рекрасные  приходят  воздать
дань".
     Мы достигли  храмового  холма,  и  выстроившиеся  вдоль  улицы  толпы
поредели и исчезли. Мраморные плиты, а затем громадное  здание:  когда  мы
приблизились к нему, портик над его сорока пологими ступеньками походил на
здоровенную разинутую пасть какого-то чудовища.
     Девы повернули в сторону. Арочный вход поменьше, тусклый свет,  шорох
одежд. Слева открылся коридор с нарисованными на стенах лотосами и лозами.
Я быстро свернула в него. Мимо  меня  прошли  женщины,  не  замечая  меня,
одурманенные растительным вином юга, своим песнопением и верой.
     Чем дальше я углублялась в коридор, тем  темнее  там  становилось,  и
вдруг передо мной  забрезжил  слабый  свет.  Я  подошла  поближе,  и  свет
превратился в светильник, который твердо  держала  полная  рука  в  черной
перчатке. Жрец  носил  черные  одежды  священнослужителя  со  стежками  из
серебра. Каким-то образом по размеру и конфигурации его серебряной маски я
сумела определить, что лицо у него толстое, хотя и небольшое для его тела,
с узким лбом - голова отнюдь не умного человека.
     Он поклонился.
     - Богиня.
     Гладкий  маслянистый  голос.  Верил  ли  он  в  то,  что  говорил?  Я
чувствовала, что нет, однако, он убедил  себя,  что  верил,  -  любопытный
парадокс, думать над которым у меня не было времени.
     - Отведи меня туда, - велела я.
     Он тут же повернулся и двинулся вперед по лабиринту темных  коридоров
под храмом Уастис.


     Статуя в храме - больше, чем гигант, она колосс. Голова  ее  касается
потолочных балок, ногти ее мизинцев  размером  с  человеческий  череп.  По
праздникам ее открывают, и она предстает во всей своей красоте, освещенная
свисающими с потолка на цепях  горящими  светильниками,  которые  обливают
спетом только ее, а не места внизу. До губ она  -  обнаженное  золото,  ее
лоно, бедра и ноги  покрыты  золотой  тканью  юбки,  удерживаемой  широким
золотым поясом, унизанным зелеными  камнями  нефрита.  На  шее  -  золотое
ожерелье с гроздьями из нефрита, опускающимися на грудь.  Каждый  из  этих
нефритов больше женского тела. Волосы статуи сделаны из сплетенной золотой
проволоки и серебряной шерсти, а голова - кошачья.
     В  маленькой  тускло  освещенной  комнате  две  жрицы  с   лицами   -
серебряными цветками душистым желтым кремом покрыли мне шею, плечи, руки и
грудь, живот и спину, ступни и кисти. Крем высох и затвердел на моем теле,
как новая  кожа  из  полированного  золота.  Бедра  мне  они  завернули  в
доходящую до голеней жесткую золотую юбку.  На  талии  застегнули  золотой
пояс, а на шее - золотое ожерелье, и нефриты холодно позванивали у меня на
груди. Они отвернулись, когда я сняла серебряную маску  и  надела  кошачью
мордочку, присланную Вазкором. Я гадала, кто  изготовил  эту  маску  и  не
пришлось ли и им тоже умереть как слишком много знавшим.  Жрицы  расчесали
мои  длинные  волосы  и  ничего  к  ним  не  добавили.  Белое   родственно
серебряному.
     А затем они, сами убравшие меня, упали ниц и застонали в явном страхе
перед моей божественностью.
     Вернулся жрец и провел меня по еще одному коридору к маленькой черной
каменной двери. Тайный замок привело в движение  одно  его  прикосновение.
Дверь со скрежетом открылась. Я нагнулась, проходя под низкой  перемычкой.
Дверь закрылась.
     Ступенька. Много, много ступенек.  Мои  босые  ноги  вызывали  слабое
шуршащее эхо. Помост и еще одна дверь. За ней - узкий  выступ  и  обрыв  в
сотни футов высотой до пола храма.
     Кто, подняв взгляд, увидел бы крошечное пятнышко  на  животе  богини,
как раз над узлом ее юбки? Крошечный овальный  шрам  у  нее  на  теле  был
дверью.
     Снаружи звук глухого рева и дыхание поклонения. Мне требовалось  лишь
дождаться единственного призыва, призыва верховного жреца:
     - Явись!
