нул ножом, и один
попятился. На второго Мейбор что есть силы толкнул стол, а сам  упал  на
землю и нашарил в грязи свой плащ.
   Солдат, прижатый к земле столом, звал на помощь своего товарища.
   Из люка вылезли несколько человек. Один из них нес кого-то - его ноша
не издавала  звуков  и  не  боролась.  Было  слишком  темно,  но  Мейбор
догадался, что это его  дочь.  Мелли  держала  себя  с  достоинством.  В
звездном свете мелькнула юбка, и у Мейбора сжалось сердце. Да, это Мелли
- и живая, вот она шевельнулась. Стража окружала ее со всех сторон.
   - Тревис! Брюннер! Поймали вы старого козла?
   - Мы загнали его в угол, капитан.
   Раздался грохот - один солдат сбросил с другого тяжелый стол.
   Мгновение Мейбор  раздумывал.  Вряд  ли  он  сможет  спасти  Мелли  -
стольких человек ему не одолеть.
   Двое нерешительно приближались к нему,  размахивая  своими  клинками.
Мейбор стоял в полной тени и догадывался, что они его не видят.  Лучшее,
что он может сделать, - это попытаться бежать. Мало пользы будет  Мелли,
если его схватят или убьют. Если он верно помнит,  между  ним  и  кухней
мясника есть калитка. Мейбор метнул свой плащ, как невод. Тот раздулся в
воздухе и полетел на середину двора. В тусклом свете казалось,  что  это
бежит человек.
   - Вон он, Тревис! - крикнул один из двоих. - Бежать задумал!
   И оба ринулись туда, где упал плащ.
   - Отец! - закричала Мелли. - Нет!
   У Мейбора все нутро сжалось, когда он услышал крик,  -  должно  быть,
она узнала его плащ. Поколебавшись, он двинулся в обратную от переполоха
сторону, вдоль стены, где лежала тень.  Легкие  жгло  как  огнем,  и  он
задыхался. Ему не нужно было оглядываться, чтобы понять, что его  уловка
раскрыта. Позади слышались топот и крики.
   Вот и калитка. Рука у Мейбора так тряслась, что он не мог  отодвинуть
засов.
   - Вон он, у стены! - крикнул кто-то.
   Мейбор ухватил засов обеими руками и потянул. Калитка  отворилась,  и
он отважился оглянуться напоследок.
   Мелли подняла настоящий бунт: она брыкалась,  визжала  -  словом,  из
кожи лезла вон, чтобы отвлечь стражу от погони за отцом. Сердце  Мейбора
готово было разорваться. Кто из отцов мог бы похвастаться такой  храброй
дочерью?
   Шаги приближались. Нельзя, чтобы старания Мелли пропали напрасно.  Он
юркнул в калитку и захлопнул ее  за  собой.  В  переулке  было  довольно
света, чтобы разглядеть у стены целую груду ящиков  с  яблоками.  Мейбор
навалился на нее плечом - ящики рухнули, и яблоки раскатились по  земле.
Двое солдат, успевшие выйти за калитку, как раз угодили под обвал.
   У Мейбора не оставалось времени, чтобы насладиться этим зрелищем.  Он
повернулся и побежал по переулку. Каждый шаг был для него пыткой.  Грудь
точно  сковало  тугим  обручем,  и  нарядный  камзол  промок  от   пота.
Затерявшись в путанице городских улиц, он тут же перешел с бега на шаг.
   Теперь он совсем протрезвел и ничуть не радовался,  что  ему  удалось
бежать. Образ Мелли, какой он увидел ее в последний раз, преследовал его
до рассвета.

XIII

   - За нами все время кто-то идет, - сказал Таул.
   - Ты прав как никогда, мой друг, - поддержал Хват. - Скорый  говорил,
за ним столько раз ходили хвостом, что в один прекрасный день кто-нибудь
последует за ним в могилу.
