олагаться.
   Это  потребует  предельной   осторожности.   Баралис   предпочел   бы
проникнуть к Мейбору ночью, под покровом мрака, но это не входило в  его
планы. Сумерки - самое большее, на что он может рассчитывать.
   Он вошел в лабиринт через пивной погреб, не замеченный никем. Баралис
имел талант проходить незамеченным - он от природы был склонен держаться
там, где потемнее.
   Он шел быстро и вскоре  добрался  до  комнат  Мейбора.  Он  удивился,
услышав внутри голоса, и приник ухом к маленькой трещине в камне.  Узнав
голос королевы, он был ошеломлен. Аринальда у Мейбора -  что  это  может
означать? Она никогда не посещала своих придворных, а всегда вызывала их
к себе. Баралис напряг слух.
   - Рада слышать, что ваша дочь Меллиандра желает этого брака,  -  меня
тревожила мысль, что это ей не по сердцу. - Голосу королевы  недоставало
тепла, зато величие звучало в каждой ноте.
   - Уверяю вас, ваше величество, что моя дочь ничего так не желает, как
замужества с вашим сыном, - униженно произнес Мейбор.
   Баралис презрительно сощурил глаза.
   - Прекрасно, - говорила королева.  -  Церемония  обручения  состоится
через десять дней.  Вы,  я  уверена,  согласитесь  со  мной,  что  лучше
поспешить с этим.
   - О да, моя королева. Я также думаю, с позволения вашего  величества,
что предстоящую помолвку лучше сохранить в тайне  вплоть  до  того  дня,
когда она будет объявлена.
   Королева, помолчав немного, ответила холодно и отчетливо:
   - Согласна. При дворе немало таких,  кого  я  предпочитаю  держать  в
неведении. Я покидаю вас, лорд Мейбор, и желаю вам всего наилучшего.
   Баралис прижал к щели глаз  и  увидел,  как  Мейбор  низко  кланяется
королеве. Дверь за ней закрылась, и раболепное выражение на лице Мейбора
сменилось торжеством. Баралис улыбнулся, видя,  как  тот  наливает  себе
бокал вина.
   - Пей свое  вино,  Мейбор,  -  шепнул  он.  -  Твоя  следующая  чаша,
возможно, уже  не  доставит  тебе  такого  удовольствия.  -  И  Баралис,
согревая в руках смертоносный сосуд, стал ждать, когда Мейбор уйдет.
 
*** 
 
   Мелли пребывала в смятении. Ее брат Кедрак только что ушел, оповестив
ее о том, что помолвка - дело решенное и королева  уже  назначила  день,
когда объявит о ней официально. Услышав, что ее  судьба  решена  без  ее
согласия, Мелли преисполнилась мятежного чувства.  Никогда,  даже  через
миллион лет, не согласится она выйти за холодного  и  надменного  принца
Кайлока. Не желает она быть королевой, если ее королем будет Кайлок. Она
сама не знала, почему питает к нему такую неприязнь, - при  встречах  он
был всегда учтив с нею. Но что-то в нем глубоко задевало  ее.  При  виде
его она всякий раз испытывала внутреннюю  дрожь.  И  вот  отец  все-таки
добился их союза. Мелли прекрасно  знала,  что  замышляет  ее  родитель.
Когда король слаб, каждый вельможа норовит захватить власть - и ее  отец
не исключение: если он не воюет, он плетет интриги и заговоры. Теперь он
предпринял  решительный  шаг,  вознамерясь  сделать  свою  дочь  будущей
королевой государства. Сама Мелли его нимало не  волнует  -  только  его
драгоценные сыновья что-то значат для него.  Одной  из  причин  войны  с
Халькусом явилось его желание сохранить земли для братьев Мелли.
   Но война аукнулась для  него  бедой,  ибо  земли  вдоль  реки  Нестор
превратились в поле битвы и знаменитые несторские  яблочные  сады  стали
приносить небывало низкий доход. Отцовская мошна сильно пострадала.
   Ух, как она его ненавидит! Мелли сама не знала, к  кому  это  чувство
относится больше - к отцу или к  Кайлоку.  Прошлым  вечером,  когда  она
наотрез отказалась выходить за принца, отец залепил ей пощечину. В саду,
где всякий мог это видеть! В последнее время она заметила, что отец  все
свои встречи назначает в садах, словно боится, что у стен есть уши.
   Последние пять лет явились для Мелли большим разочарованием. Она  так
хотела стать взрослой - но, когда ее груди набухли и кровь появилась  из
лона,  выяснилось,  что  она  так   и   осталась   маленькой   девочкой.
