го бы, ты  думал,  они  такие
ярые?
   Боджер посмотрел на Грифта с сомнением - он никогда  не  знал,  когда
приятель его разыгрывает. Оба хлебнули еще эля.
   - Экое странное дело случилось вчера на кухне, Боджер.
   - А что, Грифт?
   - Лорд Баралис спустился вниз сам не свой и велел Фраллиту уничтожить
половину утренней выпечки.
   - И впрямь чудно, Грифт.
   - Это не просто чудно, Боджер, тут колдовство, если хочешь знать.
   - Колдовство?
   - Да, Боджер, колдовство - самый страшный грех в Обитаемых Землях.
   - Да ведь колдунов не бывает, Грифт.
   - Дурак ты, Боджер. Бывают - это так же верно, как то, что у  госпожи
Геллиарны толстые бедра. Во времена Борка колдовство было обычным делом.
Он-то и положил ему конец, перебив колдунов сколько смог.
   - Всех, Грифт?
   - Нет - в том-то и горе. Меч-то у него был острый, да ум притупился.
   - Ты богохульствуешь, Грифт.
   - Называй это как хочешь, Борк нас подвел - и лорд  Баралис,  бегущий
на кухню, чтобы распорядиться уничтожить  превосходно  выпеченный  хлеб,
служит тому свидетельством.
   - Может, этот хлеб не пришелся ему по вкусу, Грифт.
   - Порядочному человеку колдовство всегда не по вкусу, Боджер.
 
*** 
 
   Назойливая боль в спине наконец разбудила Джека.  Перевернувшись,  он
обнаружил, что всю ночь проспал на россыпи  мелких  камушков.  Он  потер
спину, припоминая, что было вчера.
   Они с Мелли все-таки нашли ручеек и наполнили флягу  чистой  холодной
водой. Потом решили, что дальше не пойдут и  останутся  тут  на  ночлег.
Мелли согласилась не  разводить  костер,  чтобы  не  привлекать  к  себе
внимания, - ни один из них не решился сказать вслух, кого опасается.
   Ночь выдалась лунная и холодная, и они улеглись прямо  под  звездами,
причем Мелли устроилась  подальше  от  Джека.  Караулить  поочередно  на
случай появления злоумышленников или диких зверей не пришло им в голову.
Закутавшись в одеяла путешественники уснули крепким сном.
   Слабый утренний свет сочился сквозь кроны  деревьев,  и  Джек  ощутил
потребность встать и размять ноги. Чувствовал он и  более  настоятельную
нужду и потому оглядывался вокруг, ища кусты погуще.
   Тихо, чтобы не разбудить спящую Мелли, он отошел  от  места  ночлега,
решив набрать хворосту на костер и удивить ее, приготовив кашицу из воды
и сухарей.
   Он ушел уже довольно далеко, когда услышал конский  топот.  Сердце  у
него забилось - он знал, что это скачут за ним. На миг он замер,  решая,
что делать - вернуться к Мелли или дать стрекача в гущу леса.
   Потом повернулся и побежал назад к Мелли, громко зовя ее по имени.
   Мелли, проснувшись от далекого гула, открыла  глаза  и  увидела,  что
Джека нет. Но лошадь и мешок остались на месте - хорошо, что он хотя  бы
не обокрал ее. Докучливый шум приближался, и в нем было что-то знакомое.
Лошади скачут! Это за ней! Они все  ближе,  и  времени  уже  нет.  Мелли
молниеносно собрала одеяла в мешок, распутала лошадь,  вскинула  на  нее
мешок и вскочила сама.
   Мелли никогда прежде не ездила  без  седла,  так  что  учиться  этому
приходилось  на  ходу.  Стиснув  ногами  конские  бока,  она  встряхнула
поводьями, послав лошадь быстрой рысью. Всадники приближались с  севера,
поэтому Мелли повернула на юг, в глубину леса.
   Когда лошадь пустилась вскачь, Мелли послышалось, что  ее  зовут,  но
потом из-за топота копыт ничего не стало слышно.
   Погоня приближалась.  Отважившись  оглянуться  назад,  Мелли  увидела
темные силуэты всадников. Старый конь не  мог  скакать  быстрее,  и  она
направляла  его  в  самую  чащу,  где  преследователям   будет   труднее
маневрировать.
   Ее лошадь  на  удивление  легко  лавировала  между  стволами,  словно
привыкла скакать по лесу. Преследователи перекликались  ломая  подлесок:
похоже,  их  было  много.  Мелли  некогда  было  бояться  -   подчиняясь
внутреннему побуждению, она углублялась все дальше в лес.
