н был еще слаб после того, как сращивал кости  Катерины,  но  не  хотел
показывать своей  слабости  Кайлоку  и  потому  продолжал  стоять,  лишь
изредка опираясь на полку над очагом.
   - Вы лишь подтверждаете то, что мне уже известно, - рассеянно  сказал
Кайлок. - А к завтрашнему дню я буду знать их численность.
   - Думаю, их будет вполне достаточно, чтобы  обложить  город  со  всех
сторон. - Баралиса раздражала беззаботность Кайлока. Менее недели  назад
король едва не погубил все, а теперь делает вид, будто  беспокоиться  им
не о чем.
   Они находились в покоях Баралиса, но Кайлок держал себя  по-хозяйски.
Он небрежно развалился на выложенной подушками скамье и налил себе вина.
   - Я уже знаю, как буду действовать.
   Баралис продолжал развивать свою мысль:
   - Я отозвал с поля все бренские  войска,  но  тем,  что  на  востоке,
понадобится на дорогу несколько недель. На вашем месте я бы поговорил  с
лордом Грезифом  -  он  знает  оборону  Брена  как  свои  пять  пальцев.
Привлеките его  на  нашу  сторону.  Пообещайте  ему  все,  чего  бы  ему
хотелось.
   Кайлок неожиданно для Баралиса кивнул:
   -  Вы  правы.  Мне  надоело  самому  разбираться  в  картах  -  пусть
кто-нибудь растолкует их мне. Пришлите его ко мне нынче вечером.
   - Хорошо. - Обычно  Баралис  не  любил,  когда  ему  приказывали,  но
теперь, когда Брену грозила осада, он счел за лучшее придержать язык.  -
И еще: все городские ворота, кроме одних,  следовало  бы  запереть  этой
ночью. Необходимо преградить чужеземцам доступ в город. А через два  дня
нужно будет закрыть и эти последние ворота, сегодня же оповестив об этом
жителей. - Баралис подумал немного. - Припасов нам должно хватить: нынче
утром в город еще ввозили зерно и пригоняли скот. Если  нам  понадобится
еще, провизию можно будет доставлять через озеро.
   - А то зерно, что в поле?
   - До жатвы еще несколько недель.
   - То, что не удастся  убрать  в  последующие  три  дня,  должно  быть
сожжено.
   Баралис прерывисто вздохнул.
   - Если вы это сделаете, народ взбунтуется.
   Кайлок отпил глоток вина.
   - Тогда нам придется сжечь заодно и бунтовщиков. - Он спустил ноги на
пол и сел прямо. - Вы же знаете, что нельзя  оставлять  урожай  в  поле,
когда вражеская армия подходит к городу. Зачем нам кормить неприятеля? Я
не хочу, чтобы Град убрал наши поля и забрал  зерно  себе.  -  Последние
слова Кайлок произнес холодным как металл голосом.
   Баралис пристально посмотрел на него. Слова короля  имели  смысл,  но
Баралису не нравилось, как  король  говорит.  Как-то  повлияла  на  него
брачная ночь? При взгляде  на  Кайлока  никто  бы  не  догадался,  какое
страшное дело он сотворил. Одет он  красиво  и  опрятно,  темные  волосы
аккуратно подстрижены, подбородок гладко выбрит. Он полностью  уверен  в
себе, даже беззаботен - в нем не заметно ни  напряжения,  ни  внутренней
муки.
   Но если последить за ним внимательно, как делает это  Баралис,  можно
заметить некоторые странности: то, как пьет Кайлок из бокала, не забывая
каждый раз обтирать ободок; то,  как  он  избегает  касаться  предметов,
побывавших в руках у слуги, а кончики его пальцев всегда красны и стерты
до мяса. На вид Кайлок вполне здоров душевно, но  на  деле  он  -  точно
замкнутый наглухо сундук, а ключ к  нему  -  ивиш,  наделяющий  человека
безумием, манией преследования, бредовыми видениями.  Баралис  не  знал,
что побудило Кайлока сломать шею Катерине, но был убежден,  что  приступ
ярости вызвал у него ивиш. Ивиш  вынул  своих  демонов,  и  они  загнали
короля куда хотели.
