красивым  мужчиной,  даже
когда спал. А спал он как зверь, чутко, но  спокойно,  твердо  сжав  губы;
тело его иногда подергивалось, руки и ноги напоминали лапы зверя, видящего
сон. Я поцеловала его лицо и покинула шатер.  Наступили  озаренные  светом
звезд сумерки и тишина, если не считать тех мест, где разбойники еще  пили
и шумели у костров. И шумели они громче обычного, словно стремясь  нанести
поражение тягостному безмолвию этого места. Звуки  издавал  только  ветер,
тонкими и скребущие, когда свистел, проносясь сквозь зияющие дыры в пустых
помещениях.



                                    3

     Их я оставила позади очень скоро. Свет костров растаял  в  отдалении,
равно как и  начавшееся  хриплое  пение.  Теперь  слышался  только  ветер,
свистевший в камнях, шелестевший  в  пыли.  Темнеющий  ландшафт,  белизна,
выхваченная звездным светом. У меня оставался, возможно, еще  час,  прежде
чем взойдет луна.
     Идти по бесконечным улицам было легко. Лишь то тут то там  попадались
цилиндрические  секции   упавших   колона,   через   которые   приходилось
перелезать. Немногочисленные стайки мелких зверьков  в  страхе  бежали  от
меня, но в конечном счете в мертвом  городе,  кажется,  почти  не  обитало
живых существ. Повсюду вокруг стояли остовы дворцов. Это был город дворцов
и окружавших их садов,  бассейнов,  рощ,  статуй  и  приютов  наслаждений.
Никаких других зданий в этом улье напыщенного разврата быть  не  могло.  Я
взошла по потрескавшейся мраморной лестнице на высокий помост, где все еще
стояли две-три колонны - и ничего больше.  Оглянувшись  назад,  я  увидела
отблеск освещенного кострами лагеря, слабый и отдаленный - казалось, более
далекого, чем он был на самом деле,  как  будто  город  закрылся  от  него
полупрозрачным занавесом. Впереди  под  помостом  спускались  к  овальному
пространству большие террасы - какой-то огромный открытый театр. Я прыгала
к нему по более узким улицам, а потом через  громадный  сводчатый  дверной
проем, украшенный высеченными фигурами женщин и  животных.  Лестница  вела
вверх к террасам, а другая лестница вела вниз.  Ветер  донес  до  меня  со
стороны спуска слабый запах  того,  что  должно  было  давно  исчезнуть  -
мускусной темноты  и  страха.  Я  поднялась  наверх,  на  последний  ярус.
Мраморные сиденья, с проходами, каждое  со  своими  колоннами  и  резьбой.
Лестницы, спускавшиеся между ними вниз к  овальной  арене,  были  выложены
цветными  камнями  -  красными,  коричневыми,  зелеными  и   золотыми.   Я
остановилась. Смутно,  еле-еле,  я  услышала  вокруг  себя  их  голоса.  Я
повернулась, и они явились, но только как призраки. Много мужчин и  женщин
и их дети, друзья, любимые. Их одежда отличалась призрачной  пастельностью
оттенков алого, пурпурного и белого. С пологов свисали  золотые  кисточки,
развевались знамена на домах. Я посмотрела в сторону овальной площадки - и
цвета вокруг меня  отвердели,  став  ярче  и  ближе,  а  звуки  поднялись,
перекрывая свист ветра. Внизу распускался, как цветок, зеленый  огонь.  Он
сместился и распространился по арене и приобрел  очертания.  Лес  пламени,
сверкающий и переливающийся.  Из  него  вырастали  деревья  с  изумрудными
стволами и ветвями, распускающимися огненными звездами.  Из  земли  забили
фонтаны и заструился, пронизывая  все,  похожий  на  газовую  ткань  белый
туман. Это было прекрасно и невероятно. Среди зрителей прокатилась  легкая
рябь аплодисментов. Казалось, что я одна из них и ощущаю  прохладный  шелк
на своем теле, алмазы, мужские пальцы, ласкающие  мне  грудь,  пока  я  не
оттолкнула их, не желая, чтобы отвлекали мое внимание.
     Из тумана и пламени выросла девушка, белокожая,  с  длинными  черными
волосами, но нереальная - двухмерное создание, очерченное  темной  линией.
Она двигала  руками  и  головой,  танцуя,  и  вокруг  нее  обвилась  змея,
кремово-золотая камея с выскакивающим серебряным языком.  Змея  тоже  была
ненастоящей, так же  как  и  появившийся  за  ней  желто-золотой  мужчина.
