чем прежде. Джек угрюмо усмехнулся:  да,  не
создан он для приключений. Любой  уважающий  себя  герой  знал  бы,  что
приближается дождь, и загодя построил бы шалаш, а лишние припасы  сложил
в яму и присыпал землей. А у него башмаки хлюпают на каждом шагу, волосы
прилипли к черепу, а на плечи давит мешок, где воды больше, чем поклажи.
   Он взглянул сквозь ветви на небо -  сплошь  серое,  и  не  разберешь,
откуда идет свет. "Держи на восток, а потом на северо-восток, - говорила
тетушка Вадвелл. - Иди вверх  по  ручью".  Ручей  он  нашел  в  зарослях
орешника и боярышника -  но  тот  из  журчащей  струйки  преобразился  в
ревущий поток, и идти вдоль него можно было только вниз.
   Джек не готов был еще покинуть Халькус  и  ближний  городок.  У  него
имелись счеты  с  людьми,  живущими  в  некоем  доме,  который,  по  его
прикидке, стоял в нескольких лигах к западу.
   Несколько часов спустя Джек пришел к форту. Где-то здесь  должен  был
выходить на поверхность подземный ход, пока его  не  завалили  землей  и
камнями. Здесь Тарисса, по ее словам, собиралась его ждать. Здесь он пал
жертвой измены.
   Джек, наученный опытом, не стал углубляться в эти мысли. Слишком  это
опасно, особенно здесь, где торчат в отдалении почернелые  стены  форта.
Не время и не место устраивать вторую катастрофу.  И  Джек  загнал  свою
обиду вглубь, подальше от света  -  ведь  даже  воспоминание  об  изгибе
Тариссиной щеки или о блеске ее каштановых волос  могло  зажечь  роковую
искру.
   Здесь постоянно проходил дозор. Ровас говорил об этом, и  собственные
наблюдения Джека это подтвердили. В грязи отпечатались следы ног,  и  по
обеим сторонам тропы  виднелись  плевки  жевательного  табака  -  значит
солдаты прошли здесь не так  давно.  После  пожара  минуло  меньше  двух
суток, и они должны быть настороже. Джек нырнул в кусты.  Колючие  ветки
рвали штаны и  цеплялись  за  мешок.  Грудь  опять  разболелась:  долгий
переход и тяжелая ноша взяли свое. Глоточек водки мог  бы  помочь.  Если
Джек помнил правильно, в мешке имелась оловянная фляжка, которую тетушка
Вадвелл наверняка наполнила живительной бледно-золотистой влагой.
   Спрятавшись как можно лучше, он стал рыться в своих пожитках.
   Как только он  плюхнулся  задом  в  грязь,  послышались  шаги.  Ветки
трещали под чьими-то ногами. Из-за мелкого дождя видимость была  плохая.
Приглушенные голоса едва доносились сквозь туман.
   Джек сделал глубокий вдох и пригнулся еще ниже. "Ошибка четвертая", -
сказал он себе, осторожно роясь в мешке: надо было заткнуть один нож  за
пояс. Теперь пришлось нашаривать нож в мешке.  Наконец  под  свининой  и
фляжкой, в кашице  размокших  сухарей,  рука  наткнулась  на  деревянную
рукоятку. Джек вытягивал нож потихоньку,  чтобы  не  потревожить  прочие
припасы.
   Голоса стали слышнее - разговор  был  самый  обычный:  жаловались  на
дождь и на офицера. Джек не осмеливался выглянуть  наружу.  Он  почистил
нож об ветку, сняв с лезвия налипшие сухари. Рукоять можно было оставить
как есть.
   Когда голоса утихли,  он  сразу  понял,  что  его  следы  обнаружены.
Солдаты действовали тихо,  не  поднимая  тревоги,  -  иначе  он  мог  бы
убежать. Предвидя, что они вот-вот доберутся до  него,  Джек  присел  на
корточки и приготовился к прыжку.
