этих двоих, Хват страстно желал никогда бы при  ней  не
присутствовать. Таул не поблагодарит его за такое известие. Хват начинал
даже подумывать, не утаить ли от него этот разговор. Таул будет сломлен,
узнав правду о Тирене. Глава ордена - единственный человек,  в  которого
Таул еще верит.
   Хват почувствовал резкую боль на шее. Сам того не  ведая,  он  содрал
свежий струп, и из раны на камзол текла кровь. Он заставил  себя  дышать
легко и часто.  Главное  -  спокойствие,  твердил  он  себе.  Главное  -
спокойствие.
   Он снова стал прислушиваться к разговору.  Тирен  отвязывал  коня,  а
Баралис говорил:
   - Я не желаю слышать россказней о пытках и еще  более  худших  вещах,
творимых в Хелче. Что бы вы там ни делали,  это  должно  делаться  тихо.
Игра только начинается, и незачем югу знать о наших планах.
   - Будьте покойны,  Баралис.  -  Тирен  распутывал  узел  длинными,  в
золотых кольцах, пальцами. - Я приму меры, чтобы  ничто  не  просочилось
наружу.  Есть  множество  способов  обезвредить  слухи  и  до  полдюжины
способов пресечь их.
   Говоря это, Тирен быстро переводил взгляд от коновязи  к  лошади.  Он
посмотрел даже в тот самый угол, где дом  смыкался  с  оградой.  Хват  в
шести шагах от него напрягся - от Тирена его отделяли только лошадь,  ее
тень да деревянная скоба.
   Тирен поднес руку к лицу, пристально вглядываясь во тьму.
   Комок снова застрял в горле у Хвата - точно свинцовый на этот раз. По
носу стекал пот.
   Лошадь вдруг потянула за повод, отойдя от стены. Тирен  был  вынужден
последовать за ней, чтобы не упустить поводья.
   - Похоже, вашему коню  не  терпится  пуститься  в  путь,  Тирен.  Мне
думается, мы с вами обо всем договорились. Мы оба смотрим  одинаково  на
религиозную будущность Севера.
   Тирен проверил подпруги и вскочил в седло.
   - А  когда  же  король  полагает  расширить  свою  империю?  Надеюсь,
Вальдису будет позволено распространить свет своей веры также и на Юг?
   - Особенно на Юг, - с многозначительной улыбкой ответил Баралис.
   Желудок Хвата при этих словах сжался в комочек. Хвату  казалось,  что
его вот-вот стошнит.
   Тирен удовлетворенно кивнул и направил коня  к  воротам.  Ни  он,  ни
Баралис не попрощались.
   Баралис стоял в кругу света,  падающего  из  двери,  и  смотрел,  как
отъезжает Тирен. Когда стук копыт затих вдали, Баралис перевел дыхание и
улыбнулся.
   - Тавалиск, - тихо молвил он во тьму,  -  это  заняло  у  меня  почти
двадцать лет, но в конце концов я отомщу тебе.
   Он выждал еще немного и вернулся в дом.
   Как только дверь закрылась за ним, Хват  испустил  долгий,  протяжный
вздох. Он возблагодарил Борка и покойную мать Скорого  за  то,  что  они
сохранили его, - он даже лошадь не забыл поблагодарить.  Ощупав  раненую
голень, он обнаружил большую,  сочащуюся  кровью,  донельзя  болезненную
опухоль. Рана на горле все еще кровоточила, а камзол насквозь промок  от
пота. Ничего на свете так не желая, как убраться поскорее с этого двора,
Хват, однако, заставил себя подождать, пока в доме не погас свет. И даже
тогда он долго еще не смел двинуться с места. Этой ночью  он  больше  не
собирался рисковать. За ним гнались, ему угрожали, его ранили - и хорошо
еще, что дело ограничилось только этим. Ему на всю  жизнь  хватит  таких
переживаний - ну, почти на всю.