   Таул с улыбкой покосился на Джека, не зная, как тот  воспримет  такие
слова. Он очень многого еще не знал о Джеке.
   Джек продолжал разводить костер.
   - Я тоже на прошлой неделе понял, что за нами следят, - сказал он.
   - Ты это почувствовал?
   - Колдовство тут ни при чем, если ты это имеешь в виду.
   Таул понял, что заслужил упрек: надо было говорить прямо.
   - Как же тогда?
   - Баралис умеет  выслеживать  тех,  кто  пользуется  чарами.  -  Джек
подложил в огонь последние поленья. - Он и прежде всегда нападал на  мой
след.
   Холодный ветер раздувал пламя. Солнце скрылось за холмами на  западе,
уведя с собой дневной свет. Лошади перестали ржать  и  принялись  щипать
траву. Таулу было не по себе - должно быть, и Джеку тоже.
   Девять дней прошло, как они покинули город.  Девять  дней  скачки  от
зари до зари, девять дней скудного отдыха. Они  купили  двух  лошадей  у
крестьянина, который так боялся, что его ограбят или побьют,  что  отдал
их  почти  задаром.  Лошади  были  немного  длиннозубые,  но  крепкие  и
привычные к тяжелому  труду.  Таул  отдал  Джеку  гнедого,  который  был
поменьше, а себе взял бурого. Хвату, как он ни спорил, пришлось ехать  у
Таула за спиной.
   Нельзя сказать, чтобы лошади сильно  ускорили  их  путешествие.  Хват
терпеть не мог верховой езды, а Джек никогда  ей  не  учился.  Таул  все
время забывал, что Джек был подмастерьем у пекаря. Джек  и  выглядел,  и
вел себя как кухарь, но клинком владел как наемный убийца. И все  же  он
был совсем еще молод и многого не умел.  Ездить  верхом,  например,  или
укладывать котомку так, чтобы пожитки не промокли, или  находить  дорогу
по звездам, или заливать костер поутру.
   Таул старался научить его всему, что знал сам. Джек схватывал быстро.
На коне он уже держался лучше, чем Хват. Таул надеялся,  что  завтра  им
удастся проехать хороший кусок. Через пару дней они будут в  Нессе.  Там
они сменят лошадей на боле быстрых  и  через  две  недели  доберутся  до
Рорна.
   Таул улыбнулся. Слишком уж он возмечтал - на  деле  у  них  вероятно,
уйдет вдвое больше времени. Но он ничего не мог с собой поделать.  Мелли
осталась в Брене - и Таул только и думал, как бы скорее попасть на Ларн,
а потом поспешить обратно к Мелли. Он видел об этом сны каждую ночь.
   - Таул, ведь мы сегодня дальше не поедем? - спросил Хват. - Я  и  так
уж хожу враскоряк, что твоя куриная дужка. И потом, тут как раз  хорошее
местечко для ночлега - укромное.
   Костер уже разгорелся. С тех  пор  как  Джек  овладел  наукой  быстро
разводить огонь, он щеголял своим умением  при  каждом  удобном  случае.
Хват прав - не стоит нынче двигаться дальше. Огонь хорош, место  удобно,
а на небе только половинка луны - при таком свете все  равно  далеко  не
уедешь. Таул собирался, правда, проехать еще несколько  часов,  но  Хват
так устал...
   - Ладно - ночуем здесь.
   - Пойду наполню фляги, - поднялся Хват. - Вон за теми деревьями  есть
ручей.
   - Остерегайся волков, - с улыбкой сказал Таул.
   Мальчуган стремился к воде больше для того, чтобы погонять лягушек  и
головастиков. Таул посмотрел ему вслед, на всякий случай точно приметив,
в какую сторону Хват пошел.
   - Тебе все еще не по себе? - спросил Джек.
   - Предосторожность никогда не бывает лишней, - скрыв свое  удивление,
ответил Таул.
