словно
карту с отмеченным на ней кладом.
   Сейчас они впервые оказались наедине. Таул был на  палубе,  где  либо
зубоскалил с Карвером, либо точил свои ножи. Рыцарь постоянно возился со
своим оружием  и  последние  два  дня  старательно  мазал  сталь  жиром,
оберегая ее от соли и сырости.
   Бутылка с ромом  всегда  обреталась  неподалеку  от  капитана,  и  он
наполнил из нее две стопки. Как только он налил до краев вторую, корабль
внезапно накренился на один борт. Янтарная жидкость выплеснулась на стол
и остановилась у деревянной огородки.
   - Ветер свежеет, капитан, - сказал Файлер, просунув голову в дверь.
   - Ладно. Гляди там за ним.
   Файлер кивнул и исчез, а капитан вернулся к рому.
   Джек знал, что погода портится, - корабль под ногами  ходил  ходуном.
Но это почему-то не вызывало в Джеке ни тошноты, ни  головокружения,  ни
страха. Карвер сказал, что он прирожденный моряк. Взяв свой стакан, Джек
снова спросил капитана:
   - Так когда же вы побывали на Ларне впервые?
   - И настырный же ты, парень, надо тебе сказать,  -  нехотя  улыбнулся
Квейн.
   - Ну так выпьем за мою настырность,  -  с  озорной  усмешкой  ответил
Джек. - И за ваше знание моря.
   - За море, - чокнулся с ним капитан.
   Оба выпили до дна, и Квейн грохнул стаканом о стол.
   - А-а. Каждый раз кровь быстрее бежит по жилам.  -  Он  откинулся  на
стуле, просмаковал выпитое и только тогда продолжил:
   - Тот первый раз, когда я подошел к Ларну, едва не  лишил  меня  моей
должности. Было это больше тридцати лет назад. Я шел на большом торговом
корабле "Благодатный бриз" - четыре мачты было на нем и команды  человек
сорок. Первый раз я шел на судне кормчим и трясся, точно медуза. Теперь,
вспоминая об этом, я удивляюсь, как это меня вообще подпустили  к  рулю.
Но в Рорне как раз тогда начался расцвет, и торговцы брали  любого,  кто
мог отличить нос от кормы.
   Мы должны были идти вдоль берега  в  Тулей,  выгрузить  там  шелковые
нитки для их вышивальщиц и взять груз рыбы и моллюсков.  Но  как  только
"Благодатный бриз" покинул гавань, все  пошло  не  так.  Задул  ветер  с
северо-востока - что само по себе уже странно, но странности на этом  не
кончились: компас начал чудить - он то вертелся как волчок, то  застывал
намертво, словно ржавый якорь. Потом поднялась буря...
   Капитан Квейн покачал головой. "Чудаки-рыбаки"  раскачивались  вовсю.
Снаружи слышался шум крепнущего ветра.
   - Страшная буря - и сорвалась внезапно,  откуда  ни  возьмись.  Волны
били в фордек, и в трюме открылась течь. Паруса сорвало с мачт,  и  трех
человек смыло за борт. Буря длилась три дня - а когда она  кончилась,  я
не лучше корабельного кота знал, где мы находимся.
   Джек, слушая капитана, держался за стол, чтобы не слететь  со  стула.
Вся каюта скрипела, а стаканы, книги и  инструменты  ездили  по  полкам,
огражденным деревянными бортами. Лампа, висящая на стене, раскачивалась,
словно подгулявший танцор.
   Квейн, спокойный как всегда, продолжал свой рассказ,  вскоре  целиком
поглотивший внимание Джека.
   - Взял я тогда подзорную трубу и стал глядеть  окрест.  На  горизонте
увидел скалистый  островок.  Не  найдя  его  на  карте,  я  обратился  к
капитану. А он посмотрел сам и говорит: это, мол, остров Ларн,  и  лучше
нам убраться отсюда поскорее, покуда  мы  не  попали  в  лапы  к  самому
дьяволу. Я  развернул  корабль  мигом,  словно  лодочку,  -  нет  никого
суевернее, чем моряк в открытом море. Как только мы повернули обратно, я
снова поглядел в трубу - и увидел ее.
