к же твердо,
как свое имя. Но дело не только в этом. Таул проводит за ее  дверью  все
дни напролет, там же он и спит. К этому побуждает его преданность  -  но
не она, а любовь велит ему подкрадываться к двери и слушать,  не  плачет
ли Мелли.
   И та же робкая, невысказанная любовь побуждает ее жить,  несмотря  ни
на что.
   Однажды, недели две назад, Таул ушел из дому, не сказав ей  об  этом.
Мелли вышла, чтобы спросить его о чем-то. Когда  она  увидела,  что  его
нет, сердце ее тревожно забилось. Таул всегда был на месте. Он  поклялся
никогда не покидать ее - и на один страшный миг Мелли показалось, что он
нарушил свою клятву. Никто не знал, куда он ушел.  Хвата  тоже  не  было
дома. Мелли обуяла паника: без Таула она  чувствовала  себя  уязвимой  и
одинокой в мире, желавшем ее смерти. Тут хлопнула  входная  дверь  -  он
вернулся и сразу прочел все у нее на лице.
   Оставаясь рыцарем до мозга костей, он сказал только одно:
   - Больше я никогда вас не покину.
   От этих слов холод прошел у Мелли по спине, и  она  сказала  в  душе:
нет, покинешь.
   Это  откровение,  как   ни   странно,   сделало   ее   сильнее.   Она
сосредоточилась мыслями на себе.  Она  всегда  была  сильной,  но  после
убийства герцога как-то перестала полагаться на себя. Tayл заботился обо
всем, и она охотно покорилась этому. Со  дня  отлучки  Таула  она  стала
потихоньку вновь обретать самостоятельность. Предчувствие  говорило  ей,
что скоро она останется одна и потому должна быть  сильной  ради  своего
ребенка.
   Таул любил ее - она поняла это в день своего замужества  и  по-своему
пользовалась этой любовью. Она служила ей утешением в это смутное время.
В течение многих  недель  после  дня  свадьбы  жизнь  представлялась  ей
тусклым сном, и лишь спокойная сила Таула помогла выжить.  Его  шаги  за
дверью, его нежная внимательность, а главное, сознание, что он обо  всем
позаботится, - все это успокаивало ее в долгие часы горя. В  дверь  тихо
постучали, и раздался голос Таула.
   - Мелли, вы не спите?
   - Не сплю, входите. Меня мутит, как водится.
   Таул вошел, улыбаясь.
   - Подать вам тазик?
   Тазик был кошмаром ее существования -  он  сопровождал  ее  по  всему
дому, готовый к услугам.
   - Да нет, не теперь еще.
   Таул, подойдя, взял ее за руку.
   - Вы слышали - сегодня свадьба Катерины и Кайлока.
   - Да, я знаю. - Мелли не хотелось думать об этом. Пусть себе женятся.
   - В этом есть и хорошая сторона, - мягко заметил Таул.  -  Баралис  в
последние десять дней был так занят приготовлениями что не имел  времени
разыскивать нас, и на улицах было спокойно.
   - Слишком спокойно для  города,  выдающего  замуж  свою  возлюбленную
дочь.
   Таул коротко вздохнул.
   - Мелли, нам надо уходить. Ночью Хват обнаружил отводной люк, ведущий
под стену. Он говорит, что на той  стороне  стоят  всего  двое  часовых,
которых легко снять.
   - Нет, я еще не готова. Здесь нам пока ничто не угрожает  -  вы  сами
сказали. - Мелли отвернулась. - Вряд ли я  смогу  убежать,  если  стража
погонится за нами. Я и встать-то не могу, чтобы меня не стошнило. Нельзя
рисковать здоровьем ребенка. Грифт говорит,  что  по  прошествии  первых
трех месяцев меня можно будет увести без опаски.
   - Здесь не менее опасно. - Таул взял ее за плечи и повернул к себе. -
Нас перестанут искать, только когда поймут, что мы ушли из города...
   - Перестанут ли? - прервала Мелли. - Теперь,  когда  отец  брякнул  в
полной народу таверне, что я жду ребенка, Баралис, по-вашему,  прекратит
поиски?
   -  Баралис  не  властен  над  Аннисом  и  Высоким  Градом.  Мы  можем
отправиться туда. Если же мы задержимся, весь Север обратится в сплошное
поле битвы.
   - Ну так ступайте, - с внезапным гневом ответила Мелли. - Ведь  ищут,
собственно, вас, а не меня. Полгорода думает, что это вы убили  герцога.
- Но Мелли тут же  раскаялась  в  своих  словах  и  потупила  голову.  -
Простите, Таул. Я сама не знаю,  что  говорю.  От  этой  беременности  я
совсем помешалась.