   Застывший от долгого стояния на одном месте,  продрогший  и  усталый,
Хват выбрался со двора. Не имея больше сил, чтобы  запутывать  след,  он
устремился к Таулу кратчайшей дорогой.

***

   Кайлок давно уже перестал отмерять свое лекарство так, как  учил  его
Баралис. Полагалось брать лишь столько  порошка,  сколько  помещалось  в
ямке ладони, - Кайлок же принимал его  пригоршнями.  Скользя  в  стакан,
порошок сверкал как стрела, летящая в цель.  Кайлок  запивал  его  чашей
красного вина - и лишь тогда вновь мог дышать свободно.
   Теперь он на время избавится от этих ужасных припадков,  когда  череп
точно  сдавливает  мозг,  а  мысли  выворачиваются  наизнанку,   обнажая
кровоточащее мясо. Хоть малая, но польза.
   Пока Кайлок уже вторично принимал свою дозу, двое часовых вынесли  из
его шатра тело  молодой  девушки.  Приступ  был  скверный  как  никогда.
Страсть превратила его в лютого зверя.
   - Подберите руку, - приказал он солдатам.
   Эти дурни тащили ее слишком низко, и рука волоклась по ковру.  Теперь
ковер испачкался заодно с подушками и простынями. Весь шатер разит ею, и
все вещи придется сжечь. Кайлок отпихнул солдат и вышел в ночь.
   Небо всегда виделось ему темным, и он с удовлетворением отметил,  что
черный с пурпуром небосвод Брена ничем не отличается от остальных.
   Они стояли лагерем чуть южнее города - так  близко,  что  видели  его
стены, чувствовали запах его дыма и слышали, как скрипят повозки на  его
улицах. Кайлок смотрел на высокие укрепления Брена. Поистине этот  город
создан для него. Это не напыщенная резиденция вроде Харвелла, не  жалкая
деревня вроде Хелча - это растущий молодой  город,  дерзкий,  задиристый
юнец. Он не сидит по уши в собственной грязи, как другие города:  горный
ветер по ночам уносит вонь, а дожди смывают грязь в озеро.
   Озеро,  горы  и  стены:  нет  в   Обитаемых   Землях   города   столь
неприступного, как Брен. Сама судьба сулила ему стать  центром  империи.
Длинная вереница его  герцогов  приготовила  город  для  Кайлока  -  они
воздвигли эти стены, укрепили ворота, выковали многочисленные  подъемные
решетки. Теперь они завершили свое  дело  и  потому  должны  были  уйти.
Больше в Брене не будет герцога.
   Кайлок допил бокал.  Лекарство  придавало  вину  сладость.  В  ноздри
ударил запах жареного мяса, и он догадался, что солдаты бросили  девушку
в костер. Теперь никто не сможет ее опознать,  и  никто,  кроме  него  и
часовых, не узнает, кто она была и что с  ней  сталось.  Ее  разодранная
грудь  оплавится  в  огне,  переломанные  руки  превратятся  в   россыпь
обгорелых костей. И выражение ужаса исчезнет с  ее  красивого  лица.  Ее
сочтут еще одной зараженной шлюхой, сожженной для блага лагеря.
   Кайлок пожал плечами.
   Теперь он чувствовал себя намного лучше. Лекарство сделало свое  дело
- мир становился плотнее, темнее и  куда  устойчивее,  чем  прежде.  Это
унимало снедающую Кайлока ярость. Последнее время с ним творилось что-то
неладное. Он все  чаще  терял  власть  над  собой:  сильнейшие  судороги
терзали его тело и мозг. И всегда этому сопутствовал металлический  вкус
во рту.
