомнил, что видел их  братьев  в  крепости  на  скале:  городские  рабы,
рожденные в рабстве, рабы насквозь, душа из них вытравлена.
     Лучше быть свободным и умереть, чем жить мертвым.
     Я не видел ни одного из легендарной массы порабощенных воинов племен,
угнанных во время налетов.
     Белое полуденное солнце стояло над  храмом,  когда  мы  добрались  до
него, и где-то на крыше или  на  осеннем  дереве  резко  кричала  какая-то
птица; я помню это, потому что больше я не  слышал  в  Эшкореке  ни  одной
птицы.
     Мы проехали в Храм, и там уже ждали конные, прибывшие раньше.
     Группа Кортиса остановилась;  через  дорогу  группа  ранее  прибывших
неподвижно уставилась на них сквозь свои маски, шесть из них были золотые.
Здесь были  истертые  меха,  сквозь  которые  проглядывали  темно-серые  и
шафрановые одежды. Их предводитель носил  маску-феникс  несколько  другого
вида но все же это  был  феникс.  Он  равнодушно  поднял  руку,  и  Кортис
ответил, каждый - как кукла на веревке, и никакого словесного приветствия.
     Второй феникс произнес:
     - Кажется, Повелитель Эрран отказывается  встречаться  с  тобой,  мой
повелитель. Подозреваю, что он боится возрожденного.
     Так я узнал,  что  он  Немарль.  Я  гадал,  какие  планы  он  изобрел
относительно меня, какие  планы  у  Кортиса,  сколько  будет  длиться  мое
умирание - все это в зловещем, спокойном внутреннем  споре,  как  будто  у
меня  не  осталось  нервов,  -  когда  прибыла  третья  группа  всадников,
незаметно выехав из тени статуи.
     Здесь было десять масок из  желтого  металла,  и  предводитель  -  не
феникс, а золотой леопард, и его туника была расшита золотыми пластинками,
протершимися во многих местах.
     - Не боюсь призраков, господа, - сказал он, -  остерегаюсь  людей.  Я
вижу, Эзланн пришел в Эшкорек. Так выглядел Вазкор в дни  своего  величия,
а, Кортис? Ты должен снова чувствовать себя молодым при виде его юности.
     - Нет, принц Эрран, - сказал Кортис, - это удваивает мои годы. Но  он
очень похож на Вазкора.
     - И я слышал, что он сам утверждает свою  наследственность.  -  Эрран
повернулся ко мне. Я был в окружении одних масок. Сцена начинала  походить
на какой-то зловещий кошмар. - Что же нам с ним делать тогда? Сделать  его
своим королем?
     Немарль мрачно сказал:
     - У нас есть счет к Вазкору. Преступления отца перешли на сына.  Этот
заплатит долг.  Именно  на  таком  условии  мы  встречаемся.  Восстановить
справедливость, откладывавшуюся так долго.
     Мне пришло в голову, что говоря о шутке  Немарля,  шутил  сам  Зренн.
Немарль не умел шутить. Ему было, возможно,  лет  сорок;  он  тоже  помнил
моего отца.
     Воины вокруг меня внезапно поехали  вперед,  и  моя  лошадь  послушно
двинулась с ними.
     Сейчас мы оказались в центре площадки.
     Я подумал, если бы у меня был меч или хотя бы нож, я бы  вырвался  от
них.
     Слева  из  мостовой  торчал  остаток  колонны,  как  осколок   кости,
оставленный в ране.
     Зренн обошел мою лошадь. Он поклонился, держась на  более  безопасном
расстоянии, чем в прошлый раз.
     - Слезай, Владыка, - сказал он.
     Мог бы я снова ударить его? Выхватить его короткий меч?
     Я знал, что не буду делать этого. Никому не удалось  бы  сделать  это
достаточно быстро, они бы стащили меня, разоружили, тщательно стараясь  не
убить. Я не собирался подслащивать таким медом их  вино.  Я  не  собирался
бороться с судьбой, которую они приготовили мне.
     Кто-то привязал меня к обломку колонны.
     Точным  ударом  Зренн  разорвал  тунику  на  моей  груди.  Его  глаза
превратились в щели. Я слышал его частое, как у танцора, дыхание. Это  был
напиток, которого он жаждал.
     Он оглянулся на компанию, принцев и их рать. Он сказал:
     - Есть ведь история  о  том,  что  у  Вазкора  заживала  любая  рана.
Посмотрим, - и тонкий нож блеснул в его узкой руке.
