медяшки. Хват чуял, что толпа готова дать и больше - надо  только
чуть-чуть ее подстрекнуть. Он бы и сам это сделал, кабы не та толстуха с
ненатурально желтыми волосами, проворно убирающая монеты в мешок.
   Хвата охватили противоречивые  чувства.  Тут  можно  было  заработать
деньги, большие деньги - но это была бы  плата  за  бесчестье.  В  былые
времена Хвата это не остановило бы: деньги есть деньги, и наживать их  -
благородное дело. Но теперь  Хвату  стоило  лишь  посмотреть  на  Таула,
далекого и изменившегося до неузнаваемости, чтобы понять: есть и  другие
вещи на свете, не менее  важные,  чем  деньги,  и  одна  из  них  -  это
необходимость помочь другу.
   Все волоски на теле  у  Хвата  стали  дыбом.  Это  был,  вне  всякого
сомнения, самый благородный поступок в его жизни.
   Он был горд сам собой: он поможет своему другу. Однако если при  этом
представится  случай  заработать,  он  не  станет   такой   возможностью
пренебрегать.
   Желтоволосая вылезла из ямы и подошла к Таулу. Он что-то сказал ей, и
она извлекла из своего мешка  мех,  наполовину  наполненный  элем.  Таул
выхватил мех у женщины и осушил до дна. Она подала ему камзол,  но  Таул
отстранил его, схватил женщину за руку, и они пошли прочь от ямы.
   На улицах Брена  стоял  жестокий  холод.  Туман,  ползущий  с  озера,
становился все гуще. Хват  продрог,  хотя  на  нем  были  плащ,  куртка,
камзол, жилет и две рубашки, - в Рорне одеваться было куда проще. И  как
только Таул терпит эту стужу в одной сорочке?
   Хвату крепко не нравилось все это: и бой, и  то,  как  Таул  пьет,  и
женщина с желтыми волосами. Не то чтобы он не одобрял такие вещи -  нет,
Хват  придерживался  весьма  широких  взглядов.  Просто  Таулу  это   не
подходило, вот и  все.  Таул  -  рыцарь,  а  рыцари  должны  быть  лучше
обыкновенных смертных.
   Хват шел за Таулом и его дамой. Город  стал  меняться  к  худшему,  и
мальчуган почувствовал себя в своей стихии. Продажные женщины в открытых
платьях  стояли  у  дверей  борделей,  зазывая  прохожих   и   суля   им
всевозможные утехи за умеренную плату. Даже Хват не избежал их внимания.
   - Заворачивай сюда, милок. Новеньким скидка.
   - Пойдем, малыш, я покажу тебе, откуда дети берутся.
   Хват с вежливой улыбкой качал головой в ответ, как учил  его  Скорый.
Сам Скорый, впрочем, никогда не отвечал на подобные предложения  отказом
- на что же тогда человеку нужны сбережения, говаривал он.
   Некоторые обращения, впрочем, были не столь лестными.
   - Проваливай отсюда, козявка, только клиентов отпугиваешь.
   - Нечего глазеть, бесстыдник! Коли платить нечем, так и ступай мимо.
   - Я младенцам уроков не даю. Приходи, когда штаны потуже станут.
   Хват пропускал все это мимо ушей - от рорнских шлюх он  слыхал  и  не
такое.
   От Таула он держался поодаль. Он пока еще не хотел  объявляться,  сам
не зная почему. Рыцарь с женщиной вошли в ярко  освещенный  дом  -  тоже
бордель, судя по красным ставням.
   Хват двинулся вдоль стены через кучи отбросов  и  нечистот  и  вскоре
нашел то, что искал. Ставня, закрытая от холода и вони, покоробилась,  и
в ней образовалась очень подходящая продольная щель. Хват приник  к  ней
глазом.
