ты  не  станешь
выпроваживать их, когда я войду.
     Он подошел ко входу в шатер и выплеснул в траву остатки  пива.  Войдя
обратно, он опустил полог, завязал его и принялся раздеваться, готовясь ко
сну. Было что-то оскорбительное в том,  как  он  это  делал.  Все  мускулы
играли, отблески жаровни на его  обнаженном  торсе  были  глумлением  надо
мной. Он принялся медленно, с большой осторожностью снимать с себя сапоги.
     - Полагаю, ты останешься, - сказал он.
     Эти мужчины  и  женщины  ценили  свой  пол;  в  сексе  у  них  всегда
присутствовали достоинство и сопротивление. Он ожидал, что я развяжу полог
и выйду, печатая шаг, с негнущейся от ярости спиной, но для  меня  это  не
имело никакого значения.
     - Останусь, - согласилась я.
     Он встал и быстро подошел ко мне, схватил меня за руку, и его  пальцы
впились мни и кожу, как железные когти.
     - Ты заставила гору гореть?
     Это поразило меня: снова оно, суеверие, разъедавшее ему душу.
     - Нет, - сказала я.
     Но сама была не уверена. Проклятье вышло со мной из вулкана, так  мне
пообещал Карраказ.
     - Деревни, все они. Во второй раз  от  них  ничего  не  останется,  -
сказал он.
     Я коснулась свободной рукой его лица.
     Теперь он принялся совершенно спокойно и умело раздевать меня.  Когда
все оказалось на ковре, он подошел к жаровне и опустил на нее крышку.
     Свет превратился в дымно-пурпурный.
     - Сними маску, - приказал он мне.
     Тут я ощутила предельный страх. Прежде чем я успела шевельнуться,  он
подошел ко мне, зажал мне руки и стащил  маску.  Лицо  мое  овеял  воздух,
прохладный и обжигающий  одновременно.  Я  пронзительно  кричала,  пытаясь
вырвать руки и закрыться ими,  плотно  зажмурив  глаза.  Его  рука  твердо
накрыла мне рот и ноздри, заглушив крик. Казалось, я  не  могла  дышать  и
теряла сознание, все еще борясь, словно рыба в агонии на крючке.  Все  мое
существо, казалось, состояло из борьбы и ужаса, а за  закрытыми  веками  я
видела то зеркало под вулканом, и дьявола-демона -  зверя,  глядевшего  на
меня из него своими выжженно-белыми глазами.
     Полагаю, ему от этого было хорошо. Он побеждал мой страх, а заодно  и
свой собственный. Я  ощущала  его  как  бы  со  стороны,  и  это  вызывало
отвращение.
     Я  приплыла  из  тьмы  обратно  в  шатер.  Не   знаю,   сколько   это
продолжалось, но, думаю, недолго. Он лежал около меня и вложил мне в  руку
шайрин. Я понимала его, и то, что он сделал, но тогда  мне  это  было  все
равно. Я крепко сжимала шайрин, но не надевала его. Слезы  текли  по  моим
волосам, но казалось, что проливала их не я.
     - Ни один мужчина и ни одна женщина на могут спать друг с другом так,
как вы, - сказал он. - У этого, - он коснулся шайрина, - есть  собственное
лицо, глядящее на меня. Надевай маску с другими, но  не  со  мной.  Я  уже
видел тебя. Ты не можешь таиться от  меня;  все  твои  красоты,  уродство,
странность и непохожесть - мои по праву, если я имею право на твое тело. -
Его рука скользнула между моих бедер, но не к промежности. - Ты не боялась
дать мне обнаружить в темноте это, или скорее обнаружить  его  отсутствие.
Женщина, но не человек. Слушай, - сказал он, но после этого  замолчал.  Он
нагнулся и поцеловал меня в губы, чего никогда раньше не делал. Я  открыла
глаза. Его лицо, столь близкое к моему, было мягким, почти нежным. На  нем
не проглядывало никакого отвращения. И поэтому жизнь всколыхнулась во мне.
     Я увидела, что он освободил  меня  от  чего-то,  по  крайней  мере  в
отношениях с ним, но конечно также  и  сковал  меня.  Для  меня  это  было
счастьем, а для него  победой  -  над  нами  обоими.  Но  ничто  не  имело
значения. Я дала шайрину упасть, и обвила его руками.