   Кусты справа зашуршали, и послышался громкий шепот. Сталь  свистнула,
выходя из кожаных ножен. Джек напружинился. - Кто там, выходи, - сказали
ближе, чем он ожидал.
   Джек выскочил из кустов и оказался перед  двумя  солдатами  с  мечами
наголо. В первый миг они испугались, но тут же бросились на него. Первый
атаковал спереди, второй зашел сбоку.
   Джек вскинул нож - скорее защищаясь, чем нападая. В ушах звучал голос
Роваса: "Никогда не паникуй. Помни, что твой противник боится не  меньше
тебя". Жаль, что он ничего не говорил о двух противниках.  Или  говорил?
Похоже, путь тут один - разделяй и бей.
   Ступив вперед, Джек задел ногой о мешок - и, не успев толком обдумать
свое намерение, пнул его изо всей  силы.  Мешок,  пролетев  по  воздуху,
врезался в грудь первому солдату. Джек в тот же миг обернулся  лицом  ко
второму. Нафабренные усы солдата были покрыты мелкими капельками дождя.
   Ровас повторял: "Делай все, чтобы отвлечь противника: пляши,  смейся,
ори - все что угодно". Раздался сотрясающий землю вопль, и Джек не сразу
понял, что издал его сам.
   Он кинулся на солдата и повалил его наземь. Тот и мигнуть  не  успел,
как нож Джека вонзился ему в правую руку. Кровь, ударив из раны, хлынула
в грязь. Солдат взмахнул мечом и попытался двинуть Джека коленом в  пах.
Джек вскочил и тут же снова  рухнул  на  противника,  со  всего  размаху
всадив нож ему в сердце.
   В тот же миг Джек  оказался  на  ногах.  Содержимое  его  мешка  было
раскидано по кустам. Солдат кружил вокруг Джека, держась на  расстоянии.
"Прояви слабость, чтобы вынудить осторожного противника напасть".  Кровь
убитого солдата залила Джеку бок. Он пошатнулся, притворяясь, что ранен,
выпрямился и сделал неверный шаг вперед. У солдата заблестели глаза.
   Преодолевая боль в груди, Джек следил за движениями солдата. Тот явно
собирался напасть слева. Джек приготовился. Меч солдата  метил  прямо  в
кровавое пятно.  Джек,  крутанувшись,  ударил  левым  кулаком  по  руке,
сжимавшей рукоять. Он сам не понимал, как это у  него  вышло,  -  точный
расчет времени и места сыграл свою роль.  Он  ударил  по  руке  с  такой
силой, что солдат выпустил меч.
   "Никогда не останавливайся, чтобы полюбоваться делом своих рук, каким
бы блестящим ни был твой ход". Джек бросился вперед. Часовой  пригнулся,
нашаривая в грязи меч. Джек, на миг потеряв равновесие,  увидел  летящую
на него полоску света. Солдат метнул свой клинок. Джек взвился в  воздух
и отскочил в сторону. Металл оцарапал его голень,  и  в  груди  рвануло,
когда он упал плечом в грязь.
   Солдат мигом оказался над ним. Лишившись меча, он занес  над  головой
большой мокрый камень. "Если враг свалит тебя наземь, бей  по  коленям".
Джек выбросил ногу, но попал не в колено, а в голень. Солдат  откачнулся
назад, силясь устоять на ногах. Джек встал, выставив нож перед собой,  -
тут он поскользнулся, его швырнуло на солдата, и нож оказался  на  одном
уровне с пахом противника.
   Джек сморщился, когда нож вошел в тело,  -  он  собирался  ударить  в
грудь. Солдат завопил как безумный. Кровь промочила  ему  штаны.  Камень
выпал из его руки, никому не причинив вреда. На  этот  раз  Джек  хорошо
прицелился и направил нож прямо в сердце - славный, чистый  удар.  Когда
он выдернул нож, солдат повалился.