   В комнате стоял густой дым.  Свечи  догорали,  а  угли  в  очаге  уже
присыпали золой. Мужчины и женщины  сидели  за  столами,  где  стыли  на
блюдах остатки еды. Всё охотнее предавались  ласкам  и  выпивке,  причем
последней  оба  пола  уделяли  больше   внимания.   Женщины   сидели   в
расшнурованных платьях, и их груди, и большие, и маленькие,  никого  уже
не волновали.
   Таул и его спутница, войдя в комнату, очистили себе место на  скамье,
и Таул тут же потребовал эля - раньше он  никогда  не  разговаривал  так
грубо. Им подали эль и закуску. Рыцарь  стал  пить,  не  глядя  на  еду.
Женщина шепнула ему что-то, прося,  вероятно,  быть  умереннее,  и  Таул
двинул ее в грудь. Хвата это покоробило.
   Но женщина, как видно, привыкла к такому обращению и даже не подумала
уйти, а принялась за жареного цыпленка, терзая его крупными, но  ровными
зубами. Хват заметил, как она переглянулась с какой-то другой  женщиной.
Та подошла, и желтоволосая сунула ей свой  мешок.  Таул,  занятый  элем,
ничего не замечал.
   Женщина  с  маленькими  глазками  вышла  из  комнаты,  а  когда   она
вернулась, мешок порядком похудел. Задержавшись  перед  зеркалом,  чтобы
взбить  свои  густо  напудренные  волосы,  она  отдала   мешок   обратно
желтоволосой. Хват и не видя понял, что золотишка у Таула поубавилось, и
вознегодовал. Честный  грабеж  -  одно  дело,  но  всему  есть  границы.
Желтоволосая обкрадывает Таула, и, как видно, не в первый раз.
   Зато в последний.  Никому  еще  не  удавалось  грабить  друзей  Хвата
безнаказанно. Никому.
   Рыцарь опустил голову, словно задумался о чем-то,  и  Хват  не  сразу
понял, что он разматывает повязку  на  руке,  под  которой  прятал  свои
кольца.  Он  хотел  завязать  руку  потуже,  но  захмелевшие  пальцы  не
слушались.  Повязка  соскользнула,  и  Хват  с  ужасом  увидел  под  ней
воспаленный, вздувшийся ожог  с  кулак  величиной.  Рубец,  пересекающий
кольца, открылся и лежал красной чертой на почернелой коже.
   Таул поспешно наматывал бинт - не как человек, перевязывающий рану, а
как тот, кто хочет скрыть  свой  позор.  Он  прятал  кольца  так,  будто
надеялся схоронить под полотном свое прошлое.
   Хват отошел от окна, терзаемый незнакомыми ему  доселе  чувствами.  В
горле стоял ком, и грудь щемило. Ему невыносимо было видеть,  как  Таул,
сидя в гнусном притоне, воровато прячет под бинтами  свои  кольца.  Хват
повернул прочь, решив немного поспать  и  вернуться  утром,  когда  Таул
протрезвеет.
   Он шел обратной дорогой мимо стоящих в дверях женщин, не слушая,  что
они кричат ему.

***

   Мелли, всегда гордившаяся своим  хорошим  аппетитом  и  проголодавшая
почти полдня, вдруг поняла, что есть не хочет.
   Фискель    с    Алишей    выказали    себя    радушными    хозяевами,
предупредительными и учтивыми. Тарелка Мелли и ее бокал все  время  были
полнехоньки. Еду подкладывать  почти  не  приходилось,  зато  опустевший
бокал они наполняли с быстротой падающих на жертву коршунов.
   У Фискеля и взгляд был как  у  хищной  птицы:  острый,  внимательный,
холодный как сталь. Здоровый глаз, конечно.  У  Мелли  вырвался  веселый
смешок: и почему столь умные мысли приходят  к  ней,  только  когда  она
выпьет? Некая обособленная часть ее разума, однако, полагала,  что  они,
возможно, приходят и в другое время, только не кажутся столь уж  мудрыми
на трезвую голову.
   А вот сейчас голова у нее не трезвая, а пьяная. Мелли Пьяная  Голова!