   Кажется, ее замысел удался: погоня поотстала, продираясь сквозь  гущу
деревьев  и  кустов.  Мелли  продолжала  посылать  спотыкающуюся  лошадь
вперед, но вскоре ей пришлось перейти на шаг: низкие ветви  могли  легко
сбить ее с коня.
   Она начинала понимать,  что  ей  вряд  ли  удастся  уйти  от  погони.
Передовой всадник маячил в поле ее зрения. Этот человек, к ее удивлению,
не носил  красных  с  серебром  цветов  ее  отца.  Но  не  успела  Мелли
сообразить, что это значит, как конь вынес ее к быстрому ручью.
   - Вперед, мальчик, - приободрила она. - Там, кажется, неглубоко.
   Но конь с тревожным ржанием  топтался  на  месте.  Мелли  перегнулась
вперед и потрепала его за ушами, охваченная страхом.  Ее  нагоняли.  Ах,
только бы лошадь сдвинулась с места!
 
*** 
 
   Баралис не имел ни времени,  ни  охоты  дожидаться,  когда  его  люди
доставят беглецов. Эти ребята не такие олухи, как королевская стража,  и
выполнят то, за что он им заплатил. Баралис охотно  прибегал  к  услугам
наемников. Чего проще - съездить незаметно в город и нанять их за восемь
золотых на брата. С наемником всегда знаешь, на что нажать: жадным  куда
легче Управлять, чем преданным.
   Сейчас Баралиса занимало другое, куда более важное. Он  собирался  на
аудиенцию к королеве.
   Он оделся с большим тщанием, выбрав  самый  роскошный  свой  наряд  -
черный как смоль, с опушкой из дорогого меха.
   Сам он не придавал большого значения одежде, но приходилось считаться
с Аринальдой - для нее внешность значила очень много.
   Баралис рассеянно оглаживал  мягкий  черный  мех  своими  скрюченными
руками, обдумывая предстоящую встречу. Нужно вести себя очень осторожно.
Он хорошо знал, что королева его не любит, однако он припас для нее  то,
что она непременно захочет получить.
   Он взял из  кабинета  стеклянный  флакончик.  В  нем,  отражая  свет,
переливалась густая маслянистая жидкость. Баралис повертел его в руках с
тенью улыбки на  бледных  губах.  Содержимое  этого  пузырька  наверняка
склонит слух ее величества к тому, что он намерен ей предложить.
   Баралис пришел к покоям королевы и громко постучал в красивую  резную
дверь. Он не из тех, кто скребется с показной робостью. Выждав несколько
мгновений, он собрался постучать вторично, но тут из-за двери  донеслось
холодное:
   - Войдите.
   Баралис вошел в просторную комнату,  увешанную  роскошными  шелковыми
гобеленами. Стулья и скамьи были обиты богатыми тканями, шитыми  золотом
и серебром. Королева с оскорбительным безразличием даже не  повернула  к
нему головы, и он вынужден был обратиться к ее затылку:
   - Желаю вашему величеству всяческих благ  в  этот  день.  Она  быстро
обернулась:
   - У меня нет желания обмениваться с вами любезностями, лорд  Баралис.
Говорите то, что намеревались сказать, и уходите.
   - Я принес вам подарок, ваше величество, - ответил Баралис, ничуть не
обескураженный холодным приемом.
   - Единственный подарок, какой вы можете мне сделать, - это  побыстрее
удалиться отсюда. - Королева  была  прекрасна  в  своей  надменности,  с
прямой как струна спиной и профилем, точно высеченным из мрамора.
   - Подарок предназначен скорее для короля, вашего супруга, нежели  для
вас. - Баралис с иронией подметил интерес в глазах королевы, который она
тут же попыталась скрыть.
   - Вы утомляете  меня,  лорд  Баралис.  Прошу  вас  оставить  меня.  -
Поистине королева  была  превосходной  актрисой  -  Баралис  не  мог  не
восхищаться ею.
   - Ваше величество, этот подарок не  просто  заинтересует  короля.  Он
поможет ему.
   - Каким  образом,  лорд  Баралис?  -  уничтожающим  тонок  произнесла
королева. - Король не настолько болен, чтобы нуждаться в вашей помощи.
   - О, ваше величество, - с легкой усмешкой качнул головой  Баралис,  -
мы оба знаем; что король болен серьезно и  здоровье  его  ухудшается,  а
пять лет прошедших с несчастного случая на охоте, он заметно сдал.  Весь
двор глубоко опечален его недугом.