     Этот призыв раздавался на каждом празднике, он стал всего лишь частью
церемонии,  но  сегодня  на  ту  мольбу  ответят.  Внезапно  кожа  у  меня
заледенела, колени затряслись. Я представила  себе,  как  шагаю  с  узкого
уступа, теряя сознание, падая и вновь приходя в чувство как  раз  вовремя,
чтобы испытать удар о каменные плиты. В  животе  статуи  царила  кромешная
темнота. Дрожа, я прижалась к металлической стене, боясь в  любую  секунду
услышать призыв. Страшиться незачем. Я не выйду. Да, а потом  Вазкор  меня
накажет - какой-нибудь медленной смертью - постоянной  мукой,  бесконечной
пыткой. И все же я была сильнее его. Карраказ трусливо удрал  от  меня.  Я
немного  выпрямилась,  но  мне  очень  хотелось,  чтобы  он  явился  сюда,
распахнул дверь и унес меня на руках обратно  вниз  по  лестнице.  Быть  в
безопасности и быть его женщиной - женщиной  моего  любимого,  которого  я
никак не могла не любить, потому что любила  его  еще  до  нашей  встречи.
Ослабев  от  этой  тоски  и  от  сопровождающего  ее  гнева  на  себя,   я
прислонилась к двери. И раздался призыв.
     - Явись!
     Он звенел и гудел даже здесь, могучий голос в безмолвии  верующих  за
дверью.
     Инстинктивно, потому что так было задумано, не размышляя, я нажала на
металл - сперва налево, затем направо - и  древняя  пружина  откликнулась.
Дверь медленно поднялась, и передо  мной,  зияя,  открылся  храм,  черный,
сверкающий миллионом маленьких огней, похожих на глаза алчущих животных.
     Я вышла  на  уступ,  не  столь  уж  узкий,  каким  он  казался  среди
окружающего богиню пылания светильников. Один  огромный  порывистый  вздох
потрясения поднялся, словно морская волна. Я  не  видела  их  лиц,  только
знала, что все лица подняты. Дверь за мной снова опустилась; назад пути не
было. И все же сейчас все казалось мне нереальным.
     Через некоторое время до меня донесся голос главного жреца. Я его  не
разглядела, однако голос дрожал, и он явно не совсем владел им.
     - Кто это, что дерзает отвечать на нашу  молитву,  на  которую  может
ответить только богиня?
     - Я и есть богиня, - отозвалась я. Ясные слова упали в толпу,  словно
стеклянные   бусы   в   бассейн.   -   Я   Уастис   Перевоплотившаяся.   Я
Истинногрядущая, Восставшая, Та, кого вы ждали.
     Внизу храм, казалось, закачался, словно большой корабль в  море.  Мой
взгляд притягивала к себе маленькая белая крапинка, пламя в  чаше  алтаря.
Онемелой правой подошвой я искала в уступе бороздки и  наконец  нашла  их.
Пальцы моей ноги, слегка  надавив,  напрягли  сухожилия  стопы.  Раздалось
слабое  хриплое  гудение  древних  механизмов,  заржавевших   от   долгого
неприменения или применения не по назначению. Уступ лишь чуть дернулся.  И
начал двигаться, медленно опускаясь к полу.
     Крики и восклицания, несколько женщин визжали. Наверное, жрецы  знали
об этом устройстве, но отнюдь не народ Города.  А  может,  даже  жрецы  не
знали, только Вазкор  и  его  присные.  Ощущение  походило  на  левитацию,
настолько  плавно  шел  теперь  спуск.  Большие  светильники  позади  меня
померкли. Меня поглотила чернота храма.
     Ослепнув, я вглядывалась в собравшихся сквозь глазницы маски. Мне  не
удавалось разглядеть ни одного лица, только огоньки тонких восковых свечей
и темноту. Несмотря на присутствие  огромной  толпы,  я  чувствовала  себя
совершенно одинокой.
     А затем ко мне подошел человек. Постепенно стали различимы его черные
одежды, золотая маска льва с золотой гривой - главный жрец.  В  нескольких
футах от себя я остановила его.
     - Больше ни шагу, - приказала я.
     Он казался высоким, уверенным.  Жрец  заговорил,  и  я  услышала  его
разгневанный голос.
     - Мы должны знать, истинная ли святость перед нами.
     - Неужели богиня должна доказывать свою божественность?
     Он выпрямился во весь рост и сложил руки  на  груди  -  жест  наглого
вызова.