   Совсем недавно, когда он лежал в постели с этой девушкой - он как раз
привязал ее руки к столбику, а шею - к  изголовью  и  нагрел  до  нужной
степени воск, - страшная  судорога  сотрясла  все  его  существо.  Точно
огромная рука сдавила его внутренности выдавив желчь в рот. Мозг  распух
- или череп сжался,  -  и  мысли  больше  не  помещались  в  голове.  Ее
распирало изнутри, и растерзать лежащую рядом  девушку  -  единственное,
что могло помочь.
   Он накинулся на нее как зверь.  Зубы  его  превратились  в  клыки,  а
пальцы - в когти. Тьма овладевала им - он сражался не с  девушкой,  а  с
тьмой. Если девушка кричала, он этого не слышал, если она  боролась,  он
этого не замечал. Он ощутил только струю ее крови, охладившую его  щеку,
и слабый трепет ее предпоследнего дыхания. Когда она испустила последний
вздох, он прогрыз себе дорогу к свету. Нутро утихомирилось, и давление в
голове прошло. Из носа текла кровь, и он сплюнул,  чтобы  избавиться  от
мерзкого вкуса во рту.
   - Гонец из Халькуса, государь.
   Кайлок круто обернулся - он не слышал, как подошел часовой. Когда тот
подавал ему запечатанный  пергамент,  король  поймал  взгляд,  брошенный
часовым на его камзол. Кровь девушки выделялась темным пятном на золотом
шитье.
   - Кровь, пролитая втайне, связывает мужчин крепкими  узами,  -  очень
тихо сказал Кайлок. - Ступай, мой друг, и никому не говори  о  том,  что
видел.
   Солдат упал к его ногам.
   - Государь, я готов из целой армии выпустить кровь по вашему велению.
   Кайлок благодушно кивнул и знаком приказал ему встать.
   - Твоя преданность не будет забыта.
   Солдат поклонился и ушел.
   Кайлок улыбнулся. Каждый  день  он  открывал  новые  стороны  власти,
доступной только королям. Способность вызывать  в  людях  нерассуждающую
преданность есть дар, ниспосылаемый богами. То, что человек  не  сделает
за деньги, он не задумываясь сделает за веру. Его люди верят в него:  он
выигрывает войны, не останавливается перед опасностью, и враги ненавидят
его. Он пообещал своим  людям  хорошую  добычу  и  сдержал  свое  слово:
женщины или дети, что кому по вкусу, золото, зерно, новые назначения - а
кому  охота,  пусть  тешится  разрушением.  Город,  подожженный  в  пылу
кровожадной ярости, - лучшая награда за день на ратном  поле.  Ничто  не
вселяет такого презрения к врагу, как зрелище того, как  он  исчезает  в
огне.
   Кайлок  взломал  восковую  печать.  Да,  его  люди  ему  преданы,   и
содержание письма доказывает это.
   Перед рассветом его мать умрет. На ее северный замок нападет свирепый
отряд хальков. Никого не останется в живых, никто не  расскажет  о  том,
что там случилось. Кедрак, старший сын Мейбора, продумал все до мелочей,
вплоть до насилия над вдовствующей королевой и  поругания  ее  тела.  Но
самым вдохновенным был замысел самого  Кайлока.  Мертвое  тело  королевы
должны  положить  на  аннисский  флаг,  чтобы  казалось,  будто   хальки
действуют в союзе с этим горным городом. Королевства  придут  в  ярость,
узнав об этом, и следующий шаг Кайлока - а у него  на  очереди  как  раз
вторжение в Аннис  -  наверняка  получит  поддержку.  Какое  государство
стерпит  убийство  и  поношение  своей  любимой  и  недавно   овдовевшей
королевы?
   Вторжение  в  Аннис  -  это  всего  лишь  военная   хитрость.   Армия
понадобится ему для другого - но пусть враги думают,  что  осада  Анниса
для него дело чести и он никуда  оттуда  не  двинется.  Кайлок  устремил
взгляд на темные громады бренских стен. Вот удивятся все, когда  узнают,
каковы его настоящие планы. Аннис, конечно, он тоже возьмет со  временем
- несколько месяцев погоды не делают.
