тя  я
никогда не видел  ее  без  маски,  она  была  прекрасна.  Это  можно  было
почувствовать в каждом ее жесте, повороте  головы,  движении  рук  и  ног,
всего ее тела. Она обладала великой красотой.
     - Значит, ты владел ею, - сказал я.
     - Нет, мы не лежали вместе, - ответил он тихо. - Сейчас  мне  кажется
странным, что тогда я ни разу не подумал о ней в таком смысле, я не  желал
ее.
     - Это была моя мать, - сказал я, ощутив сухость в горле. - Она родила
меня и бросила. Я никогда не знал ее, но я слышал о ней от того, кто  знал
ее. Она предала и убила моего отца, в этом я уверен.
     - Правда? - спросил он. - Это очень странно. Она никогда не  казалась
мне женщиной, которая могла  бы  убить  со  злым  умыслом.  Много  времени
прошло. Возможно, я плохо помню. Она появилась среди нас,  как  потерянный
ребенок. Мы тогда кочевали; я помню, мы думали, что большая  кошка,  рысь,
идет за нами по болотам,  но  это  была  она.  Однажды  ночью  она  украла
приношения, которые мы оставили для богов. Однако  когда  мы  нашли  ее  и
приняли к себе, она была замкнута и послушна. Одна женщина  говорила,  что
она плакала, когда шла вместе с нами. Потом она начинала говорить  сама  с
собой, имена и фразы на других языках. Но это  прошло.  Если  она  и  была
безумна, это была мания, посланная ей каким-то богом. Я также  помню,  как
рассказывали, будто она говорила на языке, очень похожем на тот, что жрецы
открыли нам прежде, чем крарлы разошлись  по  разным  местам  -  на  языке
Золотых Книг. Это было сверхъестественно. Мы тогда совершали  свой  летний
путь, направляясь к морю и одной из башен, где лежала спрятанная  одна  из
этих Книг. В ту пору мой крарл приходил на  то  место  каждый  год  -  оно
находится немного севернее этой деревни, около часа  пути  отсюда.  Вождем
был Квенекс. Он вынес Книгу, когда мы собрались у башни,  и  показал  нам.
Она, белая женщина, тоже положила свою  руку  на  золото.  Позднее,  после
Летнего Танца, когда был образован Круг  Памяти,  они  пришла  и  нарушила
Круг, решив, что мы в трансе или, может быть, умерли. Так она узнала,  что
страницы Книги пусты, что  только  через  сопереживания  и  сон  мы  можем
вспомнить прошлые страдания и ужас, те жестокие уроки,  что  были  собраны
там наряду с уроком Силы. Этого она не поняла. Ни нашего Круга,  ни  наших
мотивов.
     Я сказал:
     - Она украла у вас и, будучи вашей гостьей,  прервала  ваш  священный
ритуал. Эго похоже на нее. Сделала ли она что-нибудь доброе для вас?
     Он улыбнулся мне.
     - Разве мы любим только в ответ на добро?
     - Любовь, - сказал я. - Если ты любил ее, ты любил Госпожу Смерть.
     - Мою жизнь по меньшей мере, она спасла, - сказал он.
     Он и в самом деле говорил о ней так,  как  будто  любил  ее,  но  без
сожаления. Я подумал о голубоглазой белой женщине, с  которой  он  спал  и
стал отцом Хвенит, и мне стало любопытно, не увидел ли он в ней тень  моей
богини-матери. Что касается меня, я запутался в этой истории, как  рыба  в
сети. Казалось, она везде побывала прежде меня, моя ледяная колдунья-мать,
Уастис.
     Из-за этого я сидел перед Пейюаном, вождем черной деревни крарла, как
камень с ушами, и слушал его рассказ о том, как  она  пришла  туда  и  как
ушла. Как вначале она появилась среди них  подобно  слабоумной  сироте,  у
которой нет ни дома, ни родных, как она ушла от них  в  воду  или  воздух,
подобно Жрице Таинства.
     Книга была драгоценна для его племени, и он не говорил о ней много. В
ней содержалось искреннее  раскаяние  богов  в  момент  их  падения,  расы
невиданного великолепия, волшебников, не знавших  себе  равных,  правивших
землями подобно императорам; умерших подобно муравьям, когда холм  рухнул.
Черные крарлы при помощи своего ритуала стремились перенять хоть  какие-то
знания старой расы и ее  способности,  искусство  врачевания  и  внушения,
отказавшись только от высокомерия и жестокости, которые были в  них.  Даже
Круг, который крарл образовывал вокруг Книги, означал  Время,  колесо  без
начала и конца, звено, связывающее всех людей со  всем,  что  было  и  что
будет.