   Ей хотелось сказать еще, что мысль о том, что он ее покинет,  никогда
не оставляет ее, потому у нее и вырвались эти жестокие слова.
   Таул приподнял ее лицо за подбородок.
   - Мелли, - сказал он, глядя прямо на нее своими голубыми глазами, - я
готов на все, чтобы уберечь вас, и, если бы я думал, что мое присутствие
для вас опасно, я ушел бы в тот же миг.
   Что-то темное, полное муки таилось в его голосе. Мелли понимала,  как
мало она знает его. Он никогда не говорил  ни  о  я  себе,  ни  о  своем
прошлом. Знала она только, что он вышел из рядов рыцарей,  и  только  на
прошлой неделе, в праздник первого чуда Борка, поняла,  какую  боль  это
ему причиняет. В тот день он был точно человек, потерявший свою душу. Но
откуда он  родом,  кто  его  родные  и  о  чем  он  мечтает,  оставалось
неизвестным ей. День и ночь он нес караул у  нее  за  дверью,  но,  даже
переступая порог, никогда не говорил о себе.
   Она ступила вперед, Таул раскрыл ей объятия и прижал к  своей  груди.
Она приникла к нему, чувствуя мощное  биение  его  сердца.  Ей  хотелось
сказать, чтобы он никогда не оставлял ее, даже если это понадобится ради
ее или ребенка блага, но что-то - то ли гордость, то ли чутье - удержало
ее от этих слов.

***

   Джек вошел в город Брен  под  вечер.  Путешествие  по  Старой  Козьей
дороге отняло у него десять дней хорошего хода. С погодой  ему  повезло,
если не считать мелких дождей, докучливого ветра и  резкого  похолодания
по ночам. С ногами дело обстояло несколько  иначе:  он  приобрел  больше
мозолей, чем целая армия на марше, так ему по крайней мере казалось.
   Еда у него кончилась три дня назад, притом  тогда,  когда  он  сильно
проголодался. Входя в юго-западные ворота Брена, он и думал, собственно,
только о том, как бы раздобыть немного  еды.  Тут  простодушные  пастухи
явно не водятся. Придется кого-то ограбить, и после трех  дней  голодухи
ему все равно, кто это будет - возможно, первый же встречный  с  горячим
пирогом в руках.
   От размеров города у него захватило  дух.  Дома  здесь  строились  из
камня, кирпича и дерева, иные были в три этажа  вышиной.  Широкие  улицы
большей частью вымощены  были  плоским  камнем  или  булыжником.  Лавки,
таверны и склады теснились друг к другу,  все  с  яркими  вывесками  или
резьбой над  дверью.  И  над  всем  этим  возвышалась  городская  стена,
отбрасывая длинную тень в сторону востока. Ничего подобного Джек  еще  в
жизни не видывал. Аннисская стена по сравнению с  этой  казалась  кучкой
голых камней.
   Тихоня говорил, что Аннис и Высокий Град  готовятся  к  осаде  Брена.
Джек восхищенно оглянулся на стену - хотел бы он видеть  армию,  которая
сумеет ее преодолеть.
   Он двинулся по городу в поисках еды. Здесь было куда  спокойнее,  чем
он себе представлял. Правда, было поздно, и  ларечники  уже  сворачивали
свои палатки, лавочники запирали ставни, а прохожие на  улицах  казались
странно подавленными. Джек не видел  ни  буйных  пьяниц,  ни  ребятишек,
гоняющих свиней, ни толкующих кучками старух. Даже нищие вели себя тихо.
   Пожилой торговец грузил на мула нераспроданный товар.  В  корзинах  у
него были яблоки, а не пироги, но Джек все же решил попытать  счастья  -
вид у лоточника был добродушный.
   - Не помочь ли вам с грузом, сударь? - спросил он.
   Лоточник смерил его взглядом.
   - Буду рад, юноша, но за труды  получишь  только  те,  что  покислее.
Насколько я понимаю по твоему говору, ты пришел воевать? Теперь в  город
приходит много таких, кто хотел бы подраться с Высоким Градом.
   - Нет, я не воевать пришел, - сказал Джек, взваливая корзины на мула.
Они оказались тяжелее, чем он думал. Как это старик управляется  с  ними
каждый вечер?
   Тот как будто прочел его мысли и сказал:
   - В любой другой день, юноша, мне бы  твоя  помощь  не  понадобилась.
Нынче дела совсем не идут. Осталось столько яблок, что  у  бедного  мула
того и гляди спина переломится.
