- Это мое дело. - Таул чуть подался вперед. - Думаю, и тебя не  имеет
смысла спрашивать о том же.
   Незнакомец послал своему спутнику  выразительный  взгляд,  говоривший
"оставайся на месте", и спросил Таула:
   - Случалось тебе бывать в Хелче последние пять месяцев?
   Таул покачал головой.
   - Ну, тогда нам и говорить  не  о  чем.  Как  может  судить  обо  мне
человек, который отсиживается на Юге, пока на  Севере  бушует  война?  -
Незнакомец сделал быстрое движение,  но  Таул  схватил  его  за  руку  и
сказал:
   - Возвращайся к своему столу, брат. Ты прав - я никому не  могу  быть
судьей. И не хочу с тобой драться.
   Незнакомец освободился.
   - Тирен убивает душу Вальдиса,  -  сказал  он.  -  А  тело  без  души
остается лишь схоронить в безымянной могиле.
   Он посмотрел напоследок Таулу в глаза, повернулся и пошел прочь.  Его
спутник встал, и они вместе вышли из таверны.
   Джека пробирала дрожь. В воздухе ходили волны гордости, ожесточения и
стыда. Он взглянул на Таула. Рыцарь сидел  потупившись,  с  упавшими  на
лицо прядями золотых волос, и медленно покачивал головой.
   - Неужто до того уже дошло, - каким-то детским голосом сказал  он,  -
что рыцари бегут из Вальдиса, словно узники из тюрьмы?
   Джек понимал, что Таул говорит не с ним, но должен был разобраться во
всем этом.
   - Эти двое - рыцари, как и ты?
   - Нет, не как я, - не поднимая глаз, горько улыбнулся Таул. - А может
быть, и да. Я ведь тоже дезертировал, только раньше.
   - Так они дезертиры?
   - Да. И они думали, что меня послали  вернуть  их  назад.  -  Горькая
улыбка перешла в смех. - Меня! Единственного рыцаря,  который  недостоин
стоять даже и в тени Вальдиса. Такого же изменника, если не хуже.
   - Рыцарь, который  был  здесь,  не  похож  на  изменника.  Скорее  на
человека, утратившего всякую надежду.
   Слова эти, как видно, не оказали никакого влияния на Таула  -  он  не
ответил. Свеча посередине стола  догорала,  и  жидкий  воск  брызнул  на
дерево блистающей струей. Оба молча смотрели, как  он  застывает,  снова
становясь тускло-молочным.
   Таул, отведя волосы с лица, посмотрел туда, где  недавно  сидели  два
рыцаря.
   - Всякую надежду, говоришь?
   Джеку стало не по себе - он сам  не  знал  почему.  Показалось  вдруг
очень важным найти верные слова.
   - Если бы ты оставался в их рядах, как бы тебе понравилось  сражаться
за Кайлока?
   - Я сделал бы все, о чем попросил меня Тирен. Верность  -  это  нить,
которая связует орден.
   Свеча замигала и погасла. Огонек, из  желтого  ставший  оранжевым,  а
после красным, оставил за собой только струйку дыма, струящуюся вверх, к
потолку.
   - Я не спрашивал, что бы ты стал делать, - я спросил, как бы тебе это
понравилось.
   Джеку отчаянно хотелось выпить - в рот ему словно опилок насыпали. Но
он не решался - малейшее движение могло бы разрушить то, что происходило
между ним и Таулом.
   Таул впервые посмотрел на него прямо - голубые глаза рыцаря  блестели
то ли от слез, то ли от несбыточных мечтаний.
   - Ты прав, мой друг. Я чувствовал бы  себя  как  человек,  утративший
всякую надежду.
   - Но ты не такой, как те двое. Ты сам творишь свою  надежду.  -  Джек
наклонился к Таулу. - Вместе мы можем положить этому конец.  Хорошее  не
должно пропасть бесследно - орден еще вернет  себе  былую  славу,  и  на
Севере настанет мир.