     Когда белая колдунья нарушила Круг, Пейюан видел ее, как  он  сказал,
особым зрением, хотя душа его в это время летала среди ветров. С  тех  пор
он был уверен, что Мардра (ей дали это имя в крарле, так похожее  на  мое,
что я даже вздрогнул) была одной из тех, кто уцелел из этой погибшей  расы
волшебников, но ее особые  способности  были  утрачены  или  разрушены.  И
наследие  славы  и  страха  преследовало  ее,  отталкивало  и   заставляло
совершать странные поступки.
     Когда Круг распался, Пейюан и двое других, Фетлин и Вексл,  поддались
какому-то странному влечению следовать за  ней.  Они  не  могли  объяснить
своих действий. Это  было  как  неотступная  потребность  менять  место  с
изменением времени года, инстинкт кочевника, однако  это  было  еще  более
непонятно. Они знали, что это пришло от их богов или от  богов  Мардры,  и
невозможно было сопротивляться этому. Но их это не особенно  тревожило.  У
них есть такая поговорка: приходит час, и каждый человек должен  приносить
жертвы. Их час настал, и они были готовы. Пейюан  помнил,  как  переживала
из-за этого Мардра. Она  почти  пришла  в  отчаяние,  когда  заметила  их,
кричала, что они должны возвращаться, уйти, что  она  не  отвечает  за  их
жизни, которые они потеряют, если останутся. Но она не смогла отогнать  их
и, наконец, замолчала, опустив голову, как будто от отчаяния или стыда,  и
позволила им сопровождать ее.
     К югу от башни лежал залив и белые руины пришедшего в  упадок  города
погибшей расы из Книги. Именно к этим руинам она  отправилась  и  вошла  в
них, а они шли следом.
     Она явно что-то искала, эта женщина -  вымученно,  гордо  и  отчаянно
искала какой-то след, какую-то надежду или, может быть, просто смерть.
     - Иногда она была похожа на животное, - сказал Пейюан,  -  быстрая  и
оживленная, дрожащая от вида чего-то, чего люди никогда не  видят.  Иногда
она шла, как маленькая девочка, как семилетняя дочка, которая просится  на
руки, потому что очень устала; и я напрягал все свои силы, чтобы не  взять
ее на руки. Потом  внезапно  проявлялась  колдовская  сила,  величие.  Она
двигалась сквозь тени, как белое копье, ее волосы были перевиты золотом, а
тело окутано золотой чешуйчатой кисеей, хотя на ней было  простое  платье,
которые носят женщины крарлов, и никаких украшений.
     Она не нашла то, что искала, хотя он рассказал мне об  опасностях,  о
дрожании земли и, наконец, о драконе, от  которого,  по  его  словам,  она
спасла его благодаря мужеству, колдовству и знакомству с  богами.  Правда,
сначала зверь сразил его ударом из ударов. Но когда он  был  убит,  Пейюан
поднялся живой явно к восхищенному удивлению этой  неисправимой  колдуньи.
Она дотронулась до его плеча, как будто желая убедиться, что он настоящий.
Видя радость в ее глазах и чувствуя радость в ее прикосновении, когда  она
убедилась, что он здоровый, он крепко обнял ее.
     - От нее шел аромат, - сказал он, - чистое зеленое  благоухание,  как
от весенних листьев, или запах утра  на  холмах.  Эго  были  не  духи,  не
косметика из баночки. Это был аромат ее собственного  тела.  Держа  ее,  я
чувствовал только любовь, но не желание или страсть. Она была как девушка,
которую я знал всю свою жизнь, кто-то, кто никогда  не  подвел  меня,  кто
всегда был нежен, кто-то, кто обогатил мою  жизнь.  А  сейчас,  -  добавил
Пейюан, - зная, что  ты  иначе  не  поверишь  в  дракона,  я  покажу  тебе
доказательство.
     Он повернулся ко мне спиной и поднял свои длинные седеющие волосы. На
его шее и вдоль затылка был серый шрам от  зубов  шириной  в  два  пальца.
Такую рану сделало бы кривое лезвие или громадный коготь, рана, от которой
человек не должен оправиться.