                                    2

     Дарак ехал чуть впереди каравана,  а  я  верхом  на  одной  из  менее
крупных купеческих лошадей отныне ехала рядом с ним. За мной ехали  Маггур
и  Кел,  а  за  Дараком  -  кучка  его  людей.  По   вечерам,   когда   мы
останавливались, он испытывал  мое  бойцовское  искусство  и  искусство  в
стрельбе из лука. Я блистала и в том и в другом; Маггур и другие оказались
хорошими учителями.
     - Глаза у тебя, как у ястреба, - сказал мне Дарак. Из лука я стреляла
лучше, чем он, но, удивительное дело, его это, кажется, не беспокоило. Как
мне представляется,  он  понимал  свою  власть  надо  мной.  По  ночам  мы
становились в шатре любовниками, а позже, когда Речная  Дорога  во  многих
днях пути от реки встретилась с Южной Дорогой и начались кошмары,  он  был
очень добр ко мне.
     Выехали мы к ней странным образом. Мы так долго ехали по  проселочной
дороге, что я уже привыкла к ее неровности и душившему ее в лесу подлеску,
к нанесенным на нее равнинными ветрами толстым слоям пыли. Стоял сумрачный
жаркий день, в небе теснились черные тучи, несшие первые осенние грозы. Мы
проезжали через небольшие заросли  низкорослых  кустов,  перевалили  через
небольшой взгорок среди камней, и проселок растаял перед нами, словно след
улитки.
     За камнями вытянулась открытая и ровная  местность,  а  на  горизонте
стояли два гигантских столпа того же коричневатого цвета, что  и  равнины.
Некогда они были и того выше, а теперь вершины пообкололись  и  осыпались,
но все же возвышались у нас над головами на тридцать  футов.  По  ним  шла
резьба, в иных местах - глубокая, в иных -  поверхностная,  большую  часть
которой выветрило до полной гладкости. Я ехала впереди, и  Дарак  следовал
за мной, сделав знак прочим, чтобы они поотстали, так как они догнали  нас
лишь через некоторое время. Мое лицо, закрытое дневной  маской,  не  могло
ему ничего сказать, но наверное он  теперь  достаточно  знал  меня,  чтобы
почувствовать мои мысли.
     Я спешилась и приложила ладони  к  камню.  В  колонне,  к  которой  я
прикоснулась, казалось, пульсировало древнее-предревнее,  давнее-предавнее
величие. Я ощущала холод и жар, обводя пальцами изображения птиц и  львов,
драконов и змей. У меня закружилась голова. Я закрыла глаза, и под  веками
колонны стояли целыми, на десять футов выше, с капителями в виде  фениксов
и пламени.
     - Что? - спросил меня Дарак.
     Я заговорила - и  не  знала,  что  говорю.  Казалось,  мне  никак  не
оторвать рук от высокого  камня.  Между  двух  столпов  вытянулась,  уходя
вдаль, мощеная  дорога,  прямая  как  стрела,  пятидесяти  футов  шириной.
Колонны стояли,  расставленные  широко,  но  были  такими  огромными,  что
казались стоящими рядом.
     Внезапно конь Дарака поскакал, взбрыкивая задними ногами, сверкая при
грозовом свете зубами, словарю  из  желтого  мрамора.  Он  сделал  круг  и
попытался понести. Через несколько ярдов Дарак укротил его, но  купеческий
конь, на котором ездила я, тоже бежал прямо  к  камням.  Я  услышала,  как
Дарак выругался, бросаясь вдогонку за ним.
     Небо сделалось индиговым, давясь  и  кривясь  от  ненависти;  воздух,
казалось, наполнило пение крыльев голубых орлов. Затем  туча  раскололась.
Вспыхнул  ослепительный  свет,  холодный  жар  -  кипящий  и  ужасный.   Я
почувствовала,  как  меня  бросило  навзничь,  переворачивая  в   воздухе,
охватывая пламенем.
     Дождь сыпал мне в лицо ледяными иглами, а  вдали  слышались  громовые
раскаты. Я почувствовала, как чьи-то руки очень осторожно  прикасаются  ко
всему моему телу. В глазах у меня прояснилось, и я увидела Дарака.
     - Ты ранена? - спросил он.  -  Я  не  нахожу  никаких  переломов  или
ожогов.
     Маггур полил водой мне запястья, но я  приняла  сидячее  положение  и
оттолкнула баклагу.
     Молния ударила по колоннам, но те пострадали не больше, чем я.
     Я ощущала головокружение, но больше ничего. И даже рассмеялась. Дарак
обхватил меня за  талию  и  посадил  на  лошадь,  теперь  успокоившуюся  и
дрожащую. Поглаживая ее для пущего успокоения по ушам и  шее,  я  все  еще
смеялась.