Мелли рассмеялась, и Фискель тоже. Он был такой урод, когда смеялся, что
Мелли закатилась еще пуще. Чернявая Алиша только улыбалась с коварством,
свойственным женщинам Дальнего Юга.
   Фискель опять подлил Мелли.  Бокал  дрожал  у  нее  в  руке,  и  вино
выплескивалось на устланный камышом  пол.  Мелли  нагнулась  посмотреть,
много ли пролилось, а выпрямившись, перехватила взгляд и кивок, которыми
обменялись те двое. Алиша подошла к изножью кровати. Мелли, несмотря  на
всю  свою  пьяную  удаль  и  зарождающуюся  тревогу,  позавидовала  этой
женщине: она двигалась как настоящая соблазнительница. Вольная грация ее
походки  с  лихвой  искупала  некрасивость  лица.  Мелли  рядом  с   ней
чувствовала себя деревенской простушкой.
   Гибкими, точно бескостными руками Алиша взяла свой  вышитый  мешочек,
распустила его тесемки и достала свернутую змеей веревку.  Среди  витков
что-то блеснуло. Мелли хотела разглядеть что, но зрение уже изменило ей.
   Фискель развалился на мягком стуле с  видом  гуляки,  наслаждающегося
доброй   пирушкой.   Пьяная    Мелли    постепенно    преображалась    в
Мелли-На-Иголках.
   Блеск металла вызвал у  нее  дурноту.  Алиша  сняла  с  пояса  нож  с
выложенной жемчугом рукояткой и, опустившись  на  колени,  стала  резать
веревку. Она ловко обращалась с  ножом  и  даже  в  эту  работу  вносила
некоторое изящество.
   Разрезав веревку на четыре части, Алиша распрямила красивую шею, явив
едва заметную улыбку на некрасивом лице.
   - Иди сюда, - сказала она, впервые заговорив при Мелли. - Не бойся, я
не сделаю тебе больно. - Голос больше подходил к ее движениям, нежели  к
лицу, -  приятный,  с  легкой  хрипотцой,  словно  намекающий  на  некие
неслыханные, запретные вещи.
   Мелли стало страшно, она бросила взгляд на дверь и заметила, что  это
не ушло от внимания Фискеля. Его здоровая рука сжимала клюку, увенчанную
большим узловатым  наростом  с  кулак  величиной.  Мелли  хорошо  поняла
угрозу, с  которой  пальцы  работорговца  стиснули  набалдашник.  Алиша,
терпеливо сидевшая на кровати, поманила Мелли к себе -  словно  та  была
вольна поступать, как ей вздумается. Но Мелли-то знала, что выбора у нее
нет и ласковый зов Алиши равносилен приказу. Женщина,  словно  читая  ее
мысли, сказала:
   - Если пойдешь по доброй воле, все будет хорошо. А если заартачишься,
мне,  может  быть,  придется  причинить  тебе  боль.  -   Шило   наконец
выпросталось из мешка.
   Какую же страшную ошибку совершила Мелли, запив миндальный пунш таким
количеством дешевого вина! Теперь она определенно не в силах ни  бежать,
ни драться. Однако есть еще один путь к спасению.
   Мелли  завизжала  во  всю  мочь,  приятно  удивленная  громкостью   и
пронзительностью звука, который сумела издать.
   Она не видела, как мелькнула в воздухе клюка, лишь услышала  треск  и
ощутила страшную боль от удара по  голове.  Слезы  выступили  у  нее  на
глазах, а на губах запузырилась слюна. Сделав неверный шаг  вперед,  она
упала прямо на руки Алише, и та втащила ее на кровать.
   Голова у Мелли шла кругом от боли и  опьянения.  Ей  ужасно  хотелось
сдаться и уйти в забытье, но она принудила себя  не  терять  сознания  и
целиком сосредоточилась  на  боли.  В  затылке  гудело,  точно  в  улье.
