ла
никаких преград, только великий гнев и великую Силу.
     Капитан прочистил горло:
     - У нес  нет  никакого  оружия.  Пусть  с  ней  разделается  пустыня.
Поворачивай! - крикнул он.
     Воины развернули коней. И ждали, повернувшись спиной  ко  мне,  очень
обеспокоенные.
     - Вперед! - призвал капитан.
     Из  живота  у  меня  поднялся  белый  жар  и  наполнил  мне  мозг.  Я
почувствовала, что если я не смогу высвободить  его,  то  у  меня  треснет
череп. Из глаз брызнула ослепительная белая боль. Руки сжались в узлы муки
и ярости. Я вытянула их над головой, поднялась на стременах, все мое  тело
ныло и напрягалось, когда я выкрикнула им вслед единственное слово.
     На насыпной  дороге  вспыхнула  рваная  пелена.  Лошади  пронзительно
заржали и взвились на дыбы. Земля громыхала и содрогалась. Гром и холодный
жар затмили мир.
     Только моя лошадь стояла подо мной неподвижно, как скала.  Боль  меня
покинула, оставив слабой, дрожащей и бледной. Я с  усилием  выпрямилась  и
открыла глаза, мгновенно заслезившиеся. Черные солдаты и их кони пребывали
в хаосе, люди вылетели из  седел,  тела  животных  шатались  и  брыкались.
Караванщики повалились аккуратными рядами  среди  своих  цепей.  Их  кожа,
казалось, лишилась всякого цвета, и на них самих и на окружающей их  земле
лежал своеобразный серебряный осадок. Все они были мертвее мертвых.
     Меня чуть не вытошнило, я  ощущала  головокружение,  дурноту.  И  мне
потребовалось некоторое время, чтобы заметить, что черные люди пали  вдоль
насыпной  дороги  на  колени,  стискивая  свои  маски-черепа  и   открывая
надменные сильные лица и серебристо-белые волосы. Ко  мне  очень  медленно
приблизился капитан, красивый мужчина с лицом, как  и  у  всех  остальных,
жестоким и холодным, но теперь раздетым донага, как и у остальных.
     - Прости нас, - взмолился он, падая передо мной на колени в  пыль.  -
Мы давно тебя ждали. Так  давно,  что  были  неразумными,  -  а  затем  он
произнес мое имя, имя целительницы, как сперва подумала я, а потом  поняла
разницу, ибо он повторял его вновь и вновь, свистящее, шипящее  _с_л_о_в_о
с "У", смягченным до звука "О" в Старинной речи.  -  Прости  нас,  Уастис,
Богиня, Великая, прости нас, согрешивших, Уастис, Богиня...



                                    2

     Сейчас трудно объяснить, что я в то время не испытывала душевных  мук
или раскаяния из-за того, что совершила. И сейчас нельзя добиться никакого
словесного искупления. И все же убийство само принесло  кару  за  себя.  Я
шаталась в седле, словно мучимая какой-т болезнью, бледная,  полуослепшая,
полуоглохшая, неудержимо дрожа, с телом, промокшим от ледяного пота. Но  с
прежним ощущением Силы, а никак не  поражения.  Это  было  лишь  временное
расстройство. По бокам от меня  ехали  черные  солдаты,  снова  в  масках.
Мертвых караванщиков оставили тем хищникам,  какие  могли  существовать  в
этом бесплодном месте.
     Свистел ветер.
     Мы не поднялись по самому дальнему отрезку насыпной  дороги,  который
вел к горящим черным воротам Эзланна Темного. И направились  вместо  этого
по скальному карнизу, шедшему вокруг основной  массы  скалы  и  достаточно
широкому, чтобы по нему могло проехать  шестеро  в  ряд.  Наконец  зияющий
арочный вход, тускло-зеленоватый свет факелов в стенах,  скат,  идущий  по
наклонной вниз, а затем  вверх.  Местами  нам  преграждали  путь  железные
ворота с механизмом, реагирующим на нажимы браслета из переплетенных змей.
Все это я увидела, но спросила намного позже. Последние ворота были не  из
железа,  а  из  воды  -  нам  преградила  путь  водяная  завеса,  но  они,
по-видимому, умели управлять и ею,  ибо  над  головами  у  нас  сомкнулись
огромные плиты и перекрыли ее, пока мы не проехали.