Представление ко  двору  не  походило  на  то  блистательное  торжество,
которое она себе воображала. Страна вступила в войну, и двору было не до
изящных церемоний, так  что  немногие  восхищались  великолепием  наряда
Мелли. Но это было еще не самое большое разочарование.
   Гораздо большим оказалась жизнь придворной дамы. Те  самые  наряды  и
украшения, о которых она некогда мечтала,  наскучили  ей  до  крайности.
Молодые кавалеры, наивные и напыщенные одновременно, ей не нравились.  А
пуще всего она возненавидела строгие правила, приличествующие  дамам  ее
ранга. В детстве она  могла  носиться  по  коридорам,  таскать  в  кухне
запретные лакомства,  хохотать  во  все  горло.  Теперь,  став  взрослой
девицей, она могла бы не покидать своих комнат -  так  мало  свободы  ей
оставили. Целый день только и слышалось:  "Не  опускайте  голову,  когда
ходите, Меллиандра. Ваш голос должен быть  тих  и  приятен,  Меллиандра.
Никогда не противоречьте мужчине, Меллиандра".
   Правилам, придуманным  для  женщин,  не  было  конца.  Ей  полагалось
переодеваться три раза в  день,  ей  не  дозволялось  выйти  в  сад  без
сопровождения служанки, ездить верхом можно было лишь в  дамском  седле,
вино ей разбавляли, а ела она будто птичка. И  в  довершение  всего  дни
напролет она проводила со старыми матронами за шитьем и сплетнями.
   Ее ровесницам, может, и нравилось наряжаться и кокетничать, но  Мелли
претила  роль  милой  глупышки  -  никогда  в  жизни  она  не  стала  бы
притворяться, будто мужчина прав, когда он не  прав.  Она  возненавидела
это свое существование, особенно же ненавистным стало ей то  самое  имя,
которого она некогда так желала, - чего бы она теперь ни  отдала,  чтобы
снова стать просто Мелли!
   Забившись в уголок кровати, она раздумывала, что же ей  делать.  Отец
настаивает на помолвке, и Мелли не посмеет открыто  воспротивиться  ему.
Она наслушалась жутких историй о непокорных дочерях - их  секли,  морили
голодом, доходило дело и до более  страшных  вещей;  эти  истории  очень
любила рассказывать ее старая нянька.
   Мелли лелеяла робкую надежду, что королева в  последний  миг  отменит
помолвку, решив,  что  невеста  недостаточно  красива  или  недостаточно
хорошо воспитана для ее сына, но, кажется, королева желала  этого  брака
не менее лорда Мейбора.
   Положение королевы  Аринальды  было  шатким,  и  назревала  опасность
вторжения извне. Захватнические аппетиты  герцога  Бренского  беспокоили
королеву. Город Брен  стал  слишком  велик,  чтобы  прокормить  себя,  и
оглядывался вокруг в поисках еды для своего  стола.  Четыре  Королевства
представляли собой легкую добычу. Надо было  выказать  свою  силу,  дабы
развеять завоевательские замыслы, которые мог питать герцог. А для этого
королеве нужен был союз с самым могущественным вельможей  королевства  -
отцом Мелли. Тогда  Мейбору  придется  грудью  защищать  своего  слабого
короля в случае любой угрозы или вторжения. Впрочем, какие бы причины ни
побуждали обе стороны к заключению брака, Мелли твердо знала одно: она в
этой игре только пешка.
   Прошлым вечером она пыталась переубедить отца, умоляя его  отказаться
от мысли о помолвке. Он не стал се слушать, напоминая ей,  что  это  ему
принадлежит каждый клочок ткани, что на ней, каждое кольцо на ее пальцах
и (этого он, правда, не сказал) каждое ее дыхание. Она только вещь  -  и
теперь пришло время выставить ее на рынок.
   "Ну нет, - подумала Мелли, - не дам  я  распорядиться  собой,  словно
мешком муки".
   Она убежит, вот что. Визит Кедрака оказался  последней  каплей.  Брат
заявил ей в своей снисходительной манере, что  эта  помолвка  -  большая
честь для их семьи, большой успех, открывающий путь к приобретению новых
земель и почестей. И ни слова о ней, Мелли. Он распространялся только  о
своем будущем, о своих возросших надеждах и возможностях. Она для  брата
ничто - он видит в ней лишь средство для достижения новых высот. Так же,
как и для отца. Одно то, что он прислал к ней Кедрака, вместо того чтобы
прийти самому, показывает, как мало она для него значит.