   С разрывающейся от боли грудью, дрожа  с  головы  до  ног,  на  грани
паники, Джек пустился бежать. Надо было убраться отсюда.  Он  убил  двух
человек - его крики звучали у него в ушах, их кровь обагрила его одежду.
Ровас потрудился на славу.
   Даже не подобрав свои припасы, Джек бежал с места боя. Он  мчался  по
грязи и колючим кустам, перескакивая через стволы и ветки, пока боль  не
одолела его вконец. Липкое тепло под камзолом сказало ему, что  рана  от
стрелы открылась. Сунув нож  за  веревку,  служившую  ему  поясом,  Джек
крепко нажал рукой на рану и сосчитал десять раз по сто. Кровь  унялась,
и камзол прилип к телу. Морщась, Джек оставил все как есть.
   Он шел теперь медленно, на каждом шагу напрягая мускулы и  волю.  Сам
того не сознавая, он подошел ближе к форту и сквозь  поредевшие  деревья
увидел его серые каменные стены.  Впереди  виднелась  дорога  и  главные
ворота. Крыши над караульной не стало, и верхние ряды кладки рухнули  со
стен. На земле валялись  кучи  покрытого  копотью  камня.  Что-то  яркое
привлекло взгляд Джека. Сначала он подумал, что это  флаг,  но,  подойдя
ближе, разглядел очертания  свежеотесанной  виселицы.  На  ней  болтался
человек в красном. Веревка медленно повернулась на ветру, и Джек даже на
расстоянии узнал своего недолгого  соседа  по  камере,  болтуна  Бринжа.
Доврался до виселицы, голубчик.
   Джек не питал к нему особой жалости.
   Налетел резкий порыв ветра, пробрав Джека до костей. Отвернувшись  от
форта, Джек увидел вдали  два  холма.  Освещенные  солнцем,  пробившимся
сквозь дыру в тучах, они показались ему странно знакомыми.  Он  стоял  и
смотрел на них, пока не понял, что несколько месяцев смотрел  на  них  с
той стороны. Дом Роваса стоял в долине за холмами.
   Убедившись, что дорога  пуста,  Джек  перебежал  через  нее  и  снова
укрылся в лесу.
   Он шел несколько часов. Дождь  перестал,  похолодало,  и  лес  совсем
поредел. Джек почти не замечал всего этого. Вперив взор  в  точку  между
двумя холмами, он сосредоточился на одном: дойти.

***

   Тавалиск  внимательно  разглядывал  артишоки.  По  виду  сразу  можно
сказать, насколько поспела  их  желтая  мякоть.  Широкое  плоское  донце
должно лениво покоиться на блюде - плод как бы готов  отдаться,  подобно
стареющей  шлюхе.  А  колючие  листья  на  макушке  должны  походить  на
богомолок в исповедальне:  им  так  не  терпится  расстаться  со  своими
грехами, что те так и трепещут, спелые, у них на губах.
   Архиепископ занес над блюдом руку, выбирая. Все артишоки казались так
хороши, что он уже собирался прибегнуть к считалке, но тут вошел Гамил.
   - Как, без стука? - тонким сердитым голосом вскричал Тавалиск.
   - Тут такие новости, ваше преосвященство... - выдохнул секретарь.
   -  Нет  таких  новостей,  Гамил,   которые   оправдывали   бы   столь
бесцеремонное вторжение ко мне. Нет их в природе. А теперь помолчи, пока
я не прикажу тебе говорить.
   Архиепископ взял ближайший плод и раздраженно оборвал листья.  Он  не
собирался жевать их, как какой-нибудь бедняк, - его интересовала  только
сердцевина.  Вместо  этого  он  швырнул   ими   в   Гамила,   убедившись
предварительно, что они хорошо помаслены, - теплое оливковое масло почти
невозможно отмыть от шелка.
