.
   - Когда я вернусь, парень, я поучу тебя владеть оружием, как подобает
мужчине. - Он весело подмигнул и вышел, а Магра поплелась за ним.
   Джек вздохнул с облегчением, радуясь, что остался  в  одиночестве.  С
самой гибели Мелли у него  не  было  случая  подумать  как  следует.  Он
придвинулся поближе к огню и налил себе чашку подогретого сидра. Сладкий
хмельной аромат яблок напомнил ему о жизни в замке Харвелл. Там на кухне
тоже часто пахло яблоками - их пекли или делали из  них  сидр.  Как  ему
просто жилось тогда: ни опасностей, ни тревог, ни вины!
   Джек провел рукой по густой колючей щетине на подбородке и шее -  уже
много дней, как он не брился. В последний раз он делал это  в  то  утро,
когда халькусские солдаты нагрянули в курятник... когда убили Мелли.
   Джек швырнул чашку в очаг, разбив ее о заднюю стенку. Нельзя ему было
тогда уходить! Это его, а не Мелли должны  были  забить  до  смерти.  Он
подвел единственного человека, который на него  полагался.  Джек  уронил
лицо в ладони, зарывшись пальцами в виски. Вина обретала  осязаемость  -
она росла у него внутри, требуя выхода. Резкий вкус металла обжег язык.
   Полка, висевшая над очагом, затрещала и рухнула, и все бывшие на  ней
горшки и сковородки посыпались в огонь.
   Джек в ужасе попятился. Дверь позади него открылась, и вошла Тарисса.
   - Что ты натворил? - вскричала  она  и  метнулась  к  очагу,  пытаясь
спасти хоть что-нибудь  из  недельного  запаса  провизии,  рухнувшего  в
огонь. - Да не стой же столбом, помогай  мне!  -  Схватив  кочергу,  она
выгребла из пламени баранью ногу. - Сверху все  сгорело,  но  внизу  еще
порядочно мяса. Оберни руку ковриком и вытаскивай  все  горшки,  которые
сможешь.
   Джек послушался" вытащил несколько горшков. Почти все  они  оказались
пусты - их содержимое расплескалось и погибло в огне.
   - А жаркое-то, а каша! - завопила Тарисса, но было уже поздно:  самые
главные блюда вовсю шипели на углях.
   Джек, однако, спас горшок со свеклой, пару репок и связку колбас.
   - Что такое стряслось?  -  допытывалась  Тарисса  -  расстроенная,  с
сердитыми слезами на глазах. Достаток семьи измеряется тем, сколько  еды
запасено в доме.
   - Не знаю. Полка сама упала. - Джек кривил душой - он знал,  что  это
его гнев и досада свалили полку. Он не сомневался, что  одно  связано  с
другим, а связующим звеном послужило колдовство. Спасибо и  за  то,  что
обошлось без человеческих жертв. Но Джек в тот миг не испытывал  никакой
благодарности - слишком он был растерян и утомлен.
   - Дай-ка я взгляну на твою руку. Коврик-то весь  обгорел.  -  Тарисса
присела рядом с  ним  на  скамью  и  размотала  обвязку.  Кожа  под  ней
побагровела. - Ты уж прости, Джек, - смягчилась девушка. - Не надо  было
мне заставлять тебя лезть в  огонь.  Прости,  пожалуйста.  -  Ее  пальцы
легонько коснулись запястья.
   Джек не мог смотреть ей в глаза. Рука болела нестерпимо, и  он  почти
радовался этому - боль отвлекала его от правды. Колдовство  сопровождает
его как тень и не покинет до самой могилы.