   Мелли перевела дух. Решено: она  уйдет  из  замка.  Не  будет  больше
покоряться отцу и братьям, не будет движимым  имуществом,  пешкой  в  их
игре. Они недооценили ее, думая, что она станет их покорным орудием.
   Шагая по комнате, Мелли распаляла  свой  гнев  -  и  он  укреплял  ее
решимость самой распорядиться своей жизнью. Она подошла  к  окну,  чтобы
взглянуть на широкий мир - мир,  который  намеревалась  выйти.  Мир  был
темен и тих, моросил дождик, и ночная прохлада овевала лицо. Но Мелли не
испытала ликования - вместо него пришел испуг: мир, хоть  и  манил,  был
неизведанным и полным опасностей. Мелли содрогнулась и задернула тяжелые
парчовые шторы.
   Так нет же: она выполнит задуманное и покинет замок этой же ночью.
   Ее отвлекла от раздумий  вошедшая  горничная.  Линии  явилась,  чтобы
приготовить госпоже платье на вечер.
   - Вам лучше поторопиться, ваша милость, не то опоздаете к обеду.
   - Мне что-то нехорошо, Линии. Я съем холодный ужин у себя в комнате.
   - А вид у вас здоровый. Спускайтесь-ка вниз.  Нынче  будут  гости  из
Ланхольта, и вам тоже следует быть.
   - Делай, что тебе говорят, -  отрезала  Мелли,  и  девушка  вышла,  с
нарочитой наглостью покачивая бедрами.
   Мелли принялась перебирать вещи, решая, что взять с  собой.  Денег  у
нее не было, но ей разрешалось держать у себя кое-какие украшения, и она
сложила их в матерчатый мешочек. Потом оглядела комнату.  Теперь  у  нее
имелось свое  зеркало,  и  Мелли  увидела  в  нем  себя  -  маленькую  и
испуганную.
   Собрав свои прямые темные волосы, она перевязала их кожаным  шнурком,
подумав, что ей это идет куда больше, чем вычурные придворные  прически.
Надела   самое   простое   шерстяное   платье,   обвязала   мешочек    с
драгоценностями вокруг пояса и  выбрала  самый  толстый  свой  плащ  для
верховой езды. Оставалось только дождаться, когда Линии принесет ужин, а
потом Мелли уйдет, выбравшись из замка под покровом  ночи.  Уходить  без
ужина ей и в голову не приходило - это было бы глупо.
   Мелли забралась в постель, укрылась и стала ждать, думая, куда бы  ей
отправиться. Мать перед смертью говорила, что у нее в Аннисе есть родня,
- туда Мелли и решила идти.
 
*** 
 
   У лорда Мейбора выдался очень удачный день. Королева дала согласие на
брак его дочери с Кайлоком, и Мейбор с легким сердцем приступил к ужину.
   Во время трапезы  он  оглядывал  зал.  Огромные  гобелены  на  стенах
изображали раскол Четырех Королевств  в  пору  опустошительных  войн  за
веру. Но нашелся человек, который сто лет спустя  вновь  собрал  воедино
раздробленные земли, бросив вызов Церкви. Четыре  Королевства  славились
самой плодородной почвой на  всем  севере.  Они  были  богаты  пахотными
наделами и лесом, народ выделялся крепостью и  достатком,  армию  хорошо
обучали  и  кормили.  Харвелл  Свирепый   стал   зачинателем   войн   за
воссоединение - благодаря ему зеленая  изобильная  страна  вновь  обрела
целостность.
   Мейбор тешил себя мыслью, что и в нем есть что-то от Харвелла - и еще
до конца года род Мейборов сольется с королевским.  Он,  Мейбор,  станет
тестем короля! Его распирало от радостного возбуждения.
   Он видел, что многих вельмож, сидящих с ним за столом озадачивает его
непривычно хорошее настроение, и его занимала мысль, что они  ничего  не
знают о его будущем возвышении. Благожелательность переполняла его -  он
велел подать еще оленины и эля и даже похвалил  менестрелей,  в  которых
обыкновенно кидал овощи и куриные кости.
   Короля нужно будет заставить отречься,  думал  он.  Лескет  -  пустое
место и не может занимать трон Четырех Королевств.  Стране  нужен  новый
правитель - Кайлок, его будущий зять. Правда, Кайлок молод, но  как  раз
эту молодость Мейбор  и  намеревался  использовать  в  своих  интересах,
пестуя нового  короля  и  направляя  его  решения.  Он,  Мейбор,  станет
истинной властью за троном.
