ть Меллиандру или кого-то
из ее приспешников  в  убийстве  Катерины,  ее  утверждениям  перестанут
верить. Так и будет - Тавалиск уверен в этом.  Баралису  больше  следует
опасаться Меллиандры с ее  ребенком,  чем  соединенных  армий  Анниса  и
Высокого Града.
   Кайлок, вне всякого сомнения, объявит Брен своим, но,  если  появится
законный наследник, добрые горожане прогонят его, как приблудного пса.
   Тавалиск улыбнулся своей скрытой улыбкой. Положение  Баралиса  весьма
уязвимо, и пора ему, Тавалиску,  избраннику  судеб,  ухватиться  за  эту
уязвимость, как звонарю за веревку.
   - Гамил, - сказал он, подходя к сосуду с рыбкой, - что нам известно о
положении высокоградских войск?
   -  Нам  известно,  ваше  преосвященство,  что   они   получили   ваше
распоряжение ничего не предпринимать до дня свадьбы, но мы не знаем, как
повлияло на них известие о смерти Катерины.
   Тавалиск швырнул в сосуд смятое письмо.
   - Так-таки и не знаем, Гамил? Я не привык разгадывать чьи-либо  планы
- я сам направляю их. - Клык, уже растерзавший колбасу на мелкие  части,
акулой кинулся на бумагу. - И я решил сделаться бойцом.
   - Бойцом, ваше преосвященство?
   Клык рвал бумагу в клочья, и Тавалиск  наблюдал  за  этим  с  немалым
удовлетворением. Быть может, ему следует бросать в банку  все  секретные
документы?
   - Да, Гамил, бойцом - заступником Меллиандры. Мне думается,  что  все
мы - четыре южных города, Аннис с Высоким Градом и то, что  осталось  от
бедного побежденного Халькуса, - должны принять сторону сей достославной
дамы. Понимаешь ли ты, как это замечательно? Теперь мы  будем  сражаться
не ради страха - мы будем сражаться за благородное дело,  за  то,  чтобы
посадить законного наследника на герцогский трон.
   Тавалиск, охваченный волнением,  взялся  рукой  за  сосуд.  Клык,  не
разбиравший своих и чужих, тут же выскочил из воды и укусил архиепископа
за большой палец.
   - Ай!  -  вскрикнул  Тавалиск,  отдергивая  руку.  Из  маленькой,  но
глубокой ранки сочилась кровь. Тавалиск пососал  палец:  ему  понравился
вкус  собственной  крови.  Бросив  ненавидящий  взгляд  на   Клыка,   он
продолжил:
   - Сегодня  же,  Гамил,  разошли  письма  всем,  кого  я  упомянул.  С
нынешнего дня все наши союзники  должны  открыто  выступить  на  стороне
Меллиандры. - Тавалиск улыбнулся, вновь обретая  хорошее  настроение.  -
Чтобы досадить Баралису, лучшего и  придумать  невозможно.  Нелегко  ему
теперь придется. Сам Брен может расколоться на два лагеря,  если  он  не
примет меры. Споры за наследство часто становились причиной  гражданских
войн.
   - Как и религия, ваше преосвященство.
   - Я не просил тебя умничать, Гамил. Когда я занят  прокладкой  нового
политического  курса,  меня  вполне  удовлетворяет  простое  "да,   ваше
преосвященство". Ясно?
   - Да, ваше преосвященство, - кисло ответил Гамил.
   - Вот и хорошо. Помимо отсылки писем в  Аннис  и  Высокий  Град,  чьи
армии в это самое время, возможно, уже следуют в Брен, тебе нужно  будет
разыскать Мейбора и его дочь.  Я  уверен,  что  они  все  еще  в  Брене.
