Королевствах.  -  Туго  стало  в  вашем
государстве с солью? - спросил рыжий, поймав взгляд Джека.  -  Проклятые
вальдисские рыцари прибрали все соляные промыслы  к  рукам,  а  тут  еще
война... Соли не хватает даже чтобы делать порох.
   Джек, уловив в этих словах некоторое самодовольство, сказал:
   - Но тебе, как видно, хватает.
   - Так всегда и бывает. Война - она для всех по-разному оборачивается.
Взять хоть меня - никогда у меня не было на столе столько  соли,  как  в
эту войну. Это один из источников моего дохода. Бери. - Ровас подтолкнул
солонку к Джеку.  -  Ты  в  своем  праве  -  это  часть  груза,  который
направлялся в Королевства.
   - Так ты вор?
   Ровас от души расхохотался.
   - Можно  и  так  сказать.  А  еще  меня  можно  назвать  разбойником,
бандитом,  контрабандистом,  поставщиком  черного  рынка.  Выбирай   что
хочешь. Я сам предпочитаю называть себя бенефициантом.
   - Бенефициантом?
   - Да, я пользуюсь бенефициями военного времени.  -  Ровас  показал  в
улыбке крупные белые зубы. - Война - все равно что поле спелой  пшеницы.
Нельзя же позволить, чтобы зерно сгнило на корню, - вот я и прибираю его
в свои закрома. Как добрый хозяин.
   Джек умел отличать истину от словесной мишуры.
   - Воровать зерно у  других  под  стать  ласке,  а  никак  не  доброму
хозяину.
   Ровас снова засмеялся.
   - Ласка, говоришь? Теперь у меня одним именем больше.
   Рыжий  продолжал  уплетать  свой  завтрак.  Джек,  несмотря  на   всю
веселость Роваса, улавливал что-то тревожное в его повадке. То и дело он
посматривал  на  дверь,  будто  ждал  кого-то.  Дверь  и  вправду  скоро
открылась, и вошла женщина - уже в годах, но высокая и красивая лицом. В
глазах Роваса мелькнуло разочарование.
   - Ну что, не видно ее? - спросил он женщину.
   - Нет, - с укором бросила она, комкая ткань своего платья.
   - Не надо мне было оставлять ее там.
   - А когда ты, скажи на милость, делал что-то как надо?
   Джеку  почудилось  что-то  знакомое  в  выговоре  этой  женщины.  Она
говорила не так, как Ровас, а напоминала скорее... Мелли! Точно.  У  нее
речь как у придворной дамы. Слова она произносит так же,  как  Джек,  но
интонации  выдают  благородное  происхождение.  Как  может  женщина   из
Королевств жить во вражеской стране?
   - Я упрашивал ее сесть со мной на коня, -  сказал  Ровас,  -  но  она
настояла на том, чтобы я ехал один.
   - А солдаты были близко?
   - Не так близко, чтобы лошадь не могла унести нас двоих.
   Женщина комкала юбку так, что побелели костяшки пальцев.
   - Сколько их было?
   - К курятнику свернуло двадцать.  Шестеро  погнались  за  мной  и  за
парнем. - Ровас, утратив, видимо, аппетит, положил недоеденную ножку  на
тарелку. - Напоследок я увидел, как она укрылась  в  зарослях  дрока.  А
мороз стоял жестокий, Магра. Солдаты, может, и не нашли ее,  но  как  бы
она не замерзла. - Ровас встал и подошел к огню.
   - Думаешь, она способна выкинуть какую-нибудь  глупость?  -  спросила
женщина, покосившись на Джека.
   - Надеюсь, что нет, - ответил Ровас. - Теперь ее есть кому заменить.
   Они обменялись многозначительным взглядом, словно заговорщики.  Джеку
сделалось не по себе. Ему очень бы хотелось вернуться обратно к Мелли  и
продолжить свое путешествие.
   Женщина по имени Магра, налив себе чашу горячего сбитня, грела об нее
руки.
   - Так это он убил солдата? - спросила она, пристально глядя на Джека,
и даже свечу взяла, чтобы рассмотреть его поближе. Джеку  было  неловко,
но он заставил себя выдержать ее взгляд. - Мне  почему-то  знакомо  твое
лицо, мальчик.
   Ну вот, начинается, подумал Джек. Он знал по  опыту,  что  за  такими
словами всегда следуют расспросы о  семье.  И  ему  ничуть  не  хотелось
исповедоваться этой надменной, не  выдающей  своих  чувств  женщине.  Но
Ровас спас его, сказав:
   - Сядь, Магра. От того, что  ты  будешь  докучать  парню,  твоя  дочь
раньше не вернется.
