лебнул глоток.
   - Так и было, ваше преосвященство. Тавалиск подержал вино  во  рту  и
выплюнул.
   - Ворожба имеет свои законы, кто бы ею ни  занимался.  Однако,  чтобы
нагреть металл, нужен сильный выплеск. Баралис, как видно, действовал  с
отчаяния, не по расчету. Он обучался в  Лейссе  и  должен  знать,  сколь
опасно расходовать так свою силу. - Тавалиск отпил  еще  глоток.  -  Это
марльсское белое просто превосходно - вот  попробуй.  -  Гамил  протянул
было руку, но архиепископ подал чашу мальчику. - Любопытно будет  узнать
твое мнение. - Тавалиск  отвернулся,  чтобы  не  видеть  злобы,  на  миг
исказившей черты Гамила.
   - Удивляюсь обширности ваших знаний, ваше преосвященство.
   - Да, я кое-что смыслю в  ворожбе,  Гамил,  и,  как  ты  знаешь,  сам
балуюсь время от времени, но это слишком тяжкий труд,  чтобы  заниматься
им всерьез. Делая даже самое простое, например, завораживая бессловесную
тварь, ты лишаешься  сил  на  целый  день.  Ворожба  требует  не  только
душевного, но и телесного напряжения и выжимает все соки как из ума, так
и из мышц. - Тавалиск послал мальчика принести вина из другого  бочонка.
- Люди заблуждаются, думая, что магия идет из земли и со  звезд,  -  она
идет изнутри, и когда она изливается, то это дает о себе знать: не может
же человек, потеряв кварту крови, вести себя как ни в чем не бывало. Так
же и с ворожбой. - Тавалиск принял от мальчика новую чашу. - Она слишком
изнурительна, чтобы прибегать к ней каждый день.  Я  делаю  это  лишь  в
случае крайней нужды, предпочитая беречь  свои  силы  для  блага  Рорна.
Ворожба - плохая замена  хитрости.  -  Тавалиск  скривился,  найдя  вино
терпким и кислым. - На вот, Гамил, попробуй.  Есть  что-нибудь  о  нашем
друге рыцаре?
   - Он вернулся в Рорн, ваше преосвященство. И сразу, сойдя с  корабля,
направился в квартал шлюх. - Гамил осторожно пригубил вино.
   - Вероятно, к своей собственной шлюшке. Ну же,  Гамил,  пей  до  дна.
Вино чудесное. - И Тавалиск проследил,  чтобы  секретарь  осушил  полную
чашу этой кислятины.
   - Он не найдет ее там, ваше преосвященство.
   - И нигде не найдет, если учесть, в  каком  месте  она  находится.  -
Тавалиск забрал у Гамила  чашу.  -  Я  не  хочу,  разумеется,  чтобы  ей
причинили какой-то вред.
   - Да, ваше преосвященство.
   - Я держу ее лишь потому, что когда-нибудь она  может  пригодиться  в
нашей партии с рыцарем. Он, как я понимаю, сильно к ней привязался?
   - Похоже, что так, ваше преосвященство.
   - Впрочем, судьба этой  девки  должна  теперь  волновать  его  меньше
всего.
   - Что ваше преосвященство имеет в виду?
   - А то, Гамил, что пришла пора взяться всерьез за  его  собратьев.  Я
подумываю о том, чтобы изгнать их из  города.  Рыцари  Вальдиса  слишком
долго мне докучали, и у меня руки чешутся положить этому конец.  Мне  не
по нутру, что они торчат в наших гаванях и мешают нашей торговле. С  тех
пор как Тирен пришел к власти, она удвоили свое рвение. Не далее как  на
прошлой неделе они арестовали целый груз специй, стоящий сотню  золотых,
- заявили, что это пиратский товар! Так не может более продолжаться. Они
скрывают за благородными побуждениями  свое  стремление  к  наживе.  Они
сбивают цены лишь для того, чтобы закрепиться на рынке. У них почти  что
монополия в соляной торговле, и нет нужды говорить, как опасно  это  для
нашего рыбного промысла, -  рыбакам  необходима  соль,  чтобы  сохранить
улов. Я не прочь, если кто-то хочет заработать пару  золотых,  -  только
пусть не лицемерит при этом. - Последняя фраза пришлась архиепископу  по
вкусу, и он приказал Гамилу записать ее  для  народа.  -  Теперь  можешь
идти, - сказал Тавалиск, когда Гамил исполнил это, и велел слуге:
   - Нацеди моему секретарю штоф  того  последнего  вина,  мальчик.  Мне
кажется, оно очень ему понравилось.