   Показалась середка, желтая, как моча,  и  блестящая,  как  топаз.  Он
положил немного в рот. Овощ, нежнее которого нет, так и таял на языке.
   - Ладно, говори, Гамил. Молчание тебе не к лицу. Ты точно  марльсская
колбаса - плохо начинен и  мяса  в  тебе  мало.  -  По  правде  сказать,
Тавалиску  не  терпелось  услышать  новости,  но  он  не  хотел  в  этом
сознаваться.
   - Наше ополчение перехватило гонца, следующего в Вальдис,  -  он  вез
письмо к самому Тирену.
   - От кого? От герцога Бренского? От Баралиса?
   - Оно не подписано, и печати на  нем  нет,  ваше  преосвященство,  но
гонец говорит как житель Королевств, и его ливрея расшита золотом.
   - Давай сюда письмо. - Тавалиск в волнении вытер руки  о  собственное
платье.
   Гамил достал из мешка у себя на  боку  пергаментный  свиток  и  подал
архиепископу. Тот несколько минут изучал его, потом положил на стол.
   - Известно тебе, что письмо от Кайлока?
   - Я догадываюсь, ваше преосвященство.
   - Насколько я понял, он стакнулся с Вальдисом. Тирен шлет  рыцарей  в
Халькус сражаться  на  его  стороне,  а  взамен  Кайлок  обещает  ордену
исключительные права  в  северо-восточной  торговле  и  долю  в  военной
добыче.
   - Я тоже думаю, что договор уже  заключен,  ваше  преосвященство.  Не
далее как утром я получил донесение из Камле - восемь  десятков  рыцарей
проследовали через город, направляясь на север.
   - И наше ополчение пропустило их?
   - Нам не оставалось ничего другого, ваше  преосвященство.  Наши  силы
рассеяны, а рыцарей было слишком много.
   - Гм-м. - Тавалиск обрывал новый артишок. - Вооружены по-военному?
   - Боевые кони, доспехи, полный набор оружия.
   - Стало быть, едут воевать?
   - По всей видимости, ваше  преосвященство.  Тавалиск,  добравшись  до
середки, расквасил ее кулаком.
   - Да, новый король  непредсказуем.  Сперва  вторжение,  потом  тайный
сговор с Тиреном. Молодой Кайлок - настоящая темная лошадка.
   - И что же ваше преосвященство думает предпринять?
   - Обнародовать это письмо вряд ли стоит. -  Тавалиск  отер  мякоть  с
руки. - Оно не подписано, и Кайлок просто отречется от него. - Он  налил
себе вина. - Однако занятно будет передать его в руки герцога Бренского.
Бьюсь об заклад, он и слыхом не слыхивал об  этом  союзе,  и,  когда  он
узнает о нем... всякое может случиться.
   - Письмо поставит его в щекотливое положение, ваше преосвященство. Он
открыто поддерживает орден, и все подумают, будто это он попросил Тирена
помочь Кайлоку.
   -  Ты  совершенно  прав,  Гамил.  Когда  эта  новость  станет   общим
достоянием, всем покажется, что это  герцог  тайно  стремится  поставить
Халькус на  колени.  -  Тавалиск  выпил  вина,  приходя  все  в  большее
возбуждение. - Аннису и Высокому Граду такое придется явно не по  вкусу.
Они усмотрят в этом доказательство, что герцог намерен создать на Севере
большую империю,  куда  войдут  Брен,  Королевства  и  Халькус,  а  там,
глядишь, и упомянутые два города окажутся в ней.
   - Аннис и Высокий Град уже не скрывают, что готовятся к  войне,  ваше
преосвященство. По их  улицам  открыто  маршируют  солдаты.  На  прошлой
неделе мы перехватили груз, шедший в Высокий Град: восемь крытых повозок
со смолой, серой и негашеной известью.
   -  Начинка  для  осадных  снарядов,  -  улыбнулся  Тавалиск.  -   Как
интересно! Надеюсь, мы пропустили этот груз?