   Тарисса шарила по шкафам в поисках мази от ожогов. Внезапная перемена
ее  настроения  глубоко  тронула  его.  Ее  доброта  согрела  душу,  как
нежданный дар. Он позволил ей смазать бальзамом пострадавшее  место.  Ее
касания были легкими, словно она боялась сделать  ему  еще  больнее.  Он
взглянул ей в лицо. Длинные светлые ресницы, короткий,  чуть  вздернутый
нос, полные розовые губы. Она хороша - не  красавица,  а  просто  хороша
собой. Она подняла глаза, и их взоры встретились. На долю мгновения  они
показались  Джеку  знакомыми  -  эти  светло-карие  глаза,  где   зелень
смешивалась с орехом.
   Ее губы слегка шевельнулись, и это  было  не  менее  откровенно,  чем
раскрытые объятия. Джек подался вперед и поцеловал ее  -  чистоту  этого
поцелуя нарушала  только  пухлость  губ,  и  тех,  и  других.  Опутанный
нежностью этого рта, Джек протянул руку, чтобы привлечь Тариссу к  себе,
но она отпрянула и неловко поднялась на ноги, не глядя на него.
   - Это ты свалил полку,  -  сказала  она.  Это  было  утверждение,  не
вопрос.
   - Я к ней даже не прикоснулся, - глядя в пол, ответил Джек.
   - Я знаю, - с раздражающей уверенностью улыбнулась она. Джек не сумел
ничего придумать в ответ. Что толку лгать, если она угадала правду?
   - Тарисса - твое полное имя? - ни с того ни с сего спросил он.
   Она прыснула при этой его  неуклюжей  попытке  сменить  разговор,  но
возражать не стала.
   - Нет, полное имя - Тариссина.
   Джек воспрянул духом: она знает правду, но не осуждает  его.  Это  ее
второй дар ему.
   - Такие имена в Королевствах дают благородным дамам.
   - Возможно, - пожала плечами она, - но я почти всю  жизнь  прожила  в
Халькусе, а здесь никому нет дела до моего имени.
   - Когда же ты покинула Королевства?
   - Я была грудным младенцем, когда мать пришла сюда со мной.  -  В  ее
голосе появилось нечто новое - Джек не сразу понял, что это горечь.
   - А что заставило Магру покинуть родную страну?
   - Она стала помехой неким высокопоставленным  особам,  и  ей  грозила
смерть.
   - А тебе?
   - Мне еще больше, чем матери, - холодно рассмеялась Тарисса.
   - Но ведь ты была совсем малютка.
   - Из-за малюток, бывает, и войны завязываются. - Тарисса  отвернулась
и принялась выгребать из очага остатки еды.
   Джек понял, что она не хочет больше говорить об этом. Она сказала как
раз достаточно, чтобы разжечь его любопытство, и вконец  его  озадачила.
Он все еще  чувствовал  ее  губы  на  своих  губах,  и  память  об  этом
удерживала его от расспросов. Ведь и она не стала  допытываться,  почему
это полка рухнула в огонь. Он отплатит ей тем же.
   Он опустился на колени рядом  с  ней  и  стал  соскребать  с  решетки
сгоревшее жаркое. Их взгляды снова встретились. Общие тайны,  затронутые
лишь намеком, а не в открытую, сблизили их. И когда их руки,  отчищающие
очаг, соприкасались, никто не спешил первым отвести свою.
   Немного   времени   спустя,    когда    решетка    засверкала,    как
свежеотчеканенная монета, дверь распахнулась и вошли  Магра  с  Ровасом.
Женщина нюхнула воздух, как гончая, и направилась прямиком к очагу.
   - Что у вас случилось? - воскликнула она. Ее голос даже и в гневе  не
утратил  изысканных  интонаций,  присущих  благородной  даме.  Взор   ее
обратился к Джеку.
   - Маленькая неприятность, мама, - ответила, опережая Джека,  Тарисса.
- Я помешивала жаркое, и вдруг полка обрушилась вниз.
   - Как это могло случиться? - недоумевал Ровас. - Я приколотил  ее  на
совесть перед самым приходом зимы.
   - Ну, тогда мне все ясно, - бросила Магра.  -  Если  у  кого-то  руки
приделаны не тем концом, так это у тебя, Ровас Толстобрюхий.
