ек не мог больше спорить. Может, оглушить  ее  и  перекинуть  через
плечо? Нет, нельзя. Она слишком красива, чтобы бить  ее  по  голове.  Он
протянул ей руку, и она сжала ее.
   - Удачи тебе.
   - И тебе тоже.
   Ухватившись за края люка, Джек спустил ноги  во  тьму.  Он  повис  на
руках, но земли под ногами не почувствовал. Женщина,  имени  которой  он
так и не  узнал,  улыбнулась  ему  напоследок.  Он  улыбнулся  в  ответ,
сосчитал про себя до трех и отпустил руки.
   Бряк! Боль прошила ноги, и он повалился на бок. Взглянув  наверх,  он
увидел женщину, закрывающую люк. Это привело его в чувство:  теперь  они
оба могут рассчитывать только на себя. Он  встал  и  ощупал  ноги:  одну
лодыжку он слегка подвернул и, похоже,  повредил  мышцы  обеих  голеней.
Наверху заскрежетало, потом грохнуло, и он  остался  в  полной  темноте.
Надо поскорее выбираться отсюда.
   Туннель усеивали обломки трухлявого дерева - они трещали  под  ногами
на  каждом  шагу.  Потолок  был  Джеку  по  плечо,  и  идти  приходилось
согнувшись. Спину, и  без  того  уже  намятую  пивным  бочонком,  ломило
немилосердно. Вытянув перед собой руки,  Джек  продвигался  быстро,  как
мог. Он думал только об одном: о Тариссе, которая ждет его у выхода.
   Туннель, шедший  сначала  слегка  под  уклон,  понемногу  выровнялся.
Никогда еще Джек не бывал в  такой  непроглядной  тьме.  Шершавые  крепи
вдоль стен кололи руки. Остановившись перевести  дух,  Джек  услышал  за
собой голоса.
   Он оглянулся - в отдалении мерцал слабый  свет.  И  тут  же  до  него
донесся страшный звук: лаяли собаки. Джек во всю прыть пустился  вперед.
Погоня приближалась. Дыхание жгло глотку огнем, и в  боку  кололо.  Джек
бежал и бежал, уже не вытягивая перед собой руки.
   Внезапно он с размаху налетел на что-то твердое -  этот  удар  потряс
его до самого основания. Ему показалось, что все костяшки одной  из  рук
треснули разом. Он сильно ушиб колено и подбородок. Осоловев от  боли  и
неожиданности, Джек стал ощупывать преграду. Собачий  лай  слышался  все
ближе. Он уже видел огни факелов, колеблющиеся на бегу.
   Перед ним была плотная, хорошо утрамбованная  земля.  Кто-то  засыпал
туннель. Пути вперед не было. Джек, попавший в западню, зарылся в  землю
пальцами.
   В этот миг собаки настигли его. В панике он загородился  рукой.  Один
пес вцепился в нее, другой -  в  ногу.  Обуреваемые  жаждой  крови,  они
оглушительно рычали и выли. Голову Джека начало  распирать  изнутри.  Он
узнал это ощущение и порадовался ему. Собака подскочила, примериваясь  к
его лицу, и он отшвырнул ее кулаком. Давление нарастало, требуя  выхода.
Острый вкус колдовства обжег язык. Но прежде чем Джек  успел  выплеснуть
поток наружу, что-то врезалось ему в грудь. Боль была так  жестока,  что
он не мог вынести ее.  Он  посмотрел  вниз  -  из  его  камзола  торчало
оперение стрелы. Собаки насели на него, и он лишился сознания.

XXII

   - Нет, Боджер, женщина не ляжет так сразу с тобой в постель, если  ты
похвалишь ее титьки.
   - А вот Длинножаб клянется, что это наилучший способ.
   - Его бабы, должно быть, глухи как пень - с моими это не помогает.
   - А что помогает-то, Грифт?