   Теперь не важно, почему Кайлок убил Катерину - дело сделано и успешно
замято, - но важно то, что он способен колдовать  в  его  крови  столько
ивиша, что все сосуды уже обросли им и тем не менее он  исторг  из  себя
чары. Как это возможно? Сильнее ивиша ничего нет  на  свете.  Но  Кайлок
как-то победил снадобье, прорвался сквозь белую преграду.
   Быть может, это всего лишь  нелепая  случайность,  вызванная  сильным
чувством, какие редко испытывает человек. Быть может, из-за брачной ночи
Кайлок решил уменьшить порцию снадобья  -  даже  Баралис  не  знал,  как
влияет ивиш на мужскую силу.
   Но какова бы ни была причина, нельзя допустить, чтобы  это  случилось
снова. Нужно увеличить Кайлоку дозу.  Баралис  уже  позаботился  о  том,
чтобы вся еда Кайлока посыпалась не солью, а ивишем. Через пару  недель,
когда пищу перестанут "солить"  подобным  образом,  Кайлок  привыкнет  к
возросшему количеству порошка и сам станет принимать больше.
   - Сегодня я пошлю в город королевских гвардейцев,  -  заявил  Кайлок,
прервав мысли  Баралиса.  -  Пусть  нагонят  страх  Божий  на  тех,  кто
осмеливается хотя бы произнести имя Меллиандры.  Я  не  потерплю,  чтобы
кто-либо поддерживал ее или ее ребенка. -  Он  сжал  в  кулак  обтянутую
перчаткой руку. - Тех,  кто  выступает  против  меня,  следует  примерно
наказать.
   Глаза Кайлока стали пустыми, и Баралис  содрогнулся  при  виде  этого
обращенного внутрь взгляда. Король, должно  быть,  видит  сейчас  острые
ножи, горящую плоть и льющуюся кровь. Баралис даже пожалел тех  бедолаг,
которые осмелятся воспротивиться Кайлоку.
   Вскоре взгляд короля снова  обрел  выражение,  и  он  сказал,  разжав
кулак:
   - Заодно мои  гвардейцы  займутся  кузнецами.  Есть  еще  такие,  что
вопреки моему приказу куют подсвечники и пряжки,  в  то  время  как  мне
нужны копья и наконечники для стрел.
   - Пошлите лучше герцогскую гвардию, - сказал  Баралис.  -  Кузнецы  с
меньшей враждебностью отнесутся к своим землякам, нежели к чужеземцам.
   - Вы всегда остаетесь дипломатом, Баралис, - нахмурился Кайлок.
   - Кому-то нужно им быть, - отрезал Баралис.
   Они некоторое время смотрели друг на друга, и воздух между ними точно
потрескивал от напряжения. Баралис  знал,  что  первым  должен  нарушить
молчание.
   - Кроме того, - сказал он,  -  мне  хотелось  бы,  чтобы  королевская
гвардия продолжила облаву. Южная сторона осталась нетронутой.
   Эти слова сразу разрядили напряжение, как и  ожидал  Баралис.  Кайлок
встал.
   - Но ведь герцогский боец покинул город. Шестеро  солдат  гнались  за
ним и видели, как он шмыгнул под стену точно крыса.
   - Не совсем как крыса, Кайлок. Скорее как лисица.
   - Думаете, он вернулся?
   - Нет. Я думаю, он бежал из-за того, что мы подошли слишком близко. -
Баралис шагнул к Кайлоку. - Подумайте сами,  государь.  Зачем  ему  было
бежать так открыто? Люк он открыл заранее - отчего же он не ушел  тогда?
- Баралис едва заметно улыбнулся. - Да оттого, чтобы мы  с  вами  знали,
что его в городе больше нет.