   Джек надолго умолк, помешивая в кипящем на  огне  горшке  чечевицу  с
вяленым мясом.
   Лагерь они разбили на покатой  поляне  среди  редкого  леса.  Деревья
вокруг стояли неплотными кучками, словно старые кумушки. Все они - дубы,
буки и кусты боярышника - имели вид  почтенных  старожилов.  Даже  трава
отливала старческой желтизной.
   Таул, удобно прислонившись к стволу корявого дуба, смотрел на Джека.
   - Так Баралис и раньше выслеживал тебя? - спросил он наконец.
   - И меня, и Мелли, -  кивнул  Джек.  -  Мы  вместе  бежали  из  замка
Харвелл, и он дважды отыскивал нас.
   - А Мелли из-за чего убежала?
   - Отец принуждал ее выйти за Кайлока.
   - И она просто-напросто сбежала из дома?
   - Да. Она покинула замок ночью.
   У Таула потеплело на сердце. Он представил себе, как Мелли,  разжигая
в себе бурное негодование, решается на свой  безрассудный  шаг.  Никогда
еще он не встречал столь отважной женщины.
   - Какая она была, когда ты увидел ее впервые?
   - Гордая до невозможности. - Джек снял  горшок  с  огня,  поставил  в
золу, взял свою котомку и сел рядом с Таул ом. - Рука у нее кровоточила,
ее только что ограбили, но она упорно отвергала  мою  помощь.  И  только
через час сказала, как ее зовут. - Джек улыбнулся,  вспоминая.  -  Ну  и
красивая была, конечно.
   - Да, она у нас красавица, - улыбнулся в ответ Таул.
   - И сильная. До сих пор не понимаю, как она ухитрилась дотащить  меня
через лес до Харвеллской восточной дороги. А потом убедила  одну  старую
свинарку впустить нас. Сказала, что со мной произошел несчастный  случай
на охоте.
   - И свинарка поверила?
   - Мелли умеет говорить так, что перечить ей невозможно.
   - Что ж, она силой вторглась к этой свинарке?
   - А как по-твоему?
   И оба рассмеялись. Таулу отрадно было сидеть на  поляне  под  бледной
луной и говорить о Мелли. Это почти все равно что быть рядом с ней.
   - Она очень тебе дорога, правда? - отсмеявшись, спросил он.
   - Да, очень, - кратко ответил Джек, но молчание  Таула  побудило  его
добавить:
   - Но я не влюблен в нее. Не так, как ты.
   Джек хотел сказать, что он Таулу не соперник. Таул положил  руку  ему
на плечо. Не так уж плох этот мир - в нем живут и  честь,  и  дружба,  и
любовь.
   - Ну а тебе кто снится по ночам, Джек? - мягко спросил он.
   И улыбнулся, зная, что застал  парня  врасплох.  Джек  отодвинулся  к
огню, сидя спиной к Таулу, и сказал голосом, идущим как будто издалека:
   - Есть одна девушка в Халькусе. Ее семья взяла меня к себе. Она  тоже
красива - не так ослепительна, как Мелли, но все-таки красива.
   Чувствуя,  что  они  с  Джеком  настроены   одинаково,   Таул   снова
прислонился к дереву, глянув туда, куда ушел Хват. Там  как  будто  было
тихо.
   - А как ее зовут?
   - Тарисса.
   То, как Джек произнес ее имя, сказало Таулу о многом. В голосе  Джека
была тоска и что-то еще - как  будто  обида.  Таул  не  привык  к  таким
разговорам и полагался лишь на чутье.
   - Какая она?
   Несколько минут прошло в молчании, и Таул испугался, что задал не тот
вопрос.
   Ветер утих, и луна скрылась за  облаками.  Огонь  трещал  и  плевался
соками дерева. Джек сказал наконец:
   - Глаза у нее карие и блестящие, а волосы  золотисто-каштановые.  Нос
немного вздернутый, а на щеках, когда она улыбается, появляются ямочки.