   - Зачем же так беспокоиться, ваше преосвященство?
   - Пустяки, Гамил, мне это только приятно. Считай, что это награда  за
твою службу. - Мальчик вручил Гамилу большой  жбан  кислого  вина.  -  И
выпей его поскорее: оно может утратить  свой  букет,  если  хранить  его
слишком долго. - Гамил удалился, прижимая к себе громоздкий сосуд.  -  А
теперь, мальчик, перейдем к следующему бочонку.
   Через некоторое время послышались легкие  шаги,  и  перед  Тавалиском
предстал высокий тощий человек.
   - А, мастер ключник, всегда рад вас  видеть.  Я  только  что  говорил
мальчику, как ценю ваше мнение о разных винах.
 
*** 
 
   Таул пробирался по уличной грязи. Вонь нечистот  и  гниющих  отбросов
стояла в горле. Жители Рорна в очистке  улиц  полагались  на  дождь,  но
небеса уже много недель не облегчались, и отбросы громоздились  повсюду,
услаждая зрение и обоняние прохожих.
   Ранним утром Таул сошел с "Чудаков-рыбаков". Ему жаль было  прощаться
с моряками, ставшими его друзьями.  Карвер  заявил,  что  Таул  оказался
лучшим коком, чем тот, кого оставили  на  берегу.  Капитан  Квейн  тепло
пожал ему руку и предложил свою помощь, когда бы  она  ни  понадобилась.
"Приходи в гавань когда захочешь, - сказал он. - Я всегда  здесь,  если,
конечно, не в море. Здесь ты  всегда  найдешь  мерку  рома  и  дружескую
поддержку".  Таул  ничуть  не  сомневался  в  сказанном  -  капитан   не
принадлежал к тем, кто легко раздает обещания.
   Таул шел к Меган, надеясь увидеть ее и, возможно, провести с ней ночь
перед тем, как покинуть город. Ему нужно было поговорить с ней. С самого
Ларна у него в ушах звучали ее слова: "От твоих демонов тебя избавит  не
достижение цели, а любовь". Откуда  она  могла  это  знать?  Нет  ничего
важнее, чем достигнуть цели, - она и жизнь его, и проклятие.  Погоня  за
несбыточной мечтой и стала причиной его крушения.
 
*** 
 
   Таул всегда, с тех пор как себя помнил, мечтал стать рыцарем.  Каждый
день, пока он удил рыбу, мысли его  уносились  на  восток,  к  Вальдису.
Рыцари - воплощение благородства: они  спасают  принцесс,  заточенных  в
башнях, и ведут долгие сражения с демонами.
   Но для того чтобы пройти рыцарскую школу, требовались деньги, и  Таул
стал продавать излишки своего улова. Одна лишняя рыба  в  день  означала
медный  грош  в  неделю.  Однажды  он  подсчитал,  что  ему  понадобится
пятнадцать лет, чтобы собрать нужную сумму. Но это только  укрепило  его
решимость.