   - Кого?
   - Девушку с Ларна. Она плыла в челноке без паруса и  весел.  Я  сразу
понял, что дело с ней неладно, ибо она лежала на дне без движения. Тогда
я снова повернул "Благодатный бриз". Капитан стал  клясть  меня  на  чем
свет стоит, и мы поругались. Он не хотел брать девушку на борт. Говорил,
что она принесет нам несчастье и навлечет  на  нас  проклятие.  Тогда  я
говорю: это, мол, не случайно, что "Благодатный бриз" сбился с курса,  -
сама судьба предназначила нам спасти эту девушку. В  спор  вступила  вся
команда, и капитану ничего не осталось, кроме как согласиться.  Моряцкое
суеверие действует  по-разному  -  мне  удалось  убедить  матросов,  что
прокляты мы будем как раз в том случае, если оставим девушку  на  верную
смерть.
   Буря снаружи набирала силу. Джек слышал,  как  перекликаются  матросы
сквозь рев ветра.
   - Бедняжка была еле жива, когда мы до нее  добрались.  В  челноке  не
было ни пищи, ни воды, ни запасной  одежды.  Девушка  горела  в  жару  и
бредила, вновь и вновь выкрикивая какое-то мужское имя. Но  как  же  она
была хороша! Тоненькая, с длинными темными волосами. На  корабле  все  в
нее влюбились - и капитан в том числе. Мы горели желанием  ее  вылечить.
Мы урезали свои порции, и  кок  готовил  ей  особый  бульон,  а  капитан
пожертвовал своим заветным элем. Я же ходил за ней день и ночь.
   Она оправилась от своей горячки в тот  день,  когда  мы  причалили  в
Рорне. Я спросил ее, зачем она отплыла с Ларна  в  утлом  челноке,  -  и
знаешь, что она ответила?
   - Что?
   - Она сказала: "Пожалуйста, не вынуждайте меня  говорить  не  правду.
То, что произошло на Ларне, останется между Богом, жрецами и мной".
   Лампа качалась, бросая тени на лицо капитана. Все колыхалось в лад  с
бурей: стол, стулья и ром, но сердце Джека билось быстрее.
   - А как по-вашему - зачем она уплыла с острова?
   - Она спасалась бегством.
   Капитан окинул Джека испытующим взглядом и снова обратился  к  своему
стакану. Некоторое время оба молчали.
   Потом раздался оглушительный треск, и корабль резко накренился влево.
Все предметы на  столе  с  размаху  врезались  в  ограждающие  борта,  а
свернутые рулоном карты посыпались на пол.  Лампа  грохнулась  о  стену,
полыхнув ярким пламенем.
   Капитан вскочил со стула:
   - Мне пора наверх. Погаси огонь и ступай за мной.

***

   - А ну-ка проснись сейчас же! Это  просто  неуважительно  -  спать  в
присутствии Старика.
   Хвата трясли, тыкали, укоряли и наконец  освободили  от  пут.  Первым
делом он пригладил волосы, а после потянулся за  мешком.  Мешок  пропал.
Хват, еще не продравший  глаз,  мучимый  головной  болью  и  негодующий,
огляделся. А недурственно тут, однако. Яркий огонь, позолоченная мебель,
а живых цветов столько, что  хватило  бы  похоронить  семью  из  четырех
человек.
   - Можешь почитать себя счастливцем, юноша, - сказал кто-то позади.
   Хват обернулся и увидел сидящего в углу старичка, одетого хорошо,  но
просто и совершенно лысого.  Догадываясь,  зачем  здесь  очутился,  Хват
сказал:
   - Знаете, сударь, я ничего не имею против таких, как вы,  но  сам  до
этих дел не охотник.