     - Я никогда  не  подозревал,  что  ношу  это,  -  сказал  он.  -  Его
обнаружила моя жена, белая девушка, на которой я женился, мать Хвенит. Она
спросила, не получил ли я этот шрам в каком-нибудь сражении. Так,  в  свою
свадебную ночь я узнал, что полгода назад на черном пляже,  когда  ящерица
раскроила мне череп своим когтем, я был так близок к  смерти,  как  только
может быть человек. Именно она, Мардра,  каким-то  образом  применив  свою
утраченную Силу, благодаря своей страсти и  отчаянному  желанию,  чтобы  я
жил, отвратила от  меня  смерть,  исцелила  меня,  сделала  меня  целым  и
невредимым. Но она, конечно, не поняла полностью, как и что она сделала!
     Тут он обернулся и увидел, что я проглотил  его  слова,  как  тарелку
соли, не хотя и давясь, но до последней крупинки. И что мне теперь  делать
с этой женщиной, наполовину пагубной, наполовину любящей? Нет, его рассказ
касался  одного   момента   ее   существования;   к   Пейюану   она   была
доброжелательна, и он любил ее.  Если  с  ним  это  было  так,  с  другими
мужчинами она была другой. Мой отец не увидел от нее добра и не считал  ее
милосердной.
     - Что дальше? - спросил я Пейюана. - Явился бог, может, на серебряных
крыльях и унес эту даму на небо?
     - Нет, - сказал он. - Не так празднично. После того, как дракон умер,
мы спали на берегу, пока не взошло солнце. Мы выставляли дозор, и я  почти
засыпал в свою очередь, и она сказала, что постоит за меня.  Но  когда  мы
проснулись - Фетлин, Вексл и я - солнце уже час, как встало, и ее не было.
Только ее следы, которые вели в море, показывали путь, которым она пошла.
     - В море? Тогда она послужила завтраком  какой-нибудь  большой  рыбе?
Более вероятно, она прошла по мелководью и вышла на берег  в  каком-нибудь
другом заливе.
     Пейюан кивнул.
     - Да. Но в ночь ящерицы в небе были огни. Как большие звезды, которые
падали к земле и снова улетали.
     - Так. Она богиня. Жаль, что она не хотела своего  сына.  Он  мог  бы
испытать редкостные часы  с  ней  в  ее  воздушном  дворце  из  нефрита  и
хрусталя.
     Он серьезно посмотрел на меня и сказал:
     - Теперь один шрам я все-таки вижу.
     - У тебя шрамы, - сказал я, - не у меня. Один на твоем черепе, второй
- на твоей памяти.
     - Упрек мне, и справедливый. Я не хотел сердить гостя моего крарла.
     Мне сразу стало неловко за резкие слова; он был  со  мной  достаточно
вежлив, даже если его излишняя понятливость и не была мне по нраву.
     - Нет, виноват я, мой вождь, - сказал я. - Забудем об этой женщине. -
Затем, только ради вежливости (я снова вспомнил о погоне за моей спиной  и
о необходимости уходить), я добавил: - Но скажи  мне,  почему  твой  народ
поселился здесь, ведь прежде вы кочевали?
     - О, это просто. Я  встретил  однажды  женщину,  о  которой  говорил,
светловолосую девушку из желтых племен моуи, когда мы пришли  обмениваться
с ними. Я был тогда молодой, завоевал  ее  любовь  и  женился  на  ней.  В
брачную ночь она обнаружила шрам, знак ящерицы. В тот год она пошла с нами
к морю. Она не видела океана до этого. Он  притянул  ее,  как  притягивает
некоторых, подобно волшебным чарам. Когда  пришло  время  возвращаться  во
внутренние районы в  начале  года,  она  опечалилась,  хотя  старалась  не
показать этого. Я уже увел ее от ее родного народа, я не хотел уводить  ее
от моря. Кроме того, она уже ждала нашу дочь. И я также считал, признаюсь,
что моя жизнь почти оборвалась  в  темном  морском  заливе,  когда  дракон
ударил меня; казалось в какой-то мере естественным, чтобы  я  прожил  свою
восстановленную жизнь вблизи от этого места. Поэтому мы выбрали это  место
на пути старого Летнего Танца. Земля была неплохая, можно было  выращивать
овощи; имелись дикие плодовые деревья и пастбища для коз  -  у  меня  было
тогда всего пять. Древние города лежат к югу на расстоянии ночи  пути;  мы
не любим селиться слишком близко от них. Когда я  сказал,  что  остаюсь  и
стану животноводом и садоводом, двое других решили остаться  со  мной.  Не
прежние мои товарищи. Вексл женился и ушел куда-то в другое место.  Фетлин
тоже ушел, на север, искать странствующих жрецов  или  жрецов-отшельников,
которые живут там в  горах.  Некоторые  говорят,  что  есть  жрецы  Книги,
целители и кочевники, которые живут за этими горами, а  также  за  другими
горами, очень далеко на севере и  на  западе.  Может  быть,  Фетлин  пошел
искать даже в эти дали, потому что он потерял покой, когда Мардра покинула
нас; говорил, что его собственные боги возложили на него ее охрану, но  он
не справился и работа осталась невыполненной.