   Свои сбережения он прятал на дне бочонка с солью. Не раз, когда у них
выходил хлеб или свечи, его  одолевало  искушение  истратить  их.  Когда
умерла мать, у него набралась уже полная чашка медяков, но  дела  у  них
пошли так плохо, что Таул спустил их все. Анна заболела гнилой горячкой,
а ребенка, которому было уже больше года, требовалось  окрестить.  Иного
выхода просто не оставалось. Таул был, конечно, в ярости и  срывал  свой
гнев на сестрах - он бушевал, дулся и отравлял жизнь всей семье. Младшие
не понимали, как много значат для него эти медяки, не понимали, что  он,
тратя их, расстается не только с деньгами.
   Но сестры победили его своей нежностью. Сара неделю  ходила  рыбачить
вместо него, а Анна, лежа в постели, рисовала ему красивые картинки.  Не
такие уж они, в конце концов, оказались непонятливые - просто  он  этого
не замечал.
   Тогда он мало в чем разбирался по-настоящему. Для  него  существовала
только семья и больше ничего. Он отвечал за младших целиком и полностью.
Он брался за любую работу: батрачил, прислуживал в таверне, резал торф -
всегда находилось какое-то занятие для того, кто соглашался брать  плату
натурой, а не деньгами. Тянулись долгие тяжкие дни,  когда  он  приходил
домой только с наступлением ночи.
   Только ранним утром мог он располагать собой. Денег  он  лишился,  но
его мечта осталась при нем. Он сызмальства был сильным  и  знал  это  за
собой. Он  успешно  защищал  свою  драгоценную  рыбную  лунку  от  чужих
посягательств, и теперь уже  никто  не  смел  претендовать  на  нее.  Но
деревенский дьячок сказал ему, что для рыцаря одной  силы  недостаточно.
Поэтому Таул каждое утро клал в карман, кроме ножа, еще и книгу. Он мало
что понимал  из  писаний  старого  Марода,  но  рыцарю  полагалось  быть
начитанным - и он читал. Даже истратив свои сбережения,  Таул  продолжал
таскать с собой книгу на рыбную ловлю. Он говорил себе, что  это  просто
привычка, что на книгу удобно опирать удочку и что увесистый  том  может
послужить хорошим оружием в случае нападения. Правда была  куда  глубже:
сохраняя книгу, он сохранял и надежду. Если  ему  выпадет  случай  стать
рыцарем - а в мечтах такой случай выпадал всегда, -  он  будет  готов  к
этому.
   Воспоминания о тех днях были  неотделимы  от  дразнилок.  Деревенские
мальчишки, не решаясь нападать на него поодиночке, собирались  ватагами,
и, когда он шел на рынок с сестрами по бокам и младенцем в корзинке, они
высмеивали его,  называли  "доброй  хозяюшкой"  и  советовали  поспешить
домой, чтобы покормить малыша грудью. Сара и Анна тянули  его  за  руку,
умоляя не обращать на это внимания, и только их страх удерживал  его  от
стычек с обидчиками.
   Но однажды он пошел в деревню один. Таул помнил тот день как  сейчас:
ясное небо, тучи мух, сухая земля под ногами. А вышло все из-за бараньей
ноги.
   Приближался праздник лета, и  Таул  пообещал  сестренкам  приготовить
что-нибудь вкусное. Им, живущим на рыбе и гусятине,  любое  другое  мясо
представлялось верхом роскоши, а Таул, как ни ворчал на сестер, любил их
побаловать. Саре он велел развести огонь, чтобы поджарить мясо.  Ей  уже
сравнялось двенадцать, Анне - восемь, а малышу - три.
   Таул весело шагал по дороге. Денег хватит не только на баранью ногу -
останется еще немного на ленты  и  сладости.  Сара  и  Анна  подвязывали
волосы веревочками. Он видел, как они поглядывают на деревенских девочек
с яркими лентами в косах, им тоже хотелось таких,  но  они  ни  разу  не
осмелились попросить. Они знали, что денег у них нет, и не приставали  к
брату с тем, что он не мог себе позволить. У него очень хорошие  сестры.
Но они не знают, что, как только малыша отняли от груди и  надобность  в
кормилице отпала, Таул снова  стал  продавать  лишнюю  рыбу.  И  у  него
набралось как раз столько, чтобы хоть как-то отметить праздник лета.
