так много с  ножом  у  горла.  Но
надо же ей было смотреть куда-то - а занавески лучше ножа. Короче, Мелли
верила, что это те же самые занавески, но никак не могла решить, к добру
это или к худу.
   Эти занавески были свидетелями гибели  герцога  -  но  сама-то  Мелли
спаслась. Мелли понимала теперь, что  никогда  по-настоящему  не  любила
герцога. Ей льстило его  внимание,  внушала  почтение  его  власть,  она
покорялась его воле. Ей очень хотелось, чтобы ее любили ради нее  самой,
- веря, что это действительно так, она таяла словно воск на огне. Она не
имела никакого опыта в любви, и ей не с чем было сравнивать. Герцог  был
первым, кто так настойчиво  добивался  ее.  Он  осыпал  ее  необычайными
дарами и расточал ей похвалы. Он любил ее характер и  признавал  ее  ум,
обещая ей полное равенство. Герцог  был  самым  могущественным  владыкой
севера - неудивительно, что все это не только льстило  тщеславию  Мелли,
но просто ошеломляло ее.
   Она была влюблена не в герцога, но в себя - такую, какой он ее видел.
   Ее чувство к Таулу расставило все по местам. Когда  ты  по-настоящему
любишь кого-то, его отсутствие не просто опустошает тебя - оно разрывает
тебе сердце. Смерть герцога потрясла ее, оставив холодной, испуганной  и
ошеломленной. Все эти месяцы она почти не думала о нем - и теперь бы  не
вспомнила, если бы не зеленые бархатные шторы.
   Мелли пожала плечами. Быть может, она бессердечна - но после  четырех
месяцев заточения, насилия и оскорблений ей невольно думается,  что  муж
ее легко отделался.
   А эти шторы все-таки добрый знак. Они не красного цвета, что само  по
себе благо, - и не они ли взвились, когда ворвался Таул и спас ее из рук
убийцы? Быть может, им еще суждено взвиться снова.
   Но на одну лишь счастливую судьбу полагаться  нельзя.  Мелли  встала.
Колени у нее хрустнули, а спина заныла, словно  у  старухи.  Она  совсем
отяжелела, и каждое движение отзывалось болью в позвоночнике, суставах и
бедрах. Мелли, с опухшими лодыжками и большим животом, прошла  к  своему
тайнику. Назло себе она пересекла  две  световые  линии  и  послушала  у
двери, приложив к ней ухо.
   Ее сокровища, как она их называла, хранились  в  щели  между  большим
ларем для белья  и  стеной.  Начало  собранию  положила  левая  перчатка
тетушки Грил, к которой теперь прибавилась еще одна левая - на сей раз с
руки Кайлока, - а также  стеклянный  кубок,  свеча,  пояс  с  пряжкой  и
пригоршня костей. Мелли не совсем представляла себе, для  чего  все  это
может пригодиться,  но  ревностно  берегла  свой  клад.  Если  вывернуть
перчатку Кайлока наизнанку, она придется на правую  руку.  Поясом  можно
кого-нибудь связать. Для свечи,  правда,  нужно  огниво,  зато  кубок  -
готовое оружие.
   И как легко она все это приобрела. Главное - потихоньку убрать вещь с
глаз долой, пока другой чем-то отвлечен. И Кайлок,  и  Грил  внимательно
оглядывали комнату перед уходом, проверяя, не оставили ли они чего -  но
если ничего не бросится им в глаза, то  все  в  порядке.  Не  станет  же
король держать в памяти какую-то свечку или кубок.
   Теперь Мелли нужен только нож. Кайлок всегда носит кинжал  на  бедре,
но никогда им не пользуется, предпочитая горячий воск и тонкую  веревку.
Надо как-то заставить его вынуть кинжал -  или  самой  вытащить  его  из
ножен. Однако с  тем  и  с  другим  следует  поторопиться.  Судя  по  ее
расчетам, срок уже близок - и, если живот будет и дальше так расти,  она
и через комнату его не перетащит, что уж там говорить о побеге из замка.