   - Джек, ты молод и не понимаешь...
   - Ну так помоги мне понять.
   Таул беспомощно взмахнул рукой.
   - Глава ордена, человек, от которого бегут  эти  двое,  был  мне  как
отец. Это Тирен привел меня в Вальдис и сделал тем, кто  я  есть.  Когда
другие отвергали меня и осыпали насмешками, он поддерживал  меня.  Когда
мне незачем стало жить, он придал  моей  жизни  смысл.  -  Голос  Таула,
казалось, вот-вот сорвется. - Кем бы  я  был,  если  бы  теперь  восстал
против него?
   Сердце Джека часто билось. Слова Таула глубоко тронули  его  -  между
ними чувствовались целые миры невысказанного, горе, правда и ложь.  Джек
острее, чем когда-либо, понял, что в любом человеке  есть  две  стороны.
Люди могут хорошо поступать, говорить хорошие  слова  -  и  плести  сеть
обмана у тебя за спиной. Тарисса и Ровас, Тихоня, даже мать  -  все  они
улыбались ему, а сами лгали.
   - Ты был бы человеком, Таул, обыкновенным человеком. Рыцарь,  который
подходил к нам, не лгал, и предателем он не был.  Он  просто  прозрел  -
хотя в свое время, наверное, верил в Тирена так же, как и ты.
   - Что такое ты говоришь, Джек?
   - Я говорю, что, если Тирен был добр к тебе, это еще не  значит,  что
он не может быть дурным человеком.
   Таул улыбнулся - уже без горечи.
   - Можно подумать, ты знаешь, о чем говоришь.
   Джек потряс головой - он пока не желал касаться сокровенного.  Теперь
не время и не место для этого.
   - Я знаю одно: мы с тобой на одной стороне, а Тирен - на  другой.  Он
борется против Мелли - стало быть, он нам враг. - Джек вспомнил то,  что
в напряжении последних минут ускользнуло от него. - Ты сам, когда увидел
этих двух рыцарей, подумал, что они посланы  Тиреном  убить  нас  обоих.
Потому ты и услал Хвата.
   Таул, не отрицая этого, встал.
   - Утром ты сказал мне, что согласился ехать на Ларн, потому что  тебе
это на роду написано. А мне вот на роду написано служить другим.  Сперва
матери, потом сестрам, потом Тирену. Теперь Мелли. Я не дурак и признаю,
что Тирен - мой враг. Быть может, мне  придется  даже  выступить  против
него. Но знай: пока я не получу неопровержимых доказательств его вины, я
не желаю слышать о нем  ни  одного  худого  слова.  -  Таул  повернулся,
готовясь уйти. - Нельзя отворачиваться  от  того,  чему  служил,  только
потому, что у тебя появились новые обязанности.
   Джек посмотрел, как он уходит,  -  вероятно,  чтобы  поискать  Хвата.
Единым духом проглотив эль, оставшийся в кувшине, Джек  вышел  вслед  за
Таулом. Рыцарь мудр во многом, но один трудный урок  ему  еще  предстоит
усвоить.

XVIII

   Мелли, как всегда, соскребла сало с хлеба. Масла Грил ей не давала, и
приходилось довольствоваться чем есть. Нынче, судя по  запаху,  это  был
растопленный ветчинный жир. Мелли задрала платье и втерла сало в живот -
туго натянутая кожа сразу впитала его.
   При этом она разговаривала с ребенком, нашептывая ему всякий ласковый
вздор. Это было ее любимое время дня: для Грил и Кайлока слишком рано, и
можно сидеть на жестком стуле, закутавшись в  шаль,  и  воображать,  что
Таул скоро придет за ней.
   Ну не странно ли? Всю жизнь она думала, что люди, предающиеся мечтам,
- это слабые, никчемные глупцы. Теперь она поняла, что ошибалась.  Мечты
дают силу - большую силу. И когда в жизни  ничего  больше  не  остается,
кроме боли и страха, сила, почерпнутая в  воображаемых  мирах,  помогает
выстоять.