   - Обхождение, Боджер. Обхождение.  Подходишь  к  женщине,  улыбаешься
приятно и говоришь: не хотите ли со  мной  поразвлечься?  У  меня  много
женщин было, и ни одна не жаловалась.
   - Гм-м. Не думаю, чтобы это помогло, Грифт.
   -  Без  осечки  действует,  Боджер.  Женщины  любят,  когда   мужчина
выкладывает карты на стол. Не повредит также намекнуть,  что  стручок  у
тебя крупного размера.
   - Это до того, как она его увидит, Грифт?
   - Ну да. Лучше его не вытягивать, покуда она не даст ответа.
   - А белки, Грифт? Ты ведь говорил, что по ним сразу все видно?
   - Ну да, говорил. Я рад, что ты помнишь мои уроки, Боджер.
   - А как же, все до единого слова. Ты научил меня всему, что я знаю. -
Боджер нахмурился и поскреб голову. - Но если рассудить,  Грифт,  с  тех
пор как я с тобой повелся, бабы меня и вовсе знать не хотят.
   - Тебе еще многому надо научиться, Боджер. А коли  бабы  на  тебя  не
глядят, значит, они к тебе неравнодушны.
   Боджер попытался наградить  Грифта  уничтожающим  взглядом,  потерпел
плачевную неудачу и громко икнул взамен.
   - Экая суета поднялась во дворце, Грифт. Герцог носится между городом
и охотничьим  замком  -  свозит  туда  докторов,  священников  и  разные
припасы. Хотел бы я знать, в чем дело.
   - Да-а, чудеса, право слово. Вчера он  отвез  туда  Бэйлора  и  своих
личных лекарей, а нынче опять  вернулся.  Главный  конюший  говорит,  он
велел приготовить свежую подставу - значит скоро назад поскачет.
   - Видать, дело серьезное, Грифт. До замка-то,  говорят,  шесть  часов
езды.
   - Да уж, Боджер, - не стал бы такой человек, как герцог, проводить  в
седле двенадцать часов кряду, если бы дело не шло о жизни и смерти.

***

   Косые лучи солнца падали в комнату, зажигая яркие краски гобеленов  и
высвечивая в воздухе мириады пляшущих пылинок. Баралис сидел в  постели,
попивая горячий сбитень. Руки болели, как всегда - даже  охватывать  ими
чашку было больно, - но, если отвлечься от этого, он еще ни разу в жизни
не чувствовал себя так хорошо.
   Ожогов на груди как не бывало. О каких-то неполадках напоминала  лишь
бледная  выпуклая  черта,  обводящая  грудь   наподобие   шва.   Остатки
магических чар еще чувствовались - это старая плоть срасталась  с  новым
покровом. Это ощущение не  было  неприятным:  оно  играло  под  кожей  и
смычком водило по нервам, посылая легкие импульсы прямо в мозг.
   Он проспал трое суток. Трое  блаженных  суток,  не  чувствуя  ничего,
кроме ласковых рук Кропа. Слуга и теперь был тут - он подкладывал  дрова
в огонь, стараясь делать это как можно  тише.  Вряд  ли  Баралис  сумеет
когда-нибудь отблагодарить этого неуклюжего гиганта.
   Они встретились через год после того,  как  Баралис  покинул  Великие
Равнины. У него тогда уже появилась цель, и он знал, где  завершит  свой
путь - в Четырех Королевствах, - но еще не готов был  отправиться  туда.
Нужно было подготовиться,  поучиться  еще,  все  как  следует  обдумать.
Поэтому для начала он отправился в Силбур.