     Однако те мужчины, что остались со мной, были  энергичны  и  помогали
мне в трудах, а также их женщины,  сыновья  и  дочери  расчищали  землю  и
сажали растения. Со стадом у нас  все  шло  хорошо,  так  как  козы  очень
любвеобильны. Их число  скоро  удвоилось,  затем  снова  удвоилось.  Позже
присоединились другие мужчины со своими семьями, и была построена деревня.
Сегодня за пастбищами семь полей бобовых и зерновых, а дальше  за  ними  -
лес с ягодами и яблонями. У странствующих племен легко выменивать  семена,
потому что им  мало  от  них  пользы.  Что  касается  фруктовых  деревьев,
какие-то добрые ветры предвидели наш приход. Мы  также  научились  строить
лодки. Океан выбрасывает на берег массу  морских  водорослей,  которые  мы
собираем, растения, полезные для нас во многих отношениях,  не  в  меньшей
степени, чем пища.
     Мои мысли начали сосредотачиваться на вопросе  об  их  лодках,  но  я
спросил:
     - А твоя жена, мать Хвенит?
     - Она умерла, - просто сказал он. - Осенью она была в  лесу,  собирая
падалицу, когда задела рукой маленькую змейку.  С  ней  была  Хэдлин;  она
сказала, что боли не было. Моя жена, казалось,  не  обратила  внимания  на
укус, только посмеялась, и, не окончив смеха, она закрыла глаза и осела на
землю; когда Хэдлин подошла к ней, она была мертва. В тот день  Хвенит  не
было еще и года; странная вещь: Хвенит стала хорошо разбираться в  ремесле
врачевания, особенно в том, что касается змеиных укусов.
     Его спокойствие смутило меня. Его женщина умерла, он любил ее, но  не
скорбел, отбрасывая горе, как нечто лишнее. Возможно, в тот час  это  было
иначе, но я так не думал.
     Он взглянул на меня и, казалось, понял мои мысли. Он продолжал:
     - Хвенит было двенадцать в то лето, когда крарл Квенекса  вернулся  к
башне; с ними был жрец, совершавший паломничество  к  Золотой  Книге.  Мой
крарл всегда ходил на встречи с людьми Квенекса, и когда жрец  увидел  мою
дочь, он подошел прямо к ней. Он задавал вопросы. Он  сказал,  что  у  нее
есть дар целительницы, и ее надо обучать. Он оставался здесь  три  сезона,
этот жрец. Казалось, он ничем не отличался от наших людей, только  он  мог
вправить кость, и кость заживала правильно и быстро, или  он  мог  смешать
травы для больного ребенка, и ребенок тут  же  поправлялся,  казалось,  не
столько от питья, сколько от прикосновения его рук. И этим  искусствам  он
учил Хвенит, и она стала Уасти. Я помнило, он также показывал ей  Таинства
Книги, которые жрецы не всегда покажут женщине, - вещи, которыми  немногие
могут овладеть - раны, заживающие по слову  жреца,  способность  поднимать
тело над землей, как будто на крыльях. Этих волшебных сил в моей дочери не
было, хотя она завидовала им. В некоторые ночи она сидит  на  корточках  у
костра и призывает  демонов,  а  они  не  приходят,  за  что  я  очень  им
признателен.
     - Ах вот как, отец мой? - сказал решительный голос от порога. - А сам
сидишь здесь с тем самым демоном, которого я призвала-таки.
     Это  была  Хвенит  собственной  персоной,  она  демонстративно  вошла
присмотреть за медным  горшком  на  жаровне,  который  до  сих  пор  мирно
присматривал сам за собой.



                                    5

     - Я попрошу воинов покинуть мой дом,  -  сказала  Хвенит-Уасти.  -  Я
должна заняться лечением ребенка, больного лихорадкой.
     - Прими мою благодарность за ночлег, - сказал я, - и в любом  случае,
демону надо снова в путь.