   Старик расхохотался, и стоящий за его стулом человек присоединился  к
нему.
   Хват присмотрелся как следует к этому второму,  и  в  голове  у  него
что-то щелкнуло: он узнал этого человека. Это был один из тех двоих, что
доставили письмо Таулу в Брен. Что, бишь, он говорил, расталкивая Хвата?
Что неуважительно спать в присутствии старика. Уж не с большой ли  буквы
пишется этот старик? Хват глотнул так, что мог бы протолкнуть  в  глотку
целое яблоко. Он в резиденции Старика  -  и  тот,  кого  он  только  что
оскорбил, - не кто иной, как сам Старик!
   - Мотылек, будь любезен, оставь нас одних, - сказал сей муж.
   - Конечно, Старик. Мы с Заморышем подождем снаружи.  -  И  Мотылек  с
поклоном удалился.
   - Садись, - распорядился Старик, указав Хвату на стул у огня.
   Хват повиновался - в присутствии главы рорнских воров лучше исполнять
все, что тебе говорят.
   -  Красиво  тут  у  вас,  -  одобрительно  произнес  он,  разглядывая
многочисленные вазы с цветами. - Трудновато, должно  быть,  обеспечивать
такое разнообразие в это время года.
   - Стараюсь как могу, - сухо улыбнулся Старик.
   Хват пожалел о том, что мало смыслит в цветах - розу от репы с трудом
отличает.
   - И пахнут так славно. Очень украшают комнату.
   - У всех свои маленькие слабости. Моя - это живые цветы, а твоя,  как
я слышал, - некий заблудший рыцарь.
   Хват хотел ответить, но Старик не дал ему произнести ни слова  и  сам
продолжал:
   - Как я уже говорил, тебе весьма посчастливилось. Я мог бы  приказать
Мотыльку и Заморышу оглушить тебя - между тем тебя доставили сюда  самым
учтивым образом, с одним только мешком на голове.
   - Да этот мешок чуть меня не убил! - Хват никому бы не позволил, хоть
бы и самому Старику, называть удачей едва не приключившуюся с ним смерть
от удушья. - Я лишился чувств, оттого что не мог дохнуть.
   - Да, приятного в этом мало. - Старик улыбнулся опять, уже веселее. -
Перейдем, однако, к делу. Я слышал, твой друг покинул город и отплыл  на
Ларн. Во всем, что касается его, я умываю руки. Он  убил  моего  лучшего
друга, и я, если желаю  зваться  человеком  чести,  должен  по  чести  и
поступать, не так ли?
   Хват кивнул - тут Старик был прав.
   - Поэтому я оказался перед выбором: предоставить событиям идти  своим
чередом - доставив письмо, я исполнил свой долг перед Бевлином, - или же
сделать то немногое, что зависит от меня, чтобы продолжить дело мудреца.
   Хват смекнул, что не сидел бы здесь, если бы Старик выбрал первое, но
сохранил невинный вид: пусть Старик сам назовет свою цену.
   - Я считаю, что  мои  обязанности  перед  Бевлином  не  исчерпываются
доставкой письма. Много лет  назад  он  спас  мою  дочь  -  без  всякого
чародейства, одними лекарствами. Дэйзи страдала красной горячкой, и  все
от нее отступились. Бевлин был в то время в Тулее, и  я  послал  к  нему
голубя. Он прибыл в Рорн три дня спустя - до сих пор не  знаю,  как  ему
это удалось, - и спас мою милую Дэйзи. Потому-то я и велел привести тебя
ко мне: я не считаю, что вернул этот долг полностью. - Старик подошел  к
очагу, взял из вазы над ним все красные цветы и бросил  их  в  огонь.  -
Таула я никогда более не увижу и говорить с ним не стану, но  я  обманул
бы себя, отказавшись признать,  что  Бевлин  хотел  бы,  чтобы  я  помог
рыцарю. Даже после того, что случилось. Потому-то я  и  велел  доставить
тебя сюда.