Обратись к  тамошнему  духовенству  с  просьбой  найти  их.  Даму  нужно
препроводить в безопасное место. -  Тавалиск  помолчал,  обдумывая  свой
план. - Одно мне странно: зачем Баралису было  избавляться  от  Катерины
так скоро. Этого  я  понять  не  могу.  Он  только  подорвал  этим  свое
положение. - Архиепископ пожал плечами. - Ну что ж, все могут ошибаться.
Но для умного человека главное - обратить эти ошибки себе на пользу. Что
я и делаю.
   - Да, ваше преосвященство.
   Тавалиск, которому не понравился тон Гамила,  подозрительно  взглянул
на секретаря.
   - Можешь идти -  и  разошли  письма  незамедлительно.  -  Архиепископ
подождал, пока секретарь не дошел до двери, и сказал:
   - Да, кстати... По поводу рыбки...
   - Унести ее, ваше преосвященство?
   - Нет, Гамил. Я привязался к этому дьяволенку, но он  сильно  засорил
свою воду. Будь так любезен, почисти его сосуд.

***

   - Ты должен сегодня же уйти из  Брена.  -  Мейбор  старался  говорить
тихо, но это не совсем ему удавалось. - Каждая минута твоего промедления
увеличивает опасность для Меллиандры.
   - Репутация Меллиандры для нас превыше всего, Таул, - сказал Кравин -
не столь пылко и более рассудительно. - Она носит  теперь  единственного
оставшегося в живых наследника Брена, и ей ни в коем случае нельзя  быть
связанным с человеком, подозреваемым в убийстве. В городе много вельмож,
готовых поддержать нас, но никто из них  не  решится  на  это,  пока  ты
будешь с ней рядом. Весь Брен считает, что Катерину убил ты, - пусть это
не правда, но согласись, что улики против тебя сокрушительны.  -  Кравин
коснулся своими ухоженными пальцами руки Таула. - Оставшись, ты погубишь
и себя, и Меллиандру.
   Таул отпрянул, точно от прикосновения змеи, повернулся спиной к обоим
лордам и подошел к огню.
   Они сидели на нижнем этаже дома Кравина, и впервые за  все  время  их
пребывания здесь хозяин дома  решился  нанести  им  визит.  Лорд  Кравин
пришел час назад и почти  все  это  время  провел,  беседуя  с  Мейбором
наедине. Лишь четверть часа назад они послали за Таулом.
   Но Таул еще до этого знал, что они ему скажут. Катерина погибла  пять
дней назад, и на другое же утро было объявлено, что убил ее Таул.  У  ее
ложа нашли чашу, помеченную его знаком. В ней был яд -  тот,  что  и  на
губах Катерины. А один из слуг под пыткой показал,  что  взял  золото  у
человека, похожего видом  на  герцогского  бойца,  а  взамен  согласился
доставить чашу и отравленное вино в опочивальню герцогини. В  комнате  у
этого слуги нашли пять золотых.
   Таул сжал кулаки. Кравин прав - улики действительно сокрушительны.
   Кто-то хорошо потрудился, чтобы приписать убийство Катерины ему.  Это
не то что убийство герцога, когда  никто  не  мог  толком  сказать,  что
случилось. Да, его и  тогда  обвиняли,  но,  несмотря  на  все  старания
Баралиса, никто не  был  убежден,  что  сделал  это  именно  Таул.  Дело
ограничивалось подозрениями. Но теперь... Таул покачал головой. На  этот
раз Баралис превзошел сам себя.
   -  Таул,  сегодня  войска  Кайлока  прочесывают  юго-восточную  часть
города. Завтра они будут здесь. - Мейбор изо  всех  сил  понижал  голос,
чтобы Мелли не услышала их разговора.  -  На  этот  раз  мы  от  них  не
скроемся.
   - Да, - подтвердил Кравин. - Они обыскивают дом за домом, комнату  за
комнатой. К середине завтрашнего дня они доберутся до этой улицы. - И он
добавил совсем тихо, с угрозой:
   - Нельзя допустить, чтобы Меллиандра попала им в руки.