     Я поняла, что мы теперь в Городе, однако, все  еще  по  прежнему  под
землей. Черные, полуосвещенные, высеченные людьми проходы. А  затем  новый
свет, холодный и серый, под открытым небом. Мы выбрались на круглый  двор,
окруженный черной стеной и  черными  сверкающими  колоннами.  Единственная
брешь в этой стене - извилистый проспект из белого камня с  выстроившимися
по обеим сторонам высокими темно-зелеными кедрами; за ними с обеих  сторон
- голубоватая панорама садов. Мы поехали между кедров, где  стояли  черные
мраморные статуи мужчин и женщин, сплетенных со зверями  и  птицами:  свет
скользил и сочился по их застывшим  телам.  Вот  и  последний  поворот,  и
впереди дворец военачальника Джавховора.  Построенный  наподобие  одинокой
башни  высотой  в  десять  этажей,  он  вытягивался   ввысь,   сужаясь   в
соответствии с планировкой и с перспективой. К нему вела лестница, белая с
черно-алыми прожилками. На первом пролете высился ряд  громадных  округлых
арок  с  изображением  зверей,  сделанных,  казалось,   из   многоцветного
хрусталя. Узор на дверях повторялся и в следующих секциях башни, но уже  в
длинных окнах. В этом пронизанном радугой стекле вспыхивали и гасли огни -
фиолетовые и  изумрудные,  лиловые,  розовые,  лавандовые  и  золотые.  На
ступени лестницы и на наши тела лились сияющие разноцветные капли.
     Все это я тогда увидела в беспорядке.  Этот  новый  ландшафт  казался
ирреальным. Мои сопровождающие пребывали в растерянности, разрываясь между
своим воинским долгом перед командиром и своим новым  духовным  долгом  по
отношению ко мне. Капитан и трое воинов препроводили меня в башню. Об этом
я мало что помню. Со всех сторон меня окружала  великая  красота,  но  мне
стоило невероятных усилий удержаться на ногах, и я не  могла  наслаждаться
ее созерцанием. Думаю, я  впала  в  тупой  сон-транс  и  очнулась,  только
услышав раздраженный насмешливый голос, вонзившийся в их  благоговейное  и
мое сонное молчание, словно нож.
     -  Так,  значит,  это  богиня,  да?  Это  пугало  с  поля  какого  то
хуторянина? Ты что, Сронн, ума лишился?
     Ко  мне  вернулась  способность  видеть,   и   мои   глаза   невольно
сосредоточились на говорившем  человеке.  Из  моего  мозга  в  позвоночник
стремительно разлился электрический страх. Казалось, я знала его,  отлично
знала.
     - Вазкор, военачальник, Истинное слово гласило о пришествии богини, -
осмелился сказать капитан, склонив голову перед человеком, который был его
господином, уступающим в старшинстве только Владыке Эзланна.
     - Знаю. Уастис. Неужели эта женщина - я называю ее женщиной только за
неимением достаточно мерзкого определения, которое могло бы подойти  к  ее
внешности, - кажется тебе воплотившимся духом Древних?
     - Она убивала, Вазкор, военачальник. Я докладывал.
     - Да, ты в самом деле докладывал.
     Мой взгляд прояснился, и я разглядела  его.  Высокая,  крупнокостная,
элегантная фигура, энергично, по-звериному и уверенно носившая его  темную
мужественность. Его лицо тоже скрывала маска, золотая маска в виде  головы
волка с красными стеклами в узких глазницах.  Серебристые  волосы  волчьей
гривы скудно висели поверх его собственных,  доходивших  почти  до  талии,
жгучих иссиня-черных волос - шевелюры темнокожего народа. И кожа у него на
кистях  тоже  казалась  оливково-серой  бронзой,  однако  форма  их   была
совершенно иной. На тонких, крепких, как железо, пальцах пылали три черных
кольца. Он носил длинную черную бархатную тунику,  доходящую  до  середины
лодыжек,  но  с  разрезом  на  бедрах  с  боков,  напоминающую  мне   юбки
разбойников. Черные штаны из прекрасной переливающейся ткани и  сапоги  из
пурпурной кожи с бессчетными мигающими золотыми пряжками. На  шее  у  него
висела цепь - одиннадцать гладких колец  выдолбленного  зеленого  нефрита,
соединенных золотыми звеньями.
     Сначала волкоголовый стоял совершенно неподвижно.  Затем  он  положил
руку на плечо капитана, легко и смертоносно.
     -   Сронн,   тебе   известно,   как   нам   необходимо   организовать
принудительный набор рекрутов для  самой  последней  кампании  Джавховора.