   - И отозвали бы солдат?
   - Вот именно. Мы сыграли ему на руку. Предлагаю  завтра  же  обыскать
квартал, до которого мы еще не дошли. Убийцу  скорее  всего  не  найдем,
зато можем обнаружить некую даму.
   - Быть посему, - кивнул Кайлок, - начнем облаву еще до рассвета.

VIII

   Порой хочется, чтобы ночи не было конца, и  Джек  переживал  как  раз
такую ночь.
   Близился рассвет, и свечи, которые зажигали  они  с  Мелли,  догорели
одна за другой в лужицах растопленного воска.
   Они говорили, смеялись, делили вино и  хлеб,  молчали,  держались  за
руки, соприкасались плечами и говорили снова. Это была ночь  открытий  и
нежного понимания. Мелли была  прекрасна  -  она  стала  радостнее,  чем
когда-либо прежде, но и тверже. В ее характере чувствовалась сталь, а  в
шутках сквозила горечь. Да, она стала тверже - но и  уязвимей  в  то  же
время. Дважды за эту ночь он видел слезы у нее на  глазах  -  один  раз,
когда она рассказывала о встрече с отцом на праздничном пиру, а второй -
когда говорила о человеке по имени Таул. О герцоге  она  вспоминала  без
слез.
   Джек понял, что Мелли влюблена в  Таула,  однако  она  отрицала  это,
говоря, что это Таул любит  ее.  Но  Джек  не  поддался.  Когда  женщина
говорит о мужчине так, как Мелли о Тауле, из этого можно вывести  только
одно. Просто она этого еще не знает.
   Джек рассказал ей, что  видел,  как  Таул  бежал  из  города,  и  она
стиснула руки так крепко, что костяшки побелели.
   - Как он выглядел? - спросила она.
   Джек ответил, что просто великолепно, и это была чистая правда.
   Тут к ним вошел лорд Мейбор, и разговор о  Тауле  прекратился.  Между
отцом и дочерью чувствовалась легкая натянутость,  и  Джек  догадывался,
что причиной тому уход Таула.
   Лорд Мейбор относился к Джеку с  ворчливым  добродушием,  но  выказал
некоторое уважение, узнав, что Джек хорошо владеет оружием. Он  побыл  с
ними несколько минут и вышел, пробурчав,  что  поистине  плохие  времена
настали, если лорды принуждены полагаться  на  кухонных  мужиков.  Мелли
стала извиняться за отца, но Джек остановил ее:
   - Я уж давно перестал быть кухонным мужиком, но  не  обижаюсь,  когда
поминают мое прошлое, - я его не стыжусь.
   Им стало весело. Боджер и Грифт постучались к ним и накрыли роскошный
стол, где были вино и эль, сыр  и  ветчина.  Грифт  советовал  яйца  для
лучшего пищеварения и угрей для души, холодного барашка против  дорожной
усталости и незрелые абрикосы против тошноты. Они наелись  до  отвала  и
напились так, что перед глазами все плыло. Все попеременно  делались  то
веселыми, то глупыми, то печальными, то слезливыми - и зачинщиком всегда
был Грифт.
   Позже, когда Боджер повалился под стол и Грифту пришлось его  унести,
беседа стала тихой и сонной. Джек и Мелли  сидели  рядом,  задремывая  и
пробуждаясь снова, - они то обменивались секретами, то снова погружались
в сон. Он рассказал ей о Тариссе - но не все, а только хорошее. Пока  он
рассказывал, его  отношение  к  Тариссе  невольно  менялось.  Раньше  он
вспоминал только о плохом - а теперь, когда он  стал  говорить  вслух  о
хорошем, это оказало на него  глубокое  действие.  Рассказывая  Мелли  о
храбрости Тариссы, о ее умении сражаться, о ее сияющих карих глазах,  он
снова видел все это перед собой. Боль его смягчилась,  и  он  почти  что
понял Тариссу. Она не могла поступить по-иному - если бы она не  сказала
ему, что Мелли мертва ей пришлось бы самой убивать Ванли.