   Таул при этих словах заметил, что у Джека волосы точно такие же,  как
у женщины, которую тот описал.
   В темноте раздался тихий свист, и в лицо Таулу дохнуло холодком.
   - Ложись! - заорал он.
   В дереве чуть выше  его  головы  торчала  стрела,  и  ее  древко  еще
дрожало. Джек повалился наземь.
   - Раскидай костер!
   Таул мысленно представил полет стрелы - лучник находился к северу  от
них. Джек закидал костер землей, и тот вскоре погас.
   - Ползи к лошадям и отвяжи их. - Таул думал о Хвате. - Как  отвяжешь,
веди их к ручью - да так, чтобы они были между тобой и стрелком. -  Таул
хотел добавить, чтобы Джек держал нож наголо, но блеск стали сказал ему,
что Джек и сам догадался об этом.
   Горшок с похлебкой перевернулся - придется нынче обойтись без  ужина.
Таул собрал впотьмах котомки и одеяла и побежал к ручью.
   Вряд ли стрелок попадет теперь в  цель.  Его  мишени  были  теперь  в
движении, да и огня больше нет.  Деревья  тоже  затрудняют  ему  прицел.
Таул, как ни странно, ни на миг не сомневался в том, что  стрелок  один.
Будь лучников больше, они с Джеком были бы уже мертвы.
   Против них действует одиночка - и, если чутье  не  обманывает  Таула,
тот нынче просто дал им знать о себе.  Он  целил  слишком  точно,  чтобы
промахнуться. На ладонь выше лба, прямо между  глаз  -  это  характерный
предупредительный выстрел.
   Кто-то дает знать, что он здесь, но пока не спешит убить их, а  хочет
сначала попугать.
   Впереди блеснул ручей, и на  его  фоне  мелькнули  тени  -  это  были
лошади. Таул устремился к ним, увидел Джека и крикнул:
   - Хват с тобой?
   Вместо Джека откликнулся сам Хват:
   - Что у вас стряслось, Таул?  Воздухом  нельзя  спокойно  подышать  -
опять какая-то заваруха.
   Он вышел на лунный свет - камзол у него оттопырился, и под ним что-то
шевелилось.
   - Выкинь своих  лягушек,  Хват,  -  велел  Таул,  одолевая  искушение
прижать мальчишку к груди. - Придется нам все-таки отправиться в дорогу.
Надо убраться подальше от того, кто пустил эту стрелу.

***

   Скейс редко улыбался - разве что в  таких  вот  случаях,  когда  имел
причину быть довольным собой. Тогда он слегка приподнимал углы рта.
   Со своего места на пригорке он различал только силуэты обоих лошадей,
не видя, сидят на них или ведут в поводу. Да это и не  важно.  Нынче  он
сделал то, что хотел, - послал им красную метку.
   Жаль, что Таул не пригляделся к стреле, - тогда он  понял  бы  и  все
остальное.
   В стреле есть нечто священное. Вестница смерти, она летит по  воздуху
посредством  одних  лишь  мускулов  и  сухожилий,  и  каждая  ее   часть
повествует о чем-то. Весть внутри вести, точно тайнопись.
   Скейса немного разочаровало, что Таул не прочел весть, заключенную  в
вонзившейся в дерево стреле. Как-никак тот был рыцарем, а рыцари  хорошо
разбираются в тайном языке лучников.
   Если бы Таул посмотрел хорошенько, он  увидел  бы  маленький,  хорошо
отточенный наконечник. Значит, стрела эта не для охоты, а для состязаний
- такие пускают в мишень, а не  в  зверя.  Она  предназначалась  не  для
убийства, а лишь для острастки. Древко  же  ее  выточено  из  ценнейшего
кедра. Такую стрелу абы кто не станет носить в  своем  колчане  -  такие
бывают только у первейших лучников.  Древко  это  -  редкостная  вещица:
такое гладкое, что не поцарапает и девичью щечку, и  такое  ровное,  что
притягивает все взоры. Оно как нельзя яснее говорит об искусстве и опыте
лучника.  Только  те,  что  делают  стрельбу  из  лука  своим  ремеслом,
пользуются кедровым деревом.