     Я посмотрела на него и узнала его - смертник. И почувствовала  жгучее
презрение, захлестнувшее мне глаза,  точно  слезы.  Я  направила  на  него
палец, и мое презрение пронзило его  позолоченным  концом  тонкого  белого
луча, который попал ему в грудь, и все  его  тело  на  секунду  вспыхнуло,
озарив храм. Он без звука упал навзничь. Пламя в его чаше, бывшее для меня
Карраказом, подпрыгнуло и съежилось.
     Храм застонал и забормотал. Я услышала, как они опускались на колени,
пресмыкаясь,  скребя  по  полу  тяжелыми  одеждами  и   звеня   по   камню
драгоценностями.
     Теперь  я  видела  лучше.   Различила   ряд   из   тридцати   жрецов,
распростершихся передо мной на лестнице, шепча молитвы, народ, князей и их
женщин, согнувшихся, словно они блевали. На возвышенных местах, на золотых
креслах я увидела Высших под  пурпурным  балдахином  Джавховора,  всех  до
одного в позах испуганной покорности.
     Неподалеку от конца огромного зала высилось одно лицо в  маске,  один
из присутствующих стоял прямо. Да, но и он тоже покорится, ибо не  посмеет
показать, что не испытывает ни малейшего страха перед богиней.  И  вот  он
опустился на колени, голова его наклонилась. Вазкор воздал мне свою пустую
дань.



                                    5

     Новая тюрьма. Храм, как и все другие места, оказался западней. Прошло
тридцать дней, и я мало помню  их;  они  могли  быть  одним  долгим  днем,
настолько каждый из них походил на остальные.
     Каждое утро я вставала рано, и являлись женщины омыть и  одеть  меня.
Они не всегда золотили мне кожу, только каждый  четвертый  день,  когда  я
должна была стоять в храме. Я носила  платье  из  плиссированного  черного
льна, с рукавами и талией в обтяжку, с множеством сложных складок на юбке.
Большие золотые ожерелья, золотые браслеты, пояса, кольца на пальцах рук и
ног оковывали мое тело, словно доспехи или цепи.  Только  золотая  кошачья
маска по-прежнему доставляла мне удовольствие, так как казалась  мне  моим
лицом больше, чем мое собственное.
     В своей базальтовой клетке я усаживалась в кресло с высокой  спинкой;
ко мне являлись мужчины и женщины и падали ниц. Одежда на них  была  очень
богатая, их драгоценности стучали  о  мрамор.  Доступ  к  богине  получали
только золотые и серебряные. Здесь я снова была в  деревенском  храме  или
среди разбойничьих шатров. Они молили меня о  выздоровлении,  о  любви,  о
власти,  как   светской,   так   и   духовной.   Недомогания   я   снимала
прикосновением, но духовной власти над сородичами  я  им  не  давала.  Это
право принадлежало мне, а не им. В ответ на мольбы о  почете  и  постах  я
отсылала их к Джавховору. В те дни, когда я стояла в храме, туда приходили
и склонялись передо мной тысячи. Женщины визжали и плакали.  И  все  же  я
была бессильна, я ждала в тени человека, про которого они забыли. В те дни
я действовала подобно бездумной машине и стала очень  похожей  на  машину.
Казалось, я почти не думала, не чувствовала.
     Толстый жрец Опарр, который привел меня к статуе,  был  моим  старшим
служителем, и,  как  я  полагала,  шпионом  Вазкора.  Он  впускал  ко  мне
визитеров и стоял позади моего кресла, пока  те  пресмыкались.  Он  теперь
стал моим главным  жрецом,  заменив  убитого  мной  священнослужителя,  но
оставался  присным  Вазкора.  Вазкор  поднял  Опарра  из  безвестности   и
ничтожества (уж это-то было очевидно), посадил его, как рядовой сорняк,  в
саду храма, и  поливал,  когда  мог,  помогая  его  росту.  Теперь  сорняк
сделался деревом-столпом для Вазкора. Я пока не знала, каких других  людей
он расставил на высоких постах, но догадывалась,  что  таких  было  много,
сплошь стремящихся к власти и всем приносимым ею благам,  очень  преданных
человеку, который им столько дал, и  слишком  глупых,  чтобы  увидеть  еще
большую выгоду в свержении своего благодетеля. Вазкор умен, и  все  же  со
мной он крупно рисковал.
     Город пребывал в волнении от моего пробуждения,  однако  я  этого  не
видела. Другие пять союзных Городов  Белой  пустыни  неистово  следили  за
собственными алтарями.