   - Как вы смеете говорить так о короле? - Королева  подошла  ближе,  и
Баралису на миг показалось, что сейчас она ударит его. Ее голубые  глаза
метали молнии, и тонкий аромат, исходящий от нее, шевельнул воспоминания
в его груди. Опомнившись, она отступила на шаг назад. - Я не могу  более
выносить вашего присутствия. Выйдите  отсюда!  -  В  ее  голосе  звучала
ярость, и Баралис послушно удалился.
   Когда он шел к себе, на его тонких губах играла чуть заметная улыбка.
Все складывается  чрезвычайно  удачно.  Королева,  разумеется,  выказала
гордость и негодование - иного он и не  ожидал.  Однако  она  не  сумела
скрыть своего интереса и  попалась  на  его  приманку.  Теперь  остается
только ждать, когда она сама позовет его, - а это произойдет непременно.
При всей своей гордости вскоре она пожалеет о своих поспешных  словах  и
пошлет за ним, чтобы расспросить о подарке.
 
*** 
 
   Казалось, что все до одного жители огромного города Рорна высыпали на
улицы. Люди пили, плясали и собирались кучками, обмениваясь любезностями
и сплетнями. На домах висели яркие знамена, и в  уличную  грязь  бросали
цветы.
   Торговцы во всю  глотку  расхваливали  свои  товары:  сочные  яблоки,
горячие пироги и холодный эль. Дети  бегали  без  присмотра,  а  старухи
норовили укрыться в тень. Девушки нарядились в платья с донельзя  низким
вырезом - того и гляди груди вывалятся. Порой это и вправду случалось, к
великому восторгу мужчин, похотливо  следящих,  как  злополучные  девицы
заталкивают свои сокровища обратно за корсаж.
   Город праздновал самый знаменательный день года. В Рорн пришли и  те,
кто жил за много лиг от его стен. Ожидалось пышное шествие,  выступление
чужеземных шутов и знаменитых певцов,  а  после  грандиозный  фейерверк.
Город будет гулять три дня, на радость карманным ворам.
   Еще бы: на улицах полно народу, в карманах у всех  хватает  денег,  а
головы затуманены выпивкой. Карманники чуть ли не гнушались столь легким
заработком. Эка штука стащить кошелек У человека, пропитанного  элем,  -
детская забава, да и только. Впрочем, даже и в эти благодатные  три  дня
следовало соблюдать какие-то правила - к примеру, не залезать  на  чужой
участок, если тебе жизнь дорога.  В  Рорне,  как  и  в  прочих  городах,
существовала твердая система поборов и ограничений.
   Карманники, грабители, воры, уличные  девки  жили  в  должном  страхе
перед теми, кто правил городом. Последние в свой черед  несли  собранную
ими дань человеку, не имеющему ни лица, ни  имени.  Все  знали  его  как
Старика. По  городу  ходили  рассказы  о  всемогуществе  этого  Старика.
Говорили, что на улицах и в тавернах не происходит ничего, о чем  Старик
не узнал бы. Если девка запрашивала слишком много, он  знал  об  этом  -
если торговец обвешивал, он знал на сколько; если  вор  грабил  дом,  он
знал стоимость добычи вплоть до последней оловянной ложки. Говорили, что
Рорн кишит шпионами и осведомителями Старика и наверху будто бы  у  него
тоже есть друзья.
   Но на сегодня люди забыли об этой  темной  стороне  городской  жизни.
Праздник начался, и в городе настроились отметить его достойно.
   Таула толкали и пихали со всех сторон. Ему не хотелось  в  этот  день
выходить на улицу, но Меган настояла на том,  чтобы  он  размял  ноги  и
подышал воздухом. Таула приятно удивило то, как отозвалось  на  это  его
тело. Он всегда отличался крепостью мускулов, но не думал, что оправится
так быстро. Он был еще слаб, но  кровь  уже  исправно  бежала  по  телу,
возрождая к жизни ткани и сухожилия.
   После многих месяцев заключения густые шумные толпы пугали  его.  Еще
никогда в жизни он не видел столько народу разом.
   Меган дала ему шесть серебряных монет и наказала купить нож,  приведя
пословицу "У кого в Рорне нет оружия, у того нет и будущего".  Таулу  не
хотелось брать у нее деньги, притом последние, как он подозревал. Но ему
нужно было разжиться хоть  каким-нибудь  оружием,  прежде  чем  покинуть
город, и он принял их, дав себе клятву непременно вернуть этот долг.
   Причудливый наряд Таула, к его удивлению, пришелся как раз  кстати  и
выглядел даже скромным по сравнению с одеяниями иных  горожан.  Мужчины,
словно павлины, щеголяли в  ярких  обтягивающих  штанах  и  камзолах,  а
женщины - в шалях всех цветов радуги. Вскоре Таул увидел голову  большой
процессии: по улице двигались конные  и  пешие  в  самых  фантастических
костюмах, и толпа расступалась, давая им дорогу.