     Первый порез был подобен надрезу, сделанному серебряной  бритвой  или
тонкой льдинкой. Он засмеялся и снова приблизился ко мне, и железо лизнуло
меня опять. Я почувствовал, что потекла кровь. Не особенно сильно. Я  тихо
сказал, но так, чтобы он мог слышать:
     - Таким способом ты никогда не сделаешь сына, малыш, пачкая штанишки.
     Это взбесило его, как я и хотел, потому что удовольствие его было  не
совсем такого рода. Он полоснул меня по лицу, и я почувствовал,  как  кожа
отделилась от кости. Я надеялся, что он вскроет вену на шее, что  было  бы
для меня быстрее, но он промахнулся, в бешенстве или намеренно. Я  пытался
организовать свою казнь, чтобы перехитрить их, и я думаю, что был частично
не в своем уме, потому что никогда прежде и только один раз  потом  я  вел
себя так глупо на краю смерти.
     Эрран резко крикнул:
     - Хватит! Кортис, отзови свою собаку; она ворует мясо.
     Кровь заливала мне глаза, и статуя богини, казалось, раскачивается. В
мозгу кричала одинокая птица.
     Эрран подошел ко мне посмотреть на ручную работу Зренна.
     - Элегантная резьба. Если он оправится от нее, я  действительно  буду
считать, что мертвый встал из своей гробницы.  -  Он  говорил  равнодушно.
Затем добавил: - Ну что ж, Кортис. Он ваш пленник. Что теперь?
     - Мой гонец уже сказал вам,  господа,  -  сказал  Кортис.  -  Если  я
организую для вас зрелище с его участием, вы должны заплатить мне. И,  как
любой предусмотрительный купец, я предпочитаю часть платы получить вперед.
     - Странно слышать, как торгуется старый феникс, - сказал Эрран.
     Немарль сказал:
     - За небольшую потеху ты не можешь просить высокую цену.
     - Минуту  назад  ты  назвал  это  справедливостью,  мой  господин,  -
пробормотал Кортис. - Но нет, я прошу мало. Дружескую меру урожая с  ваших
осенних полей, Немарль. Ты помнишь, я думаю, что  мои  посадки  погибли  в
суровую зиму вместе с рабами, которые могли бы их спасти. От тебя,  Эрран,
я прошу меньше. Ты никогда не знал Вазкора, твоя ненависть неизбежно более
абстрактна. Дай мне трех жеребят, которых  принесли  твои  кобылы  прошлой
весной.
     - Клянусь желтой шлюхой, - Эрран  ткнул  большим  пальцем  в  сторону
безглавой женщины-гиганта, - я дам тебе одного. Этого и то слишком много.
     - Я получу по меньшей мере двух, - спокойно сказал Кортис.
     Немарль отвернулся, как бы испытывая  отвращение  к  их  пререканиям,
подобным тем, что ведут женщины племен из-за  бронзовых  горшков.  Вот  до
чего докатились господа горожане. Я прислонился к колонне, в ушах  гудело,
кровь пропитывала прекрасную тунику, которую они мне дали, и  слушал,  как
они торгуют своей честью и моей жизнью.
     Вскоре торг прекратился. Они договорились о моей цене, а я не  слушал
уже.
     Они садились на коней, не  обращая  на  меня  внимания,  и  обсуждали
какую-то процедуру справедливости на завтра, после того, как  они  увидят,
что стало с резьбой Зренна и сколько во мне от Вазкора. Эрран подъехал  ко
мне.
     Я посмотрел на него одним глазом; второй был залеплен кровью.
     - Ты говоришь на городском языке, - сказал он, - так  говорит  старый
Феникс. Скажи что-нибудь.
     Я сказал медленно, чтобы не сделать ошибки:
     - Чтоб тебе есть дерьмо и писать кровью, и пусть вороны дерутся из-за
твоей печенки.
     - Ты пожалеешь о своих добрых пожеланиях завтра, - ответил он  весело
и пришпорил коня.
     Как оказалось, меня  собирались  прекрасно  охранять.  На  территории
открытого форума  слонялись  человек  двадцать  из  бронзовых  Кортиса,  а
чернокожие рабы разводили костры и натягивали тенты  в  углах  разрушенных
стен. Три серебряных командира из группы  Кортиса  играли  в  кости  около
статуи в уже приготовленном укрытии, хорошо прогретом жаровней. Похоже,  у
Кортиса Феникса не осталось золотых масок - командиров или родных - с  тех
пор, как его мужчины бросились на свои мечи в павильоне на скале-крепости.
Может быть, у него была особая причина ненавидеть меня за это.
     Блеск солнца уже  тускнел,  растворяясь  в  сумерках,  притупляя  мое
восприятие. На западе набухали синие тучи. Ветер расческ