   Он стал читать дальше. Кедрак достаточно умен. Как удачно подгадал он
расправу над королевой ко взятию последних халькусских  городов!  Кайлок
был очень доволен Кедраком. Теперь. Я вступив в брак с Катериной, король
сможет поднести Халькус в полную ее собственность. Царственный жест - но
нет такого дара, который был бы достоин Катерины.
   Он не мог дождаться встречи с ней. Он придет к Катерине свободным. Со
смертью матери ничто уже не будет связывать его.  Он  сможет  целиком  и
полностью отдать себя своей супруге - и, когда он падет к ее ногам,  она
навсегда очистит его от скверны материнского чрева.
   Кайлок повернул обратно. Слуга,  хорошо  знающий  его  привычки,  уже
должен был согреть воды. Он грязен и нуждается в омовении. От его рук  и
одежды исходит зловоние. Он нее смеет даже думать о Катерине, покуда  от
него пахнет убитой им шлюхой.

IV

   Джеку опять  снилась  Тарисса.  Мысли,  которых  он  так  старательно
избегал в дневное время, ночью брали свое. Тарисса в снах то смеялась  и
дразнила его, веселая, точно девушка с молочного двора, то плакала и  на
коленях молила его взять ее с собой.
   А он всегда, даже в снах, уходил от нее прочь - и только  этой  ночью
он услышал за собой ее шаги...
   У него бурно забилось сердце, и он обернулся, но ее не  было.  Однако
шаги слышались еще ближе, чем прежде. Где же она? Земля уже  содрогалась
от грома шагов.
   - Он тут, - сказал чей-то голос.
   Не Тариссин голос, незнакомый - и не во сне. Джек  проснулся  как  от
толчка. Он был  в  пекарской  гильдии,  и  сквозь  щели  в  ставнях  уже
пробивался рассвет.
   Дверь распахнулась, и четверо вооруженных людей ворвались в  комнату.
Нивлет, единственный тощий пекарь  во  всей  гильдии,  стоял  у  них  за
спиной.
   - Это он! - крикнул Нивлет. - Тот самый, кого ищут хальки.
   Двое выступили вперед. Джек нашарил нож. Во рту у него  пересохло,  и
голова еще не прояснилась после сна.  Он  вышел  навстречу  противникам,
шаря глазами по сторонам и выискивая, чем бы отвлечь врага. Слева  стоял
дровяной ящик, набитый поленьями. Джек прыгнул и толкнул ящик в  сторону
солдат. Поленья раскатились,  заставив  двух  передних  отступить.  Джек
выставил вперед нож, чертя им сужающиеся круги в воздухе. Лезвие  задело
руку одного из стражников, и Джек нажал на рукоять,  чтобы  вогнать  нож
поглубже.
   Что-то  кольнуло  Джека  сзади  -  он  обернулся  и  увидел  третьего
стражника, рыжего, с рыжими усищами и самым длинным ножом, который Джеку
доводилось видеть.
   - Иди-ка  сюда,  парень,  -  подзадоривал  рыжий,  но  косые  взгляды
выдавали его. Он отвлекал Джека, чтобы другие могли проткнуть его сзади.
   Не сводя глаз с Рыжего, Джек прикинул, где  может  сейчас  находиться
второй. Он перенес свой вес на левую ногу и  лягнул  назад  правой,  как
конь. Ему удалось попасть заднему прямо в коленку, и тот со стоном упал.
Джек кинулся вперед, прямо на  нож  Рыжего,  и  в  последний  миг  резко
свернул в сторону. Уже  размахнувшегося  Рыжего  бросило  вперед,  и  он
налетел на своего товарища, который качался, держась за колено.
   Джеку недосуг было на них смотреть. В горле у него саднило, а легкие,
казалось, вот-вот лопнут. Он снова устремился  к  первому  стражнику,  с
раненой рукой. Четвертый все  еще  маячил  в  дверях,  выжидая  чего-то.