   Процессия поначалу не слишком заинтересовала  Таула:  к  жонглерам  и
акробатам он был равнодушен. Но вот затрубили  рога,  и  толпа  затихла,
созерцая необъятной толщины человека верхом на крепкой лошади. Внезапная
тишина свидетельствовала о почтении горожан к всаднику. Весь в белом, он
был украшен драгоценными браслетами, кольцами и ожерельями,  сверкающими
на ярком солнце. Голову его  украшала  корона.  Что-то  в  его  мясистом
профиле показалось Таулу знакомым.
   Рыцарь безотчетно скользнул подальше в толпу,  укрывшись  в  тени,  и
стоял там, покуда всадник не проехал мимо. Теперь Таул уверился, что это
тот самый человек, который присутствовал при пытках, и спросил  стоящего
рядом мальчишку:
   - Кто этот всадник в белом?
   - Архиепископ, конечно, - неприязненно ответил тот.  -  Всякий  дурак
это знает. Но ты, видать, не здешний, - примирительно  добавил  паренек.
Таул кивнул и двинулся дальше.
   Он шел в таверну, где Меган посоветовала  ему  купить  нож.  Слабость
одолевала его, и глаза еще не  привыкли  к  яркому  дневному  свету.  По
дороге он  наткнулся  на  особенно  плотную  толпу,  собравшуюся  вокруг
красивого разодетого юноши. По красным кистям в волосах было видно,  что
это гадальщик.
   - Да, госпожа, - с пафосом произносил он, - я  вижу,  как  ваша  дочь
желает еще одного ребенка. Пусть вознесет молитву  богине  Хаске,  и  ее
желание исполнится.
   Толпа  одобрительно  загудела.  Гадальщик,  взяв  за  руку  какого-то
мужчину, устремил взор к небесам.
   - Вы, сударь, испытываете нужду в деньгах.
   Таул только улыбнулся, подумав: "Покажи мне такого, кто не  испытывал
бы в них нужды". Гадальщик же, помолчав для пущего эффекта, произнес:
   - Вы найдете семь золотых под полом собственного дома.
   - В каком месте?
   - В двух шагах за порогом, - ответил гадальщик скучающим тоном, давая
понять, что он  выше  подобных  мелочей.  -  Что  до  вас,  сударыня,  -
обратился он к  женщине,  собравшейся  Уже  уходить,  -  то  перед  вами
открывается большое будущее.
   Женщина остановилась, и он, взяв ее руку, снова воззрился на небо,  а
после прикрыл глаза, словно ожидая прозрения.
   - Вы будете шить самой королеве.
   Женщина призналась, что действительно подрабатывает шитьем,  и  толпа
разразилась восторженными рукоплесканиями. Таул хотел уйти, но гадальщик
остановил его.
   - Вы, сударь! - Таул затряс головой  и  отступил,  но  гадальщик  уже
поймал его за руку. Сжав ладонь Таула и глядя в небо гадальщик сказал:
   - Вы, сударь, ищете мальчика. - Таул сохранил  непроницаемый  вид,  и
прорицатель продолжал:
   - Здесь, в городе, вы  его  не  найдете.  Вам  следует  обратиться  к
ларнским оракулам - они скажут, где его искать. - На миг Таул встретился
взглядом с гадальщиком, и тот отошел. - Сударыня, дайте мне  вашу  руку.
Вы вдова и желаете выйти замуж снова...
   Таул пошел прочь, задумчиво потирая подбородок. Он никогда не  слышал
ни  о  Ларне,  ни  о  тамошних  оракулах.  Он  пытался  выбросить  слова
гадальщика из головы. Но они уже легли тяжелым грузом  на  его  душу,  и
Таул решил разузнать о Ларне побольше.
   Вскоре он пришел к таверне, указанной Меган, и юркнул внутрь, радуясь
избавлению от шума и толкотни. Он сел в темном углу, с наслаждением  дав
отдых еще слабым ногам. Девица с  кислым  лицом,  подойдя,  осведомилась
вместо приветствия:
   - Чего надо?
   - Кружку эля.
   Девица,   оскорбленная   скудостью   заказа,   презрительно   отошла,
вернувшись спустя долгое время с порцией сильно разбавленного напитка.
   - Не скажете ли - Пончик тут?
   - А кто спрашивает?
   - Друг Меган.