     - Нет, ты не должен уходить! - вскричала Хвенит, перестав смешивать и
взбалтывать свою микстуру и рынком обернувшись ко мне. Сегодня  у  нее  на
шее был не кот, а Ожерелье из белой кости и янтарных бусин.
     - Дочь моя, - сказал Пейюан, - наш гость и так потратил слишком много
времени, слушая болтовню вождя. Он спешит.
     Он коснулся моей руки и поднялся.
     - Я подумал о том, что ты рассказал мне. Я предлагаю посетить  Квефа,
у которого есть мореходная лодка.
     При этих словах Хвенит швырнула железную ложку в медный котелок.
     - Квеф! - взвизгнула она. - Квеф! Квеф! Только это имя мне и  слышать
все время?
     - Мы скоро уйдем, и ты не услышишь его больше, - сказал Пейюан.
     - Я не позволю тебе уйти! - закричала мне вслед Хвенит. -  Иди,  и  я
нашлю на тебя проклятье.
     - Насылай, девица, - сказал я. - Я постараюсь выдержать.
     И я быстро вынырнул наружу, чтобы избежать соприкосновения  с  мокрой
ложкой, которую она швырнула в меня.
     Дань был тихий, затишье между  весенними  ветрами.  Деревня  спокойно
занималась дневными делами. За  многими  домиками  росли  деревья  и  были
разбиты зеленые сады и огороды; в тени овеваемой морскими  ветрами  акации
был вырыт колодец, и две женщины стояли под кружевным узором ее  оголенных
зимой ветвей, доставая воду.
     Кот Хвенит-Уасти грелся на солнце,  лежа  на  крашеной  притолоке,  и
плюнул в меня на прощанье.
     Я  сказал  Пейюану,  что  его  дочь  уже  и  раньше  с   пристрастием
воспринимала имя Квефа. Он чем-нибудь навредил ей?
     - Да, - ответил Пейюан, - единственное зло. Он не стал  ухаживать  за
ней. По этой причине она вызывает  демона,  чтобы  кокетничать  с  ними  и
заставить молодого человека исправиться, а вместо демона  появился  ты,  и
она с готовностью использует тебя для этой цели, если ты позволишь ей.
     Деревня, бормотание океана внизу, менее ворчливое, чем ночью,  хитрые
деревья и мирные люди опять привели меня в такое состояние, что я перестал
ощущать себя в опасности. Неужели я действительно  убил  золотую  маску  в
Эшкореке? Неужели я действительно  бежал  из  дворца  Эррана  по  великому
тоннелю   волшебников,   тех   самых   волшебников,   которые,   по   моим
предположениям, оставили Золотые Книги в башнях? И неужели  меня,  Черного
Волка, сына Черного Волка, загнали на край синего, как глаза Хвенит, моря?
     Но Пейюан, добрый, прекрасный человек, отнесся к моему положению, как
к своему собственному. Он указал  на  море,  в  сиреневую  дымку,  которая
окаймляла водный горизонт.
     - В нескольких милях есть остров. Его очертания видны только в  самую
ясного  погоду  летом.  Фактически  никто  в  крарле   не   знал   о   его
существовании, пока юноши не отправились  искать  приключений  на  лодках.
Сегодня спокойный день. Если Квеф проводит тебя, ты сможешь оказаться  там
до наступления ночи. В его лодке есть место для запаса еды и палатки.  Те,
кто преследует тебя, не смогут  вообразить,  что  ты  находишься  в  таком
месте, которого они не видят. Когда погоня пройдет, тебе дадут знать, и ты
вернешься.
     Я собирался  упрашивать  их  дать  мне  лодку;  вышло  лучше,  чем  я
надеялся. Я сказал:
     - Почему ты беспокоишься обо мне,  Пейюан-вождь?  В  память  о  своей
богине, белой даме, которая исчезла в море или на небе?
     Он не ответил, и в этот  момент  между  домиками  появилась  женщина,
которая направлялась к жилищу Хвенит с живым свертком на  руках.  На  лице
матери не было отчаяния; шайрин в другом крарле кричала бы и рвала  бы  на
себе  волосы,  потому  что  ребенок  кашлял,  хрипел  и   выглядел   очень
несчастным. По какой-то причине это сравнение заставило меня  вспомнить  о
своих собственных детях в крарле дагкта, маленьких сыновьях и дочерях,  на
которых я едва взглянул два  раза,  и  о  ребенке,  которого  я  хотел  от
Демиздор и которого теперь никогда не будет.
     Пейюан остановил женщину у двери. Он осторожно взял у нее мал