   Итак, Мелли сидела, втирала сало в кожу и мечтала. Если  не  смотреть
на руки и ноги, можно порой забыть, где находишься.
   Удивительно, сколько всего может вынести человеческое тело.  А  может
быть, это беременность придает ей стойкости. Если  Кайлок  связывает  ей
руки,  а  он  часто  это  делает,  следы  от  веревки   заживают   через
каких-нибудь два дня. Ожоги от воска держатся дольше, зато синяки иногда
сходят на другой же день. Сейчас у нее на правой ладони  небольшой  ожог
от свечи и правое запястье вывихнуто.
   Есть ли синяки на лице, Мелли сказать не могла. В комнате не было  ни
зеркала, ни стекла. Но если они и есть, не Кайлок в этом  повинен  -  он
никогда не бьет ее по лицу. Только Грил это делает.
   Кайлок никогда не трогает ни лицо, ни живот.
   Кто-то отодвинул  дверной  засов.  Мелли  поспешно  опустила  платье,
вытерев сальные руки о подол. Желудок свело,  и  ребенок  сразу  выразил
свое возмущение, лягнув ее в  живот.  Какой  бы  здоровой  она  себя  ни
чувствовала, какой бы сильной ни делали  ее  мечты,  звук  отодвигаемого
засова мигом лишал ее всякого мужества.
   Вошел Кайлок. Мелли сразу поняла,  что  пока  он  нормален,  -  глаза
смотрели остро, как у лисицы.
   - Доброе утро, моя дражайшая, - сказал  Кайлок.  Двигался  он  словно
танцор, пляшущий с ножами, - грациозный, настороженный, губительный.
   Мелли хорошо изучила его  за  последний  месяц  и  знала,  что  нужно
говорить и чего не нужно. Она чувствовала его настроения и научилась  их
распознавать.
   Она знала теперь, чего он от нее хочет.
   Сейчас еще рано, и он нарядно  одет  -  значит  крови  не  будет.  Но
перчатки на нем шелковые, не кожаные  -  значит  он  все-таки  будет  ее
трогать. Сложив руки на животе, Мелли приветственно склонила голову.
   - Я рада, что вы выбрали время посетить меня.
   Эти слова жгли ее точно соль рану.  Они  оскорбляли  ее  ребенка,  ее
гордость и память об отце ребенка - однако она их произносила.  Ибо  она
знала теперь, чего хочет Кайлок, и знала, что сможет выжить лишь  в  том
случае, если будет с ним ладить. Если она  не  будет  этого  делать,  то
умрет немедля.
   Она была уверена, что  Кайлок  безумен.  Безумие  ведет  его  темными
извилистыми тропами. Той ночью  в  башне,  когда  упал  фонарь  и  камыш
загорелся, она каким-то образом сделалась маяком на его  черной  дороге.
Он возомнил, что она ему нужна, возомнил, что она может спасти его.  Она
не могла пока догадаться, что  именно  он  задумал,  но  знала,  что  ее
беременность играет в этом важную роль. Он коснулся ее живота только раз
- послушать, как шевелится ребенок.
   Но не один Кайлок что-то замышляет - есть свой замысел и у Мелли. Да,
она заперта здесь - даже высокоградская армия не спасет ее,  хотя  отец,
конечно, сделает все возможное. Ее стерегут день и ночь, и дверь  ее  на
замке. Единственная надежда - это Таул. Когда они с Джеком завершат свое
дело на Юге, он вернется и спасет ее. И ничто  не  остановит  его  -  ни
стены замка, ни вражеская армия, ни Кайлок, ни даже Баралис.
   Все, что от нее требуется, - это дожить до его возвращения.