   - Вы не можете говорить с Таулом и вместо него говорите со мной?
   Ваза над очагом без красных цветов приобрела какой-то странный вид.
   - Да. Поэтому слушай хорошенько - повторять  я  не  стану.  -  Старик
подошел поближе - на его остром личике, казалось, жили одни глаза. Почти
черные, они искрились лисьим лукавством. - Прежде всего не жди  от  меня
ни денег, ни услуг. Я могу сообщить тебе  кое-что  полезное,  но  больше
ничем не стану помогать человеку, убившему моего друга. Таул,  вероятно,
и сам это понимает, но я заявляю  тебе  об  этом  открыто  во  избежание
недоразумений. Так слушай. Архиепископ держит  в  своей  темнице  старую
знакомую Таула. Эта молодая девица из уличных по имени Меган  сидит  там
уже год, и один Борк знает, что сталось с ней за  это  время.  -  Старик
остановился перевести дух. - Наконец, перейдем к самому  архиепископу  -
вернее, к его главному секретарю Гамилу. Этот человек последние пять лет
состоит в тайной переписке с Ларном. Архиепископ, как я полагаю,  ничего
об этом не ведает. Полагаю также, что он будет весьма  недоволен,  узнав
об этом. - Старик испытующе посмотрел на Хвата. Хват ответил ему тем же.
- Известно тебе, что архиепископ намерен схватить Таула, как только  тот
сойдет с корабля в Рорне?
   - Об этом я узнал еще раньше, чем вы.
   Старик остался доволен его ответом.
   - Вот, собственно, и все, что я хотел  сказать.  -  Он  направился  к
двери. - Пусть Таул впредь управляется сам.
   Хват встал, понимая, что разговор окончен.
   - Нет, сударь. Не сам!
   - Верно. У него есть ты. - Старик открыл дверь и поднес к лицу руку в
коричневых старческих пятнах. - Знаешь, Хват, когда  вы  закончите  свое
дело, приходи ко мне снова. Мы бы с тобой поладили.
   Хват помимо воли просиял от уха до уха.
   - Смотрите, как бы я не поймал вас на слове.
   - Лови - я буду рад.
   Польщенный Хват поклонился - и, уже выйдя за дверь, вспомнил о мешке.
   - Мотылек отдаст его тебе, - сказал Старик. - И  скажи  ему,  что  на
обратном пути можно обойтись без строгостей - ну разве что  глаза  пусть
тебе завяжет.
   - Ладно.
   Хват вышел в тускло освещенную переднюю. "Надо же, - думал  он,  пока
Мотылек обыскивал его, выясняя, не прикарманил ли он чего.  -  Старик-то
набросал мне недурной план действий".

***

   - И откуда она только взялась, капитан? - крикнул Файлер,  перекрывая
рев бури. - Час назад небо было чистым, как горное озеро.
   Таул не слышал, что ответил капитан. Громадная волна накрыла корабль,
прокатилась по палубе, и судно накренилось на правый борт. Вцепившись  в
перила, Таул пригнул голову пониже, чтобы спастись от хлещущего  в  лицо
дождя.
   Голубая ветвистая молния пронизала небо, озарив ночь  своим  холодным
светом. Вслед за ней сразу грянул гром.
   Капитан выкрикивал команды, и матросы уже убирали паруса.  На  палубе
задраивали последний  люк.  Файлер  стоял  у  руля,  но  дубовое  колесо
вращалось само по себе, не слушаясь его.
   На палубе горели три фонаря: один  над  кабестаном,  другой  у  руля,
третий был  прибит  к  грот-мачте  на  высоте  человеческого  роста.  Их
бледный,  недалеко  падающий  свет  только  усиливал  черноту  ночи.  За
последний час резко похолодало. Ветер из  легкого  бриза  превратился  в
настоящий шквал. Он несся по небу, срывая пену с валов и  поливая  судно
косым дождем.