   Джек, несмотря на неприязнь, с которой она на него смотрела,  пожалел
ее: она тревожилась за свою  дочь  и  хотела  как-то  отвлечься.  Тяжело
вздохнув, она согнула свою прямую как  струна  спину,  сразу  сделавшись
старше и меньше ростом, и  села  у  огня  на  трехногий  табурет.  Ровас
положил свою огромную лапу ей на плечо,  но  она  отстранилась,  и  рука
Роваса повисла в воздухе. Он отошел  и  облокотился  на  край  очага,  а
женщина вдруг вскинула руку, словно  сожалея  о  своей  резкости.  Свеча
успела выгореть на целую зарубку, а они так больше и не шелохнулись.
   Но тут щеколда входной двери со скрипом поднялась, и в комнату  вошла
девушка. Нет, не девушка, - молодая женщина, решил Джек, когда она вышла
на свет. Ровас и Магра бросились к ней, и Ровас  первым  заключил  ее  в
медвежьи объятия. Ее фигура сохранила девичью хрупкость, но Джек  понял,
что она старше его года на три, на четыре. С матерью  она  поздоровалась
более почтительно, чем с Ровасом, но глаза Магры  при  этом  подернулись
влагой.
   - Я слишком долго просидела у огня, - сказала мать в свое оправдание.
   - Что тебя так задержало? - спросил сияющий Ровас.
   И все трое несколько принужденно рассмеялись. Джека словно и не  было
в комнате. Он чувствовал себя посторонним. Эти люди ему чужие, и что ему
до их радости? У них-то все хорошо - девушка благополучно  вернулась,  и
они могут жить по-прежнему. А что сталось с Мелли?
   - Пришлось переждать ночь, -  объяснила  девушка,  -  иначе  часовой,
оставленный у курятника, мог бы заметить меня.
   Так она пряталась где-то рядом с курятником! Все  начинало  понемногу
проясняться. Ровас привез Джека сюда на ее лошади, поэтому  ей  пришлось
скрываться от солдат, а потом она вернулась домой  пешком.  На  языке  у
Джека вертелось множество вопросов.  Зачем  он  им  сдался?  Почему  они
действуют против соотечественников  и  чего  хотят  от  него?  Но  самым
главным было то, что эта девушка всю ночь просидела около курятника.
   - Что случилось с той,  которая  была  в  хижине?  -  выпалил  он  со
злостью, удивившей его самого.
   Все посмотрели  на  него,  а  Ровас  с  девушкой  обменялись  быстрым
понимающим взглядом.
   - Она погибла, -  сказала  девушка.  -  Капитан  приказал  забить  ее
дубинками до смерти как соучастницу убийства.

***

   Меллиандра. Его дочь могла бы сегодня стать королевой. Какую глупость
она совершила, сбежав из дому! Она, драгоценный  алмаз,  ограненный  для
того, чтобы властвовать, достойное украшение короны. Как давно он ее  не
видел, как ему недостает ее живого ума и блестящих глаз!
   Чувствуя себя старым и сокрушенным, Мейбор запахнулся в  плащ.  Снег,
перемешанный с дождем, бил ему в лицо. Лорд ждал, когда поставят  шатры.
Весть, которую принес гонец, оказалась столь  значительной,  что  лагерь
решили разбить тотчас же и дальше в этот день не ехать.  Это  устраивало
Мейбора как нельзя более: ему хотелось расспросить гонца о  подробностях
королевской кончины, притом после падения с коня и колючих кустов  ехать
верхом ему было затруднительно. Лекарь извлек из его зада  явно  не  все
шипы. Такова их порода: если  не  удается  уморить  тебя  лечением,  они
делают все, чтобы заставить тебя помучиться.
   Что до павшего под ним  коня  -  дайте  только  Мейбору  вернуться  в
Харвелл, и барышник, продавший ему жеребца, получит хорошую порку,  если
не вернет двести золотых. Мейбор издал глухое ворчание, послав в  воздух
облачко пара. Он позаботится, чтобы барышника  выпороли  даже  в  случае
возврата денег: должен же кто-то  заплатить  за  его,  Мейбора,  боль  и
унижение.
   Мейбор посмотрел  на  Баралиса,  напоминающего  стервятника  в  своем
черном плаще. Этот,  конечно,  захочет  первым  расспросить  гонца.  Он,
возможно, полагает, что в качестве королевского советника имеет  на  это
право, - но посольство возглавляет Мейбор, Мейбору и решать.
   Эконом, подойдя, доложил, что шатер готов, и Мейбор велел привести  к
нему гонца, как только тот подкрепится и сменит одежду.