     Мы поехали под дождем  обратно  к  колоннам.  Проезжая  мимо  них,  я
увидела врезанную глубоко в плиты дороги надпись. Никто из них  не  поймет
ее, ибо она была не на их языке.

                    КАР ЛФОРН ЭЗ ЛФОРН КЛ ДЖАВХОВОР
                Этот путь есть Путь Верховного Владыки.

     Я сморгнула  с  глаз  капли  дождя  и  увидела,  что  надпись  теперь
настолько выветрилась, что я вообще не в состоянии ее прочесть.


     Дождь продолжался два дня, но, похоже, земле от него не было никакого
проку. Она его впитывала и теряла, или  превращала  в  грязь,  высыхавшую,
оставляя   черные   заплаты.   Дорога   же   осталась    неприкосновенной.
Великолепная,  она  бессчетные  века  сохранялась   сама   по   себе   для
пользовавшихся теперь ею купцов. Для меня она была населена призраками, их
голосами и волей.
     Вот тут-то и настало время снов.
     Прежде было время, когда моя жизнь была полусном, когда  я  лежала  в
храме или у воды в ущелье. Теперь, когда я  спала  с  Дараком,  моя  жизнь
стала явью, а сны - мелочью. И все же дорога сделала все иным.
     В первые два дня путешествия по дороге  меня  не  покидало  ощущение,
похожее на подавленность, какую ощущаешь  перед  грозой,  хотя  гроза  уже
отбушевала. На третий день мы разбили на ночь лагерь на обочине  дороги  у
мелкого пруда  с  впадающим  в  него  ручьем,  среди  чахлых  вытянувшихся
деревьев.
     В стране снов нет никаких особых законов. Я была мужчиной, и  это  не
казалось мне странным. Я говорю "мужчиной", но  мужчиной,  не  похожим  на
любых встреченных мной с тех пор, как я вышла из  горы.  Я  была  мужчиной
моей собственной расы, того особого и надменного  народа,  которого  я  не
помнила, и все же знала по самой себе.
     В том сне все выглядело совсем иным.
     Опускающиеся террасами огромные сады, темно-зеленый кипарис,  розовые
и  лимонные  деревья,  а  за  ними   огромный   особняк,   выстроенный   в
архитектурном стиле, который я прежде видела во сне, очень белый,  высокий
и парящий, с вершиной, устремившейся высоко в небо. А за стеной сад - Путь
Верховного Владыки, ведущий к городам Горного Кольца.
     Иду между душистых садовых аллей, и впереди большой овальный бассейн,
окруженный мраморными статуями и лестницей. В  бассейне  били  фонтаны,  и
неподалеку от них, среди мраморных глыб, высеченных в виде скал,  плескала
себе водой на тело  девушка.  Она  была  нагой,  цвета  магнолии  на  фоне
нефритово-зеленой воды, и волосы струились вокруг  нее.  Мужчина,  которым
была я, подошел к краю воды и заговорил с ней. И заговорил он  на  том  же
наречии, па котором была высечена надпись на дороге.
     - Ди лат самор?
     Я желала ее, а она боялась, и ее  страх  был  частью  моего  желания.
Теперь она съежилась, отступая от меня в зелень.  Она  была  меньше  меня:
ниже, меньше, ничто. Но очень красива. Я сознавала, что  ноги  у  нее  под
водой скованы и выбраться  она  не  сможет.  Ее  купальные  действия  тоже
совершались по моему приказу.
     - Слен эз Каллед - а Кар аслор тлн эз.
     Она поднесла руку к лицу и начала скулить. Я ступила на воду, которая
с легкостью удержала меня. Я прошла к  ней,  а  затем  дала  себе  немного
погрузиться. Она закричала, когда я стала ласкать ее, толкая ее скользящее
прохладное тело спиной на скользкий шелковистый мрамор там,  где  на  него
падала вода. Фонтаны наполнили ей рот.  Она  боролась.  Я  держала  ее  за
мокрые волосы, то суя, то вытаскивая из-под каскадов воды.  Начался  танец
любви и смерти, и обе страсти будут удовлетворены.


     Дарак растолкал меня и держал притихшую в темноте.
     - Что тебе снилось?
     Я вгляделась в его лицо во  мраке.  Но  мне  все  еще  чудился  запах
плещущей воды, ароматы сада и мокрое тело девушки; мужское желание все еще
распространялось у меня между бедер.
     - Мужчина, - сказала я. - Здесь, на этом месте. Не пей воды из пруда;
тело по меньшей мере одной женщины сгнило, став илом на дне его.