   И если один только Кайлок  мешает  Баралису  казнить  ее,  она  будет
терпеть, будет поощрять его и даже вести себя почтительно.  Будет,  чего
бы это ни стоило.
   Кайлок опустился  перед  ней  на  колени  и  взял  ее  руку  в  свои.
Перевернув ее обожженной ладонью вверх, он спросил:
   - Прояснила ли боль твое зрение?
   Мелли уже знала, что вопрос этот - с подвохом. Если  ответить  "нет",
он опять сделает ей больно, где-нибудь в другом месте. Ответишь  "да"  -
он причинит боль там же. "По крайней мере я могу  выбирать",  с  угрюмой
улыбкой подумала Мелли.
   Она кляла свою руку за то, что та дрожит, и сердце - за то,  что  оно
так сильно бьется. Сделав глубокий вдох, чтобы успокоиться, она вытянула
руку перед собой. Пусть ладонь будет подальше от живота.
   - Прояснила, государь. Ночью я увидела мои грехи, выложенные в ряд  и
снабженные ярлыками, - точь-в-точь на прилавке.
   Просто удивительно, какую чушь она способна нести. Она метнула взгляд
на Кайлока.
   Он кивнул и встал. Мелли знала зачем - чтобы взять свечу  у  кровати.
Грил ставила свечу, но не давала зажигательных приборов.  Кайлок  всегда
носил с собой огниво.
   Кремень ударил о железо, и Мелли закрыла глаза, охваченная ребяческим
ужасом перед болью. Желудок сжался в комок, и она задрожала всем  телом.
Кайлок подошел к ней с горящей свечой в руке. Глаза его  стали  пустыми.
Мелли, чувствуя жжение в горле, сглотнула  и  сосредоточилась  на  одной
мысли - на том, что только и имело смысл в этой безумной муке, звавшейся
теперь ее жизнью.
   Одной опорой ей служили мечты, другой - дитя во чреве.

***

   До гавани было недалеко, но они как-то умудрились потерять по  дороге
Хвата.
   Для Джека это утро стало незабываемым. На Севере,  по  его  расчетам,
близилась зима, а рорнский бриз нес  легкую  прохладу.  В  голубом  небе
кружили чайки и светило большое золотое солнце. В гавани  кипела  суета.
Люди, свиньи, ящики и ослы не давали проходу. Воздух  благоухал  сточной
канавой, и вокруг было столько диковин, что у Джека разбежались глаза.
   Они вышли из таверны втроем меньше четверти  часа  назад,  но  теперь
тени на запад падали только от Джека с Таулом - третья пропала.
   Таул только плечами пожал.
   - Когда мы увидим его снова, он будет везти свой мешок на тачке.
   Джек сообразил, что Хват отправился шарить по карманам  и  что  Таула
это как нельзя более устраивает.
   Рыцарь этим утром казался еще больше погруженным в себя, чем  обычно,
- напряжен, скуп на слова и движения. Судя  по  темным  кругам  у  глаз,
вчерашнее  происшествие  в  таверне  лишило  его  сна.  Джеку   хотелось
спросить, как он себя чувствует, но Таула явно было  лучше  не  трогать.
Джек не мог не восхищаться стойкой верой Таула в Тирена,  хотя  и  знал,
что рыцарю скоро придется расстаться с этой иллюзией. Это очень трудно -
верить в кого-то наперекор всему.
   Джек топнул  ногой  о  доски  причала.  Его  вера  в  Тариссу  такого
испытания не  выдержала.  Стоило  Тариссе  оступиться  -  и  он  осудил,
приговорил и покинул ее. Сейчас  он  горько  сожалел  об  этом.  Он  был
слишком суров, слишком скор на суд и видел все только в черном  и  белом
цвете, забыв, что есть и серый.
   - Сюда, - сказал Таул, хлопнув его по плечу.
   Джек был рад отвлечься: думы о Тариссе опасны. Как и сожаления. Пусть
все, что прошло, остается в прошлом - хотя бы до конца  его  странствия.