   Мелли отнеслась к его  рассказу  с  искренней  добротой,  но  дотошно
выспрашивала, какова Тарисса собой. Джек принужден был сознаться, что та
не такая уж красавица и нос у нее немного вздернутый.
   - Как и у тебя, - заметила Мелли, удовлетворив свое тщеславие:  ее-то
носик был безупречен.
   Они принялись шутить и поддразнивать друг друга. Мелли лягнула  Джека
и ущипнула за руку, а он дернул ее за  ухо  и  зажал  ей  пальцами  нос.
Делалось все это совершенно беззлобно  -  просто  чтобы  коснуться  друг
друга.
   Повозившись так, они утихли  и  стали  ждать  рассвета  -  никому  не
хотелось расставаться.
   Сквозь дрему, переходящую в сон, Джек услышал громкий  стук.  Это  во
сне, подумалось ему. Но стук раздался опять,  еще  громче.  Джек  открыл
глаза. Мелли тоже проснулась. Вся комната содрогалась от стука.
   - Это за мной, - сказала Мелли.
   - Сиди тут. -  Джек  нащупал  свой  нож  и  выбежал  наружу,  кубарем
скатившись с лестницы. Внизу он нашел Грифта и Боджера  -  последнего  с
темными кругами у глаз и пересохшими  губами.  Они  пытались  загородить
дверь большим деревянным брусом.
   Стук раздался снова.
   - Открывайте! Именем короля! Открывайте! - кричали за дверью.
   Джек перехватил у Боджера конец бруса.
   - Ступай к Мейбору. Разбуди его, и пусть он идет к Мелли. Да наденьте
на нее теплый плащ.
   Боджер медлил.
   - Ступай! - крикнул ему Джек и сказал Грифту:
   - Давай поставим эту деревяшку на место.
   - Если не откроете на счет "десять", - крикнули снаружи, - мы высадим
дверь!
   - Как по-твоему, сколько их там? - спросил  Джек  Грифта,  когда  они
подперли дверь концом бруса.
   - Раз!
   Грифт ответил, перекрикивая счет:
   - Если это тот самый отряд, что видел  Хват  на  прошлой  неделе,  то
шестеро. У них мечи, алебарды и факелы - мы мигнуть не успеем,  как  они
подожгут дом.
   - Три!
   Джек старался потверже пристроить другой конец  бруса.  Кто-то  бежал
вверх по лестнице.
   - Шесть!
   С Джека струился пот, и все мускулы были напряжены до предела.  Брус,
слишком длинный, никак не хотел стать куда надо.
   - Девять!
   Ну нет, он станет, Борк свидетель. Джек изо всех  сил  упер  передний
конец в дверь, а Грифт подвинул задний к выемке.
   - Десять!
   Брус вошел в  выемку,  на  вершок  миновав  пальцы  Грифта.  Половица
раскололась в щепки.
   - Ну все! Ломаем дверь!
   Джек тяжело дышал, и камзол на нем промок от пота.
   - Молодец, - улыбнулся ему Грифт.
   Снаружи замолкли, а вслед за этим на дверь  обрушился  сокрушительный
удар тарана. Брус держал  крепко.  Наверху  лестницы  показались  Мелли,
Мейбор и Боджер.
   - Есть тут черный ход? - спросил Мейбора Джек.
   - Есть, в кухне, - ответил Боджер, - он выходит на заднюю улицу.
   Крак! Новый  удар  по  двери,  на  этот  раз  сопровождаемый  треском
расщепленного дерева.
   - Что ж, придется вам рискнуть, - сказал Джек. - Оружие у всех  есть?
- Все, включая Мелли, кивнули. - Тогда выходите через кухню. Я  останусь
здесь и задержу их.
   - Но, Джек...
   - Парень прав, Мелли, - вмешался Мейбор. -  Нам  не  уйти,  если  они
погонятся за нами.