   И наконец, оперение - самая  красноречивая  часть  стрелы  Оно  носит
цвета лучника - это флаг, трепещущий на ветру,  и  всякий  может  видеть
его, когда стрела поражает цель.
   Оперение Скейсовой стрелы весьма примечательно: красный шелк и  прядь
волос.
   Шелк того же цвета, что и вымпел, брошенный в яму  той  ночью,  когда
погиб Блейз. А волосы Скейс взял у брата перед тем, как того опустили  в
могилу.
   Стрела посвящена памяти брата и являет собой клятву о мести.
   Скейс был при Блейзе, когда тот умер. Видел  бой  в  яме  видел,  как
рыцарь расколол череп Блейза, забрызгав мозгом  земляные  стены,  видел,
как тело снесли во дворец и как брат скончался там, так  и  не  придя  в
сознание.
   Таул в ту ночь не победил в бою - он  совершил  убийство.  Достаточно
было бы ударить Блейза головой о камень только один  раз  -  победа  все
равно осталась бы за Таулом. Но нет, он бил и  бил  и  остановился  лишь
тогда, когда секундант оттащил его прочь. Блейз мог бы остаться в  живых
- тогда он снова бы вызвал рыцаря на поединок, восстановил свою честь  и
свел  старые  счеты.  Но  рыцарь  позаботился  о  том,  чтобы  этого  не
случилось.
   Скейс закинул колчан за спину, сел в седло и направил коня к поляне.
   Теперь  уж  ему  никогда  не  представится  случая  побить  Блейза  в
единоборстве.
   Они всегда были прежде всего соперники, а уж потом  братья.  Родились
они ровно через девять месяцев один после другого.  Скейс  был  старший.
Люди говорили, что  Блейзу  достались  положенные  на  двоих  красота  и
обаяние, а Скейсу - ловкость и ум. Они начали драться между собой еще до
того, как  научились  ходить.  Когда  Скейсу  минуло  шестнадцать,  всем
казалось, что его возможностям нет предела. Он дрался как  демон.  Никто
не мог побить его, хотя брат был всегда близок к победе.
   Хорошее то было время.  Соперничество  пришпоривало  обоих  -  они  и
жили-то ради него, потому-то и  стали  такими  первостатейными  бойцами.
Скейс, освоив новый прием, тут  же  использовал  его  против  Блейза,  а
победив, обучал тому же брата.  Случалось  и  так,  что  Блейз  постигал
что-то первым, - тогда бой у них получался на славу. Ничто не  приносило
Скейсу большей радости, чем  столкновение  с  чем-то  неизведанным.  Все
выпады и контрвыпады приобретали тогда новый смысл.
   Люди, глядя на них, только головами качали  и  говорили,  что  этаких
братьев еще не бывало.
   Когда и Блейзу сровнялось шестнадцать, они сразились в последний раз.
Было темно, и они оба выпили. Скейс осушил один мех, а  Блейз,  которому
всегда не хватало  умеренности,  -  два.  Они  бились  на  заднем  дворе
отцовской лавки, и бой шел неряшливо, кое-как. Одна лампа и пара  свечей
освещали место сражения.
   Эль не только сделал их неповоротливыми, но и ожесточил их. В  ударах
стала проглядывать застарелая неприязнь.  Блейз  всегда  был  любимчиком
родителей благодаря своей смазливой рожице. А Скейс,  по  мнению  брата,
был спесивым, вредным забиякой. Оскорбления сыпались чаще, чем удары.