   - После взятия крупной пошлины, ваше преосвященство.
   - Пошлины? - Архиепископ поднес бокал к губам и  обнаружил,  что  тот
пуст. Неужто он столько выпил?
   - За одну повозку взяли,  как  за  три.  Это  справедливо.  Купец  не
возражал. Он сказал, что следом идут еще караваны.
   - Вот как? Видно, Высокий Град всерьез готовится к войне. -  Тавалиск
провел пальцем по краю бокала. - И понятно, раз он зажат между Халькусом
и Бреном.
   - Будь письмо подписано, ваше преосвященство, его было бы достаточно,
чтобы начать большую войну.
   - Она и так начнется, Гамил. С помощью Тирена. Вот Кайлок подходит  к
столице. Рыцари сидят в Хелче уже пять лет, будто бы ведя  переговоры  о
мире. За такой срок они должны  изучить  оборону  замка  как  свои  пять
пальцев. А Тирен наверняка поставляет Кайлоку  не  только  людей,  но  и
сведения. - Бокал выскользнул из руки Тавалиска и со звоном  разбился  о
плиты пола.
   Гамил  без  дальнейших  указаний  опустился  на  колени  и   принялся
подбирать осколки около ног архиепископа. Вид  сгорбленного  Гамила  был
слишком большим искушением, и Тавалиск поставил ногу на спину секретарю.
   - Если рассудить, молодой Кайлок поступил весьма разумно, когда лег в
постель с Тиреном. А вот со стороны  Тирена  это  не  так  уж  умно.  Он
впутался в войну, которую никак  не  назовешь  благородной:  в  Халькусе
убивают женщин и детей, разрушают до основания города. Рыцари  не  могут
не задуматься над правотой своего главы.
   - Но они присягнули Тирену на верность, ваше преосвященство, - сказал
Гамил,  вынужденный  стоять  на  четвереньках,  как  собака,  под  пятой
архиепископа. - Послушание  -  один  из  столпов,  на  которых  держится
Вальдис.
   - Если бы я нуждался в уроках, Гамил, то пригласил бы ученого,  а  не
слугу. - Тавалиск вдавил каблук в спину Гамила. - Тирен превратил  своих
рыцарей в наемников - сперва он  продавал  их  услуги  Брену,  а  теперь
Королевствам. Столпы столпами, но в Вальдисе должны быть  люди,  которым
не нравится такое положение вещей, и недолгое время спустя  они  выразят
свое недовольство открыто. Никто  не  поднимает  больше  шуму,  чем  эти
моралисты.
   - Возможно, Кайлок обещал им новообращенных, ваше преосвященство.
   Тавалиск снял ногу со спины секретаря - Гамил в  кои-то  веки  сказал
нечто умное.
   - Ты хочешь сказать: "Сражайтесь за нас, и мы  в  случае  победы  все
примкнем к вальдисской секте"?
   Гамил кивнул и встал.
   - Секта, быть может, слишком сильное слово,  ваше  преосвященство,  -
ведь вера Вальдиса во многом сходна с нашей, просто они строже соблюдают
ее заветы.
   - Я вижу, Гамил, ты решил поучить меня заодно и  теологии.  По-моему,
ты ошибся призванием.
   - Должен признаться, ваше преосвященство, науки  всегда  интересовали
меня.
   - Я имел в виду не науки, Гамил, а должность  городского  глашатая  -
это он всегда  выкрикивает  то,  что  и  так  всем  известно,  -  сладко
улыбнулся Тавалиск. - Однако тебе пора. Ступай  и  постарайся  выяснить,
если ли правда в том, что Тирен метит  в  религиозные  вожди  Севера.  А
письмо перешли с самым быстрым гонцом герцогу Бренскому.  Впрочем,  нет,
не с гонцом - с птицей. Здесь быстрота решает все.
   - Но голубь не поднимет его, ваше преосвященство.