   Крак! Опять удар и треск.
   - Есть вам куда уйти? - спросил Джек. Мейбор кивнул.
   - У лорда Кравина недалеко  имеется  погреб  -  под  лавкой  мясника,
кажется. - Он объяснил Джеку, где это. - Встретимся там.
   Крак! Дверь подалась внутрь - петли почти уже не держали.
   - Бегите! - вне себя крикнул Джек. - Я догоню вас через пару минут.
   Грифт взял его за плечи.
   - Только без глупостей, парень.
   Все  бросились  вниз  по  ступенькам  на  кухню.  Мелли   обернулась,
беззвучно шепнув Джеку: "Будь осторожен".
   Джеку стало легче, когда она ушла. Быть может, ей удастся убежать. Но
облегчение длилось недолго  -  на  дверь  обрушился  новый  удар.  Петли
уступали.  Задний  конец  бруса  трещал.  При  следующем   ударе   петли
хрустнули, и дверь рухнула внутрь, а с нею упал и брус.
   Джек глянул в сторону кухни - не прошло и  минуты,  как  они  бежали.
Надо дать им время.
   В облаке пыли на пороге маячили двое  солдат  с  алебардами.  Джек  с
ножом вышел им навстречу. На  них  были  цвета  королевской  гвардии,  а
позади виднелись другие - Джек не мог сказать сколько. Надо,  чтобы  все
они ввязались в бой, - тогда Мелли успеет уйти.
   Алебарды уперлись ему в живот. Нож был против них  бессилен,  и  Джек
отступил. Он думал о Мелли - ему не  терпелось  догнать  ее  и  отразить
погоню, если таковая есть. Сама Мелли в  ее  положении  не  сможет  себя
защитить.
   Солдаты, лезущие в дверь, злили его - они мешали ему бежать за Мелли.
Отражая их удары, он ощутил внутри знакомое давление. Оно нарастало  при
мысли о том, что Мелли могут  схватить,  обидеть,  ранить.  Череп  точно
обручем стиснуло, и  желудок  сжался  в  комок.  Джек  не  противился  -
напротив, он помогал своим ощущениям, направлял их, преобразовывая самый
воздух вокруг.
   В дом уже ввалилась целая куча солдат. Джек отступил еще на шаг  -  и
оказался у стены.
   С одним ножом ему не выстоять против семи алебард.
   Джек теперь намеренно думал о Мелли, о ее  бедственном  положении,  о
грозящей ей опасности, питая этим свой гнев. Только гнев способен зажечь
искру.
   Солдаты продвигались вперед с осторожностью. Джек,  хоть  и  думал  о
другом, беспрестанно описывал ножом широкие круги. Он сосредоточился  на
воздухе перед собой, проник в его неплотную, рыхлую ткань, заставил  его
плясать.
   Кто-то ткнул алебардой прямо Джеку в лицо. Он едва сумел увернуться -
сзади была стена. В его распоряжении оставались считанные мгновения.
   Он собирал воздух, сгущал его.  Воздух  сперва  сопротивлялся,  потом
стал обволакивать Джека. Острие алебарды вонзилось ему  в  руку,  лезвие
другой задело плечо. Он свирепо взмахнул ножом. Отчаявшийся, напуганный,
прижатый к стене, Джек усилием воли собрал воздух в ком. В  тот  же  миг
желудок сократился во рту появился металлический вкус. Давление в голове
стало невыносимым. Джек представил  себе,  как  Мелли  бежит  по  улице,
преследуемая солдатами.
   Воздух  стал  тяжелым  как  масло,  сгустился  и  помутнел.   Солдаты
попятились. Дышать стало нечем. Магический заряд  собрался  у  Джека  на
языке - Джек подержал его сколько мог и выпустил в сгустившийся воздух.