   Силбур называли блистающей жемчужиной Обитаемых Земель, и он в  самом
деле был ею. Прекрасный  город  не  имел  иных  занятий,  кроме  одного:
блистать. Здесь собирались церковные соборы, и  тысячи  людей  шли  сюда
поклониться  святым  реликвиям.  Святейший  отец   восседал   здесь   на
позлащенном  троне,  и  всякий  ученый,  когда-либо  водивший  пером  по
пергаменту,  проводил  немало  часов  на  жестких   скамьях   знаменитых
силбурских библиотек. Силбур был мертвым городом - такой  же  реликвией,
как кости, волосы и зубы давно почивших святых, благодаря которым  он  и
существовал. Эти иссохшие кости не омывала кровь, и  не  было  мускулов,
чтобы  привести  их  в  движение.  В  былые  времена  Силбур  был  самым
горделивым и могущественным  среди  городов.  Башни  в  нем  возводились
высокими, до самого неба, а стены - низкими в знак презрения  к  врагам.
Силбур не знал себе равных, кроме Бога.
   Это воля Силбура  создала  Обитаемые  Земли.  Никто  не  должен  быть
могущественнее Господа, провозглашали его вожди, -  и  силбурские  армии
разоряли империи и королевства, составлявшие карту  мира.  Императоры  и
короли объявлялись пособниками  зла  и  сообщниками  дьявола;  тот,  кто
укреплял свое государство,  отнимал  власть  у  Бога,  и  его  следовало
сокрушать. Страшные кровавые войны, подобных которым не было ни  раньше,
ни позже, раздробили континент на мелкие осколки. Войны за веру.  Спустя
столетие на карте значились  только  города-государства,  и  Силбур  был
матерью им всем.
   Со временем, когда власть религии стала слабеть, крупные  аристократы
начали выступать против Церкви. Харвелл на северо-западе первым сколотил
себе новое королевство. Борсо из Хелча скоро последовал примеру соседа и
всю жизнь собирал воедино земли, известные ныне как  Халькус.  Слабеющий
Силбур гнил изнутри. Слабовольные вожди в нем  сменялись  фанатиками,  и
все они были бессильны помешать новым веяниям, да их и не  занимало  то,
что происходило на Севере.
   Теперь, двести лет спустя, те же намерения лелеет Брен. Герцог желает
видеть королевство там, где прежде был город.  Баралис  скрыл  улыбку  в
чаше со сбитнем. Не будет в Брене  государя,  не  будет  короля  на  его
троне. Впервые за четыре века в Обитаемых Землях вновь родится империя.
   Очередной глоток сбитня вернул Баралиса в бледное,  ясное  силбурское
утро. Там он всегда пил на  завтрак  сбитень  и  заедал  его  персиковым
пирожным. Он поселился в студенческом квартале и  зарабатывал  на  жизнь
перепиской и врачеванием. Это время было, можно сказать,  лучшим  в  его
жизни. Каждый раз на рассвете он отправлялся в библиотеку  и  весь  день
проводил в ученых трудах. Никто не замечал  его  -  он  затерялся  среди
множества студентов в черных платьях,  штудировавших  старинные  тексты.
Молодой человек, один из многих трудящихся на благородном поприще науки.
   Врачевал он по ночам. Силбур не терпел колдовства в каком  бы  то  ни
было  обличье.  Чародеев  сжигали  на  кострах.   Баралису   приходилось
соблюдать осторожность в назначении снадобий и в пользовании магическими
чарами. Однажды, возвращаясь из дома,  где  лежала  при  смерти  молодая
девушка, он наткнулся на кучку  юнцов,  избивающих  какого-то  человека.
Жертва скорчилась на земле, скуля под градом пинков. Худощавый человек с
палкой в руке руководил избиением.
   Баралиса это не касалось - он опустил глаза долу и перешел на  другую
сторону.
   - Довольно, не надо. Простите меня, простите, - взмолился избиваемый.
Худощавый шагнул к нему и ударил палкой по лицу.
   - Заткнись, недоумок, - сказал он. - Поздно молить о пощаде.
   Теперь Баралис уже не помнил, что  заставило  его  тогда  оглянуться.
Надменный голос человека с  палкой?  Жалобная  мольба  жертвы?  Или  это
судьба направляла его?