   Мелли вернула сокровища на место, убедившись, что сундук стоит  точно
так же, как прежде. Скоро придет Грил - а у нее  глаза  что  у  голодной
кошки.
   Мелли снова устроилась в своем уголке и закуталась в  одеяла.  Скоро,
очень скоро она убежит отсюда.

***

   Погода все ухудшалась, пока они ехали  сперва  на  восток,  потом  на
север от Марльса. Ветер  сперва  гнал  тучи  по  небу,  потом  эти  тучи
сгрудились и устроили бурю.  К  середине  дня  сделалось  темно,  как  в
сумерки, полил мелкий, но густой дождь, земля размокла, и  ветер  так  и
свистал в ушах.
   Несладко приходилось и лошадям, и всадникам.  Мокрая  одежда,  мокрые
припасы, ни костра, ни отдыха - хоть плачь.
   Сама дорога не была трудной. Местность, ровная  или  чуть  бугристая,
состояла из лугов  и  возделанных  полей,  перемежаемых  изгородями  или
невысокими зелеными холмами.  Дождь  освежил  зелень,  и  казалось,  что
теперь весна.
   По прошествии нескольких дней похолодало, и Таул понял что весна была
ненастоящая. Путешествие тяжело  давалось  всем,  в  особенности  Хвату.
Мальчик простыл и почти всю дорогу спал у Таула за  спиной.  Таул  знал,
что гонит слишком быстро, но ехать медленно было свыше его сил.
   Если сбавить ход, в голову полезут разные мысли и придется подумать о
том, что сказал  ему  Гравия  в  том  жалком  кабаке.  Хорошо  бы  этого
разговора никогда не было, хорошо бы никогда не знать правды  о  Тирене.
Но разговор был, и лучшее, на что способен Таул, -  это  гнать  во  весь
опор и тешить себя мыслью, что все уже в прошлом.
   Каждый шаг коня приближал Таула к Вальдису. Они уже  вступили  в  его
тень. Таул чувствовал это левой щекой словно жар от огня. Они находились
лигах в пятидесяти к юго-востоку от города.  Завтра  они  поравняются  с
ним. Все, что их разделяет, - это густой  лес,  называемый  Гандт.  Таул
хорошо помнил его. Здесь он вел учебные  бои,  здесь  охотился  днем,  а
ночью находил дорогу по звездам. И не раз упивался вмертвую под покровом
этого самого леса. Они с  Гравией  порой  бились  об  заклад,  кто  кого
перепьет. Гравия всегда побеждал. Он побеждал во всем, кроме фехтования,
- тут Таул его побивал.
   Хорошие были времена. Они соперничали неистово,  но  без  злобы.  Они
бились всерьез, но не таили на противника обиды, а  дружба  завязывалась
медленно, зато длилась долго. И над всем стоял Тирен - отец и наставник,
герой и бог. Он был идеалом, к которому они все  стремились,  человеком,
кого они мечтали поразить своими успехами. Таул сделал бы для него  все,
что угодно, - жизнь бы отдал за него.
   И вот теперь он узнал, что отдал не жизнь, а душу.
   Все эти годы он верил, что Тирен его спас, - на самом деле его просто
продали. Самый давний и драгоценный образ в  жизни  Таула  рассыпался  в
прах, оставив  опасную  пустоту,  которая  теперь  медленно  заполнялась
гневом.
   Последние шесть лет его жизни  были  основаны  на  лжи,  состряпанной
Тиреном.
   - Таул! - окликнул его Джек. - Давай остановимся.  У  Хвата  неважный
вид.
   Таул посмотрел на северо-запад. Ему не хотелось  останавливаться  так
близко от Вальдиса.
   - Только на пять минут, -  сказал  он,  натягивая  поводья.  -  Потом
поскачем дальше.