Огненные деревья постепенно превратились в красные, туман -  в  пурпурный,
словно большая грозовая туча, фонтаны забили алыми как  кровь  струями  и,
казалось, увеличились. Фигуры на арене возрастали в размерах  и  менялись,
по мере того как сплетались друг с другом. Змея обвивалась и вырастала  из
женской головы; мужчина лениво двигался, променяв  собственную  голову  на
змеиную, а женщина ползла между ними, безголовая, с  растущим  у  нее  под
грудью лицом мужчины.
     Когда фигуры стали больше, видоизменения  сделались  тяжелым  запахом
опиата, в то время как сцена поднялась к нам, фигуры  на  ней  достигли  в
вышину десяти футов, а то и больше. Отовсюду донеслись восторженные крики.
Женщина с головой змеи сделала  мостик,  мужчина  с  фаллосом,  замененным
огромным мечущимся хвостом змеи, нагнулся над ней в нескольких  дюймах  от
моего  лица.  Рука  моего  любовника  снова  искала  меня,  и  я  его   не
отталкивала, а прижалась к нему потеснее...
     Незакрепленный камень откатился от моей ноги, загремел,  стукнулся  и
полетел на арену.
     Театр вмиг стал холодным, разрушенным и пустым.
     Ветер рвал мне волосы, и меня пронизывал сырой холод. Восходила луна.
Свет дочиста выжег из моих глаз то, на что я глядела.
     Но я была не одна. Я чувствовала это, и  оглянулась  вокруг.  У  меня
тогда наступило просветление, и я не особенно  страдала  от  лихорадочного
возбуждения или грез.  На  другой  улице  стояла  высокая  башня.  От  нее
осталась лишь одна стена и лестница, описывающая виток за  витком,  словно
искривленный позвоночник. После того как я увидала их, просветление,  надо
полагать, меня тут же покинуло. Что-то  влекло  меня  к  башне,  сильно  и
настойчиво.
     - Я ПОЛЕЧУ ТУДА, - подумала я. И почувствовала быструю рвущую боль  в
спине. Я говорю боль, но она была, как ни странно,  приятной.  Я  слышала,
как люди, потерявшие в каком-то сражении руки или ноги, клялись,  что  они
по прежнему ощущают их там -  зудящими,  чешущимися  от  желания  заняться
привычным делом. Именно  такое  ощущение  вызывали  и  крылья,  когда  они
выросли у меня из плеч и пустили свои корни в  мускулы  и  кости  на  моей
спине, словно конечности, потерянные  мной,  по  по-прежнему  бывшие  там,
зудящие и чешущиеся. Я шевельнула ими, это было удивительно.  Даже  лишнее
паре рук я бы меньше удивилась. В лихорадочном  сне  меня  позабавили  мои
первые попытки летать. Ни один птенец никогда не бывал столь неуклюжим. Но
в конечном итоге умение ко мне пришло, и я взлетела. И тогда я ощутила  их
силу. Каждый сильный взмах, казалось,  исходил  скорее  из  глубины  моего
живота, а не из  позвоночника.  Ноги  я  твердо  держала  вместе,  а  руки
скрестила под грудью, так, как делала в других моих снах. Лететь до  башни
было совсем недалеко.
     Там стоял каменный алтарь, и я знала его достаточно хорошо.  В  белой
чаше виделось мерцание и тень. Но я побоялась.
     - Со Карраказ Энорр, - прошептал "неголос" у меня в мозгу, и я знала,
на каком языке он говорил, теперь, когда  слышала,  как  на  нем  говорили
увиденные в снах призраки.
     - Я Карраказ.  Бездушный.  Ты  думаешь,  что  не  знаешь,  почему  ты
находишься здесь, но ты здесь, потому что здесь Карраказ,  а  мы  с  тобой
одно целое, ты и я. Я вырос с тех пор, как мы встретились  в  вулкане.  Ты
хорошо маня кормила. Я уничтожу тебя, но сперва мы  станем  единым  целым.
Позволь мне дать тебе Силу для властвования  над  этими  шлевакинами.  Они
всего лишь мелкие твари и намного  ниже  тебя.  Но  как  опасны  маленькие
ядовитые муравьи, которые едят  тебя  заживо!  Ты  не  найдешь  Нефрит,  и
поэтому я дам тебе немного Силы, Принцесса Пропащих, прежде чем твой Дарак
отвернется от твоего проклятого лица и тебя разорвут шакалы...