   Таул купил ногу, жилистую и жестковатую. Торговаться он еще не умел и
дал за нее сколько запросили.
   На обратном пути его стали одолевать мухи, тучами жужжащие над мясом.
У околицы он услышал:
   - Эй, матушка, беги скорее домой да жарь баранину! -  Раздался  смех.
Таул, не оборачиваясь, шел своей дорогой.
   - Мухи докучают? Это потому, что от тебя девчонками пахнет! - крикнул
другой голос, и за спиной снова засмеялись.
   - У него и грудки скоро отрастут.
   - Еще слово - и я тебя убью! - рявкнул, обернувшись, Таул.  Обидчики,
к его удовлетворению, немного попятились. Их было пятеро, и он хорошо их
знал. Заводила ухмыльнулся:
   - Как ты нас убьешь, хозяюшка, - накормишь своей стряпней?
   В Тауле что-то надломилось, и он, не помня себя,  вцепился  вожаку  в
горло. Тот покраснел, потом побагровел. Кто-то пнул Таула сзади,  и  он,
крутнувшись, ударил противника в лицо. Хрустнула кость.  Третий  прыгнул
Таулу на спину. Таул отшвырнул его  так,  что  тот  упал  на  расстоянии
лошадиного корпуса. Четвертый топтался на месте, явно испугавшись.  Таул
побежал за ним, сбил с ног и долго пинал, пока злость не прошла.
   Кровь обагрила землю и его одежду. Баранья нога валялась в  пыли.  Он
уложил четверых, а пятый благоразумно бежал.
   Таула одолевали слезы - не из-за драки, а  из-за  мяса  и  лент.  Все
пропало, и ожидания сестер будут обмануты. Подобрав ногу, он постарался,
насколько возможно, счистить с нее пыль. А ленты все в крови - но, может
быть, их еще удастся отстирать.
   Таул,  прихрамывая,  поплелся  домой  со   своей   корзиной.   Позади
послышались шаги, и он обернулся, приготовясь драться снова.
   - А ты силен, юноша, если тебя разозлить, -  заметил  идущий  за  ним
человек - нездешний, судя по цвету  лица  и  выговору.  -  Было  на  что
посмотреть. Задора тебе не занимать, но драться ты совсем не умеешь.
   - Я твоего мнения не спрашивал, незнакомец.
   Мужчина, темноволосый, темноглазый, у пояса носил меч, а на  груди  -
кинжал;  темно-синий  плащ  придавал  ему  достоинство,  а  промасленные
кожаные латы свидетельствовали о достатке.
   - Я привык получать то, что мне нужно. А теперь скажу  без  обиняков:
мне нужен ты. - Незнакомец, растянув губы в подобии улыбки,  поклонился.
- Я Тирен, вальдисский рыцарь.
 
*** 
 
   Таул подходил к кварталу продажной любви. Ему была необходима  Меган.
Прошлое вцепилось в него мертвой хваткой - ему нужна была  ее  нежность,
чтобы позабыть обо всем.
   Он горько разочаровался,  не  достучавшись  у  ее  двери.  Вломившись
наконец силой, он оставил в каморке клок своего зеленого  плаща  в  знак
того, что побывал здесь, - записку Меган прочесть не смогла бы.
   Осмотрев комнату, он понял, что Меган не было дома  добрых  несколько
дней: по полу шмыгали крысы, мухи кишели над куском испорченного пирога,
на столе и стуле толстым слоем лежала пыль. Меган всегда держала комнату
в порядке. Озадаченный Таул занялся обыском - немногие платья и  пожитки
девушки остались на месте. Он отвадил тяжелый камень в очаге, где  Меган
держала деньги, - золотые исчезли. Таул  печально  вздохнул.  Она  взяла
деньги и ушла. Упрекать ее не за что - он сам подтолкнул ее к этому.  Он
не ожидал лишь, что она уйдет так скоро.