   Таул увидел краем глаза, как на палубу вылез Джек  и  стал  закрывать
люк, борясь с ветром. Корабль валило, и обе мачты бешено  раскачивались.
Желтый флаг сорвало с клотика, и тьма поглотила его.
   На корабль снова обрушилась волна, окатив Таула. Вода залила фордек и
главную палубу. Джек, закрепив люк, двинулся вперед. По палубе  катилась
соленая вода, и судно качалось как маятник.  Таул  подивился  тому,  как
прочно Джек держится на ногах.  Дождь  теперь  налетал  тяжелыми  белыми
полотнищами, и Таул разглядел лицо Джека, только когда тот  оказался  на
расстоянии вытянутой руки.
   Джек ухватился за поручни. Глаза его потемнели,  и  на  шее  дергался
мускул.
   Матросы сновали, закрепляя снасти, очищая палубу, обтягивая  такелаж.
Капитан стоял рядом с Файлером у руля. Таул не слишком много  понимал  в
корабельном деле, но ему показалось, что судно несется по воле волн.
   Еще одна молния - и следом гром.
   Таул, посмотрев на Джека вблизи,  испугался.  Губы  юноши  сжались  в
тонкую линию, глаза были пусты - казалось, он  смотрит  не  на  бурю,  а
сквозь нее.
   - Капитан, волна растет. Вот-вот станет с корабль вышиной.  -  Карвер
пробежал мимо них к рулю.
   Джек бросился за ним. Таулу не хотелось отцепляться от  поручней,  но
он видел, что с Джеком творится неладное, и должен был выяснить,  в  чем
дело. Руки у него окоченели от холода -  Таул  оторвал  их  от  опоры  и
двинулся за Джеком на корму.  Палуба  была  скользкой,  точно  замерзший
пруд. Таул спотыкался на каждом шагу. Дождь хлестал ему навстречу. Волны
били в корпус со всех сторон. Налетел мощный  порыв  ветра,  и  раздался
сильный треск.
   - Эй, берегись!
   Повинуясь скорее чутью, чем рассудку,  Таул  отскочил  в  сторону,  и
накатившая волна накрыла его с головой, залив глаза, нос, горло.  Он  не
мог дохнуть. Треск все еще слышался в воздухе. Судно накренилось  влево.
Таул вцепился в поручни что есть мочи, чтобы не скатиться за борт.
   Крак!  Сквозь  соленую  воду,  застлавшую  глаза,  Таул  увидел,  как
бизань-мачта  рухнула  на  палубу,  словно  подрубленное   дерево.   Она
врезалась в поручни левого борта, разнеся их в щепки.
   - Руби такелаж! - закричал капитан.
   Канаты бизани тянули за собой грот-мачту, и та уже клонилась на левый
борт. Таул слышал, как скрипит от натуги дерево. Карвер пронесся мимо  с
ножом в руке. Таул нашарил свой нож и выпрямился, но левая лодыжка сразу
отозвалась болью. Таул презрел ее -  ветер  дул  со  страшной  силой,  и
грот-мачта грозила вот-вот обрушиться. Если она  упадет,  то  перевернет
весь корабль.
   Таул заковылял к поваленной бизани. Ее канаты, в руку  толщиной,  так
натянулись, что гудели на ветру как тетива лука. Карвер  и  двое  других
торопливо  рубили  снасти.  Грот-мачта  высилась   над   ними,   заметно
накренясь. Волны били в борта, на палубе плескалась вода. Корабль уже не
качало, а валило набок.
   Сверкнула  молния,  грянул  гром.  Ветер  превращал  струи  дождя   в
бритвенные лезвия.
   Канаты обрубались один за другим. Всегдашний балагур  Карвер  молчал.