Раненый  достал  копье  и  дразнил  им  Джека.  Держась  на   безопасном
расстоянии от копья, Джек поднес к глазам нож, на котором еще не высохла
кровь копейщика.
   - Гм-м, - сказал он, отвлекая врага. - На твоем месте я бы  обратился
к лекарю. Кровь у тебя какого-то странного цвета.
   - Меня не так просто надуть, парень, - усмехнулся тот и ткнул  вперед
копьем.
   Джеку некуда было отступать - сзади  была  стена.  Надо  было  что-то
делать. Он улыбнулся.
   - А все-таки тебе не мешало бы показаться лекарю, приятель.  Вон  как
хлещет у тебя из-под самого глаза.
   Стражник не сразу сообразил, в чем дело, а Джек напряг правую руку  и
метнул нож прямо ему в глаз. Опять-таки не  глядя,  чем  кончится  дело,
безоружный теперь Джек отскочил от стены. Рыжий уже поднялся, но  второй
стражник остался на полу. На ноже Рыжего была кровь. Четвертый сдвинулся
с места я и вкупе с Рыжим преградил Джеку дорогу к двери.
   Оказавшись лицом к лицу с двумя вооруженными врагами Джек понял,  что
пора прибегнуть к колдовству. Он сосредоточил свое внимание на  клинках,
всем существом ощутив их плотную, твердую, неуступчивую суть. В точности
следуя наставлениям Тихони, он вошел в холодную сталь. Это  был  уже  не
урок,  где  опасность  существовала  больше  в  воображении  и   учитель
внимательно следил за его действиями, как в опыте со стаканом. Здесь все
было по-настоящему.
   В его распоряжении  была  только  доля  мгновения.  Не  было  времени
прислушиваться к себе или поддаваться чарам  субстанции,  в  которую  он
вошел. Подгоняемый опасностью, Джек вызвал в памяти образ Тариссы, и она
явилась в тот же миг. Она нежно трогала лоб Роваса, стоящего перед ней.
   Магия не заставила себя ждать. Ее сопровождал стыд, но сейчас некогда
было разбираться с этим. Он позволил силе подняться вверх  из  чрева,  а
мысли  устремились  ей  навстречу.  Оба  потока  слились   во   рту,   и
металлический вкус колдовства ожег язык.
   Струя хлынула прямо в клинки. Джек управлял ею, пока она  неслась  по
воздуху. Он лепил ее, как скульптор, и она приняла нужную  форму.  Магия
проникла в сталь, и Джек в  тот  же  миг  ушел  оттуда.  Ножи  мгновенно
раскалились докрасна, и стражники с криком выронили их.
   Джека объяла слабость. Перебарывая ее, он протиснулся мимо стражников
к двери. Ни Рыжий, ни второй даже  не  попытались  остановить  его.  Оба
держались за сожженные до  мяса  ладони  и  вращали  глазами  в  поисках
средства охладить их.
   Джек переступил через порог и столкнулся с Нивлетом.  Фраллит  сказал
как-то: "Никогда не верь тощему пекарю", - и,  похоже,  был  прав.  Джек
двинул Нивлета кулаком в лицо - тот упал на пол, и Джек переступил через
него.
   - Принеси-ка стражникам воды,  -  сказал  он  и  ушел,  не  дожидаясь
ответа.
   Чувствуя себя странно окрыленным, Джек пошел к выходу. Он сделал это!
Он заставил магию повиноваться! Это  было  восхитительно.  Он  испытывал
чувство могущества, уверенности в себе  и  готов  был  сразиться  с  кем
угодно. Проходя через трапезный зал, Джек смел остатки вчерашнего  пира.
Хлебы, цыплята и  фрукты  посыпались  на  пол.  Джек  откинул  голову  и
расхохотался. Наконец он хоть что-то сделал как надо.