   "Да еще в твоем доме", - подумал Таул, но не сказал этого вслух.
   - Если я уйду, обыск не прекратится, - заметил он.
   - Ты прав, - ответил ожидавший этого Кравин.  -  Недостаточно  просто
уйти - надо еще, чтобы тебя заметили. Только тогда Кайлок отзовет  своих
солдат.
   Таул, как-то сразу устав, оперся на полку над очагом. Жар огня не мог
больше согреть его. Такого холода он никогда еще не испытывал.  Мысль  о
том, чтобы оставить Мелли, леденила его душу. Мелли - единственное,  что
осталось у него на свете. Даже если он не принес бы своей клятвы, он был
бы здесь, при ней. Он и жил ради того, чтобы  охранять  ее,  -  и  вдруг
оказалось, что его присутствие для нее опаснее, нежели отсутствие.
   Мейбор  подошел  к  нему,  и  Таул  заметил  краем  глаза,   как   он
переглянулся с Кравином.
   - Послушай, Таул. Мы понимаем, как много ты сделал для всех нас, и мы
благодарны тебе, но теперь тебе надо уйти. Если  ты  не  сделаешь  этого
нынче вечером, Меллиандра попадет в руки  Баралиса.  -  Мейбор  медленно
покачал головой. - И никакая присяга не спасет ее тогда.
   - Не забывай, в чем ты клялся, Таул, -  сказал  Кравин  сзади.  -  Ты
клялся защищать супругу герцога, но прежде всего -  его  наследников.  -
Таул чувствовал его дыхание у себя на затылке  -  Дитя  Меллиандры  надо
спасти любой ценой.
   - Мы могли бы все уйти этой ночью,  -  сказал,  обернувшись  к  нему,
Таул. - Я могу вывести Меллиандру из города, когда стемнеет.
   Кравин и к этому был готов.
   - Нет. Ее нельзя трогать с места. Она  недомогает,  и  опасность  для
ребенка слишком велика.
   Мейбор знаком прервал Кравина.
   - Ты уйдешь только на время, Таул, - мягко сказал он. - Лишь  до  тех
пор, пока не утихнет шум по поводу смерти  Катерины.  Думаю,  что  через
месяц ты сможешь вернуться.
   - Не пройдет и десяти дней, как войска Анниса и Высокого Града станут
кольцом вокруг города, - теряя терпение, бросил Таул. - Грядет война,  и
Брен превратится в поле битвы. Это безумие - оставлять Мелли здесь.
   - Нет, Таул, - сказал Кравин. -  Безумие  в  том,  что  ты  остаешься
здесь, хотя хорошо знаешь, какой  опасности  подвергаешь  Меллиандру.  Я
знаю, что ты больше не рыцарь, но думал, что  могу  положиться  на  твое
чувство чести.
   - Чести? Да что вы в ней понимаете? - Таул смел с полки все свечи.  -
Вы только и печетесь, что о политике да о собственной драгоценной шкуре.
- Таул дрожал с  головы  до  ног,  обуреваемый  желанием  вытряхнуть  из
Кравина душу. - Благодарите вальдисский кодекс чести, Кравин. Если бы  я
не знал его назубок, вы уже были бы мертвы.
   Оба некоторое  время  смотрели  в  глаза  друг  другу,  и  Кравин,  к
удовлетворению Таула, отступил. Мейбор заговорил примирительным тоном:
   - Я знаю, Таул, - ты человек чести, и полагаюсь на тебя: ты поступишь
так, как должно. Забудь о лорде Кравине и  о  ребенке,  думай  только  о
Меллиандре. Мы не можем допустить, чтобы она попала в руки Баралиса.
   Таул тяжело вздохнул, и гнев против Кравина ушел так же быстро, как и
пришел. Мейбор говорил верно: нельзя позволить Баралису схватить  Мелли.