Таул трудился рядом с ним, перепиливая веревки ножом. Им осталось только
четыре каната - те, что скрепляли верхушки бизани  и  грот-мачты.  Конец
бизани выдавался за борт на два лошадиных корпуса. Таул встал, но Карвер
удержал его.
   - Нет, Таул. Это сделаю я.
   Таул хотел возразить, но Карвер крепко стиснул его руку.
   - Нет, Таул. Ты уже однажды оказал мне услугу, заявив, что поедешь на
Ларн один, без гребца. Я этого не забыл  и  не  позволю  тебе  рисковать
своей шеей.
   Таул, в свою очередь, сжал руку Карвера.
   - Ты храбрый парень.
   - Нет, просто я люблю свое судно. И смогу помочь ему лучше и быстрее,
чем ты.
   Все, кто был  на  палубе,  молча  смотрели,  как  Карвер  движется  к
сломанным поручням. Грот-мачта клонилась к бизани, как деревце к деревцу
в бурю. Четыре последних каната связывали обе мачты так же  крепко,  как
поводок связывает хозяина с собакой.  Карвер  сел  на  бизань  верхом  и
пополз по ней, зажав нож в зубах. Таул последовал за  ним  вдоль  мачты,
остановившись у самого борта.
   Тринадцать человек смотрели затаив  дыхание.  Карвер  уже  повис  над
морем. Волны вздымались вверх, едва не задевая его. Добравшись до  конца
мачты, Карвер взял нож в правую руку и стал  пилить  первый  из  четырех
канатов. Дождь хлестал ему в лицо. Он держался,  крепко  обхватив  мачту
ногами. Первый канат отлетел. Мощная  волна  ударила  в  левый  борт,  и
Карвера окатило пеной. Пару мгновений его  не  было  видно,  потом  пена
сошла и показался Карвер - он отплевывался, мертвой хваткой вцепившись в
мачту.
   Все разразились радостными криками: Карвер кивнул им в ответ.
   Таул, сам того не заметив, распластался на мачте,  готовясь  ухватить
Карвера за ногу или за штаны, если понадобится.
   Лопнул второй канат, за ним - третий. Карвер трудился над  последним.
Грот-мачта скрипела, как подгнившая лестница. Но  вот  лопнул  последний
соединяющий мачты канат, и грот качнулся к правому борту.  Бизань-мачта,
которую канаты частично поддерживали, клюнула носом и нависла  еще  ниже
над морем.
   Таул не стал дожидаться. Он прополз по мачте вперед и схватил Карвера
за ногу. Тот болтался над самыми волнами, а удержаться на мачте было  не
легче, чем на намазанном салом шесте. Таул  и  Карвер  ползком  подались
обратно на палубу. Джек держал за ноги Таула, кто-то еще держал Джека  -
Карвера вытянули, словно рыбу на удочке.
   Как только ноги Таула коснулись палубы, Джек сказал ему:
   - Нам с тобой надо убраться с корабля немедля, иначе погибнут все  до
одного.
   Таул, переживавший великое облегчение после недавних волнений,  сразу
отрезвел. Убедившись, что с Карвером все благополучно, он схватил  Джека
за руку и оттащил его в сторону.
   - О чем ты толкуешь?
   Джек промок до нитки, и ветер трепал его длинные волосы.
   - О том, что буря эта не простая, а  наслана  колдовством.  Не  чуешь
разве, как пахнет?
   Таул чувствовал только соль и острую свежесть после разрядов молнии.
   - Нет.
   - Не знаю, как это возможно, но кто-то наслал  бурю,  чтобы  погубить
нас. Нас двоих, Таул. И если мы не  покинем  корабль  сей  же  час,  вся
команда погибнет с нами.
   Таул еще никогда не видел Джека столь твердым  -  спорить  с  ним  не
приходилось.
   - Велика ли сила этой бури?
   - Пока еще велика, но со временем иссякнет. Нельзя бушевать так долго
и не лишиться сил.
   Таул кивнул - он верил Джеку безоговорочно