   Девица ушла в заднюю комнату. Вскоре оттуда  появился  человек  -  он
смерил Таула взглядом и лишь потом подошел.
   - Чего ты хочешь? - без лишних слов  спросил  он.  Свет  из  окна  не
льстил ему, выставляя напоказ глубокие оспины на лице.
   - Мне нужен нож.
   - Какой?
   - Длинный. - Таул надеялся, что денег у него хватит: подобный  товар,
подозревал он, в Рорне ценился дорого.
   - Десять серебреников.
   - Нет, не пойдет. - Таул сделал вид, что уходит. Уловка удалась.
   - Восемь, - сбавил Пончик.
   - Шесть.
   - По рукам.
   Пончик опять ушел на зады, а вернувшись, достал  из-под  полы  нож  -
превосходный, как с удивлением заметил Таул.  Контрабандный  товар,  без
сомнения. Таул уплатил деньги и встал.
   - Между прочим, - сказал он, - ты случайно  не  слышал  что-нибудь  о
Ларне?
   Пончик, испытующе посмотрев на него, покачал головой.
   У Таула осталось чувство, что тот знает что-то, но не хочет говорить.
Рыцарь опять вышел на яркий свет  дня  и  направился  обратно  к  Меган.
Гадальщик бросил семя в благодатную почву, и Таул решил непременно найти
кого-нибудь, кто бы мог рассказать о Ларне и его оракулах.
 
*** 
 
   Джек был на расстоянии вытянутой руки от Мелли,  когда  она  умчалась
прочь, не видя и не слыша его. Чуя, что погоня приближается, Джек рванул
в сторону. Он ничем не мог помочь своей спутнице - оставалось  утешаться
тем, что у нее  хотя  бы  есть  лошадь.  Неопытному  глазу  Джека  Мелли
показалась превосходной наездницей.
   Он бежал со всей быстротой, на  которую  были  способны  его  длинные
ноги,  через  хворост  и  поваленные  стволы,  с  трудом  переводя  дух.
Оглянувшись назад, он оступился и вывихнул лодыжку. Упав на сырую лесную
подстилку, он снова поднялся и попытался опереться на больную  ногу,  но
не смог удержаться.
   - Черт! - выругался он шепотом - отчасти от боли, отчасти от  злости.
Теперь оставалась только спрятаться  -  с  вывихнутой  ногой  далеко  не
уйдешь.
   Быстро оглядевшись, он заметил неглубокую канаву, доковылял  до  нее,
поспешая как мог, и свалился на дно. Там оказалось не  слишком  приятно:
стенки поросли грибком, а внизу стояла холодная, пахнущая  гнилью  вода.
Нисколько не чувствуя себя защищенным, Джек улегся в  ледяную  купель  и
забросал себя сверху мокрыми опавшими  листьями.  Вода  сразу  промочила
плащ и штаны, пробрав Джека холодом до костей.
   Он начал испытывать некоторый стыд - за Мелли гонятся люди  Баралиса,
а он залег в канаве, словно трус.
   Джек нисколько не сомневался в том, что погоню снарядил Баралис. Если
в замке кто-то и смыслит в  колдовстве,  то  это  королевский  советник.
Молва гласила, что он занимается  древней  наукой,  однако  Баралис  был
слишком могуществен, чтобы кто-то отважился сказать об этом вслух, а  уж
в глаза ему - и подавно. Джек почувствовал  это  и  на  себе.  Когда  он
переписывал книги, ему порой делалось дурно и начинала болеть голова.
   До сих пор он приписывал это напряжению глаз  и  поздним  бдениям  но
вчера утром он испытал точно такое же недомогание.
   Баралис занимался ворожбой, Джек как-то чувствовал это. Он  вспомнил,
что во время приступов тошноты ему случалось видеть Баралиса - тот  тоже
выглядел бледным и больным.
   Возбуждение, вызванное этим  открытием,  быстро  сменилось  тревогой:
Джек лишний раз убедился, что он не такой, как все.
   А ему больше всего в жизни хотелось быть как раз  таким  как  все,  и
смело ходить по замку,  не  опасаясь,  что  его  обзовут  ублюдком.  Ему
хотелось, чтобы у него был отец, как у всех, и мать,  которую  никто  не
называл бы шлюхой. Хотелось быть на равных с законными детьми  и  знать,
кто он и откуда. Но теперь все это казалось еще более  несбыточным,  чем
прежде.
   Он мог бы уйти на восток и там поступить в подмастерья к  пекарю.  Но
лучшее, на что он может надеяться, - это скрыть свое прошлое.  Лгать  он
не станет. Нет. Если его спросят о родителях - а спросят  непременно,  -