   Как бы там ни было, он оглянулся. Избиение тут же прекратилось.
   - Чего вылупился? - спросил человек с палкой. - Ступай прочь, не твое
это дело.
   Но Баралис и не подумал испугаться.
   - Оставьте его, - сказал он, обведя всех  поочередно  своими  серыми,
как сталь, глазами. Двое юнцов попятились -  он  умел  влиять  на  людей
одним лишь голосом.
   - А ну как не оставим?
   Осторожно, выбрав свободное от грязи  место,  Баралис  сложил  наземь
сумку со своими снадобьями и свитками.
   - Я выжгу сердца из ваших тел, оставив шкуру нетронутой. - Он  сказал
это просто, без похвальбы - это и было страшнее всего.
   Те двое, что уже  дрогнули,  бросились  наутек.  Остались  еще  двое:
человек с палкой и  его  приятель.  Приятель  тоже  ретировался,  лягнув
напоследок жертву в пах. Баралис вскинул бровь.
   - Тебе лучше последовать за своими юными друзьями. Я не советовал  бы
выходить против меня один на один.
   Человек с палкой посмотрел ему в глаза, медленно осклабился и ушел.
   - Спасибо вам, господин, - тихо донеслось снизу. - Спасибо. - Человек
встал, и Баралис глазам своим не поверил:  это  был  великан  шириной  с
повозку и вышиной с дом.
   - Как тебя звать? - спросил он.
   - Кроп, господин.
   Его сильно избили - и, видно, не в первый раз: все лицо у него было в
синяках и шрамах. Голову он держал низко,  трогательно  пытаясь  умалить
свой рост.
   - Пойдем-ка со мной, Кроп, - сказал Баралис.  -  Надо  полечить  твои
раны. - Он привел великана к себе, и с тех пор они не расставались.
   Кроп с малых лет был изгоем - его осмеивали, травили  и  обвиняли  во
всех грехах, от похищений детей до насилия, от Убийства до кражи. В свою
защиту он умел делать только одно: просить прощения. Зачастую он даже не
знал, за что просит простить себя. Никто  ни  разу  не  проявил  к  нему
доброты. Он жил в вечном страхе, всемерно сторонясь тех, кто мог к  нему
прицепиться: мальчишек, пьяных мужиков, задиристых солдат. На  улицу  он
выходил только ночью. Баралис изменил его жизнь,  став  его  защитником,
его  спасителем,  его  единственным  другом.  Баралис  стряхнул  с  себя
воспоминания - он не любил надолго погружаться в прошлое. Только будущее
имело смысл.
   - Кроп, - позвал он, - та молодая дама больше не спрашивала обо мне?
   - Которая - красавица с золотыми волосами?
   - Она самая, болван. Катерина, дочь герцога.
   - Приходила вчера, хозяин. Хочет навестить вас, когда вы поправитесь.
   - Превосходно. В следующий раз, как придет, я  ее  приму.  -  Баралис
поставил чашку и потер подбородок. Им с Катериной есть о чем поговорить:
о колдовстве, о любовных делах и об измене. Она обязана ему жизнью, а он
не из тех, кто прощает столь весомые долги.

***

   Мейбор усердно натаскивал свою  собаку.  Он  набил  подушку  клочьями
Баралисовой рубашки и подвесил ее  на  веревке  к  стропилам  на  высоте
человеческого роста. Теперь он учил Льва вцепляться в воображаемое горло
Баралиса. Собака быстро усваивала эту науку. Мейбор отозвал ее, погладил
с некоторой опаской и дал большой кусок свежего мяса.
   - Хороший мальчик. Хороший. - Выждав  немного,  Мейбор  опять  качнул
подушку и отошел на безопасное расстояние. - Убей, Лев! Убей!