   Джек думал о том же. Утром старик, наверное, возит яблоки  на  чем-то
другом - мул бы не выдержал.
   - Значит, обычно вы их все распродаете?
   - Да - но только не сегодня, - задумчиво сплюнул торговец. -  Никогда
еще у меня не бывало такого дня. Весь город точно в трауре.
   У Джека свело желудок.
   - Почему? Что у вас случилось?
   Торговец посмотрел на него как на умалишенного.
   - Где ты был последние месяцы, парень? В погребе сидел, что ли? Нынче
Катерина выходит за короля Кайлока. - Старик посмотрел в синеющее  небо.
- И если я не ошибаюсь, венчальный обряд уже совершился.
   Точно  подтверждая  его   слова,   вдалеке   зазвонил   колокол.   Он
торжественно пробил три раза, и кровь Джека быстрее побежала  по  жилам,
словно колокол звонил для него одного. Джек замер с  полной  корзиной  в
руках, не в силах ни шевельнуться,  ни  дохнуть  и  слушая,  как  звучит
судьба Кайлока. Звук был сильный и чистый - весь город точно вторил ему,
и городские стены его отражали. Он пронзал душу  Джека  как  весть,  как
предостережение, как нож. С того первого утра в доме Тихони,  когда  ему
явилось видение войны, Джек знал, что им с Кайлоком суждения  сразиться.
И колокол возвещал о начале их поединка.
   Джек уронил корзину, и яблоки  раскатились  по  мостовой.  -  Да,  он
пришел в нужное место - и в нужное время. Брен долго звал его к себе - и
это не случайность, что Кайлок, Баралис и Мелли  тоже  здесь,  когда  он
наконец пришел.
   По всему городу, точно утверждая Джека в этих мыслях,  зазвонили  сто
других  колоколов.  Каждая  церковь   извещала   о   свадьбе,   стараясь
перещеголять остальные. Высоко и низко звонили колокола, и  ни  один  не
бил в лад с другим.

***

   Свадебный пир был  для  Кайлока  пыткой.  Сотни  людей  трогали  его,
подавали ему руки, подставляли щеки для поцелуя. Я предлагали  разделить
с ними заздравную чашу. Они пачкали его слюной и потом. Частички их кожи
липли к его рукавам, их дыхание наполняло его легкие. Он охотно сжег  бы
их всех за муки, которые испытывал.
   Но он не мог этого - и продолжал  игру.  Игру  в  учтивые  манеры,  в
милостивые до отвращения улыбки и поклоны. Он обещал новые  должности  и
пенсии тем, с кем следовало считаться, и кивал остальным.
   Одна мысль поддерживала его: этой ночью Катерина  будет  принадлежать
ему. Один ее вид успокаивал  его:  это  бледное  благостное  лицо,  этот
чистый голубой взор. Она ангел, созданным для него одного.  Единственной
чистой частью его тела были кончики пальцев, ибо она поцеловала их перед
выходом из зала.
   Они проследовали в свои покои - впереди шли слуги со светильниками, а
притихший двор остался внизу. Баралис стоял на вершине  лестницы,  и  во
взоре  его  сверкнуло  предостережение,  когда  он  склонился  в  низком
поклоне. Кайлок протянул руку, и его жена оперлась на нее.
   - Мой лорд-советник, вы хорошо исполнили свой долг. Этой ночью вы мне
более не понадобитесь.
   Катерина вздрогнула, слегка задев грудью его руку.
   - Как вам будет угодно, государь, - тихо промолвил Баралис.
   Двойные двери в покои молодых распахнулись, и навстречу Я  им  хлынул
пьянящий аромат роз. Кайлок  обернулся  к  одному  из  слуг,  стоящих  у
дверей:
   - Убери эти цветы отсюда. Сейчас же!
   Слуга бросился исполнять приказание. Кайлок  переступил  с  Катериной
через порог и окинул  комнату  взглядом.  Он  остался  доволен:  в  углу
дымилась ванна с горячей водой.
   - Загороди ванну ширмой, - велел  он  слуге,  спешащему  навстречу  с
охапкой  роз.  Тот  передал  свою  ношу  другому   и   выдвинул   ширму,
прикрепленную к стене.
   Когда он поставил ее на место, Кайлок отослал слуг. Они  с  Катериной
стояли бок о бок у закрывшихся за ними дверей. Кайлок повернулся лицом к
молодой жене. В отблесках огня она была больше  чем  ангел:  богиня.  Ее
золотые волосы светились как нимб, а кожа была гладкой, как у мраморного
изваяния. Она была точно святая реликвия, и он невольно опустился  перед
нею на колени.