   Скейс был не так хмелен - воспользовавшись  своим  преимуществом,  он
распорол ножом руку брата и приставил нож ему к  груди.  Обыкновенно  их
бой сразу прекращался, как только выше пояса показывалась кровь.  Скейс,
считая себя победителем, повернулся к брату спиной и пошел прочь. Но тот
стукнул его сзади по голове, и Скейс упал. Перевернувшись, он увидел над
собой Блейза с камнем в руке. Камень обрушился на ногу,  и  острая  боль
пронзила колено. Ночь разорвал вопль Скейса - и адская боль от  разбитых
костей, вонзившихся в плоть, все погрузила во мрак.
   Лицо Скейса стало угрюмым, когда он вспомнил это, и костяшки пальцев,
держащих поводья, побелели.
   После того дня он никогда уже не дрался врукопашную.  Колено  зажило,
но хромота осталась. Ни Скейс, ни Блейз ни разу не говорили о  том  бое.
Скейс посвятил себя тому, чтобы  сделать  из  Блейза  первого  в  городе
бойца. Победы Блейза были его победами, а немногочисленные  поражения  в
счет не шли. Пока его брат пробивал себе путь к успеху в бренских  ямах,
Скейс потихоньку совершенствовался и сам - лук заменил ему длинный  меч,
а копье - боевой цеп. Он попросил местного кузнеца сковать ему пику  для
клюки и тем обратил свою слабость в оружие.
   Прошло десять лет после происшествия с камнем. Блейз стал  герцогским
бойцом, а Скейс состоял при нем неотлучно - до той роковой ночи.
   Скейсу даже теперь не верилось, что Блейза больше нет. Каждый день из
этих долгих десяти лет он воображал себе, как сразится с братом снова  -
и уж на этот раз непременно его побьет.
   Не бывать теперь этому бою - а прошлые победы ничего не значат.
   Скейс спешился и подошел к дереву, в которое вонзилась стрела.  Когда
он вытащил стрелу, она треснула.
   За это рыцарю тоже придется ответить.

***

   И ящики, и яблоки пропали - кто-то убрал их.
   Мейбор снова стоял во мраке, который  четыре  ночи  назад  помог  ему
бежать. Он открыл калитку - во дворе было так же темно и тихо. Ни звука,
ни шороха и ни единого проблеска света снизу, из погреба.
   Мейбор провел здесь  уже  три  часа,  наблюдая  и  выжидая,  пока  не
убедился, что никто не следит за ним. У  мясника  свет  погас  два  часа
назад, а вслед за тем сам мясник вышел и помочился у стены.  С  тех  пор
все было тихо - ни шагов, ни кашля, ни окликов. Двор явно был пуст  -  и
погреб, похоже, также.
   Мейбор знал только одну молитву. Она не отличалась скромностью, в ней
часто повторялось слово "я", и он твердил ее про себя, пока полз к люку.
   Крышка была закрыта. Мейбор пошатал ее ногой, потом подцепил пальцами
и поднял. Люк не был заперт изнутри. Внизу стоял кромешный мрак и разило
прокисшим вином. Солдаты, как видно, разбили немало бочек.
   Не глядя больше по сторонам, Мейбор слез в погреб и  тяжело  спрыгнул
на пол. Ящиков, которые прежде стояли под люком, больше не  было.  Крысы
шмыгнули из-под ног, а башмаки тут же промокли от вина.
   - Есть тут кто-нибудь? - тихо позвал он. Тишина.
   Мейбор, пошарив во мраке, отыскал свечу. Фитиль промок и  не  зажегся
от огнива.
   - Черт, - прошипел Мейбор. - И услышал  звук,  производимый  явно  не
крысами, - скрип. Половицы справа  от  него  поскрипывали  под  чьими-то
шагами. - Кто там? - спросил Мейбор, стараясь не выдать своего страха.
   Снова скрип, а следом едва слышный шепот:
   - Лорд Мейбор, это вы?
   Мейбор пошел на голос, шедший из ма