   Собака взвилась, как пружина, изготовив зубы, как ножи. На  этот  раз
она вцепилась прямо в горло и не выпустила его. Она закачалась в воздухе
вместе с подушкой, мотая шеей и дрыгая ногами, - так продолжалось до тех
пор, пока не лопнула веревка. Собака рухнула наземь вместе  с  подушкой,
но и тогда не выпустила своей добычи  и  терзала  ее,  пока  от  подушки
ничего не осталось.
   От этого утешительного зрелища Мейбора отвлек громкий стук  в  дверь.
Кто смеет стучаться к нему таким  образом?  Он  незамедлительно  получил
ответ на свой вопрос - в комнату вошел сам герцог.
   - Мейбор! Хорошо, что я вас застал. -  Поглядев  на  перья  и  клочья
полотна, раскиданные кругом, он сказал:
   - Вы, я вижу, натаскиваете Левандру.
   - Да, хочу сделать из нее надежного стража.
   - У вас есть причина опасаться за себя, лорд Мейбор?
   - Пожалуй, не столь веская, как у вас, ваша светлость.
   - Хорошо сказано, мой друг, - засмеялся  герцог.  -  Власть  человека
измеряется числом его врагов. - Он хлопнул себя  по  ляжке,  и  Левандра
подошла к нему. Герцог потрепал ее за ушами. - Умница девочка.
   Мейбор порадовался возможности собраться с мыслями. Ястреб мог прийти
к нему только  по  одной  причине:  поговорить  о  вторжении  Кайлока  в
Халькус. Первому затрагивать этот предмет нельзя: ведь  ему  сообщил  об
этом Кравин под большим секретом. Впрочем, голуби опережают людей  всего
на пару дней, и половина Брена, вполне возможно, уже узнала эту новость.
Но все-таки лучше изображать неведение.
   - Чему я обязан этой чести, ваша светлость?
   Герцог подошел к столу и налил в два  кубка  вино.  Первый  он  подал
Мейбору, второй оставил на столе.
   - Я хотел спросить вас, не пожелаете  ли  вы  пригласить  в  Брен  на
брачную церемонию свое семейство.
   Мейбор чуть не поперхнулся вином. Оно устремилось по  горлу  прямо  в
легкие. Он закашлялся  и  побагровел,  как  свекла.  Какая  еще  брачная
церемония? Он говорит так, будто в  его  планах  ничего  не  изменилось.
Остается предположить, что ему никто не доложил о вторжении.
   Герцог   ждал,   когда   Мейбор   оправится,   с   гримасой   легкого
неудовольствия на лице.
   - Известно ли вашей  светлости,  -  сказал  Мейбор,  вытирая  вино  с
подбородка, - что Кайлок вторгся в Халькус?
   - Разумеется, - кивнул герцог. Его тон не допускал  вопросов.  Мейбор
смутился. Ведь эта новость определенно должна была  привести  герцога  в
ярость. Бренский народ не одобрит замужества своей наследницы  со  столь
кровожадным королем. Когда герцог умрет, Бреном будет править  Катерина,
а Кайлок своим поступком доказал, что он не из тех, кто сидит сложа руки
и  позволяет  управлять  за  себя.  Последние  события  заставляют  даже
предположить, что  Брен  просто-напросто  вольется  в  обширную  империю
Кайлока. А герцог как  ни  в  чем  не  бывало  строит  свадебные  планы?
Бессмыслица какая-то.
   - Вы не ответили на мой вопрос, Мейбор. Не хотите ли пригласить  свое
семейство в Брен?
   - Мой старший сын, Кедрак, в большой  дружбе  с  королем.  Кайлок,  я
уверен, настоит, чтобы он присутствовал на свадьбе. - Тут Мейбор немного
преувеличил - но, если свадьба состоится, лучше прослыть ее сторонником.
Предателя Кайлок мигом лишит всех его  земель.  Кравин  прав:  наилучший
выход - это убить Баралиса. Он слишком сильно влияет  на  события.  Если
убрать его с дороги, этот брак станет не столь угрожающим.
   - А ваша дочь?