     Слово, которое употребил Карраказ  -  "шлевакины",  грязные  подонки,
грязь и экскременты неполноценных людей - точнее  не  назовешь,  настолько
они были ниже меня, того, чем я была и чем могла быть.  Но  прежде  чем  я
смогла протянуть руку и сказать  "Дай  ее  мне",  мною  овладела  какая-то
стихийная сила и встряхнула меня. Я вцепилась в камень башни  прежде,  чем
меня могло стряхнуть вниз и яростью закричала:
     - Оставь меня в покое!
     - Убей его, - сказал "неголос".
     Мои руки нашли огромный кусок отставшей черепицы, я  схватила  его  и
ткнула им в то, что, казались, меня мучило.
     В  правом  ухе  у  меня  раздался  треск,  могучий  как  гром.  Башня
рассыпалась, и я упала.
     Я  упала,  но  недалеко.  Открыв  глаза,  я  увидала,  что  лежу   на
красно-зеленых камнях лестницы театра.  Чья-то  рука  схватила  меня  выше
локтя и подняла на ноги. Она не могла  принадлежать  никому  иному,  кроме
Дарака.
     Лицо его, озаренное лунным светом, выглядело бледным и сердитым.
     - Ты проснулся и последовал за мной, - констатировала я.
     - И обнаружил тебя стоящей здесь,  словно  каменная  глыба  с  широко
раскрытыми глазами. Я тряс тебя, а ты не просыпалась. Если у  тебя  бывают
такие приступы, то ты дура, раз гуляешь на такой высоте.
     Значит, это Дарак уберег меня от зла в башне. И все же, возможно, я в
конце концов и не была в башне. Крылья-то уж безусловно исчезли.
     - А сейчас ты вернешься обратно, - проворчал Дарак. - Это  место  так
же безопасно, как Яма Смерти. Как раз сейчас свалился невесть откуда кусок
черепицы и чуть не вышиб мозги нам обоим.
     Я увидела, где он разбился на мелкие  кусочки.  Дарак  толкнул  меня,
спасая от него, и в доказательство у меня остались синяки.  Я  чувствовала
себя слабой, глупой и испуганной. И радовалась, что он увлек  меня  прочь,
через разрушенный город, обратно к лагерю.


     Костры  все  еще  горели,  но  большинство  разбойников  уже   спали.
Расхаживало несколько часовых.
     Дарак уложил меня на постель из ковров и стянул с меня сапоги.
     - Как мне представляется, у тебя по-прежнему женские  недомогания,  -
обратился он ко мне. Я кивнула.
     - Значит, я даже не получу награды.
     С очаровательным эгоизмом он положил голову мне на плечо.
     Но я не засыпала. Я лежала, одеревеневшая и холодная, дожидаясь утра,
дожидаясь отъезда, и все же радуясь, что  бодрствую,  так  как  страшилась
теперь снов, которые вызывал у меня этот город.
     Уже почти светало. На рассвете  воздух  пахнет  по-иному;  это  можно
определить с завязанными глазами. Земля подо  мной  слабо  задрожала,  как
кожа на барабане. Я подумала, что это почудилось, но дрожь нарастала.
     - Дарак! - прошипела я.
     Он проснулся и зарычал на меня. Но тут земля под нами так и поехала.
     Еще через секунду нас бросило в  разные  стороны  и  обратно  друг  к
другу. Оружие в шатре, стулья, жаровня накренились, и шесты тоже загуляли,
свалив на нас шкуру.  Высыпавшиеся  угли  покатились  по  коврам  -  и  те
загорелись. Через мгновение весь шатер охватило  пламя.  Теперь  выбраться
казалось невероятно трудным  делом.  Пламя  лизало  нам  пятки,  когда  мы
прорубили и пробили себе путь  наружу.  Земля  все  еще  смещалась  вкось.
Летели камни, вздымались и опускались куски мостовой.
     Успокоилось все так же внезапно, как и началось.
     Я встала. Поперек  дороги  рухнула  колонна,  раздавив  три  шатра  и
погасив костер. Шатры эти по какой-то причине пустовали.
     - В горах у нас тоже бывают землетрясения, - сказал Дарак, -  это  не
так уж страшно.
     К нам подбежали Маггур с Келом, а еще один разбойник выплескивал воду
на горящую шкуру.
     Я  уставилась  на  город  и  почувствовала,  как  во  мне   нарастают
сдерживаемые гнев и ненависть, на данный момент - бессильные.
     - Дарак, - обратилась я, - мы должны уехать сейчас же. Быстро.
     Он взглянул на меня и кивнул.
     - Как скажешь.