Настоящее слишком многого требует от него.
   Таул вел его по узкому причалу меж двух рядов кораблей. Шаткие  доски
были мокры и скользки. Моряки справа и  слева  выгружали  товары  -  они
ловко перебрасывались огромными ящиками и  бегали  с  ними  по  причалу,
словно по твердой гладкой дороге.
   - Назовите меня похотливым моржом, если это не  наш  старый  приятель
Таул! Обязуюсь неделю есть одни рыбьи хвосты!
   Джек вскинул голову. У конца причала стояло  большое  судно  с  двумя
мачтами. На той мачте,  что  повыше,  сидел  человек  с  буйными  рыжими
волосами и дьявольской ухмылкой. Таул помахал ему рукой.
   - Несет от тебя точно как от моржа, Карвер. Я отсюда чую.
   На палубе появился еще один рыжий.
   -  Я  слышал,  он  и  с  бабами  управляется  как  морж.  Гогочет   и
похваляется.
   - Файлер! - Таул бросился вперед и перепрыгнул через  борт  прямо  на
палубу. Рыжий, который был внизу,  принял  его  в  медвежьи  объятия,  а
первый скалился со своей мачты.
   - А ты никак соскучился без меня, а, Таул?
   - Страдал в разлуке с твоей красотой и погребцом капитана Квейна.
   Джек последовал за Таулом, дивясь произошедшей в нем перемене, -  кто
бы мог подумать, что этот добродушный весельчак и есть  тот  человек,  с
которым Джек только что шел по пирсу. Таул поманил его к себе.
   - Иди сюда, Джек, и познакомься с самыми славными моряками  из  всех,
что когда-либо поднимали якорь в Рорне.
   Таула  окружали  уже  несколько  матросов  -  большей  частью  рыжих.
Насмешки порхали словно  чайки  над  головой,  но  в  радушности  приема
сомнений не было.
   - Джек, - повторил тот, что сидел на мачте. - Это имя еще  хуже,  чем
Таул. Я бы и корабельного кота так не назвал.
   - Зачем давать имя тому, кого хочешь съесть? - откликнулся Файлер.  -
Я видел, как ты приглядывался к коту на прошлой  неделе,  -  прикидывал,
видно, каков он будет в пироге.
   - Если учесть, как он ловит крыс, то в пироге от  него  будет  больше
пользы.
   - Ну, если пирог нам испечет старина Таул, то мы все поляжем, и крысы
в том числе.
   Все рассмеялись, толкуя что-то о сырой репе и сухопутных жителях,  не
умеющих разжечь корабельную плиту. Джек увидел краем  глаза  еще  одного
человека, который поднялся на палубу снизу, - тоже рыжего, но постарше и
погрузнее других.
   - Что за гвалт вы тут подняли? - спросил он.
   Матросы заговорили  все  разом  и  расступились,  показав  пришедшему
Таула.
   - Клянусь приливом! Да никак это Таул, наш старый товарищ. -  Человек
подошел и пожал Таулу обе руки. - Прямо сердце радуется, на тебя глядя.
   Таул ответил на пожатие так сердечно, что костяшки пальцев побелели.
   - Давно мы не виделись, капитан.
   - Нет, парень. Для друзей слова "давно"  не  существует.  Они  всегда
встречаются вовремя.
   Теплые слова капитана  заставили  Джека  почувствовать,  что  тут  он
словно бы в стороне. Он ни разу еще не встречался со старыми друзьями  -
он всегда шел вперед и никогда не возвращался. Джек медленно  отошел  от
веселого сборища. Карвер с мачты заметил это и заорал во всю глотку:
   - Эй, капитан, Таул притащил с собой еще одну сухопутную крысу. Зовут
Джеком, как это ни прискорбно.
   Капитан повернулся в сторону, куда указывал Карвер, и Джек ощутил  на
себе взгляд острых серых глаз.