   Этот вопрос снова поверг Мейбора в полную растерянность.
   - Дочь, ваша светлость?
   - Ведь у вас есть дочь, не так ли? Как ее имя?
   - Меллиандра.
   - Ага - в детстве ее, вероятно, звали Мелли? - круто обернулся к нему
герцог. - Я слышал, она очень красива. У вас, случайно, нет ее портрета?
   - Есть, - кивнул ошарашенный Мейбор.
   - Так дайте  мне  взглянуть  на  него.  Если  Меллиандра  приедет  на
свадьбу, она, возможно, удостоится чести стать подружкой невесты.
   Мейбор  вздохнул  с  облегчением:  герцог  просто  хочет  посмотреть,
достаточно ли хороша его дочь, чтобы поставить  ее  рядом  с  Катериной.
Лорд метнулся к письменному столу. Будет совсем неплохо приблизить Мелли
к  Катерине.  Даже  очень  хорошо:  когда  Мелли  найдется,  она  сможет
поселиться  при  бренском  дворе.  Здесь  она  не  только  подружится  с
женщиной, которой предстоит править самым могущественным городом Севера,
но и окажется в безопасном отдалении от слухов, которые уже кружат на ее
счет в замке Харвелл.
   Отомкнув  кедровый  ларец,  Мейбор  достал  портрет  своей  дочери  и
тщательно вытер его краем одежды. Он захватал миниатюру пальцами,  глядя
на нее и вспоминая Мелли.
   - Вот моя дочь, ваша светлость.
   Герцог, взяв портрет, поднес его к окну и, кажется, остался доволен.
   - Да, да, - тихо сказал он, больше себе, чем Мейбору. - Это она.
   - Что же, приглашать мне ее на свадьбу?
   Герцог пронзительно глянул на Мейбора.
   - Как вам будет угодно. - Он вернул портрет и пошел к двери,  сверкая
своим мечом. - Надеюсь, мы с вами станем друзьями, лорд Мейбор, - сказал
он, задерживаясь на пороге. - Не так давно я узнал, что вы  были  против
брака Катерины и Кайлока, но заверяю вас: его последствия не должны  вас
тревожить. -  Герцог  отвесил  легкий  поклон  и  вышел.  Мейбор  замер,
вытаращив глаза на место, где тот только что стоял. Он не  мог  взять  в
толк, на что  намекал  герцог.  Весь  этот  визит  -  сплошная  загадка:
разговоры о дружбе и детях, полнейшее пренебрежение  вопиющим  поступком
Кайлока. Что все это значит? Мейбор налил себе  еще  вина  и  присел  на
кровать. Лев пришел и лег у его ног. Мейбору вспомнились слова  Кравина.
Возможно, Ястреб нашел какой-то способ не заключать этот брак.

***

   Из всех гнусных тварей пауки уступают только лошадям. И те, и  другие
оставляют за собой всякую мерзость,  в  которую  человек  нет-нет  да  и
вступит. Паутина, может, и  не  такая  отвратная  штука,  как  лошадиный
навоз, но от нее всякий раз передергивает.  Особенно  в  темноте,  когда
липкие нити вдруг задевают тебя за лицо, а  потом  по  твоей  шее  бежит
паук. Хват прямо-таки  чувствовал,  как  целая  шайка  этих  восьминогих
тварей плетет паутину у него под камзолом. Вытряхнуть  их  оттуда  можно
было только раздевшись, но этого Хват делать не желал. Нет уж. Никто  не
застанет его в нижнем белье посреди тайного хода. Не на того напали.
   Герцогский дворец оказался любопытнейшим местом. Просто  удивительно,
сколько всего можно открыть, выйдя разок на разведку. Удивительно также,
как мало внимания обращают люди на мальчишку, блуждающего  по  дворцу  в
одиночку. Хват, конечно, не похож  на  головореза  -  это,  быть  может,
слегка разочаровыв