     Но он не особенно торопился, а разбойники как  всегда  следовали  его
примеру. Теряли зря время  даже  нервничавшие.  В  конце  концов,  они  же
провели здесь ночь и остались невредимы, еще одна  небольшая  задержка  не
могла играть роли.
     Наконец, караван тронулся, а солнце взошло, прожигая в  небе  круглую
белую дыру. Испуганные землетрясением лошади вели себя  беспокойно  и  все
еще нервничали. Разбойники ели на ходу,  швыряя  кости  назад  -  валяться
среди костей города.
     Потребовался целый час для того, чтобы проехать через него до  конца,
и все это время я ощущала отовсюду какую-то угрозу,  и  казалось,  что  мы
двигаемся слишком медленно. Свет над головой постепенно  сделался  желтым,
как гнилой персик. Лошади мотали головами и молча оскаливались.
     Внезапно угроза сделалась очень близкой. Я схватила Дарака за руку.
     - Скачи теперь скорей, а не то мы здесь погибнем!
     Он не подчинялся моим приказам, но этому подчинился. Он  теперь  знал
меня. Обернувшись, он издал  резкий  лай  шакала,  служивший  им  сигналом
опасности, а затем пришпорил своего и стегнул моего коня по боку.
     Лошади наши понеслись, и другие  понеслись  за  ними  тоже.  За  нами
катились со стуком и грохотом фургоны.
     И в этот миг город поднялся против нас.  Или,  наверно,  против  меня
одной.
     После это назвали "землетрясением", но его не  было  на  самом  деле.
Земля тряслась и громыхала, что правда то правда, но ничего не упало -  за
исключением последних фургонов, потому что мостовая вздыбилась и накренила
их. На некоторое время все затихло, а потом  на  нас  со  свистом  налетел
через город с обеих сторон ветер - я никогда не видела раньше, чтобы ветер
дул сразу в обе стороны. Из глубины города взвились камни, щебень и мелкие
осколки, а потом большие глыбы и гигантские куски черепицы, и все они были
подхвачены тем ветром и брошены в нас. Капители  колонн  взлетели  и  тоже
метнулись  в  нашу  сторону  вместе  с  огромными  кусками  крыш.   Лошади
пронзительно ржали,  становились  на  дыбы,  рвались  из  упряжи,  фургоны
подскакивали и переворачивались. Металлические сундуки с оружием падали  с
грохотом на дорогу, и ножи  с  кинжалами  сыпались  серебряным  дождем.  Я
пригнула голову к шее  коня.  Позади  меня  вскрикнул  Кел,  когда  камень
вонзился ему прямо в мозг и убил его. Желтый свет растекался мимо нас  как
вода, и я думала, что еще миг и погибну,  но  я  не  осознавала  смерть  -
только боль. Летящие куски саднили мне лицо и руки, как язвящие резцы.
     Но мы уже достигли окраины этого вместилища  костей,  Ки-ула,  Злого.
Страшный град внезапно остался позади. Продолжительный грохот прекратился.
Наши лошади стали как вкопанные, исходя потом. Я посмотрела назад.
     Путь усеивали куски разбитого камня. Два фургона  развалились;  трупы
людей и лошадей были раскиданы вокруг них.
     Дарак стер с лица кровь.
     - Глир, Эллак, возьмите  своих  людей  и  езжайте  обратно  со  мной.
Приведите своих лошадей.
     - Нет, - взмолилась я. - Нет, Дарак.
     Он не удостоил вниманием мои слова.
     Вместе с ним напуганные разбойники перерезали упряжь мертвых лошадей,
подняли один из фургонов и впрягли в оглобли новых лошадей. На козлы  сели
новые люди. Другой фургон полностью развалился, и  поэтому  все  добро  из
него перегрузили в другие фургоны, на запасных лошаденок и коней.  Наконец
не осталось ничего, кроме мертвых. Я разглядела  Кела,  лежащего  всего  в
нескольких ярдах позади меня, среди  последних  колонн.  Я  не  осмелилась
вернуться к нему. Маггур покинул меня, подошел к Келу  и  поднял  его.  Он
принес его к фургону и там его сожгли вместе с остальными.
     После этого Маггур сделался  очень  молчаливым,  а  Дарак,  когда  он
вернулся и вскочил на коня рядом со мной, выглядел мрачным и рассерженным.
Работа эта была долгой и  неприятной.  Солнце  взошло  высоко  над  желтым
облаком.
     - Вот жертва твоим собратьям-богам, богиня, - он  показал  в  сторону
черного дыма. - Еще одна жертва всесожжения. Наверное, они также  любят  и
возлияния, - и сплюнув, отъехал от меня.