     Дарак снова тряхнул меня, более мягко.
     - Проснись, - призвал он.
     - Правда, - сказала я. - Она была  неполноценной,  низшей  расы.  Ему
доставляло наслаждение, тому, кто мог ходить по поверхности  воды,  топить
ее и овладевать ею, когда ее легкие наполнились водой.
     - Ты говорила во сне на другом языке.
     - Не я, - поправила я. - Это он говорил. Он сказал ей, что сделает  с
ней.
     Лицо Дарака, почти невидимое в темноте,  казалось  встревоженным.  Он
расправил мне волосы и гладил мое тело, дрожащее, словно тело  испуганного
животного. Но он не знал, то  ли  верить  мне,  то  ли  успокаивать  меня,
говоря, что это всего лишь кошмар и больше ничего. Надо будет не  говорить
ему в следующий раз - так как я знала, что следующий раз обязательно будет
- он был для  меня  сильнее  и  безопаснее,  когда  не  испытывал  никаких
сомнений в том, что  я  человек  и  дурочка,  женщина,  увидевшая  сон,  и
проснувшись  в  страхе,  обращалась  за  утешением  к  своему  мужчине.  Я
свернулась, прижавшись к нему, и уснула, и в ту ночь мне ничего больше  не
снилось.


     Но последовали другие ночи. При каждой ночевке на той дороге  был  по
крайней мере один сон. Дараку я ничего больше не рассказывала, а когда  он
пробуждал меня, как ему часто приходилось делать, от чего-то ужасного,  то
говорила ему, что не могу вспомнить.
     Но я многое узнала из этих горьких уроков.
     Сколько тысяч лет минуло с тех пор, как прожили свою жизнь в мире те,
кто породил меня? И насколько далеко простерли они свое зло и разложение и
свою беззаботную жестокость  по  отношению  к  тем,  кто  не  мог  с  ними
тягаться? В этой стране  -  да,  я  знала,  что  тут  они  были  королями,
Верховными Владыками и императрицами. Но и за морем  тоже?  И  за  другими
морями?  О,  теперь  они  стали  прахом.  За  исключением  меня.  Часто  я
пробуждалась от снов о том, что они делали  и  какими  были,  и  видела  в
темноте нож, показанный мне Карраказом, и, должно быть, дать злу  покинуть
мир - правильное решение. Мне казалось, что я не похожа на них и все же  я
знала, что похожа. Только моя среда и отсутствие у меня Силы не давали мне
стать точно такой же, как они, и  даже  в  таких  условиях  я  действовала
совсем неплохо. Я убивала не задумываясь, и погубила даже Гилта,  которого
сделала своим. Я ни на миг не задумывалась, хотя погиб он из-за меня.
     И они ведь были прекрасными, не так ли, эти мужчины  и  женщины  моей
расы?  Золотистые  и  алебастровые,  с  длинными  руками,  сверкающими  от
самоцветом, с глазами, словно зеленые звезды, хозяева всех стихий и магий,
какие есть и мире. Они проходили сквозь огонь и по водам; летали на черных
крыльях огромных птиц, кружа в красных небесах с  белым  серпом  луны  под
ними; они исчезали и  перемещались  словно  призраки.  Я  помню,  какой  я
когда-то была, скачущая верхом  на  огромном  льве  по  какой-то  пустыне,
улыбающаяся и прекрасная, как орхидеи, вышитые на моей юбке. Но  это  тоже
было злом.
     После семи дней таких снов я  сделалась  лихорадочно  возбужденной  и
странной. Мы ехали весь день напролет, но  при  каждой  остановке  мне  не
терпелось двигаться дальше. По ночам  я  бродила  взад-вперед  по  лагерю,
оттягивая момент  сна.  Но  сон  всегда  приходил  и  противиться  ему  не
удавалось. У меня также начались месячные, что достаточно естественно  для
всех созданий, наделенных маткой,  и  все  же  раньше  со  мной  этого  не
случалось, и процесс этот был болезненным и расстраивающим. Кроме того,  я
страшилась этой плодородной женственности.  Я  не  знала  никаких  методов
противозачатия, явно известных  моей  расе.  Я  не  хотела  зачать.  Любой
ребенок был бы тогда несчастьем, и  семя  Дарака  -  разбойничье  отродье,
возможно, навеки привязало бы меня к жизни, которая не  была  моей.  Я  не
знала, что делать, и просто волевым усилием принуждала  себя  к  бесплодию
всякий раз, когда думала об этом.
     К городу мы подъехали на девятый день.