   Таул провел пальцами по волосам. Что ж, все к лучшему. Он пробыл бы с
ней всего одну ночь, а после они  расстались  бы  снова,  причинив  друг
другу новую боль.
   Таул прикрыл за собой взломанную дверь  и  опять  побрел  по  грязным
улицам, дивясь тому, как пригревает солнце, -  на  болотах  в  эту  пору
стоят жестокие холода. Вынув оба письма из-за пояса, он содрогнулся  при
виде выдавленной на  печатях  затейливой  буквы  "Л".  Ему  станет  куда
спокойнее, когда он избавится от писем. Не зная, где искать улицы,  куда
их следовало доставить, Таул окликнул пробегавшего мимо мальчишку:
   - Эй, малый!
   - Ты меня? - удивленно отозвался тот.
   - Тебя, тебя. Не хочешь ли помочь мне?  Мне  нужен  человек,  который
проводил бы меня в пару мест.
   - А что я за это получу? - Мальчишка воззрился на Таула.  Тот  только
улыбнулся такому нахальству.
   - Сколько ты хочешь?
   - Две медяшки, - без запинки выпалил мальчик. Таул  оглядел  его:  не
больше одиннадцати зим от роду, одет в рваную холщовую рубаху и выглядит
так, будто несколько дней не ел.
   - Денег я тебе, малый, не дам, зато накормлю горячим обедом.
   Мальчишке это предложение явно пришлось по душе.
   - Откуда мне знать, что ты не  надуешь  меня,  когда  я  покажу  тебе
дорогу?
   - Даю тебе честное слово.
   - У нас тут говорят, что слову чужеземца веры давать нельзя.
   - Так я, по-твоему, чужеземец?
   - Ясно как Божий день. Таул сдержал улыбку.
   - Ну а если я скажу тебе, что я рыцарь и обязан держать свое слово? -
Он отвесил легкий поклон, и малец задумался.
   - Ладно, я сведу тебя куда надо. Не потому, что ты рыцарь, - да и  не
больно я тебе верю. Я пойду только потому,  что  мне  все  равно  нечего
делать и ноги охота поразмять. Но смотри, обед за тобой!
   - Очень благодарен тебе за помощь. Так  вот,  мне  нужно  на  Тутовую
улицу и в Рюмочный переулок.
   - Выгодную же сделку ты со мной заключил, - присвистнул мальчик.
   - Почему?
   - Да потому, что эти улицы на другом  конце  города.  Туда  шагать  и
шагать. Ты, наверное, знаком с большими людьми?
   - С чего ты взял?
   - С того, что Тутовая улица не для таких,  как  мы  с  тобой,  -  там
только знать живет, - уважительно проговорил мальчик.
   - Хорошо, пошли. -  Таулу  было  безразлично,  кто  его  адресаты,  -
хотелось только разделаться со своими обязательствами как можно  скорее.
- Тебя как звать? - спросил он мальчика.
   - Скажи сперва, как звать тебя.
   - Таул.
   - И все? - разочарованно протянул мальчик. - Я думал, у рыцарей имена
длинные и заковыристые - скажем, Кальвин Дерзающий или Родерик Смелый.
   - Заковыристое имя  нам  дают,  только  если  мы  погибаем  геройской
смертью,  -  подмигнул  Таул.  Мальчик  остался  доволен  ответом  и  на
некоторое время умолк, ведя Таула через путаницу переулков.
   - Позволь мне дать тебе один совет,  Таул,  -  вполголоса  сказал  он
погодя. - На твоем месте я  не  объявлял  бы  незнакомым  людям,  что  я
рыцарь. Рыцари в Рорне сейчас не  пользуются  особой  любовью,  если  ты
понимаешь, о чем я.
   Вот, значит, до чего уже дошло? Неужто рыцари  пали  так  низко,  что
даже уличный мальчишка советует ему таиться?  Впрочем,  этого  следовало
ожидать - Рорн и Вальдис давно норовят вцепиться друг  другу  в  глотку.