   Архиепископ тяжело вздохнул.
   - Я приду вслед за тобой и внушу что нужно орлу. Но это изнурит меня,
и вечером я не смогу благословить семерых странников.
   - Можно ограничиться благословением двух или трех.
   Гамил позволял себе слишком  многое  -  обряд  благословения  семерых
странников существовал  в  Рорне  уже  несколько  столетий.  Раз  в  год
городские ворота закрываются от  полудня  до  полуночи  -  а  когда  они
открываются,  то   первые   семеро   чужестранцев,   вошедшие   в   них,
благословляются архиепископом; юные девы омывают их святой водой, и  сам
престарелый  герцог  вручает  им  по  семь  золотых  монет.  Это  скорее
торговый, чем религиозный обряд, и введен он с целью показать, что  Рорн
охотно принимает зарубежных купцов и зарубежные деньги.
   Этот праздник весьма любим в народе  -  возможно,  из-за  присутствия
мокрых полунагих дев, - и готовятся к нему месяцами. В этот день  каждый
ребенок съедает семь вишен, каждый мужчина выпивает семь стаканов  вина,
а каждая женщина надевает на руки  семь  браслетов.  Предложение  Гамила
благословить двух-трех странников вместо семи граничит с кощунством.
   - Заплати той старой карге на кухне, и пусть орлом займется она.  Сам
я не имею возможности. -  Публичными  церемониями  нельзя  пренебрегать,
особенно теперь, когда он особенно нуждается  в  народной  поддержке.  В
случае войны рорнцы должны довериться ему полностью - иначе он не сможет
управлять событиями. Кроме того,  ворожить  самому  опасно:  его  всегда
могут застать за этим делом. Лучше поручить такую  работу  другому  -  в
случае чего на этого другого и свалят вину.
   - Что-нибудь еще, ваше преосвященство?
   Тавалиск смерил секретаря холодным взглядом.
   - Раз ты преподал мне сегодня столько уроков, Гамил, то и я  преподам
тебе один - урок для зарвавшегося слуги.

***

   Джек  осваивал  науку  сосредотачиваться  на  чем-то   одном.   Боль,
усталость, голод и жажда чувствовались, но смутно, как во  сне.  Он  был
точно пьян - не тем хмелем, который делает мысли  легкими,  а  тем,  что
будто свинцом наливает  голову  и  ноги.  Это  напоминало  Джеку  о  тех
временах, когда мастер  Фраллит  заставал  его  пьяным.  После  обильных
возлияний и последующей трепки в сочетании  с  руганью  Джек  чувствовал
себя очень странно и телом, и духом.
   Он улыбнулся про себя. Теперь он почти тосковал по тем трепкам. Замок
Харвелл в воспоминаниях представлялся  ему  тихой  гаванью,  где  заботы
пустячны, а жизнь проста и даже скучна немного.
   Сейчас он охотно поскучал бы чуточку.  Снова  пошел  дождь,  рассекая
воздух  тяжелыми  гневными  струями.  Ветер  вился  вокруг  ног,  словно
назойливая собачонка, и было  не  по-весеннему  холодно.  В  такую  ночь
хорошо сидеть у огня, а не искать приключений.
   Джек шел уже несколько часов. Два холма, так долго маячившие впереди,
теперь бросали тени ему в спину. Почва стала ровнее, и Джек, хотя  и  не
узнавал примет, знал, что приближается к дому Роваса.
   Стемнело. Деревья, холмы, тучи и дождь - все  вносили  свою  лепту  в
копилку мрака. Джек видел  только  свои  ноги  да  деревья,  на  которые
натыкался, - остальное таяло во  тьме.  Он  шел  вслепую,  помогая  себе
пением. Фраллит научил его множеству пекарских песен. Одни из  них  были
озорными балладами, повествующими, как пекарь кладет  любовное  зелье  в
свои  пироги,   другие   -   рифмованн