   - Но лорд Баралис, ваша милость, приказал привести гонца к нему.
   Мейбор извлек из камзола  золотой  и  опустил  его  в  мягкую  ладонь
эконома.
   - Возьми и позаботься о том, чтобы гонец первым посетил меня.
   Эконом кивнул и удалился. Для того чтобы  твои  приказы  выполнялись,
нужна преданность, но и золото не помешает.
   Мейбор вошел в шатер и стал снимать с себя верхнюю одежду.  Когда  он
возился с завязывающимся сзади камзолом, вошел Баралис.
   - Не позвать ли вам слугу? - спросил он, блеснув зубами.  -  И  охота
вам зашнуровываться, словно девица. - Баралис прошел к низкому  столику,
уставленному едой и напитками, и налил себе вина.
   Взбешенный Мейбор сообразил, однако, что будет  смешон,  если  начнет
проявлять гнев полуодетым. Он ограничился негодующим фырканьем и накинул
на себя одну из подбитых мехом одежд. Приобретя достойный  вид,  он  дал
волю гневу:
   - Что, во имя Борка, вам надо в моем шатре? Выйдите вон немедля.
   - А если не выйду? - Баралис, не глядя  на  него,  перебирал  сушеные
фрукты. Его холодное самообладание выводило Мейбора из себя.
   - Неужто вы успели уже позабыть, Баралис, как хорошо я владею мечом?
   - Я ничего не забываю, Мейбор, но не думаю, чтобы меч в руках  старца
мог меня напугать.
   Старца?! У Мейбора уже готов был сорваться уничтожающий ответ, но тут
вошел гонец. Молодой человек успел уже переодеться.
   - Я рад найти здесь вас обоих, господа, - тактично сказал он.
   - Да, лорд Мейбор проявил большую  любезность,  предоставив  нам  для
встреч свой шатер,  -  откликнулся  Баралис.  -  Могу  ли  я  что-нибудь
предложить вам?
   Баралис вел себя как радушный хозяин, давая тем самым  понять  гонцу,
что главный здесь он,  лорд-советник.  Мейбор  решил  использовать  игру
Баралиса против него же.
   - Раз уж вы у нас за хозяйку, Баралис, налейте-ка мне вина и отрежьте
оленины. - К восторгу Мейбора, Баралис вынужден был исполнить требуемое.
- Какие тонкие ломтики! Вы, как я вижу, не любите дичь.
   Баралис подал Мейбору тарелку. Мясо было жесткое, но  выражение  лица
Баралиса придавало ему нежности.
   - Итак, молодой человек, как вас зовут? - Мейбор не  собирался  снова
уступать Баралису первенство в разговоре.
   -  Дарвил,  ваша  милость,  -  нервно  ответил  тот  -  враждебность,
сгустившаяся в шатре, не прошла незамеченной.
   - Расскажите мне, Дарвил, как умер король.
   - Он скончался во сне, ваша милость. Дай Бог  всякому  такую  смерть!
Когда верховный банщик вошел утром в опочивальню, король уже остыл.
   - Разве верховный банщик не проводит всю ночь у королевского ложа?  -
спросил Баралис.
   - Верховный банщик спит в смежной комнате, ваша милость.
   - Не было ли тут преступного умысла?
   - Нет, лорд Баралис. Никто не может попасть  в  покои  короля,  минуя
стоящего на часах королевского гвардейца.
   - Однако верховный банщик крепко спал всю ночь?
   - Да.
   "Почему Баралис подозревает преступный умысел? -  подумал  Мейбор.  -
Вот уже пять лет, как король  тяжело  болен,  -  неудивительно,  что  он
наконец умер".
   - А когда это, собственно, произошло? - спросил Мейбор.
   - Через неделю после вашего отъезда, ваша милость.
   - Стало быть, с кончины короля прошло уже три недели?
   - Да, ваша милость.
   - Как приняла это несчастье  королева?  -  спросил  Баралис.  Мейбора
уязвило то, что советник задает более разумные вопросы.
   - Королева была в большом горе. Она заперлась с покойным и целый день
никого не подпускала к нему. В конце концов король  приказал  увести  ее
силой.
   Король... Да, как ни странно, Кайлок теперь король.
   - Что же с ней сталось потом? Ее поместили под  стражу?  -  продолжал
допытываться Баралис.
   - Король никогда не поступил бы так с  родной  матерью,  -  негодующе
ответил гонец - у нового короля уже появились свои преданные сторонники.
- В день  моего  отъезда  его  величество  изволил  нежно  проститься  с
королевой.
   - Проститься?
   - Да. Королева решила оставить  двор  и  удалиться  в  свой  северный
замок.