Солдаты Кайлока будут здесь завтра.  Этим  утром  Хват  принес  с  рынка
страшные рассказы об обыске - поджигают дома и  пытают  людей,  лишь  бы
добраться до Таула. Весь город ищет его.
   А тут еще брат Блейза, Скейс. Он сцапал Хвата неподалеку от убежища и
вскоре может напасть на их след. Судя по рассказу  Хвата,  Скейс  жаждет
мести. Таул знал, что брат Блейза желает ему смерти, поэтому он, уйдя из
города, отведет от дома еще одну угрозу. Скейс либо вовсе  откажется  от
своих розысков, либо последует за ним.
   - Если я уйду, как намерены вы защитить Меллиандру?
   - Я поставлю  своих  людей  охранять  этот  квартал.  При  первом  же
признаке опасности я переведу ее в другое  место.  -  Кравин  бросил  на
Таула враждебный  взгляд.  -  Но  когда  ты  уйдешь,  опасность  намного
уменьшится. Розыскные отряды отзовут, и город вернется к обычной  жизни.
Тогда Меллиандру будет не так уж трудно уберечь. Как-никак  она  прожила
здесь три месяца, не будучи обнаруженной.
   Как ни противно было Таулу в  этом  сознаться,  слова  Кравина  имели
смысл. Мелли была здесь в  безопасности  -  и  по-прежнему  будет,  если
завтра сюда не придут с обыском. Ему  просто  тяжело  было  думать,  что
Мелли останется здесь без него. Лучше бы он никогда не приносил  герцогу
ту присягу. Она держит его словно  капкан.  Мелли  и  ее  ребенку  будет
безопаснее без него - и потому присяга обязывает его остановить  их.  Он
понимал, что это разумно, но душа и сердце ныли, убеждая его остаться.
   Девять лет назад он покинул маленький  домик  на  болотах  и  ушел  в
Вальдис - а три года спустя вернулся и узнал, что его сестер давно нет в
живых. Это событие подрезало всю его жизнь - оно управляло им и  сделало
его таким, как есть. Каждый день  он  боролся  с  этим  воспоминанием  и
каждый день убеждался, что ничего поправить нельзя.  Оно  отравляло  его
сны, его дни, утра и ночи. И Таул знал, что не сможет больше жить,  если
то же самое случится с Мелли. Человек способен вынести лишь определенную
меру вины.
   Однако если он останется, завтра  сюда  придут  приспешники  Кайлока,
которые могут взять Мелли в плен или убить. Обыск надо остановить.  Таул
знал, что, если солдаты вломятся в  дом,  он  будет  защищать  Мелли  до
последней капли крови, - но жизнь у него только  одна  и,  когда  он  ее
лишится, Мелли некому будет защитить.
   - Хорошо, я ухожу, - сказал Таул.
   Он должен был это сделать - ради Мелли, ради  ребенка,  ради  клятвы,
которую принес герцогу. Верность проявляется по-разному, и тяжелее всего
покинуть того, кому ты верен.
   Мейбор потрепал его по спине.
   - Так будет лучше, Таул. Мы с лордом Кравином присмотрим за Мелли.
   - И Хват, - сказал Таул. Хвату в этом деле  он  доверял  больше,  чем
этим самовлюбленным лордам.
   - Да, и он, - кивнул Мейбор.
   Таул, задержавшись у двери, оглянулся на Кравина:
   - Если упадет хоть один волос с  головы  Мелли,  клянусь  Борком,  вы
ответите за это жизнью.
   Он закрыл за собой дверь и помчался вверх по лестнице,  прыгая  через
три ступеньки. Хват ждал его наверху.  Таул,  не  глядя  на  него,  стал
укладывать свои пожитки в мешок. Больше всего места заняли меч и ножи.
   - Что тебе сказали эти старые хрычи? - Хват не любил,  когда  его  не
замечали. Таул обернулся к нему.
   - Хват, я ухожу на время. Недалеко, ты не беспокойся. А ты позаботься
о Мелли, пока меня не будет.