   - Оставь мое брюхо в покое, женщина. Ты  не  хуже  меня  знаешь,  что
торговец должен иметь цветущий вид. А объемистый живот  -  самый  верный
признак достатка.
   Джек не мог взять в толк, как такая женщина, как Магра, может жить  с
Ровасом. Ведь они - полная  противоположность  друг  другу.  И  речь,  и
внешность Магры выдают ее благородное происхождение, тогда как  Ровас  -
просто хвастливый жулик.
   - Не из-за чего шум поднимать, - говорил между тем Ровас. - Голод нам
не грозит. Хорош был бы из меня контрабандист, не будь у меня  тайников.
Пошли, парень, поможешь  мне.  У  меня  в  огороде  припрятан  сундук  с
солониной. Вспомнить бы еще где.
   Прежде чем выйти,  Джек  послал  Тариссе  благодарный  взгляд  -  она
избавила его от необходимости отвечать на трудные вопросы.
   Ровас заметил ожог у него на руке.
   - Как это тебя угораздило?
   - Помогал Тариссе вытаскивать горшки из огня.
   - Жаль, что пострадала правая рука. Ну ничего, это не  помешает  нам.
Настоящий боец должен одинаково хорошо владеть обеими руками. Вот  ты  с
левой и начнешь.

***

   Хват пробирался по людным улицам Брена, оглушаемый воплями  торговцев
и нищих. Он купил у разносчика пирог  со  свининой  и  бросил  пригоршню
медяков какому-то калеке и его слепой матери. Быстрота, с которой слепая
сгребла монеты, была подобна чуду. Хват широко улыбнулся  ей.  Он  знал,
что она притворяется, но восхищался ее искусством. Для  того  чтобы  так
закатывать глаза, требовался недюжинный талант.
   Пирог оказался  отменный,  горячий  и  сочный,  -  начинка  и  впрямь
походила на свинину.
   День был прекрасный, по крайней мере для такого холодного места,  как
Брен. Ясное небо голубело, и воздух был свеж. Хват чуял,  что  в  городе
происходит нечто важное. В северной части  Брена,  где  стояли  особняки
вельмож и герцогский дворец,  чисто  вымели  улицы  и  развесили  флаги.
Должно быть, ожидают каких-то знатных гостей.  Впрочем,  государственные
дела Хвата не касались. Перед ним стояла одна-единственная цель:  помочь
Таулу.
   Проходя  мимо  ларька  с  ручными  зеркальцами,  он   взял   одно   и
посмотрелся.
   - Да уж! - вымолвил он  и,  поплевав  на  руку,  поспешил  пригладить
волосы. Подумать только,  что  вчера  он  тащился  за  Таулом  с  этаким
колтуном на голове! И  воротник  не  слишком  чист.  Скорый  бы  его  не
одобрил. "Одевайся всегда чисто, - говаривал сей достойный муж. -  Тогда
люди не сразу поймут, кто ты есть". И Хват сознавал мудрость его слов.
   Ему очень хотелось прикарманить  зеркальце  -  оно  стало  бы  ценным
добавлением в его маленьком хозяйстве, - но продавец смотрел  зверем,  а
Хват всегда гордился своим умением смекнуть, когда лучше воздержаться.
   Солнце сопровождало его на пути в  западный  квартал.  Полдень  давно
миновал, и Хват спрашивал себя, не следовало  ли  ему  явиться  к  Таулу
пораньше.  Вся  трудность  заключалась  в  том,  что  промышлять   всего
способнее с утра, и Хвату не хотелось  терять  дневную  выручку.  Скорый
счел бы такой поступок  глупым.  Лишь  завершив  свои  труды,  с  полным
кошелем монет за пазухой, Хват отправился на поиски рыцаря.