Может,  ты  подвел  меня  и  используешь  эту  жалкую  телку  в   качестве
оправдания?
     Дурнота от применения Силы быстро таяла.
     - Все обстоит именно так, как он тебе говорит, - сказала я.
     Золотая волчья голова дернулась в мою  сторону.  В  этом  жесте  было
столько неприкрытого возмущения, что я чуть не посмеялась над ним.
     - Помолчи, сука пустыни. Ты здесь никто.
     Я узнала его презрение - презрение Высшего к всего лишь человеку.  Но
уязвимым-то был как  раз  он.  В  глаза  мне  вонзились  два  копья  боли.
Нефритовая цепь сорвалась с его шеи, потрескалась и упала мелкими  кусками
на мраморный пол. Солдаты тут же рухнули на  колени.  Но  он  оказался  не
столь быстрым. Он очень медленно направился ко мне, и голос его был  тихим
и сухим.
     - Ты, видно, не знаешь меня, иначе не пыталась бы  пробовать  на  мне
свои колдовские фокусы.
     Я не боялась. Я чувствовала, что состязание с  ним  будет  нетрудным,
надежно защищенная броней своей новоприобретенной гордыни.
     В футе от меня он остановился. Его сильные руки  быстро  поднялись  к
волчьей маске. Значит, они тоже верили в силу неприкрытых  глаз.  А  затем
маска исчезла, и я увидела его лицо.
     - Дарак, - прошептала я.
     Ноги у меня тут же подкосились, словно мое тело  перерубили  пополам.
Как это ни нелепо, я, перед которой пали на колени  солдаты,  теперь  сама
невольно опустилась на колени перед этим человеком, которого  намеревалась
заставить умолкнуть навеки. Но я не могла его тронуть; он, как  и  я,  уже
умер и тоже возродился. Я видела, как стража градоначальника выносила  его
из  пиршественного  зала,  видела  его  тело,  вздернутым   на   виселицу,
раскачивающимся и безжизненным. И все же здесь стоял Дарак, оспаривая веру
других в мою божественность, но Дарак чуть старше, нарисованный поизящней,
принц, вылупившийся из куколки разбойника. Однако теперь, стоя  перед  ним
на коленях, я увидела, что это не совсем  Дарак.  И  на  лице  у  него  не
отражалось никаких признаков узнавания, завороженности, страха, презрения,
любви или ненависти.
     И внезапно мое чувство Силы покинуло меня. Я  заплакала.  Пораженные,
ужаснувшиеся солдаты подняли головы. Тот, кого называли Вазкором и который
был Дараком, в отвращении отвернулся от меня.
     - Неужели ты не способен устроить ничего лучшего, Сронн?
     Я нагнулась лицом к коленям, равнодушная ко всему,  в  бесконечном  и
глубочайшем горе. Я больше не знала, что должна  делать.  Моя  рука  нашла
кусок разбитого нефрита, и я прижала его к себе.
     Я слышала выкрикнутый приказ и смутно сознавала, как  вбежали  другие
люди и схватили солдат, с которыми приехала я. Потом тишина.
     Я почувствовала наконец, что он садится в одно из больших  кресел  из
черного дерева. Я не могла понять, почему он еще  не  распорядился  увести
меня; ведь он же не верил в мое бессмертие. Наверное, он припас  для  меня
какое-то более жестокое и более изысканное развлечение.
     Наконец он произнес:
     - Их придется убить, приведших тебя  солдат.  Жалко.  Нам  нужен  для
войны каждый, кого мы сумеем заполучить. Однако кто же может сказать,  что
произойдет в стычке с нецивилизованными шлевакинами из-за Алутмиса. Лачуги
хуторян, естественно, будут сожжены. Не останется  никаких  следов  твоего
приезда. А теперь, Уастис, встань. Этот зал спроектирован, чтобы  радовать
глаз, а твоя теперешняя поза, на мой взгляд, портит его.
     Казалось, у меня не было выбора. Я медленно поднялась и стояла, но не
могла посмотреть на него.
     - Я напоминаю тебе какого-то человека, не так ли? - спросил он  меня.
- Ты должна забыть об этом, Уастис Перевоплотившаяся. Мы с  тобой  не  той
породы. Нам расти под землей, а потом от сна к жизни.  Чтобы  властвовать.
Таково наследие детей Сгинувших. Подойди сюда.