   Катерина дрогнула, когда Кайлок шагнул  к  ней,  и  поднесла  руку  к
груди. Глядя на него сверху вниз, она  с  изумлением  смотрела,  как  он
приподнимает подол ее платья. Как торжественно, как  целеустремленно  он
это делает - точно одержимый.  Согнув  шею,  он  поцеловал  ее  атласные
свадебные башмачки - и даже сквозь них она ощутила холод его губ.
   Это вызвало в ней некоторый восторг - ведь это король склонялся к  ее
ногам, - но другая  часть  души  говорила  ей,  что  это  не  правильно.
Катерина не знала, как быть.  Кайлок  был  для  нее  чужим,  неизвестным
существом, и его мрачное поклонение пугало ее. В смущении она  отступила
назад.
   Это движение разбило чары. Кайлок поднял голову. Взгляд  его  немного
помутнел, на губах выступила слюна.
   - Любовь моя, - тихо, едва слышно сказал он. - Я  поверить  не  могу,
что скоро вы будете моей.
   - Почему скоро? - спросила она. - Почему не теперь?  -  Закинув  руку
назад, она потянула за шнурки платья. Ей хотелось раздеться  перед  ним.
Она не хотела, чтобы ей поклонялись, она хотела, чтобы ее желали.
   Кайлок вскинул руку.
   - Нет, не теперь, любовь моя. Не  так.  -  Его  голос  был  резок,  и
Катерина  отпустила  завязки.  Кайлок  успокоился.  -  Я  должен  сперва
приготовиться, - сказал он, указывая на ширму.
   Катерина скрыла свое разочарование. Ей думалось, что Кайлок не устоит
перед ней, как прежде Блейз. Она пожала плечами.
   - Хорошо, господин мой. Я тоже приготовлюсь. - Она повернулась к нему
спиной и пошла к туалетному столику. Когда она налила себе вина, он  уже
скрылся за ширмой. Катерина вздохнула с облегчением и осушила  бокал  до
дна.
   Как видно, с Кайлоком ей придется потрудиться. На Блейза он никак  не
похож.
   Катерина  посмотрелась  в  зеркало.  Собственная  красота   неизменно
радовала ее. Она медленно вынула шпильки из волос,  освобождая  один  за
другим каждый свой золотой локон. Потом открыла шкатулку с  притираниями
и зачерпнула двумя пальцами румяна. Она намеренно не  красилась  до  сих
пор в присутствии Кайлока, полагая, что это может ему не понравиться. Но
теперь она должна сделать себя как можно более соблазнительной.  Незачем
Кайлоку глядеть на нее как на святую  реликвию.  Она  женщина  со  всеми
присущими женщине желаниями - и он, выйдя из  ванны,  увидит  ее  такой,
какая она есть.
   От предвкушения брачной ночи у нее сжимался желудок.  Она  уже  много
месяцев не была с мужчиной и соскучилась по грубым и нежным  проявлениям
страсти. Смуглый красавец Кайлок, с жестоко выгнутым вниз ртом и глубоко
посаженными под тяжелыми веками глазами, волновал ее.  Она  чувствовала,
что в любви он может быть неистов, даже зол. А теперь, когда они наконец
остались одни, он первым делом пожелал принять ванну!
   Катерина улыбнулась и налила себе еще вина. Нет, не ноги ее он  будет
целовать, когда выйдет из-за ширмы.  Она  нарумянила  щеки  и  накрасила
губы, сделав их из бледно-розовых кроваво-красными.  Потом  поднесла  ко
рту бокал. Неразбавленное вино  сразу  ударило  ей  в  голову,  заставив
почувствовать себя как  нельзя  более  порочной.  Женщины  Брена  веками
слывут похотливыми как кошки - что проку это отрицать?
   Катерина распустила шнуровку и повернулась к зеркалу,  любуясь  своей
высокой грудью. Повинуясь внезапному порыву, она нарумянила себе  соски.
Блезу бы это понравилось, подумала она,  выгибаясь  и  восхищаясь  делом
своих рук.
   Что еще? Она взяла склянку  с  ароматическим  маслом  и  помазала  за
ушами, у шеи и во множестве  других  мест.  Завершив  свой  туалет,  она
прислушалась к звукам за ширмой. Вода плещется... и  еще  слышно  что-то
непонятное. Сбросив сорочку и чулки, Катерина подошла к ширме. Без пояса
девственности она чувствовала себя непривычно легкой, будто и не  собой.
Рано утром Бэйлор вручил ей ключ, и она весь день проходила  без  пояса.