   Он свернул на улицу Веселых Домов и отыскал строение, где вчера ночью
оставил Таула. Запахи руководили им вернее любой карты. Каждый дом здесь
имел свой особый аромат, и Хват быстро учуял тот, что запомнился  ему  с
прошлой ночи. При дневном свете дом выглядел весьма неприглядно: все его
деревянные части прогнили, а краска облезла. Волшебница ночь  -  под  ее
покровом заведение походило на дворец. Хват храбро постучал в дверь.
   - Рано еще, ступай прочь, - ответили ему.
   - Я ищу одного человека, по имени Таул. Он боец, -  громко  прокричал
Хват в закрытую дверь.
   - Нет здесь такого. Убирайся!
   - Ночью он здесь был. Здоровый такой, с золотыми волосами и  повязкой
на руке.
   - Может, и был - а мне-то какой с этого навар?
   Хвату сразу полегчало: теперь ему стало ясно, на какой основе строить
переговоры с безликим голосом.
   - Два серебреника, если скажете, где он.
   - Ищи дураков.
   - Ну пять. - Дело обещало обойтись дороже, чем он ожидал. Ну ничего -
деньги должны оборачиваться. Скорый читал ему  пространные  поучения  на
этот счет.
   Дверь отворилась, и в ней возникла женщина с  маленькими  глазками  -
та, что воровала у Таула золото.
   - Дай-ка мне глянуть на твое серебро.
   Хват достал обещанные монеты.
   - Могу ли я дерзнуть осведомиться об имени очаровательной дамы?
   Женщина, слегка озадаченная, поправила свою замысловатую прическу.
   - Для тебя я госпожа Тугосумка, юноша.
   Пудра с ее волос реяла в воздухе, и Хват еле  сдерживался,  чтобы  не
чихнуть.
   - Итак, госпожа Тугосумка, куда же направился тот господин?
   - Он что, твой друг? - Голос у нее был пронзительный, как у гусыни  в
брачной поре.
   - Ну что вы - я и в глаза-то его ни разу не видал. Я  просто  передаю
поручение.
   Госпожа Тугосумка удовлетворилась этим.
   - Человек, которого ты ищешь, пьет в "Причуде герцога".  Это  таверна
на Живодерке. Давай сюда деньги.
   - Приятно было познакомиться, сударыня, -  с  поклоном  молвил  Хват,
отдавая ей монеты. Сам Скорый  подивился  бы  быстроте,  с  которой  она
упрятала их за корсаж, - и столь же  быстро  перед  Хватом  захлопнулась
дверь.
   Хват с наслаждением чихнул, наконец-то очистив ноздри  от  пудры.  Он
отправился в дорогу и вскоре нашел "Причуду  герцога"  -  высокое,  ярко
раскрашенное здание. На пороге несколько мужчин играли  в  кости.  Хвата
разбирала охота присоединиться к ним - игру он  любил  еще  больше,  чем
вкусные яства, однако он стойко прошел мимо, задержавшись только,  чтобы
посмотреть, как упали кости. Да, жаль, что он идет по  делу,  уж  больно
славно они легли. С такими только и пускать деньги в оборот.
   Он вошел в таверну и протолкался сквозь толпу жаждущих.  Здесь  стоял
густой запах хмеля, дрожжей и пота - запах пьющих мужчин.
   Хват углядел в  сутолоке  соломенно-желтые  волосы  женщины,  которая
ночью собирала брошенные  Таулу  деньги,  а  после  передала  их  старой
Тугосумке. Преисполнившись негодования, Хват двинулся к ней. Она  громко
требовала еще эля, а компания мужчин и женщин поддерживала  ее  громкими
возгласами. Эль прибыл - целый бочонок, - и она полезла в кошель,  чтобы
заплатить трактирщику. Кошель принадлежал Таулу. Эта бабенка  поит  Борк
знает сколько народу на деньги Таула!