                                    4

     До дня, который был совой, оставалось еще трое суток, и  я  помню  их
очень хорошо: кошка, одногорбый верблюд, обезьяна. В день  кошки  месячные
кровотечения у меня прекратились, как прошли и другие симптомы лихорадки и
слабости. В тот день Дарак уехал прочь с дороги с  немногими  людьми,  что
были впереди каравана. Исчез он прежде, чем я проснулась. Я не видела  его
в тот день, ни  днем  ни  ночью.  В  день  одногорбого  верблюда  караван,
возглавляемый теперь Эллаком, тоже съехал с дороги,  и  мы  направились  к
отдаленной розоватой лиловости, замеченной мной на  горизонте  с  момента,
как мы минули Ки-ул. Я испытывала облегчение  от  того,  что  мы  покинули
дорогу.  Сновидения  прекратились;  но  теперь  у  меня  появились  другие
кошмары, видения, которые я никак не могла толком вспомнить, когда в ужасе
пробуждалась от них.
     Вечером того дня вернулся Дарак. Ездил он зажечь  сигнальный  костер,
который созовет на встречу племенных вождей. Он провел ту ночь  со  своими
людьми за какой-то игрой в кости, а позже с одной из женщин. В ту  ночь  я
тоже  видала  сон  у  него  в  шатре,  и  поняла,  что  это  еще  один  из
снов-воспоминаний, но он был иным. Я была  в  нем  прекрасной,  мои  белые
волосы  оплетали  голову  и  спадали  на  плечи  пятью  большими   косами,
унизанными изумрудами. Я ясно помню это, а также то, что  ко  мне  привели
Дарака, и я велела содрать с него кожу, а когда пробудилась, то испугалась
и постаралась забыть увиденное.
     В день обезьяны я не пыталась ехать  вместе  с  ним.  Мы  с  Маггуром
отъехали одни в редколесье, где Маггур подстрелил оленя, после того как не
один час ползал за ним на брюхе. Я не люблю,  когда  убивают  животных,  и
меня тогда от этого затошнило. Но убитый олень был свежим мясом, пищей для
него и для них, и когда мы и сумерках вернулись обратно  к  каравану,  нас
приняли очень даже радостно.
     - Мы с Дараком теперь не спим друг с другом, - сказала я  Маггуру.  -
Найди мне шатер подальше от его палатки;  возможно,  он  захочет  привести
женщину.
     Маггур выглядел обеспокоенным, но нашел мне шатер, и именно в нем я и
спала в ту ночь обезьяны. Меня охватило какое-то оцепенение. Я  не  знала,
что буду делать, но это, казалось, значения не имело. Спала я крепко и  не
помнила своих снов, когда проснулась.


     В день совы медленно двигающийся  караван  дотащился  до  сигнального
костра. Впереди высились скалистые холмы,  а  здесь  стояла  одна  большая
скала, заброшенная словно остров в коричневое море песка. На вершине  этой
скалы тлел костер, вздымая столб густого красного дыма. А у подножья ждали
степные воины и их вожди. Я  полагала,  что  все  собравшиеся  здесь  были
друзами в союзе против иноплеменных врагов. Большинство из  них  гарцевало
обнаженными по пояс, демонстрируя свои крепкие поджарые смуглые  тела.  Их
руки и шеи украшали кольца  красно-голубых  татуировок,  а  на  груди  был
вытатуировал символ племени. Я различила шесть разных эмблем:  волк,  лев,
медведь,  выполненное  в  зеленом   цвете   дерево,   стрела   с   красным
наконечником; но самым странным был круглый диск, словно лупа  на  древней
картине, с пятиконечной звездой в  центре.  Они  носили  темную  одежду  и
крепкие кожаные сапоги, и никаких  драгоценных  камней  -  за  исключением
вделанных в металлические браслеты. Маггур  сказал,  что,  по  их  мнению,
драгоценные камни мешают в бою; враг может зацепить воина за  них  или  за
волосы - а их они стригли очень  коротко  или  же  связывали  в  пучок  на
затылке. Вожди мало чем отличались от своих воинов. Около каждого  из  них
находился знаменосец, опоясанный кушаком  из  алой,  золотой  или  голубой
ткани, а один или два носили  какое-нибудь  простое  кольцо  или  браслет,
бывшие знаком их маленького королевства. Вождь звездного племени носил  на
голове золотой обруч со вставленным  в  него  белым  прозрачным  камнем  -
вероятно, кварцем. Он, казалось, являлся самым главным  из  их,  и