     Мои покои в храме были очень  тихими.  Окна  выходили  во  внутренние
дворы с  огромными  безлиственными  деревьями.  На  тридцатый  день  моего
явления и заточения выпал снег и превратил черные камни в белые. Это  была
первая увиденная мной зима - я не  помнила  холодного  времени  из  своего
сгинувшего детства. Этот снег похуже, чем в горах.  Он  шел  беззвучно,  и
теперь пустыня и в самом деле станет белой.


     Толстый Опарр доложил, стоя передо мной:
     - Джавховор просит  богиню  уделить  ему  немного  своего  священного
присутствия.
     - Где Вазкор? - сразу же спросила я.
     -  Вазкор,  военачальник,  естественно,  будет  сопровождать   своего
владыку Джавховора.
     - Когда?
     - Как только голубь Джавховора вернется во дворец.
     Вазкора я все это время не видела. И не знала, чего он желал от меня,
что сделать или  сказать  его  повелителю,  этому  человеку,  которого  он
собирался заменить. Я отдала Опарру одно из своих золотых колец, чтобы  он
надел его на  лапку  почтового  голубя,  приняв  в  обмен  золотое  кольцо
Джавховора с ониксом и вырезанным гребешком феникса.
     Ждать  пришлось  недолго.  Полагаю,  они  пришли,  пробираясь   через
сугробы, но путь-то им расчистили. Не знаю, чего я ожидала, скорее  всего,
что увижу нового Распара из Анкурума, а может даже еще одного Герета.
     Джавховор вошел в сопровождении всего трех человек, и  одним  из  них
был Вазкор. Джавховор оказался высоким, прямым и стройным.  Золотую  маску
феникса он сразу же снял, надо полагать, из уважения ко мне.  Лицо  его  с
тонкими, возможно, чересчур изящными чертами было необыкновенно прекрасным
и все же ни в коем случае не женственным, и он был очень молод, не  старше
шестнадцати лет.
     Несмотря на свою молодость, он производил впечатление своей осанкой и
двигался спокойно и элегантно. Он отвесил мне глубокий поклон, но  не  пал
ниц, как  падали  другие.  Глаза  его  на  фоне  бледной  прозрачной  кожи
выглядели  иссиня-черными,  а   длинные   волосы   отливали   при   сиянии
светильников золотом, как маска.
     - Я твой слуга, богиня, - степенно проговорил он, и я почувствовала в
нем искорку вежливого вызова  по  отношению  к  той,  что  столь  внезапно
явилась ниоткуда.
     - Чего желает владыка от Уастис?  -  спросила  я.  Это  была  обычная
манера спрашивать тех, кто являлся ко мне.
     - Засвидетельствовать свое почтение. Побыть с богиней наедине. Задать
ей несколько вопросов, если она разрешит. Мне  очень  любопытно;  надеюсь,
богиня не прогневается.
     - Любопытство, - заметила я, - как правило, не вызывает гнева богов.
     Он улыбнулся, вежливый и спокойный. И полуобернувшись,  сказал  своим
трем спутникам:
     - Можете идти.
     - Владыка, - возразил высокий человек  в  волчьей  маске,  -  вам  не
подобает быть без охраны.
     - Вазкор, Вазкор, я не боюсь. Богиня оградит меня от всякой беды.
     Они покинули его, и Вазкор тоже, а затем и Опарр,  через  особый  ход
унесший свою гладкую маслянистость. Мы остались одни, Джавховор Эзланна  и
я.
     У одной из стен стояла единственная скамья. Он перенес ее  поближе  и
уселся. Его стройность ввела мещан в заблуждение, я не сочла его  особенно
сильным,  но  скамья-то  была  мраморной,  большой  и   неподатливой.   Он
непринужденно сидел, глядя мне в лицо, закрытое маской, чуть снизу  вверх,
поскольку скамья была ниже моего кресла.
     - Могу я спросить, что хочу?
     - Спросить можешь, - отозвалась я.
     - А ответы  -  на  усмотрение  богини?  Отлично  понимаю.  Откуда  ты
произошла, богиня?
     Мне было трудно  ориентироваться,  Вазкор  не  прислал  мне  никакого
предупреждения. Я не ожидала столкновения с таким вежливым прощупыванием.
     - От Древней расы, - ответила я.
     - Но Древняя  раса  исчезла,  богиня.  Говорят,  ты  спала,  а  потом
проснулась.
     - Да, - подтвердила я, - под далекой горой.
     - И явилась в Эзланн. Почему?
     - Эзланн - мой город. Он поклонялся мне задолго до моего пробуждения.
     - Как же богиня явилась в Эзланн?
     - Я явилась сюда, - сказала я. - И этого довольно.