   - Но, Таул...
   - Никаких вопросов. Делай как я сказал. - Таул стиснул руку Хвата.  -
Обещаю тебе - я вернусь.
   Хват кивнул с важным видом:
   - Да, Таул, я понимаю.
   Может быть, он и вправду понимал. Таул перекинул мешок через плечо.
   - Я надеюсь на тебя, Хват. Скажи Мелли, что мыслями я все время  буду
с ней.
   - А ты разве не попрощаешься? - Хват кивнул на дверь Мелли.
   Таул покачал головой. Она будет  молить  его  остаться.  И  когда  он
услышит ее голос, ничто на свете не заставит его уйти. Нет, не станет он
прощаться: ее безопасность важнее его страхов. Мелли не такая,  как  его
сестры. Она старше, умнее, сильнее - и сумеет  сама  постоять  за  себя.
Должна суметь.
   Перед тем как спуститься вниз, Таул подкрался к ее двери. Изнутри  не
доносилось ни звука. Он повернулся, махнул рукой Хвату и тихо  вышел  из
дома.

***

   Джек шел по южной стороне города. Из  всех  городских  кварталов  ему
особенно приглянулся этот. В густом пурпурном  свете  заката  перед  ним
лежал лабиринт узких улочек  и  темных  переулков.  Таверны,  бордели  и
пекарни  теснились  вокруг  крохотных  площадей.  Вонь  боен  и  дубилен
сливалась с дымом печей  для  выжигания  угля  и  испарениями  красилен,
образуя смесь, весьма затруднительную для легких.
   Несмотря на скверный воздух, Джеку легко дышалось здесь.  Ему  больше
не надо было скрываться - в Брене никому не было  дела  до  халькусского
военного преступника, - и впервые  в  жизни  он  чувствовал,  что  волен
делать все, что хочет. Тут нет ни Фраллита, ни Роваса, ни  Тихони  -  он
сам себе господин. Бродя по улицам Брена, он начинал понимать,  как  это
хорошо.
   Хорошо было идти  по  темному  переулку  и  знать,  что  ты  способен
справиться со всяким,  кто  станет  у  тебя  на  дороге:  с  грабителем,
душегубом и сводником. Благодаря Ровасу он  обрел  уверенность  в  себе.
Мысль о неожиданном нападении не пугала его. Пока у него был нож и  хоть
немного места, чтобы им орудовать, он мог дать отпор любому.
   Жаль, что он  не  питал  такой  же  уверенности  относительно  своего
колдовского мастерства. После происшествия в аннисской пекарской гильдии
Джек знал, что может подчинять колдовство своей воле, но все  же  боялся
пользоваться им. Он и сейчас опасался сделать  что-то  не  так,  неверно
рассчитать время, слишком тесно связать себя с тем, на  что  намеревался
повлиять, или, того хуже, выплеснуть слишком много. Он  знал,  что  мощь
его очень велика - то, что произошло в форте, доказывало это вне  всяких
сомнений, - но мало верил  в  свою  способность  управлять  этой  мощью.
Словно великан,  собирающий  маргаритки,  он  чувствовал  себя  чересчур
большим и неуклюжим для этой тонкой работы.
   В магии не  было  ничего  осязаемого  или  видимого:  ни  клинка,  ни
рукоятки, ни крови, по которой судят о меткости удара. Все происходило в
голове:  в  ней  складывался  весь  план  атаки  -  и,  когда  на  языке
чувствовался вкус металла, поздно было что-либо менять.
   Колдовать было не менее опасно, чем рубиться, - но,  поскольку  здесь
не сверкала сталь и противник не мог отразить удара, казалось,  что  это
не так. Когда тебе к горлу приставят нож, инстинкт побуждает тебя  вести
себя осторожно. Не то с колдовством. Оно несет в себе угрозу  не  только
телу, но и разуму, и порой трудно провести черту между  безопасностью  и
самоуничтожением.  Несколько  раз  Джек   едва   не   потерял   себя   в
неодушевленной материи. Так легко было попасть в ее ритм,  поддаться  ее
влиянию и позабыть о том, что надо уходить. Уходить труднее всего. Будто
сидишь, угревшись, у теплого огня и вынуждаешь себя выйти на холод.