Несмотря на туман в голове, Мелли сообразила, что удар нанесен  с  умом:
на затылке наверняка  не  останется  ни  синяка,  ни  шрама,  а  если  и
останется, то волосы скроют изъян. Фискель печется  о  состоянии  своего
товара. Мелли не без злорадства подумала,  что  товарец  все  равно  уже
подпорчен.   Шесть   рубцов   на   спине   сильно   отразятся   на    ее
привлекательности - и на цене наверняка тоже.
   Алиша, склонясь над ней, что-то делала с ее руками.  Мелли  ничем  не
могла  помешать  ей  -  все  ее  силы  уходили  на  то,  чтобы  удержать
расплывающуюся перед глазами комнату. Алиша, широко раскинув руки Мелли,
привязала каждую к своему столбику  кровати.  Веревка,  которой  женщина
пользовалась, оказалась шелковым шнурком и нежно ласкала запястья  -  но
вот Алиша затянула узлы, и шнурок превратился в тиски. В желудке у Мелли
бурлил страх, смешанный с желчью, и та же смесь жгла ей горло.  Холодные
пальцы Алиши легли теперь на ноги, подобным же  образом  раскинув  их  в
стороны. Шнурок захлестнул одну лодыжку, потом другую.
   Мелли, распростертая  на  кровати,  приподняла  голову  -  нешуточное
достижение, ибо голова теперь  весила  вдвое  против  обычного.  Фискель
вернулся на свой удобный стул, Алиша же стояла над ней с ножом в руке.
   Чернявая мастерски владела клинком - еще миг,  и  лезвие,  коснувшись
лифа, распороло платье Мелли.
   Мелли почувствовала, как ее собственный нож свалился куда-то.  Затаив
дыхание,  она  ждала,  когда  Алиша  его  обнаружит.  Прошло   несколько
мгновений, и Мелли снова отважилась  приподнять  голову.  Алиша  сидела,
поджав ноги, на полу и как будто полировала что-то. Мелли скосила глаза.
Обе половинки разрезанного  корсажа  были  отвернуты  в  стороны  словно
лепестки. Ножа почти не было видно, только  кончик  рукоятки  торчал  из
складок. Мелли едва заметно  передвинулась,  потом  приподняла  спину  и
плечи. Нож съехал чуть пониже, к талии, и Мелли легла на него.
   Не успела она порадоваться своему успеху, как Алиша поднялась и  села
на кровать  между  ее  ног.  В  руке  она  держала  что-то,  похожее  на
зеркальце.  Мелли  почувствовала,  как  сползают  с  нее  панталоны,   и
вспыхнула от стыда.
   - Какое красивое тело! - сказала Алиша. - Она  не  так  худа,  как  я
думала. Тут и сальца порядком можно натопить.
   Мелли опять подняла голову - Алиша стояла на коленях между ее  ног  и
разглядывала самые сокровенные части ее тела. Не снеся такого бесчестья,
Мелли сердито дернулась в своих путах и ощутила  укол:  нож  порезал  ей
спину. Страшась поранить себя снова, Мелли застыла как мертвая.
   Алиша, успокаивая ее, приговаривала что-то -  тихо,  будто  издалека.
Что-то гладкое и прохладное осторожно надавило на лоно Мелли. Губы Алиши
шевелились, словно в молитве,  и  непростыми  были  слова,  которые  она
произносила. Нечто, вышедшее вместе со словами из ее рта, устремилось  к
Мелли,  словно  невидимая  рука.  Мелли  испугалась.  Она   много   чего
наслышалась о ворожбе и даже сама однажды наблюдала ее -  но  эти  чары,
хоть и куда менее мощные, чем у Джека, вторгались в ее тело,  и  она  не
могла этого терпеть. Она напряглась, позабыв о ноже. Чуждое тепло шарило
у нее внутри, и Мелли противилась этому всеми силами.
   Алиша  промолвила  еще  несколько  слов;  и  посторонняя  сила  ушла,
вернувшись к чародейке.