   Кто-то зашевелился позади - либо Нивлет, либо один из раненых.  Время
было уходить. Улыбка сошла с лица Джека.  Видно,  он  так  и  не  увидит
Анниса. Придется убираться из города  тем  же  путем  -  через  потайную
дверь. Джек поднял с камыша довольно внушительный нож для мяса,  напихал
за пазуху хлеба и сыра - и, подумавши, выпил  чашу  эля  в  свою  честь.
Потом поморщился - эль, простояв всю ночь на столе, не стал  лучше  -  и
вышел в рассвет.

***

   -  Ваша  светлость,  позвольте  представить   вам   его   королевское
величество  короля  Кайлока,  суверена  Четырех  Королевств.  -  Баралис
отступил в сторону, чтобы дать Кайлоку приблизиться к Катерине.
   Король был великолепен. В  черных  с  отделкой  из  черного  же  меха
шелках, с золотом на обшлагах и у ворота, он превосходил  всех  королей,
когда-либо живших на свете. Высокий, тонкого  сложения,  он  держался  с
небрежной гордостью. Лицо его не так легко поддавалось суждению: странно
темное, несмотря на льющийся в окна солнечный свет, оно не  допускало  к
себе ни света, ни слов.
   Он протянул свою тонкую руку, и Катерина подала ему свою.  Он  поднес
ее бледные пальцы к своим губам. Дыхание  его  было  холодным,  холоднее
даже, чем губы. Легкий трепет прошел по телу Катерины. Поначалу  она  не
намеревалась делать реверанс - владычица Брена никому не кланяется, - но
она  знала,  как  она  хороша,  если  смотреть  на   нее   сверху,   как
соблазнительна ложбинка меж ее грудей и как красиво  золотит  солнце  ее
пухлую нижнюю губку.
   - Для меня большая  честь  приветствовать  ваше  величество  в  нашем
прекрасном городе.
   - Это для меня большая честь лицезреть вашу светлость.
   Их встреча проходила в большом зале,  где  присутствовал  весь  двор.
Гирлянды летних  роз  украшали  стены.  Солнечные  лучи,  проходя  через
цветные  стекла  окон,  окрашивали  все  в  цвета   Брена:   ярко-синий,
темно-синий, пурпурный и алый. Стекла подбирал еще  покойный  герцог.  В
знамя этих же цветов обернули его мертвое тело.  Катерина  содрогнулась,
несмотря на солнечное тепло. Кайлок все еще держал ее за руку.
   - Скажите лишь слово, госпожа моя, - сказал он  тихо,  -  и  я  зажгу
город, чтобы согреть вас.
   Не одна  Катерина  ахнула  -  все,  кто  слышал  Кайлока,  беспокойно
зашевелились. Баралис сказал, прервав неловкое молчание:
   - Ваше величество, должно быть,  устали  после  долгой  дороги.  Если
позволите, я проведу вас в ваши покои.
   Кайлок даже не взглянул на него - король не сводил глаз с Катерины  и
не отпускал ее руки. Его пальцы вжались  в  тонкую  Я  кисть,  остановив
приток крови.
   - Вы правы, советник, я должен отдохнуть. Я увидел мою будущую  жену,
и от этого зрелища дыхание чуть было не остановилось в груди.  -  Резким
движением он отпустил руку Катерины.
   Ей давно хотелось, чтобы он это сделал, но теперь она словно лишилась
чего-то. В нем  чувствовалась  большая  власть,  и  Катерина  как  будто
сопричислялась к ней, пока он держал ее  за  руку.  Она  сказала,  чтобы
задержать его еще немного:
   - Надеюсь, мой господин,  комнаты  придутся  вам  по  вкусу.  Я  сама
следила за тем, как их обставляли.
   Он быстро шагнул вперед, и Катерина в панике  отступила  -  ей  вдруг
показалось,