   Джека это явно не устраивало. После Ларна он очень изменился  -  стал
уверенным,  неуступчивым  и  все  время   норовил   перехватить   бразды
правления.
   Они сделали привал на небольшой поляне. На востоке лежали возделанные
поля, на западе темной стеной вставал Гандт. Дождь только что прошел,  и
земля была мокрой, а с деревьев капало.
   Джек снял Хвата с лошади Таула и  уложил  отдохнуть  на  расстеленном
одеяле. Потом шепнул Таулу: "Пойдем", - дав понять, что не хочет,  чтобы
Хват их слышал.
   Таул соскочил с коня и приготовился к драке.
   - Такая скачка мальчику не под силу, - сказал Джек.
   - И тебе тоже?
   Джек тяжело посмотрел на Таула.
   - Что стряслось с тобой в Марльсе?
   - Не твое дело.
   -  Мое,  коли  мы  каждый  день  поднимаемся   до   зари   и   скачем
день-деньской, прихватывая и ночь. Мне не меньше тебя хочется попасть  в
Брен поскорее, но так тоже не годится. Мальчику нужна теплая  постель  и
горячая еда. Давай остановимся на ночь в ближайшей деревне.  Если  Мелли
жива, то как-нибудь проживет еще день, а если мертва,  спешить  и  вовсе
некуда.
   Хладнокровная речь Джека вывела Таула из себя.
   - Да кто ты такой, чтобы...
   - Я тот, кто будет иметь дело с Баралисом и Кайлоком. Я, а не ты.
   - А кто проложит тебе дорогу? - затрясся Таул. -  Или  ты  полагаешь,
что стража сложит оружие, как только ты явишься во дворец?
   - Я полагаю, что ты будешь рядом со мной.
   Выражение на лице Джека мигом утихомирило Таула.  Есть  вещи  слишком
серьезные, чтобы решать их дракой. Таул запустил руки в волосы и перевел
дух.
   - Прости, Джек. Ты  прав.  С  самого  Марльса  я  неспособен  мыслить
здраво. Я встретил там старого друга, и  он  сказал  мне...  -  Таул  не
находил слов, - сказал, что один человек, который был  мне  дорог,  лгал
мне.
   - Тирен?
   Либо Джек необычайно прозорлив, либо он говорил с Хватом.
   - Да, Тирен.
   - Все люди лгут,  Таул,  -  с  заметной  горечью  сказал  Джек.  -  И
побуждают их к тому самые разные причины.
   Таул медленно кивнул. Джек был прав.
   С запада вдруг  налетел  ветер,  и  Таулу  послышался  высокий  звук,
похожий на крик.
   - Поехали, - сказал он. - До ближайшей деревни.
   Джек не стал спорить - видно, крик услышал не один Таул.
   Громко возражающего, несмотря на простуду, Хвата посадили обратно  на
лошадь. Джек быстро приторочил свою котомку, и они поскакали на север по
коровьей тропе.
   Джек и Таул словно по молчаливому уговору гнали вовсю. Они мчались по
узкой дороге, задевая головами о голые ветви и разбрызгивая грязь.  Таул
весь обратился в слух. Пара гусей шумно снялась, вспугнутая ими,  где-то
на холме залаяла собака, потом снова пошел дождь,  заглушив  все  прочие
звуки.
   Таула снедало беспокойство. Тропа вилась, и не видно  было,  что  там
впереди. Чем дальше они ехали,  тем  ближе  надвигалась  темная  громада
Гандта, словно нависая над тропой. Таул пустил коня в галоп.
   Стук копыт за спиной он поначалу приписывал лошади Джека  -  но  нет,
лошадь была явно не одна.  Краем  глаза  Таул  заметил,  как  из  Гандта
появилось быстро движущееся пятно.