Ей даже как-то недоставало его: постоянное трение доставляло  ей  своего
рода удовольствие. у ширмы она отвела волосы  с  лица  и  заметила,  что
пальцы ее испачканы румянами. Нагая теперь, она хотела вытереть  руки  о
ковер на стене, но передумала и,  восторженно  хихикнув,  вытерла  их  о
волосы на лобке. Светлые кудри стали густо-розовыми  Катерина  прикусила
губу, чтобы не рассмеяться громко.
   Легкий скребущий звук, доносящийся  из-за  ширмы,  положил  конец  ее
восторгу. С ума сойти можно: у мужчины первая брачная  ночь,  и  молодая
жена ждет его, а он битый час сидит в ванне и скребет себя.  У  Катерины
по спине прошел холодок: так не должно быть.  Она  прокралась  до  конца
ширмы и осторожно заглянула за нее.
   От воды шел пар - это же кипяток, как он не обожжется? Кайлок сидел в
ванной спиной к Катерине, и кожа его была расцарапана - кое-где даже  до
крови. Он делал что-то, наклонясь вперед,  -  Катерина  высунулась  чуть
подальше и увидела, что он скребет  себе  руки  деревянной  щеткой.  Она
мелькала так быстро, что ее не было видно.
   Катерина смотрела, полагая, что он все  же  остановится  прежде,  чем
сдерет с себя  кожу.  Но  нет.  Он  продолжал  с  тупой  старательностью
орудовать щеткой, как будто ничто иное на свете не имело значения.
   Взглянув на его щеку, Катерина поняла, что его челюсти движутся.  Она
не видела, как шевелятся его губы, и не  слышала  слов,  но  мышцы  щеки
работали, и челюсть дергалась вверх и вниз.
   Катерина  убрала  голову.  С  нее  было  довольно.  Зрелище  Кайлока,
бормочущего себе что-то под нос и при  этом  обдирающего  свои  руки  до
живого мяса, круто изменило ее настроение. Что-то не  так  с  ее  мужем:
похоже, он не совсем здоров рассудком. Катерина потрясла  головой.  Нет,
так думать не годится. Ведь он всего два дня назад узнал о смерти  своей
матери. Весь Брен толковал об этом.
   Королева,   по   рассказам,   умерла   страшной   смертью   от    рук
разбойников-хальков: над ней надругались, труп ее расчленили и завернули
в аннисский флаг. Неудивительно, что Кайлок  ведет  себя  странно  после
таких известий. Меньше чем за год он лишился обоих родителей, а Катерина
знала, какая это тяжкая потеря. Нет, ее муж совсем  не  сумасшедший,  он
просто не знает, как справиться со своим горем.
   Придя к этому заключению, Катерина почувствовала себя гораздо  лучше.
Ее супружеский долг - помочь мужу пережить это тяжкое время.  Она  знала
по опыту: когда Блейза тревожил предстоящий бой или он ссорился со своим
братом, ничто так не отвлекало его от забот, как бурная ночь любви.
   Думая об этом, Катерина налила себе третий бокал вина выпила порядком
и позвала:
   - Кайлок, муж мой, ваша жена уже устала ждать. - Она напрягла слух  и
услышала плеск воды: ее голос, как видно, вывел короля из транса.
   С гордой улыбкой она в последний раз погляделась в зеркало: это будет
замечательная ночь. Воображение уже рисовало ей, как  Кайлок,  обессилев
после долгих и страстных ласк, рыдает в ее объятиях.
   Но горе потом - сначала любовь. Подойдя  к  кровати,  Катерина  стала
задувать свечи одну за другой, пока не сделала свет достаточно слабым. С
кубком в одной руке она, смеясь, обрызгала постель  благовонным  маслом,
допила свое вино и нырнула в простыни.
   Из-за ширмы доносились ободряющие  звуки:  Кайлок,  выйдя  из  ванны,
вытирался и одевался.
   Катерина подложила  побольше  подушек  под  спину  и  шею  и  сменила
несколько поз, выпячивая грудь, расправляя  плечи  и  раскидывая  волосы
веером на подушках. Ни одна не устраивала ее полностью.  Ей  хотелось  и
восхитить, и удивить Кайлока, когда он  выйдет.  Судя  по  усиливающимся
шорохам за ширмой, у нее оставалось не так уж много времени. Если бы еще
в голове так не шумело: она  выпила  слишком  много,  куда  больше,  чем
подобает девице в первую брачную ночь. Зато теперь она чувствовала  себя
восхитительно освобожденной.
   Пососав большой палец, Катерина решила укрыться до самого подбородка.
Наверху - скромное девичье  личико,  а  пода  простыней  -  вся  она,  с
раскинутыми ногами и