     Снова, казалось, у меня не было выбора. Я подошла к нему.  Он  извлек
из-под полы длинной туники кинжал с прекрасным лезвием.  И  провел  им  по
тыльной стороне правой руки.  Потекла  струйка  крови,  а  потом  застыла,
словно красный самоцвет на мгновенно затянувшейся  коже.  Еще  секунда,  и
слабый шрам исчез, растворился.
     - Совсем не трудно, Уастис, - сказал он мне, - узнать сестру.


     Жизнь, бесконечно кружа, замыкаясь  на  себя,  словно  темная  птица,
беспощадно несла меня обратно к моей сущности.
     Казалось бы, мне следовало испытывать радость, отыскав в  мире  людей
этого "брата". Но я не испытывала радости. Я не испытывала вообще  никаких
чувств, кроме невыносимой печали и растерянности. То, что  я  вновь  нашла
Дарака, казалось наименее странным из всего. Я не могла определить, пугало
это меня или радовало. Каждый раз, когда я  вспоминала,  как  он,  Вазкор,
военачальник Эзланна, Темного Города, стянул с лица золотую волчью  маску,
я могла только плакать, как не плакала при смерти Дарака.
     Я была больна, когда приехала в Эзланн, и полубезумна. Сопровождавшие
меня слишком благоговели передо мной, чтобы заметить это. Но он  увидел  и
отослал меня в покои, которые в то время для меня ничего не значили, всего
лишь черное спокойное место, где можно поплакать. Наверное,  дней  десять.
Помню, появлялась женщина, похожая  на  черную  моль.  Она  носила  черную
одежду и черную шелковую маску, не  похожую  на  шайрин.  У  рта  не  было
никакого отверстия. Помнится, я никак не могла взять в толк,  как  же  она
ест, а поскольку она была человеком, я думала, что она умрет с голоду. Это
стало помешательством. Мне снилось ее  истощенное  тело,  руки,  хватающие
еду, с плачем подносящие ее к закрытому рту, слабо и без надежды. Позже  я
узнала обычаи Великих Городов юга.
     Началась сумеречная эра. Я вставала и гуляла по  нескольким  овальным
комнатам. Я не знала наверняка, сколько именно  там  комнат,  иногда  три,
иногда - семь. А иногда  они  казались  бесконечными  и  бесчисленными.  Я
мылась каждый день по многу раз в бассейне из черного мрамора, похожем  на
сонную гробницу, и это  доставляло  мне  странное  удовольствие.  Я  часто
выглядывала из двух длинных окон, которыми была снабжена каждая комната. И
не могла понять, что  вижу,  -  бледное  свечение,  мягкие  белые  туманы,
тусклые позолоченные колонны, очень тонкие и высокие, из зеленой листвы  в
комнаты лился постоянный и  неизменный  голубовато-зеленый  свет.  Никаких
закатов и рассветов. Не было вообще никакого времени.
     Лишь очень и очень не скоро я начала видеть свои апартаменты  такими,
какими они были.
     Всего четыре комнаты, все овальные, и каждая  схожа  с  предыдущей  и
последующей. Их выстроили цепочкой вокруг внутреннего пространства, куда и
выходили высокие окна, и можно было выходить из первой комнаты во  вторую,
из второй - в третью, из третьей - в четвертую, а из четвертой - обратно в
первую. Каждую комнату украшали занавеси и поделки из дорогостоящих черных
материалов. Предметы из гладкого черного оникса как будто ждали, чтобы  их
погладили, - резные звери и лебеди. Черная и темно-серебряная  мозаика  на
полу, черные газовые драпировки. На столах из  черного  дерева  неожиданно
белое свечение огромных алебастровых светильников, которые женщина  каждый
вечер  зажигала  от  золотых  вощеных  фитилей.  А  за  окнами  у  меня  -
окаменевший сад из резного зеленого нефрита, светящийся и затуманивающийся
из таинственных источников. Как  эти  комнаты  вентилировались,  не  знаю.
Никакого доступа к открытому воздуху не было,  кроме  единственной  двери,
через которую входила женщина. Я  изучила  дверь  и  обнаружила,  что  она
заперта. По ее поверхности шли две маленькие бороздки; я коснулась их,  но
не добилась никакого эффекта. Я была заперта, словно редкое  насекомое,  в
прекрасной  тюрьме  и  оставлена  там  для  наблюдения,  а   впоследствии,
наверное, и бесстрастного препарирования по воле моего хранителя.