   Мысль о принце Кайлоке нарушила восторженные мечты  Мейбора.  Было  в
этом юноше нечто вселявшее в Мейбора дрожь. "Но ничего, - подумал он,  -
из него выйдет славный король, если я буду руководить  им".  Меллиандра,
неблагодарная, строптивая дочь, заявила, что не пойдет за принца,  -  ну
да теперь поздно бунтовать. Он сам выбьет из нее дурь, если понадобится.
   Первое, на что он подвигнет нового  короля,  -  это  раз  и  навсегда
прекратить войну с Халькусом. Ему надоело, что на его  землях  разбивают
лагеря и ведут  бои.  Как  только  война  кончится,  он  потребует  себе
местность к востоку от реки Нестор:  там  хорошо  выращивать  яблоки  на
сидр.
   Помимо личных, имеются и другие  мотивы  для  быстрой  и  решительной
победы. Брен замышляет недоброе. Герцог  уже  начал  прибирать  к  рукам
земли на юго-востоке, и пройдет немного времени, прежде чем  его  взгляд
устремится на запад. Высокий Град и Аннис  сильны  и  хорошо  вооружены.
Королевства же столь заняты войной с Халькусом, что  сами  напрашиваются
на вторжение. Не важно, что они  далеко  от  Брена,  -  предкам  герцога
некогда принадлежали земли к западу от Нестора, а прежние права,  какими
бы сомнительными они ни были, испокон веку служили  захватчикам  поводом
для показного негодования. Мейбор осушил кубок. Становилось поздно, и он
простился с сотрапезниками, нетвердо держась  на  ногах  после  выпитого
эля. Когда он вернулся к себе, ему хотелось одного: пропустить стаканчик
лобанфернского красного для улучшения пищеварения и завалиться спать.
   - Келс, бездельник, - крикнул  он  входя,  -  постели-ка  постель  да
подбрось дров в огонь!  Холод  стоит  собачий.  -  Мейбор  удивился,  не
услышав торопливого шарканья ног: обычно Келс сразу откликался  на  зов.
Должно быть, слуга уже в спальне и греет простыни горячими кирпичами.
   В покоях было холодно - огонь погас.
   - Черт! - выругался Мейбор. - Келс, куда ты подевался, во имя  Борка?
- Мейбор подошел к столу, где стоял кувшин с его любимым  вином,  щедрой
рукой наполнил чашу и двинулся в спальню.
   Поднеся чашу к губам, он увидел тело на полу у кровати. Это  был  его
слуга Келс. В недоумении Мейбор отставил  чашу  и  хлопнул  лежащего  по
щеке.
   - Эй ты, пьяница проклятый, проснись сей же час, не  то,  клянусь,  я
выпущу  тебе  кишки!  -  Келс  не  отвечал  и  не  шевелился,  и  Мейбор
встревожился. - Что за чертовщина? - Рядом с Келсом валялся перевернутый
кубок. Мейбор понюхал  его:  лобанфернское  красное.  Безжизненное  тело
слуги уже остыло. Яд!
   У Мейбора поднялись дыбом волосы. Сомнений не было: яд предназначался
для него. Злосчастный Келс украл стакан хозяйского вина и поплатился  за
это жизнью. Мейбор мрачно улыбнулся. Келс, сам того не зная, оказал  ему
величайшую услугу: спас его жизнь ценой своей.  Мейбор  содрогнулся  при
мысли, что было бы, если бы отравленное вино выпил он. Это он  лежал  бы
сейчас на холодных плитах мертвым. Он знал, чьих рук это дело.
   - Баралис, - чуть слышно прошептал он. Он почти ожидал того, подметив
много месяцев назад ненависть во взгляде  Баралиса.  У  них  обоих  были
счеты друг к другу, и, похоже, королевский советник решил первым уладить
свой.
   Яд - как раз тот трусливый способ, который подобает Баралису. Мейбор,
прославленный боец, ветеран многих войн, погнушался бы  действовать  вот
так, исподтишка. Уж если он решился убить - а после этой ночи  решиться,
как видно, придется, нельзя же спускать просто  так  покушение  на  твою
жизнь, -  он  прибегнет  к  более  привычным  средствам.  Нож  в  глотку
пристойнее и надежнее, чем кувшин отравленного вина.
   - В эту ночь удача изменила тебе, -  тихо  промолвил  Мейбор.  -  Спи
спокойно в своей постели, Баралис, лорд и советник, - не  так  уж  много
ночей тебе, возможно, осталось.