     - А как же богиня вошла в храм, узнала о потайной двери  и  секретном
механизме?
     - Я вошла, - сказала я, - и узнала. И этого довольно.
     - Уже ходит легенда, - сказал он, -  что  Уастис  в  облике  золотого
феникса пролетела сквозь  каменную  стену  своего  храма,  сожгла  себя  в
пламени сторожевого огня на алтаре и восстала вновь. Говорят, что она жила
среди многих народов и была их божеством, что она  умерла  и  вернулась  к
жизни, что вид ее  лица  столь  ужасен,  что  превратит  в  камень  любого
увидевшего его человека, что тело ее заполнено змеей, а  мозг  высечен  из
нефрита.
     - Некоторые вещи сокрыты, - сказала я.
     - Однажды, - тихо произнес он, не глядя на меня,  -  кто-то  подослал
убийцу к моему военачальнику, Вазкору. У него есть враги, богиня, и  такие
вещи случаются. Я слышал о том, что случилось, - охрана Вазкора вбежала  и
обнаружила, что убийца несколько раз пронзил  ему  ножом  грудь  и  горло,
однако мертвым был не он, а убийца. Вазкор  сломал  ему  шею  в  то  самое
время, как тот убивал его. Охранники  полагали,  что  Вазкор  погибнет  от
таких ран, но он не погиб. Это ты и сама видела. А я знаю про  это,  -  он
посмотрел на меня и улыбнулся, - потому что мне  тоже  приходится  держать
шпионов, богиня.
     Я не знала, что делать. И ничего не  сказала.  Миг  спустя  Джавховор
поднялся.
     - Сила, - проговорил он. - Я знаю, что ты можешь испепелить  меня  на
месте, как того жреца. Но ты не гневливая богиня. Есть и  еще  одна  часть
легенды. Ты слышала ее?
     Единственное мое оружие заключалось в молчании, и поэтому я ждала.
     - Легенда утверждает, что богиня возьмет в мужья  Верховного  владыку
своего Города. Притча о единении религии и государства. Народ Эзланна  уже
призывает к этому.
     Да, он был очень опасен, наверное, еще опасней, чем Вазкор,  ибо  его
оружием была честность. Я гадала, чего б захотел от меня  Вазкор  в  такой
ситуации. И чего захотела бы я.
     - Ты, - сказала я, - смертный.
     - Конечно, - согласился он, - очень даже  смертный.  Убийце,  который
всадит нож в сердце мне, будет незачем больше страшиться меня.
     - Не знаю, что тебе сказать, - проговорила  я.  -  Мне  нужно  время,
чтобы найти ответ.
     Он поклонился и снова улыбнулся, но без всякой теплоты.
     - В твоем храме каждодневно молятся о нашем союзе. Такова  страсть  к
точному соответствию.
     Он надел маску феникса и повернулся к дверям. Когда  он  приблизился,
те мигом распахнулись стоявшими снаружи слугами, которые наверняка слушали
всю беседу, если смогли столь идеально предугадать его выход.
     Вскоре вернулся Опарр.
     - Ты слышал, о чем говорилось? - спросила я его.
     - Я? Но, богиня, ведь я же не присутствовал.
     - Естественно, - обронила  я,  -  в  этом  помещении  есть  несколько
"глазков".
     Он молчал, и его руки в перчатках  беспокойно  дергались  в  складках
балахона.
     - Слушай, Опарр, - сказала я. - Ты слуга Вазкора, но я  тоже  предана
ему - уж это-то ты видел. Мы должны действовать совместно, мы трое,  иначе
замыслы твоего господина ни к чему не приведут. Беседа, которую  я  только
что имела, могла бы пройти лучше, если бы ты заранее  предупредил  меня  о
том, что скажет Джавховор. А теперь извести Вазкора и спроси  его,  что  я
должна ответить и что я должна делать.
     Какой-то  миг  Опарр  стоял  молча,   а   затем   низко   поклонился,
пробормотал: "Богиня", и вышел.
     Во мне теплилась надежда, что  Вазкор  придет  самолично,  но  он  не
пришел. Это ведь, в конце концов, было бы глупо.  Вместо  него  ко  мне  в
полночь прокрался Опарр, как раз когда женщины готовили мне постель.
     - Ну? - спросила я его.
     - Да, богиня, - сказал он.
     - Да? Что ты имеешь в виду?
     - На все, о чем просили, ответ должен быть "ДА".
     Я так и догадалась, но это разъярило меня. Как всегда, меня  покупали
и продавали. Использовав всю си