     Во мне росло  новое  помешательство  -  что  есть  какие  то  скрытые
средства для слежки за мной. Я спросила у женщины, но она не  отвечала.  В
досаде и гневе я ударила ее по лицу. Могла бы с таким же  успехом  ударить
куклу.
     Спустя день после этого - я говорю день,  подразумевая  одну  из  тех
неизвестных единиц времени, что следовали за  сном,  -  она  принесла  мне
нижнее белье, длинное платье  из  черного  шелка  с  талией  в  обтяжку  и
рукавами, поясок из золотых звеньев, сплошь в виде трилистников, и золотую
маску с мордой кошки. Она положила их на постель и сразу же покинула меня.
     Когда она ушла, я изучила эти вещи и больше  всего  маску.  Она  была
прекрасной.  Оправу  больших  глазниц  составляли  полупрозрачные  зеленые
камни, и  никакие  стекла  по  прятали  за  ними  человеческие  глаза.  На
заостренных ушках висели покачивающиеся серьги из золотых капель и дисков,
с кусочком изумруда, горящим в центре. С  макушки  маски  свисали  длинные
хвостики жестких золотых нитей, заплетенных наподобие волос.
     В апартаментах не было зеркал, что порадовало меня, меня, которая  не
смела посмотреться даже в гладь озера. Теперь,  почти  Загипнотизированная
этими странными одеждами, я тосковала по возможности увидеть  себя  одетой
подобным образом. И все же я не оделась. Я стояла нагая, какой была с  тех
пор, как очнулась здесь, боясь обуревающей меня одержимости.
     Подойдя к двери, я в тысячный  раз  попыталась  открыть  ее.  Она  не
поддалась.
     И пошла в бассейн.
     Я долго  лежала  в  надушенной  воде,  потом,  наконец,  поднялась  и
обнаружила, что женщина вернулась. Она вытерла меня, а потом подала черное
шелковое платье. Мне казалось вполне естественным, что следует надеть его,
а также и золотой пояс. Потом она протянула  мне  маску.  Я  взяла  ее,  и
женщина сразу же закрыла ладонями глаза и отвернулась.
     Я сорвала с лица ненавистный шайрин и надела маску кошки.
     Невероятно! Она была такой тонкой и изящной ковки,  что  покоилась  у
меня на лице легче, чем тень. Золотые косички упали мне на волосы. В  меня
влилась новая Сила Я сразу почувствовала себя  так  же,  как  на  насыпной
дороге, когда осведомилась у воинов Вазкора: "Вы что, опять меня убьете?"
     Я схватила женщину за плечо с такой силой, что та вскрикнула от боли.
     - Проведи меня через дверь.
     Она каким-то образом вывернулась и убежала от меня, но я настигла  ее
у двери, когда она открыла  ее  сильным  прикосновением  мизинцев  к  двум
замеченным мной ранее бороздкам. Дверь распахнулась. Я схватила ее за руку
и прошла через боковой проем, волоча ее за собой как пленницу.



                                    3

     За дверью - темный коридор, переливающийся, словно стекло, освещенный
настенными шарами-светильниками.
     Я  подталкивала  ее,  держа  за  край  рукава.  В  конце  коридора  -
единственная арка, закрытая занавесом ювелирной работы.  Мы  прошли  через
нее в еще одну черно комнату, на этот раз очень и очень большую, гулкую  и
вызывающую своими  размерами  странный  холодок.  К  потолку  устремлялись
огромные базальтовые  колонны.  Тут  было  предельно  темно,  только  одна
крошечная пылающая точка скрывалась где-то впереди среди колонн.
     Внезапно меня схватили за руку и оторвали от женщины. Тень скользнула
ко мне и повернула меня к себе, покуда  женщина  стремительно  улетала  от
меня, быстрая, как моль, на которую она походила.
     - Итак, ты теперь готова, - констатировал Вазкор.
     Его голос, голос Дарака, стал для меня чужим за то время,  что  я  не
общалась с ним. Я не видела его лица, однако  чувствовала  на  своей  руке
давление его пальцев.
     - Идем со мной, - предложил он.
     Я не могла вынести  прикосновения  его  знакомой-незнакомой  руки.  И
высвободила свою.
     - Где находится это место? И что это такое?
     - Идем со мной и увидишь.
     Он пошел прочь, ожидая, что я последую за ним,  но  это  было  трудно
сделать во тьме. До встречи с ним я чувствовала  себя  довольно  уверенно.
Теперь я не была столь уверена. Во мне пробудился неистовый страх, что его
сущность поглотит мою; я знала