 
*** 
 
   Джек встал, как всегда, в четыре утра. Ему уже не надо было всю  ночь
топить печь - на эту  работу  поставили  парнишку  помоложе.  Теперь  он
выпекал первую порцию хлеба, и, когда мальчик-истопник уходил, кухня  на
какой-то час оставалась в его полном распоряжении до прихода Фраллита  и
прочих пекарей.
   Джек быстро оделся -  холод  в  комнате  способствовал  этому.  Он  с
удовлетворением отметил, что штаны, сшитые четыре месяца назад, сидят на
нем точно так же, как в первый день, - наконец-то он перестал расти.  Да
и пора бы. Не слишком приятно вымахать  длиннее  всех  на  кухне.  Из-за
этого ему каждый  раз  поручают  обметать  паутину  и  гонять  мушек  из
сохнущих под потолком трав.
   Натянув легкий камзол, Джек  почувствовал,  что  от  него  попахивает
потом. Он надеялся попозже зацепить где-нибудь  подавальщицу  Финдру,  а
девушки, как он не так давно заметил, не любят, когда  от  парня  несет.
Грифт, правда, уверял, что отсутствие запаха  хуже  всякой  вони.  "Бабы
выбирают мужика носом,  поэтому  твой  запах  должен  говорить  о  твоих
намерениях", - любил повторять стражник. Решив потом  обсыпаться  мукой,
чтобы обрести нужное  для  ухажерства  равновесие,  Джек  отправился  на
кухню.
   Первым делом он добавил в печь пахучих дров. Фраллит  утверждал,  что
есть только два вида дерева: одно для топки,  другое  для  стряпни.  Всю
ночь печь топилась дубом или ясенем, но, когда начиналась выпечка хлеба,
в печь подкладывались боярышник, орешник и каштан.  "Они  придают  тесту
аромат, который потом преобразуется во вкус", - говаривал мастер.
   Добавив дров, Джек достал тесто с полки над печью. Там, в тепле,  оно
за ночь хорошо подходило. Он снял с подноса влажное полотно и  привычно,
не думая, обмял и замесил каждую порцию. Уложив хлебы ровными рядами  на
каменные противни, он открыл огромную чугунную заслонку печи, и  в  лицо
ему дохнул знакомый жар - в прошлом Джек не раз опаливал себе волосы. Он
поставил противни в печь и закрыл ее. Потом плеснул  в  печь  воды:  пар
сделает корочку хрустящей. Покончив с  этим,  Джек  принялся  замешивать
"дневные хлебы" - Для  третьей  и  четвертой  выпечки.  Население  замка
Харвелл было столь велико, что хлебы приходилось закладывать  в  печь  в
течение всего дня. Первый, утренний хлеб выпекался  из  смеси  ржаной  и
пшеничной муки - его потребляли и знатные господа,  и  слуги.  Следующая
закладка  зачастую  зависела  от  тех,  кто   гостил   в   замке.   Если
присутствовали чужестранные вельможи или послы, мастер пек для них  хлеб
и булки, принятые в тех  краях.  Позже,  когда  крендели  и  плюшки  еще
остывали, Фраллит пользовался,  как  он  это  называл,  своей  пекарской
привилегий.
   Харвелл, как и  большинство  городков,  имел  несколько  общественных
пекарен, куда женщины носили свое тесто  для  выпечки.  Плату  брали  по
медяку за буханку. Для этой цели Фраллит  приспособился  использовать  и
замковую печь. С ловкостью умелого дельца мастер предлагал женщинам одну
бесплатную буханку за дюжину и  получал  неплохой  побочный  приработок.
Ключник и главный повар негласно получали свою долю. Джеку  за  молчание
не полагалось ничего, кроме угрозы выпороть, ежели проболтается.
   Замесив дневные хлебы и поставив закваску, Джек освободился и получил
возможность перекусить. Когда подходили дрожжи, он обычно отправлялся  в
людскую за меркой эля и миской чего-нибудь, что осталось  со  вчерашнего
дня. Но в эту ночь Баралис  задержал  его  допоздна,  и  Джеку  хотелось
одного: немного посидеть и отдохнуть.
   Он устроился на пекарской скамье, опустив голову на спинку.  Глаза  у
него слипались. Ночью он урвал  для  сна  всего  три  часа  и  устал  до
предела. Сам того не заметив, он уплыл в легкий, без видений, сон.
   Когда он снова открыл глаза, из печи валил зловещий черный дым.
   - Батюшки-светы! - вскричал он, тут же поняв, что  уснул,  пока  хлеб
пекся. Он бросился к печи, но его нос  еще  прежде  глаз  сказал  ему  о
непоправимом: хлебы сгорели. Все сто шестьдесят штук. Джек похо