   - Не кажется ли вам странным, что женщина, уже немолодая, задумала  в
ущерб своему здоровью предпринять столь длительное путешествие в  разгар
зимы? - Мейбор должен был признать, что Баралис в чем-то прав.
   - Нет, ваша милость. Кайлок заверил двор, что таково  ее  желание,  и
отрядил для ее охраны значительное число королевских гвардейцев.
   - Гм-м, - недоверчиво протянул Баралис и спросил:
   - А что Кайлок? По-прежнему  ли  он  желает,  чтобы  его  помолвка  с
Катериной Бренской состоялась?
   - Да, ваша милость. Он всей душой желает этого союза.
   На лице Баралиса отразилось нескрываемое облегчение.
   - Но ведь теперь, когда Кайлок стал королем, он не нуждается более  в
двух послах? - высказал зародившуюся у него мысль Мейбор.
   - Его величество приказал мне особо оговорить, что по-прежнему желает
видеть своими послами вас обоих.
   - Я - посол короля, - с изрядным самодовольством заметил Мейбор, -  а
лорд Баралис - посол принца. Однако принца больше не существует.
   - Прошу прощения, лорд Мейбор, - возразил Баралис, - но не кто  иной,
как я, был назначен послом Кайлока.
   - Не изволил ли король высказаться относительно  того,  кому  из  нас
отдать первенство? - Если Кайлок  ничего  об  этом  не  сказал,  подумал
Мейбор, то все должно остаться как есть и звание верховного посла должен
сохранить он, Мейбор.
   - Король Кайлок выразил желание, чтобы вы полюбовно уладили это между
собой. Он верит, что вы придете к разумному соглашению.
   Этот ответ не слишком удовлетворил Мейбора -  и  Баралиса,  вероятно,
тоже. Но Мейбор не утратил своей уверенности  -  как-никак  это  он  был
послом  короля.  Выпив  вина,  он  развалился  среди  шелковых  подушек.
Очередной вопрос Баралиса его удивил.
   - Что прежде всего предпринял Кайлок, став королем?
   - То, что и подобало ему, ваша милость. Он совершил бдение в  главном
зале, молясь, чтобы Бог наставил его на путь истинный.
   - Я спрашиваю вас не о церемониях, подобающих в данном случае.  Издал
он какой-нибудь указ? Отдал какие-то распоряжения? Казнил кого-нибудь? -
В голосе Баралиса улавливалось некоторое беспокойство.
   - Меня послали в путь через два дня после кончины короля, - с  легким
укором ответил гонец. - Кайлок ничего еще  не  успел  предпринять  -  он
скорбел о своем почившем отце.
   - Ну а война? - настаивал Баралис.
   - Да, кажется, король в  самом  деле  выразил  желание,  чтобы  война
наконец была выиграна.
   Баралис, выжав из гонца то, что  хотел  знать,  ушел  в  свои  мысли.
Мейбор не мог понять, что такого усмотрел советник в последнем известии.
Разве не естественно для Кайлока заявить, что он намерен одержать победу
над Халькусом? Если бы он, Мейбор, стал все-таки королевским тестем,  он
побуждал бы нового короля именно к  скорейшему  окончанию  войны.  Давно
пора раз и навсегда загнать хальков в их грязные берлоги. Сколько  яблок
из-за них пропало зря!
   - Позвольте мне покинуть вас, господа, - сказал гонец. -  Я  проделал
долгий путь и очень устал.
   Мейбор кивнул в знак согласия, и гонец с поклоном удалился.
   Баралис встал, поправляя одежды своими скрюченными руками.
   - Доброго вам дня, лорд Мейбор, - с вынужденной учтивостью молвил он.
Направившись к выходу, он сунул в руку Мейбору какой-то гладкий холодный
предмет. - Мне кажется, вы обронили вот это.
   Он вышел, и Мейбор, разжав кулак, узнал золотую монету  -  ту  самую,
которую час назад дал эконому.

***

   Тавалиск ел кровяной пудинг. Это блюдо, будучи крестьянским, стояло в
самом конце списка его излюбленных кушаний, но порой архиепископу все же
требовалось вспомнить свое детство. Слуги, разумеется, не знали, что  им
движет. Он говорил им,  что  иногда  ест  кровяной  пудинг  и  рубец  из
сострадания к крестьянам, которые принуждены питаться этим всю жизнь. Он
позаботился о том, чтобы эти его слова  стали  хорошо  известны,  и  тем
самым обернул себе  на  пользу  приверженность  к  блюдам  своей  бедной
юности. Народ восхищался тем, что архиепископ ест то же, что и он, и это
еще более укрепляло репутацию Тавалиска как свойского  человека  -  а  в
Рорне всем заправлял народ.