   Холодный ветер вырвался из переулка, и  Джек  запахнулся  в  пастуший
плащ, дойдя до перекрестка, он свернул налево. Да, уходить тяжело, но не
это самое трудное в колдовском деле. По крайней мере для него. Для  него
труднее всего зажечь искру, от которой и занимается колдовская сила.  Он
всегда, вплоть до последнего раза в пекарской гильдии,  использовал  для
этого образ Тариссы. Он мог зажечь  искру  только  посредством  сильного
чувства поэтому, быть может, наука Тихони и не шла ему впрок. Ему трудно
было вызвать в себе притворное чувство.
   Тихоня пытался  показать  ему  другие  способы,  твердя,  что  "нужно
сосредоточить свои мысли на определенной цели", и Джек  сосредоточивался
до посинения и головной боли, однако ничего у него не выходило. До  того
утра в пекарской гильдии он  даже  не  понимал  хорошенько,  что  значит
"сосредоточиться".
   Джек дошел до конца улицы и снова  свернул  наугад.  Он  шел  посреди
мостовой, избегая грязных канав.
   Он  вздохнул,  видя,  как  наступает  ночь.  Его  учение  далеко   не
завершено, и в глубине души он понимал, что нехорошо  использовать  свой
гнев против Тариссы вместо  огнива.  Надо  было  лучше  слушать  Тихоню,
больше  стараться,  чаще  упражняться.  Когда-нибудь,  думал  Джек,   он
вернется и начнет с того места, где остановился. Он  просто  обязан  это
сделать - и ради Тихони, и ради себя.
   Но пока что это - дело далекого  будущего.  Теперь  он  должен  найти
Мелли.
   Пять дней, как он пришел в  город,  но  до  сих  пор  ни  на  шаг  не
приблизился к своей цели. Как ни странно, его это не слишком беспокоило.
Он был уверен, что добьется своего.
   Все, что ему нужно было, - это как-то прокормиться и найти уголок для
ночлега. И то, и другое давалось ему без труда. Он  сумел  даже  стянуть
пару новых башмаков у зазевавшегося сапожника. Порой он испытывал голод,
но пуще всего его донимало искушение  ограбить  первого  же  встречного,
несущего мех с элем: его талантов не хватало на то,  чтобы  добыть  себе
выпивку. Однако в целом ему жилось не так уж плохо, и он даже  радовался
тому, что ему не на кого полагаться, кроме себя самого.
   Недурно бы и на эту ночь найти местечко, защищенное  от  ветра.  Джек
осмотрелся. Сам того не заметив, он пришел к южной городской стене.  Она
возвышалась над крышами, отделенная  от  Джека  нешироким  пустырем.  Он
ускорил шаги, направляясь к ней, - это  укрытие  было  не  хуже  всякого
другого.
   Свернув к стене, он вдруг услышал позади топот ног.  Он  оглянулся  и
увидел бегущего по улице человека. За ним гнались несколько  вооруженных
солдат. Никогда еще Джек  не  видел  чтобы  человек  бежал  так  быстро.
Золотые волосы развевались у  него  за  спиной,  а  грудь  работала  как
водяной насос. Когда он приблизился, Джек увидел  его  горящие  свирепой
решимостью глаза  и  точно  резцом  изваянный  рот.  В  руке  он  держал
отполированный до блеска меч.
   Он пробежал мимо Джека, не видя его, глядя прямо  перед  собой.  Джек
проследил за его взглядом: человек бежал к стене.
   Что-то  в  его  твердом  красивом  лице,  в  его   несгибаемой   воле
всколыхн