Таулу хотелось верить,  что  только  соперничество  вызывает  в  рорнцах
ненависть к его ордену, но пренебрегать дурными слухами становилось  все
труднее. Вальдис на все нападки отвечал рыцарским молчанием  -  и  Таул,
хотя и уважал такой образ действий,  понимал  также,  сколько  вреда  он
приносит. Таул сам стал жертвой подобного  молчания:  архиепископ  целый
год держал его в заточении, подвергая  пыткам,  ибо  знал,  что  Вальдис
ничего по этому поводу не предпримет.
   Мальчик отвлек Таула от размышлений.
   - Ну а меня кличут Хватом.
   - Ну, Хват, раз уж ты все знаешь о Рорне, чем тебя угостить на обед?
   - Самое вкусное блюдо у нас в Рорне - пирог с угрями. Я съел бы кусок
такого пирога, жареные рыбьи хвосты и луковый суп, только без морковки.
   - Конечно, без  морковки,  -  рассеянно  согласился  Таул,  оставаясь
мыслями по-прежнему далеко на западе, в Вальдисе.
 
*** 
 
   Мейбор примерял свои новые туалеты, когда вошел слуга.
   - Чего тебе, Крандл?
   - Только что прибыло письмо для вас, ваша  милость.  Голубятник  ждет
вашего ответа. Он сам не свой от волнения - говорит, что  письмо  принес
орел.
   - От кого же оно? - рассеянно  спросил  Мейбор.  Он  примерял  сейчас
великолепный камзол и любовался собой в новом зеркале.
   - Не могу знать, ваша милость.
   - Скажи-ка, Крандл, этот камзол мне не тесноват? Портной уверяет, что
он сидит превосходно.
   - По-моему, он очень идет вам, ваша милость.
   - Ты, пожалуй, прав, Крандл, я в нем выгляжу.., как бы это сказать?
   - Величественно, - подсказал Крандл.
   - Вот-вот. Так что там с письмом? Ты можешь  идти,  -  сказал  Мейбор
портному. - Помни: побольше вышивки и драгоценных камней -  то,  что  ты
принес, чересчур просто. - Портной, пятясь, вышел из комнаты,  прихватив
свою работу. -  Дурак  набитый  -  никакого  понятия  о  блеске.  Что-то
приличное можно заказать только в Брене -  а  на  это  уйдет  почти  два
месяца. Окажись здесь Баралис, я охотно выдавил бы из  него  его  подлую
жизнь вот этими голыми руками. О чем это мы говорили?
   - О письме, господин.
   - Ах да, дай-ка мне взглянуть на него. Должно  быть,  нечто  срочное,
раз его прислали с орлом. - Мейбор взял письмо. - Хорошо, теперь ступай!
   Мейбора охватило легкое волнение. Письмо, очевидно, пришло  издалека,
и почерк, которым оно было надписано, ни о чем ему  не  говорил.  Мейбор
взломал  печать  и  развернул  письмо.  Он  не  слишком   хорошо   читал
по-писаному,  а  уж  этот  замысловатый  почерк  и  вовсе  трудно   было
разобрать. Наконец Мейбор уяснил мысль написанного и присел на  кровать,
задумчиво потирая подбородок.
   Так он просидел довольно долго. В дверь постучали. Мейбор, думая, что
это слуга, хотел прогнать его прочь, но вошел его старший сын, Кедрак.
   - Как вы бледны, отец! Что случилось?
   - Ничего, мой мальчик. Все хорошо.  -  Мейбор  посмотрел  на  сына  и
решился. - Я только что получил весьма интересное предложение.
   - От кого? - с напускным безразличием спросил сын.
   - Сам не знаю... Могу, конечно, догадаться, но не стану.  Довольно  и
того, что прислал его некто влиятельный и облеченный властью.
   Кедрак утратил долю своего безразличия.
   - И что же предлагает вам