   Воздух ринулся вперед, круша солдат. Трое врезались в противоположную
стену, четвертый -  в  дверной  косяк,  пятый  вылетел  в  дверь.  Джека
придавила к стене отдача. От оглушительного шума болели уши. Дышать было
нечем. Слышался  отвратительный  хруст  ломающихся  костей.  Если  бы  у
кого-то хватило воздуха на то, чтобы закричать, Джек бы его не услышал.
   Хаос кончился так же внезапно, как и начался. Воздух стал  мерцать  и
затих. Обрывки ткани, клочья кожи, волосы и пыль тихо опускались на пол.
Джек жадно вдохнул. Тело, ничем больше не удерживаемое у стены, обмякло,
и ему пришлось схватиться за выступ, чтобы не рухнуть на колени.
   Он был слаб, ошеломлен и весь налит тяжестью.
   Перед собой он видел плоды своего колдовства. По сеням словно  ураган
пронесся. Обломки дерева и клочья обивки завалили  дверной  проем.  Сама
дверь раскололась на куски. Одни  солдаты  ворочались,  отирая  кровь  с
лица, и ощупывали сломанные конечности, другие лежали тихо, не имея  сил
пошевелиться, третьи затихли навсегда.
   Джек отвернулся, не желая больше смотреть, и увидел, что  по-прежнему
сжимает в руке нож. Ровас гордился бы им. Джек скривил  губы  в  угрюмой
улыбке. Пора было догонять Мелли.

***

   Оказываясь надолго за пределами города, Хват  начинал  тосковать.  Он
был природный горожанин. В уличной толкотне он раз  за  разом  переживал
все  сначала:  тщательный  выбор   жертвы,   волнующий   миг   кражи   и
удовлетворение от  хорошо  сделанной  работы.  С  этим  ничто  не  могло
сравниться. Город был полон чудес: пахучих  отбросов,  в  которых  нужно
порыться,  звонкой  монеты,  которую  можно  пустить  в  оборот,  темных
личностей, с которыми сталкивает тебя случай.  Вокруг  постоянно  что-то
покупали или продавали - жизнь кипела.
   Будучи сам деловым человеком, Хват больше  всего  скучал  по  деловой
жизни. А здесь, в  поле,  с  кем  вести  дела  -  с  полевыми  мышами  и
крестьянами, что ли? Уж лучше свернуться среди колосьев да  проспать  до
самой жатвы.
   Но тот, кто рискнул бы таким манером залечь в пшенице мог бы испечься
заживо заодно с нею. Хват только головой качал при виде черных дымов  на
горизонте: Кайлок жег хлеба.
   Все утро Хват обгонял многочисленные  отряды  солдат,  которые  несли
факелы и деревянные бочонки. Он мало  что  понимал  в  таких  вещах,  но
догадывался, что в бочонках содержится какое-то горючее вещество,  чтобы
легче поджигать поля, - наподобие крысиного масла.
   Что бы это ни было, оно хорошо исполняло свое назначение.  В  воздухе
стоял  запах  гари,  ветер  нес  хлопья  сажи,  а  столбы  густого  дыма
подступали все ближе. Сжигалось все, что не поспело для жатвы.
   В другое время Хват охотно задержался бы  и  поглазел  на  пожар,  но
теперь поджоги вызывали у него необычайно трезвые  мысли  о  близости  и
неизбежности войны. О ней толковали много недель, если  не  месяцев,  но
Хват как-то  не  принимал  эти  разговоры  всерьез.  Горящие  поля  были
красноречивее  -  они  предвещали   все   ужасы   войны:   бессмысленные
разрушения, гибель имущества, торжество безумия.
   Солдаты с факелами делали свое дело весело - все лучше, чем сидеть  и
ждать врага. Крестьяне же в полном отчаянии то  бросались  на  солдат  с
вилами и дубинами, то спешили убрать что могли, то  сидели  у  дороги  и
плакали.
   Хват старался держаться подальше от всей этой  суматохи.  Он  выбирал
тихие тропки, ведущие через уже сжатые поля и сонные деревушки, где жили
больше скотоводством, чем земледелием. Но  он  невольно  огл