   Рыцаря нигде не было видно. Хват прилип глазами  к  кошельку,  и  его
руки, как всегда, опередили разум. Желтоволосая отвлеклась всего на миг,
чтобы поднять заздравную чашу, но и этого оказалось довольно - Хват  тут
же стянул кошелек со стола и не знающими охулки  пальцами  спрятал  себе
под  плащ.  Радоваться  удаче  было  некогда  -  Хват,  потупив  голову,
устремился к двери. Миг спустя раздался вопль:
   - Золото! Мое золото! Обокрали!
   Хват едва удержался, чтобы не крикнуть в ответ, что это золото  вовсе
не ее. До двери ему оставалось всего несколько  шагов.  Позади  в  толпе
возникло какое-то движение.  Хват,  не  смея  оглянуться,  пробивался  к
выходу. По  улице  он  продолжал  шагать  неспешно,  не  будучи  уверен,
заметили его или нет. Он уже собрался засвистать что-нибудь веселенькое,
как вдруг услышал за спиной настигающие его шаги. Отбросив попытки сойти
за невинную овечку, Хват пустился бежать во всю прыть.
   Скорый при всем своем мастерстве понимал, что иногда приходится брать
ноги в руки. "Никогда не беги по прямой, - поучал он Хвата. - Сворачивай
за каждый угол, который тебе  попадется,  и  норови  нырнуть  туда,  где
народу  побольше...  да  мчись  как  ветер".  Хват  несся  по  улицам  и
переулкам, через торжища и людные площади.  Погоня  не  отставала.  Хват
свернул в славный темный закоулок  -  и  уперся  в  каменную  стену.  Он
судорожно вздохнул. Тут слишком  высоко,  чтобы  перелезть,  -  придется
прорываться  назад.  Хват  рылся  в   памяти,   ища   там   какую-нибудь
премудрость, изреченную Скорым на этот случай, но ничего подходящего  не
вспоминалось. Как видно, Скорый никогда не был так глуп, чтобы  забегать
в тупик.
   С коленями, дрожащими больше от усталости,  нежели  от  страха,  Хват
обернулся лицом к своему преследователю, темному на фоне  яркого  света.
Человек шагнул вперед, и его волосы сверкнули золотом на солнце. Таул!
   Прошло долгое мгновение. Солнце тактично удалилось, оставив рыцаря  и
мальчика наедине. Легкий ветерок пролетел по переулку, пошевелив отбросы
и наполнив воздух их благоуханием.
   Рыцарь с волосами цвета темного золота смотрел на Хвата. Его  широкая
грудь вздымалась, а лицо оставалось недвижимым, как  маска.  Потом  Таул
без единого слова повернулся и пошел прочь.
   Хват остолбенел от изумления.  Таул  шел  медленно,  понурив  голову.
Мальчик не мог вынести этого зрелища.
   - Таул! - крикнул он. - Погоди!
   Рыцарь на краткий миг заколебался, а потом, не оборачиваясь,  покачал
головой. От  этого  легкого,  почти  пренебрежительного  жеста  у  Хвата
сжалось горло. Таул уходит от него!
   Скорый  много  раз  предостерегал  своего  ученика  против  дружеских
чувств. "Никогда не подпускай к себе никого настолько  близко,  чтобы  у
тебя могли украсть кошелек", - говаривал он. У самого Скорого друзей  не
водилось, только сообщники, и дружба для него никакой ценности не имела.
Хват, пока не встретил Таула, придерживался того же мнения. Но Скорый не
всегда бывал прав. Язык у него, конечно, работал что твоя маслобойка, но
при всем своем уме он не имел никого, кому  бы  мог  довериться,  и  ему
никто не доверял. Хват вдруг понял, что ему  не  так  уж  хочется  стать
таким, как Скорый, - человеком,  который  сперва  спрашивает,  что  тебе
надо, а потом уж - как тебя зовут. Он побежал за Таулом и тронул его  за
руку.
   - Таул, это я, Хват!
   - Уйди прочь, мальчик, - как ножом отрезал Таул, отдернув руку.
   - На, - Хват протянул ему кошелек, - возьми свои деньги. Я  украл  их
только для того, чтобы твоя подружка не промотала.