   - Плева не тронута, - сказала она. -  Девственность  не  нарушена.  -
Алиша встала, но ее ноги подкосились, и ей пришлось опереться о стену.
   - Ты уверена? - спросил Фискель.
   - Еще как. Плева у нее прочная, как старая кожа. Кому-то придется  на
совесть потрудиться над ней.
   - Значит, крови будет много?
   - Больше, чем обычно.
   - Это хорошо. Я оценю ее дорого, - радостно заулыбался Фискель. - Моя
южная красавица никогда не обманывает  моих  ожиданий.  У  тебя  столько
талантов, милая. Не знаю, что бы я делал без тебя. - Налив бокал  наиса,
он подал его женщине. - У тебя руки дрожат, Алиша. Что с тобой?
   Алиша, глянув на Мелли, шепнула:
   - Эта девушка не так проста, Фискель.
   Мелли боролась со сном, но  чувствовала,  что  ослабевает.  Глаза,  а
следом и мысли  заволакивало  туманом.  Веки,  несмотря  на  ее  усилия,
опускались все ниже.
   - Почему, прелесть моя?
   - У нее сильная судьба. Эта сила восстала против моих чар и  едва  не
вогнала их обратно в меня раньше срока. И чрево ее ждет своего часа.  Ей
суждено зачать дитя, вместе с которым придут и война, и мир.

***

   Трафф выплюнул жвачку. Табак был  плох  -  чересчур  горек.  Пришлось
сплюнуть еще несколько раз, чтобы очистить рот.
   Трафф следил за домом. Огни в нем погасили некоторое  время  назад  -
старуха, должно быть, спит крепким сном. Однако для пущей верности  надо
выждать еще немного. Неожиданность в любом деле помогает  не  хуже,  чем
самый острый нож.
   Коротая время,  Трафф  втирал  свою  жвачку  сапогом  в  снег.  Пора,
пожалуй, и вовсе отказаться от этой привычки. Он слыхал, что  от  табака
зубы гниют. Раньше-то ему наплевать было на это -  только  бабы  и  попы
носятся со своими зубами и заботятся  о  свежести  дыхания.  Но  теперь,
когда у него будет молодая красавица жена...
   Госпожа Меллиандра, дочь лорда Мейбора,  которую  прочили  в  невесты
принцу Кайлоку, теперь принадлежит ему.  Родной  отец  отдал  ее  Траффу
вместе с двумя сотнями золотых. Плохую сделку заключил лорд - он, Трафф,
только рассказал ему кое-что взамен, вот и все.  Старый  дурак  из  ума,
видно, выжил - взял да и отдал единственную дочку. Уж так  не  терпелось
ему узнать, что  замышляет  Баралис,  -  вот  разум  ему  и  изменил,  а
прелестная Мелли досталась Траффу.
   Теперь дело за малым - найти ее.
   Это стремление и привело Траффа нынче ночью к скромному  домику  близ
Харвеллской восточной дороги. Здесь жила старая свинарка.
   Эту старую ворону надо бы взгреть уже и за то, что она не отдала свою
усадьбу властям, как ей полагалось. Не дело вдовы вести хозяйство - этим
она лишает законного куска хлеба кого-то из мужчин. Ее повесили бы, если
бы слух о ней дошел куда следует, - и слух дойдет, уж будьте покойны, да
только тогда ее поздновато будет вешать.
   Трафф вылез из кустов, за которыми прятался,  и  направился  к  дому.
Нож, заткнутый за пояс, льнул к бедру, как второй  мужской  член.  Трафф
вынул клинок, и тело  рассталось  с  ним  неохотно.  Нож  был  отменный,
длинный и тонкий - нож бойца или убийцы.
   Трафф подобрался к дому сзади, пройдя между амбаром и хлевом. Запахло
свинарником, и Трафф пожалел, что выплюнул жвачку, какой бы скверной она
ни была. Свиньи, почуяв его, беспокойно захрюкали.