   - Держись крепче, Хват! - крикнул он. - А ты, Джек, по  моей  команде
сворачивай на  восток.  -  Таул  пришпорил  коня  каблуками  и  отпустил
поводья.
   Из леса возникли новые  всадники  и  на  полном  скаку  понеслись  им
наперерез. Таул уже различал их цвета - желтые с черным. Это  рыцари,  и
они намерены загородить им с Джеком дорогу.
   И им это вполне по силам на свежих, прошедших хорошую выучку лошадях,
между тем как конь Таула уже выдыхается. Он несет  двоих  и  уже  неделю
скачет с утра до ночи - просто удивительно, как несчастный старый  мерин
еще держится.
   Всадники уже почти поравнялись с тропой. Таул  мог  бы  различить  их
лица, но смотрел только на то, как они вооружены. У них имелись копья  с
трехгранными наконечниками. Таул сам в свое время учился владеть таким и
знал, какое это страшное оружие. Сначала в  тело  входит  острие,  потом
нижний заостренный выступ. Копье разрывает человека надвое.
   Таул перенес взгляд вперед - дорога там сворачивала  на  запад.  Если
продолжать ехать по  ней,  они  столкнутся  с  рыцарями.  Но  на  восток
поворачивать тоже рано - лучше дождаться  самого  последнего  мгновения.
Таул отважился посмотреть на всадников еще раз. Головы у  них  обнажены,
но под камзолами сверкает сталь - верхнюю часть тела прикрывает панцирь,
а нижнюю - кольчуга. О сражении не может быть и речи - им  с  Джеком  не
устоять.
   Поворот быстро приближался, и Таул видел, как рыцари направляют  туда
своих лошадей. Он досчитал до трех и крикнул:
   - Сворачивай!
   Таул натянул правый повод, обратив мерина  головой  на  восток.  Хват
вцепился в Таула. Конь, застигнутый  врасплох,  едва  успел  перескочить
через шедший вдоль дороги ров и с трудом удержался  на  противоположном,
мягком и  скользком,  краю.  Джек,  опередивший  Таула,  уже  скакал  по
вспаханному  полю.  Сзади   перекликались   рыцари,   которым   пришлось
перестроиться с перехвата на погоню.
   Конь Таула наконец выкарабкался на поле. Джек впереди правил к рощице
по ту сторону живой изгороди. Дождь перестал,  но  в  бороздах  на  поле
стояли лужи. Мерин боялся воды: он был городской житель и  не  привык  к
деревенским условиям - как ни понукал его Таул скакать прямо  по  лужам,
он предпочитал их перепрыгивать.
   Рыцари нагоняли. Их снабженные шорами скакуны  приучены  к  погоне  и
принадлежали к породе, отличающейся своей резвостью. Таул  заметил,  что
не все рыцари гонятся за ними: некоторые свернули на север, а  другие  и
вовсе остановились. Таул затаил дыхание. Те, что остановились,  сошли  с
коней. Это стрелки.
   Таул заставил коня  петлять  из  стороны  в  сторону.  Это  замедлило
скачку, но пусть лучше он получит копье в брюхо, чем  Хват  -  стрелу  в
спину. Джек был слишком далеко, чтобы его предостеречь,  но  не  слишком
далеко для хорошего лучника. Он уже почти доскакал до  рощи  -  если  он
доберется до нее, то будет спасен.
   Стрела просвистела мимо колена  Таула.  Они  целят  низко  -  слишком
низко, чтобы сбить всадника. Глянув  вперед,  Таул  увидел,  как  падает
лошадь Джека. Джека швырнуло вперед, головой прямо в изгородь.
   Тогда Таул понял, что рыцари не желают убивать их, а  хотят  взять  в
плен. Вальдисские лучники считаются лучшими во всех Обитаемых  Землях  -
если они уложили лошадь  вместо  всадника,  то  сделали  это  намеренно.
Тяжелые копья тоже предназначены скорее для лошади, а не для человека.