     - Это Анкурум? - спросила я Дарака.
     Перед глазами у меня все плыло в  лихорадке  и  жарком  мареве  и  я,
казалось, видела на горизонте белые стены, башни и панораму многих  зданий
за ними.
     - Нет, - ответил он. - До Анкурума нам еще ехать не один день.
     - Это развалины, Имма, - разъяснил Маггур. - Всего лишь развалины.
     - Некоторые из степных племен называют их Ки-ул, -  сказал  Дарак.  -
Что значит Злой. Они держатся от него подальше, так же как  и  от  дороги,
иначе мы бы уже давно повстречали знакомых.  Подходящее  для  тебя  место,
богиня.
     У него всегда имелось в запасе немного яда, когда он бывал не  уверен
во мне, но я пропустила сказанное им мимо ушей.
     - Мы проедем через него? - спросила я.
     - Да. Дорога проходит через Ки-ул.
     - Тогда сделай привал там, Дарак.
     Он усмехнулся без всякого добродушия.
     - Время у нас есть, - промолвил он.


     Добрались мы до него, когда уже  вечерело.  Наверное,  мы  все  равно
остановились бы здесь, хотя некоторые из разбойников  роптали  и  ворчали.
Извлекая на свет свои амулеты,  они  целовали  их  и  трясли  ими,  но  не
подходили к Дараку с просьбами ехать дальше. Их вождь не страшился Ки-ула,
думали они, и  просто  посмеется  над  ними.  Хотя  на  самом  деле  Дарак
нервничал, и место  это  ему  совсем  не  нравилось.  Верно,  вокруг  него
поднимались какие то  миазмы,  явственные  даже  для  человека,  лишенного
воображения.
     Раскинувшийся по обе стороны мощеного пути,  он  вытянулся  на  много
миль к неясным розовато-лиловым силуэтам  того,  что,  должно  быть,  было
холмами или невысокими горами. Здания, или то, что от них  осталось,  были
очень белыми, выгоревшими на солнце, словно кости. Они походили на кости и
в других отношениях, в том, как они стояли, зияя прорехами: ребра и черепа
дворцов, сочленения колонн, накренившихся, упавших. И ничего  цветного  за
исключением попадавшихся изредка ползучих растений или сорняков с цветами,
с трудом пробивающихся среди  камней.  Бурая  земля  и  небо,  пропитанное
плотски-алым цветом, были всего лишь задником, чем-то  добавочным,  словно
город повис в пространстве задолго до того, как вокруг  него  образовались
земля и воздух.
     Я не знала, зачем мне нужно войти в него. Ведь  не  здешние  места  я
помнила из своего короткого детства столько столетий назад.
     Я сидела на своем нелегко завоеванном месте  в  шатре  Дарака,  в  то
время как он и его капитаны пили, сидя вокруг  своего  календаря.  Он  был
примитивным, но колоритным изделием из резного и разрисованного дерева.  У
каждого  времени  года,  месяца  и  дня  был  свой  символ.  Позднее  лето
обозначалось золотой лягушкой, и сейчас они обводили кружком день, который
был совой, так как именно на это  время  они  договорились  о  встрече  со
степными племенами для первой продажи оружия.
     - Безумство спускать такой отличный товар этим дикарям. Они же  будут
ковырять им в зубах или резать яблоки. - Говоривший сплюнул.  Значит,  они
кое-что смыслили  в  иерархии  человеческого  положения.  Но  я  почти  не
слушала. Время от времени мимо меня переходил кувшин с пивом, и  я  иногда
отпивала, только таким образом символизируя свое участие. В  обсуждение  я
не вступала.
     Когда шатер опустел, Дарак вытянулся на постели из ковров и посмотрел
на меня.
     - Ну? Когда ты отправишься бродить по Ки-улу?
     - Когда взойдет луна, - ответила я.
     - Разбуди меня, - попросил он, - сейчас я отосплюсь,  пока  хмель  от
пива не выветрится, и пойду с тобой.
     - Я должна идти одна.
     - Не будь дурой. В этом месте бегают на воле дикие звери, да  и  люди
тоже, возможно, такие же подлецы, как и мои. Я знаю, что ты умеешь драться
и ты не глупая слюнтяйка, но вспомни брод.
     - Я его помню, - сказала я. - Ладно, спи. Я тебя разбужу.
     Он уже стал сонлив от выпитого, так как принял он, как всегда в таких
случаях, много. Иначе он бы мне ни за что не поверил. Я  присела  рядом  с
ним и следила, как он погружается в сон. Он был