   Таул оттолкнул деньги.
   - Я в няньках не нуждаюсь. Возьми их себе, я добуду  еще  -  мне  это
просто.
   - Ты, стало быть, хочешь остаться в Брене?
   - Чего я хочу, тебя не касается. -  Таул  ускорил  шаг,  но  Хват  не
отставал.
   - А как же твоя цель? Тот мальчик...  -  Хват  чуть  было  не  сказал
"мальчик, за которым послал тебя Бевлин", но  прикусил  язык.  Не  время
сейчас упоминать о покойном мудреце.
   - Уйди прочь! - обернулся к нему Таул. В голосе рыцаря  было  столько
злобы, что Хват и впрямь попятился. Он  впервые  как  следует  разглядел
лицо своего друга. Таул постарел. Морщины, едва  заметные  месяц  назад,
превратились в глубокие складки. Гнев искажал его  черты,  но  в  глазах
читалось нечто иное. Стыд. Словно  почувствовав,  что  его  разоблачили,
Таул потупился и пошел своим путем, тихо ступая по булыжнику.
   Ну и пусть идет, раз он ни в чьей помощи не нуждается, подумал  Хват.
Становилось поздно, и его прельщала  мысль  о  горячем  ужине  в  чистой
таверне. Таул дошел до конца переулка и повернул на  улицу.  Прежде  чем
исчезнуть из виду, он провел рукой по волосам. Простой жест -  Хват  сто
раз видел, как Таул это делает. Как  хорошо,  оказывается,  Хват  изучил
рыцаря! Таул - его единственный друг, и оба они забрели далеко от  дома.
Ужин стал казаться Хвату не столь уж важным.
   Он поспешил вдогонку  за  Таулом.  Напрасно  он  так,  прямо  в  лоб,
напомнил рыцарю о  цели  его  странствий  и  сообщил,  что  подруга  его
надувает. Если Хват хочет, чтобы Таул  стал  прежним,  надо  действовать
потоньше. Рыцарь, как видно, хочет забыть свое прошлое, забыть  мудреца,
забыть о цели своих поисков и даже себя самого  забыть.  Так  вот,  Хват
позаботится о том, чтобы он ничего не забыл. Мальчик был уверен в одном:
рыцарь жил только ради  своей  цели  -  и  то,  что  он  теперь  от  нее
отказался, казалось Хвату настоящей трагедией.
   Однако в эту ночь лучше будет, пожалуй, просто последить за  рыцарем.
Хват дождется случая и еще вернет себе расположение Таула.
   Выйдя на улицу, Хват купил пирожок у лоточника (обойтись без горячего
- одно дело, а разгуливать с пустым желудком - совсем другое) и пустился
обратно к "Причуде герцога".

VII

   - Только одним способом, Боджер, можно узнать, девственна женщина или
нет.
   - И прямые волосы тут ни при чем, Грифт?
   - Полно старушечьи байки повторять.
   - Если уж речь идет о байках, то  ты,  когда  надел  эти  свои  тугие
штаны, и впрямь стал смахивать на старуху.
   -  Я  ношу  их  с  чисто  лечебной  целью,  Боджер.  У   меня   такие
чувствительные органы, что при первом же порыве ветра  они  обмирают,  и
вернуть их потом к жизни не так-то легко.
   - Это неудивительно для столь горячих органов, Грифт.
   - Так хочешь ты услышать от  меня  умную  вещь  или  нет?  Другие  бы
немалые деньги отдали, лишь бы узнать то, что я сообщаю тебе даром.
   - Ну давай говори. Как узнать, девственница перед тобой или нет?
   - Надо запереть ее вместе с барсуком, Боджер.
   - С барсуком?
   - Да, Боджер, с барсуком. - Грифт развалился в седле со  всевозможным
удобством, доступным едущему  на  муле  человеку.  -  Берешь  барсука  и
зап