   - Хват, - крикнул Таул, - подними левую руку, да повыше!
   От рыцарей им не уйти. Джека спешили, их с Хватом мерин тоже долго не
протянет. Их все равно схватят - так не лучше ли сдаться  теперь,  когда
убита только лошадь Джека, а они двое еще не ранены и не  поломали  себе
костей при падении. Незачем умножать свои потери.
   Хват сделал, как было велено, а Таул придержал  коня.  Он  знал,  что
рыцари не станут стрелять,  увидев  поднятую  руку:  вальдисский  кодекс
чести обязывает их к этому. Таул  обернулся  навстречу  погоне.  Четверо
ехали к нему.
   - Сойти с коня! - приказал тот, что впереди.
   Таул сжал руку Хвата, шепнув:
   - Все будет хорошо. - Потом соскочил наземь и снял Хвата, холодного и
твердого как деревяшка.
   Рыцари убрали копья. Один из них подошел и обыскал пленников.
   Двое, скакавшие на север, свернули к Джеку. Таул, не зная, что на уме
у его товарища, крикнул:
   - Джек, я сдался! Не оказывай сопротивления.
   Таул видел, на что способен Джек, но теперь не время  было  повторять
то, что творилось на Ларне. Эти люди вели себя  с  честью,  и  следовало
ответить им тем же.
   Двое рыцарей подъехали к изгороди, и Джек, хромая, медленно вылез  из
кустов. Лицо его было в крови. Руки он держал над головой. Вот и хорошо.
Он услышал Таула и понял его. Он не станет колдовать против рыцарей.
   Таул понаблюдал за Джеком  еще  немного,  уверился,  что  там  все  в
порядке, и сказал предводителю:
   - Эс нил хесрл - я недостоин.
   Так  приветствуют  друг  друга  вальдисские  рыцари,  и  Таул  вдруг,
несмотря  на  предательство  Тирена  и  упадок  ордена,  счел   уместным
произнести эти слова. Эти люди - его собратья.
   Предводитель как будто удивился, услышав это, и переглянулся с другим
рыцарем.
   - Я не судья тебе, Таул с  Низменных  Земель,  -  сказал  он.  -  Эта
привилегия принадлежит Тирену, который теперь находится в Брене.

***

   Скейс посмотрел вслед удаляющемуся отряду. Десять рыцарей, четверо из
которых лучники, трое пленных, тринадцать лошадей, два мула и достаточно
провизии, чтобы хватило до самого Брена.
   Значит, Баралис решил не полагаться на одного Скейса.
   Скейс уложил свой лук обратно в чехол. Дождь не на  пользу  тетиве  -
надо  будет  навощить  ее  и  перетянуть.  Хороший  выстрел   на   таком
расстоянии, с отсыревшей тетивой и в воздухе, насыщенном  влагой,  почти
невозможен. Вальдисские лучники стреляют  не  лучше  его  -  просто  они
оказались ближе.
   Любопытно было наблюдать за ними - это помогло  Скейсу  лучше  узнать
свою жертву. Таул не дурак: он знает, когда  лучше  отказаться  от  боя.
Рыцарей больше, и они куда сильнее, друга его спешили, да и  конь  Таула
обречен был пасть. Да, он  не  дурак,  но  и  не  герой.  Скейс  покачал
головой. Нет, не герой. Герои не вышибают противнику  мозги,  когда  тот
уже не способен драться, не  бьют  лежачего.  И  никогда  не  убивают  в
приступе неодолимого бешенства.
   Блейз умер от руки Таула. Он не должен был умирать, и Скейс  отомстит
Таулу.
   Он потер раненое плечо. Сырость и ему не  шла  на  пользу.  Таулу  за
многое придется ответить.