   - Капитан Квейн, - сказал Таул, - это мой добрый друг Джек.
   И тогда капитан, на вид здоровый как  бык,  прижал  руку  к  груди  и
повалился на палубу.

***

   - Не знаю, что такое на меня нашло, - сказал капитан.  Он  поднес  ко
рту стакан с ромом и выпил его единым духом. - А-а. Вот так-то лучше.  -
Он со стуком поставил стакан на окруженный бортиком стол. - Вот уж почти
полвека я плаваю  по  морям,  и  ни  разу  со  мной  такого  конфуза  не
случалось.
   Джек заметил, что капитан старается не смотреть на него.
   Они сидели внизу, в маленькой, ярко освещенной каюте.  Файлер  только
что вышел. Хотя капитан  настаивал,  что  спустится  вниз  сам,  "своими
морскими ногами", Файлер не успокоился, пока  благополучно  не  водрузил
его на стул.
   - Я вижу, капитан, вы только что пришли из Марльса? - сказал Таул.
   Джек взглянул на рыцаря, удивляясь такой резкой смене разговора. Таул
ответил быстрым суровым взглядом, и Джек понял: капитан Квейн  -  гордый
человек, а гордые люди не любят обнаруживать своей  слабости.  Таул,  не
упоминая больше о случае на палубе, помогает капитану  обрести  душевное
равновесие.
   - Да, на  рассвете,  с  грузом  исроанского  шелка  на  борту.  Целое
состояние.
   Капитан, взяв бутылку, наполнил все три стакана. На Джека  он  упорно
не смотрел.
   - Вы всегда возите шелк,  капитан?  -  спросил  Джек,  вознамерившись
добиться-таки его внимания.
   Капитан опрокинул второй стакан и  даже  улыбнулся,  когда  их  взоры
наконец встретились.
   - Шелк, специи, порох для осады - что  грузят,  то  и  везу.  -  Лицо
капитана выражало явное облегчение. Точно он прыгнул в холодную воду,  а
она на поверку оказалась теплой. Не отводя больше глаз, он продолжал:
   - Дела у нас оживились, когда началась война. Те,  что  уже  дерутся,
берут все подряд; те, что собираются вступить в драку, запасаются, а все
прочие так трясутся, что тоже делают запасы на черный день.
   - Стало быть, с пустыми трюмами "Чудаки-рыбаки" в рейс не  пойдут?  -
спросил Таул.
   Капитан Квейн встал. Его мощная  фигура  заполнила  собой  почти  всю
каюту, а зычный голос занял то немногое, что осталось.
   - В  деньгах  я  не  нуждаюсь,  парень,  честно  тебе  скажу.  Сейчас
курсировать между Марльсом и Рорном стало выгодно как  никогда.  Я  могу
плавать там с завязанными глазами, а на жизнь между тем  зарабатываю.  -
Капитан устремил взгляд на огороженную бортиком полку с  книгами.  -  Но
кое-что мне на этой дороге не нравится.
   - Что же это, капитан? - спросил Джек.
   - Проливы, парень. В это время года море между Рорном и Марльсом  что
твой кисель. Ни ветра, ни волн, ни  течения  -  зацепиться  не  за  что.
Судно, можно сказать, плывет само по себе. -  Капитан  печально  покачал
головой. - Тоска, да и только.
   На этот раз Джек не нуждался в выразительном взгляде Таула.
   - А как насчет плавания на восток,  капитан?  Как  там  в  это  время
года?
   - Прямо скажу тебе, парень, - хуже и не бывает.
   - И около Ларна тоже? - спросил Таул.
   Капитан даже не моргнул.
   - Я так и знал, что до этого дойдет. -  Он  улыбнулся,  и  его  серые
глаза засверкали как море. - Вы ведь на Ларн собрались, так ведь?
   Джеку начинал нравиться капитан - его громкий  ворчливый  голос,  его
уютная каюта, озорной блеск его глаз