   Он осторожно попробовал дверь: крепкие петли и прочный  засов.  Трафф
двинулся вокруг дома,  пробуя  каждую  ставню,  пока  не  нашел  одну  с
проржавевшими петлями. Если  ее  сломать,  будет  шум  -  ну  и  пускай:
старуха, поди, глухая. Трафф что есть силы налег  на  ставню  плечом,  и
петли треснули, как трухлявое дерево. Ставня провалилась внутрь, оборвав
холщовую занавеску, и грохнулась на пол. Трафф, морщась от шума,  пролез
в окно.
   Ну и темень, Борк милосердный! Трафф постоял, приучая глаза к  мраку.
Он оказался в кухне, а дверь в дальней стене вела, как видно, в спальню.
Трафф, покрепче стиснув нож, направился туда.  Дверь  была  незаперта  и
уступила его нажиму. В темноте он различил на кровати  белую  фигуру,  а
миг спустя разглядел, что старуха сидит на постели с ножом в руке.
   - Не подходи, - сказала она. - Я купила этот нож на прошлой неделе, и
мне страсть как хочется его попробовать.
   Трафф  рассмеялся.  Забавно,  право  слово.  Совсем,  что  ли,   умом
тронулась старая? Женщина взмахнула рукой,  и  что-то  вонзилось  ему  в
плечо. Эта сука метнула нож! Трафф, взъярившись, одним прыжком перелетел
через комнату. Он сгреб старуху за тощую шею, вдавив большой палец ей  в
горло. Его охватило омерзение от прикосновения к старческому телу. Кровь
брызнула на простыни и на пол - его кровь.
   - Что, поубавилось храбрости-то, старая ведьма! - Трафф вдавил  палец
ей в гортань, другой рукой вертя нож и заставляя лезвие зловеще блистать
в слабом свете из окна.  Глаза  женщины  поблескивали  заодно  с  ножом.
Одержав верх над старухой, Трафф снова обрел спокойствие. Рана в  плече,
похоже, была не слишком глубока - кожаные  латы  не  дали  ножу  нанести
большого вреда. - Ну ладно - мне всего-то и надо, чтобы ты  ответила  на
пару моих вопросов. Тебе ничего не будет, если скажешь правду.  -  Трафф
говорил тоном родителя,  увещевавшего  непослушное  дитя.  -  Один  твой
приятель сказал мне, что около пяти недель назад у тебя гостила какая-то
пара. Верно это? - Трафф ослабил пальцы  на  горле  женщины,  чтобы  она
могла ответить, но она молчала. Трафф вдавил ей в грудь  рукоятку  ножа.
Старуха закашлялась, брызгая слюной. - Будем считать, что  это  означает
"да". Их звали Мелли и Джек? - Последовало новое нажатие -  но  на  этот
раз старуха сдержала кашель. Трафф  быстро  терял  тот  небольшой  запас
терпения, которым обладал. - Эй ты, сука, отвечай, не то я обе руки тебе
отрежу, а потом подожгу твой драгоценный  свинарник.  -  Показывая  свою
готовность выполнить  первую  из  угроз,  Трафф  полоснул  ножом  по  ее
запястью. На коже тонкой чертой проступила темная кровь. В  старухе  еще
порядочно юшки для ее  лет.  -  Ну,  полно  артачиться.  -  Трафф  снова
обратился в снисходительного папашу. - Я хочу  только  знать,  куда  они
пошли. - Трафф приставил нож к порезу, немного углубив рану.
   - На восток, - со вздохом ответила женщина, и в темноте  на  ее  щеке
блеснула одинокая слеза.
   - Хорошо, но может быть и лучше. - Нож  Траффа  царапнул  по  хрупким
косточкам запястья. - Куда на восток?
   - В Брескет.
   - Нет такого места, старуха. - Нож перерезал  сухожилие,  скрепляющее
одну кость с другой.
   - Они сказали,  что  идут  в  Брескет,  -  крикнула  старуха.  Траффу
показалось, что она говорит правду, и он сменил тактику.
   - Может, они так и  сказали,