   После их поединка на скалах  к  северу  от  Тулея  Скейс  две  недели
залечивал  свою  рану.  Ухаживала  за  ним  одна  старуха  из  маленькой
деревушки. Он потерял  много  крови,  стрела  оцарапала  ему  лопатку  и
повредила  мышцу.  Старая  ведьма  зашила  рану  довольно   сносно,   но
пользовалась нечистым ножом и занесла заразу.  Неделю  он  провалялся  в
лихорадке и еще неделю приходил в себя. Сев наконец на коня, он вынужден
был ехать медленно и часто отдыхать. Когда он дотащился до Рорна, рыцаря
и его  спутников  уже  след  простыл.  Порасспрашивав  в  гавани,  Скейс
выяснил, что они два дня назад отплыли в Марльс, и тут же последовал  за
ними.
   За неделю, проведенную на борту корабля, он полностью  оправился.  Во
время  путешествия  в  Рорн  плечо  окостенело,  и   он   воспользовался
плаванием, чтобы вернуть ему гибкость. Он упражнял и  массировал  плечо,
постепенно  усиливая  нагрузку.  Ко  времени  высадки  в  Марльсе  плечо
достаточно окрепло, чтобы он мог держать лук.
   Скейс сделал несколько пробных выстрелов. Он утратил  свой  глазомер,
но и теперь еще мог побить любого  из  вальдисских  стрелков.  Несколько
недель отдыха - и его рука обретет  былую  твердость.  Хуже  всего  была
скачка. Рыцарь, выехав из Марльса, несся как одержимый, и  Скейс  должен
был скакать еще быстрее, чтобы догнать его.
   От долгих часов в седле вкупе с проливными  дождями  и  пронизывающим
ветром плечо снова начало костенеть. Еще пара недель такой  дороги  -  и
оно вернулось бы в прежнее состояние.
   Но выбора у Скейса не было - ни  тогда,  ни  теперь.  Он  по-прежнему
будет преследовать Таула. Жизнь рыцаря принадлежит ему и  не  достанется
никому иному.
   Скейс сел в седло. Быть может, оно и  к  лучшему,  что  рыцари  взяли
Таула в  плен.  Теперь  они  поедут  медленнее,  и  ему  нетрудно  будет
поспевать за ними.  Придется,  однако,  обойтись  без  предупредительных
выстрелов. Скейс не намерен выдавать себя, когда в отряде имеются четыре
отменных стрелка. Скейс послал лошадь вперед. В следующий раз он нанесет
Таулу удар без предупреждения.

***

   Таул, привязанный к дереву, шепнул Джеку:
   - Как ты?
   - Голова раскалывается, но к этому я вроде бы привык.
   Уже стемнело. Весь день они ехали на север, что было нелегко с  одной
рукой, привязанной за спину, и ногами, привязанными к  стременам.  Хват,
ехавший на муле, путешествовал с большим удобством.
   Рыцари только что разбили лагерь. Это  дело  было  у  них  поставлено
хорошо. Очень скоро разгорелся огонь, на  который  поставили  сбитень  и
овсянку с вяленым мясом. Коней накормили, напоили и  вычистили.  Часовые
мерно шагали вокруг лагеря с  луками,  натянутыми  на  случай  появления
незваного гостя или зверя. Мехи наполнялись водой, латы  расстегивались,
затекшие мускулы  разминались,  и  фляжки  с  брагой  ходили  по  рукам.
Позаботились и о пленниках: Джеку перевязали рану, Хвату дали  травяного
чая от простуды, всем ослабили путы и привязали не слишком туго  к  трем
отдельным деревьям. Позднее, видимо, их и накормят.
   Таул  наблюдал  за   рыцарями   с   изрядным   восхищением,   любуясь
слаженностью их действий. Все исполняли свои обязанности,  не  дожидаясь
приказа, делали все на совесть, но весело и крепко  полагались  друг  на
друга. Таул знал здесь только двоих:  Андриса,  второго  по  старшинству
после командира, - он опережал в Вальдисе на  одно  кольцо,  и  Берлина,
одного из лучников и самого старшего