   Тавалиск отрезал себе ломоть, любуясь  его  густой  чернотой.  Кровь,
обычно выпущенная из только что  зарезанного  барашка,  помешивается  на
огне, пока не свернется и не почернеет. Тогда в нее добавляются  кусочки
жира, приправы,  все  это  выливается  в  форму  и  варится  в  кипятке.
Правильно приготовленный пудинг плотен, зернист и  наводит  на  мысли  о
смерти.
   Тавалиск выплюнул шпик - ему нужна была  только  кровь.  Архиепископу
следовало бы почитать себя счастливым:  старого  дурака  Бевлина,  всюду
совавшего свой нос, наконец-то убрали с этого света.  Много  лет  мудрец
был бельмом на глазу у Тавалиска. Но Тавалиск  не  испытывал  счастья  -
грядущее тревожило его: Бевлина нет, бренские события близятся к исходу,
а вальдисские рыцари - что заноза в  боку.  Каша,  которая  заваривалась
долгие месяцы и даже годы, похоже, вот-вот вскипит.
   Мысли Тавалиска все упорнее устремлялись на север, к Брену.  Грядущая
драма будет разыграна там, в самом страшном  из  всех  городов.  И  если
верить Мароду, ведущую  роль  в  этих  событиях  сыграет  он,  Тавалиск.
Архиепископ улыбнулся краем рта. А если Марод ошибся, тем хуже - он  все
равно выступит в главной роли.
   В дверь постучали, и вошел Гамил с кошкой Тавалиска на  руках  -  его
лицо украшала глубокая, еще кровоточащая царапина.
   - Я нашел ее наконец, ваше преосвященство.
   - Что так долго? Уж несколько часов, как тебя нет.
   - Кошка спряталась в навозной куче на дальнем конце сада и  никак  не
хотела вылезать, ваше преосвященство.
   Тавалиск приманил кошку кусочком пудинга.
   - Право же, Гамил, нехорошо с твоей  стороны  капать  кровью  на  мой
лучший шелковый ковер.
   Гамил поспешно промокнул кровь краем одежды.
   - Виноват, ваше преосвященство.
   - Ничего. Ну, какие сегодня новости?
   - Наши шпионы проследили рыцаря до Брена - и говорят, будто он сам на
себя не похож.
   - На кого же в таком случае он похож? - Снова Брен:  одно  это  слово
вызывало у архиепископа ускоренное сердцебиение.  Он  неохотно  отставил
блюдо с пудингом: лекарь сказал ему, что он стал излишне грузен и должен
соблюдать умеренность в  еде.  Вместо  еды  лекарь  посоветовал  слушать
музыку. Музыку, подумать только!
   - Он ведет себя как последний негодяй, ваше  преосвященство.  Спит  с
женщинами, пьет, задирается и причинил немало хлопот.
   - Что ж, он, как видно, решил повеселиться для разнообразия. По  мне,
ему давно уже следовало бы отпустить вожжи. Он был слишком благороден  в
ущерб  себе  самому.  -  Тавалиск  поднес  к   свету   пухлую   руку   -
фарфорово-бледная плоть заколыхалась, как студень. -  Как  ты  находишь,
Гамил, я очень толст?
   - О нет, ваше преосвященство. Просто  у  вас...  -  Гамил  замялся  в
поисках нужного слова, - чрезвычайно монументальная фигура.
   - Монументальная, - смакуя звучание, повторил Тавалиск.  -  Думается,
ты прав, Гамил. Совсем я не  толстый,  а  именно  монументальный.  -  Он
одарил секретаря улыбкой. - Однако к делу. Что там еще у тебя?
   - Да почти ничего, ваше преосвященство. Мальчик  по-прежнему  следует
за рыцарем, и мы по-прежнему не знаем,  зачем  Ларн  подстроил  убийство
Бевлина.
   - Право же, Гамил, порой мне кажется, что ума в тебе не больше, чем в
этом вот пудинге. Мне ясно как день, зачем Ларн  убрал  Бевлина.  Бевлин
многие годы пытался положить конец тому, что творится у них на  острове.
Старый дурак жить не мог без того, чтобы не читать  мораль  другим.  Ну,
подумаешь, привязывают они своих оракулов  к  камню.  Зато  их  исправно
кормят, как я слышал.
   - Ваше преосвященство известны своим человеколюбием.
   - Да, Гамил, это бремя, которое я должен нести. - Тавалиск  отшвырнул
кошку. Если он не ест больше пудинга, то и ей незачем. -  Что  слышн