ядывался  на
черные дымы вдали и каждый раз содрогался всем своим тщедушным телом при
мысли о грядущем.
   Вся округа пришла в движение. Большие дороги были заполнены  народом,
идущим в Брен. Люди искали защиты от высокоградской армии за  городскими
стенами. Целые семьи с навьюченными мулами и  скотом  шли  вперемешку  с
монахами, везущими вино, и мельниками, везущими  зерно,  катящими  перед
собой свои жернова. Конные солдаты,  рыцари  и  наемники  пробирались  в
толпе, пришпоривая до крови своих коней, и те скалили  желтые  зубы.  Из
людского потока изымались то молодые  женщины,  то  скот,  то  лошади  -
войска брали себе все, что хотели. Старухи вопили, глядя, как  грузят  в
повозки их ягнят и топчут их  пожитки.  Хрустели  сворачиваемые  куриные
шеи, и дети поднимали плач, когда уволакивали прочь их матерей.
   Хвату все это крепко не нравилось. Он никогда еще не  видел  войны  и
распрекрасно бы без нее обошелся.
   Однако его не оставляла греховная мысль,  что  умные  люди  на  войне
наживаются - да еще как. Тут и черный рынок, и припрятывание провизии, и
конфискации, да мало ли что еще. Вот почему ему до зарезу  надо  быть  в
городе: мало ли что может подвернуться на людных улицах Брена.  А  он  в
такое горячее время застрял в деревне.
   Если бы его не послала с поручением прекрасная дама, он ни за что  бы
не ушел. Ну, может быть, это не совсем правда - ему  и  самому  хотелось
отыскать Таула, но почему это добрые дела  всегда  противоречат  выгоде?
Почему нельзя и доброе дело совершить, и деньги на нем заработать?
   Хват поплевал на руку, пригладил волосы, подтянул штаны и  свернул  в
сторону  от  дыма  и  горящих  полей.  Он  не  мог  больше  болтаться  в
окрестностях и то рваться обратно, то чувствовать себя виноватым за это.
Что проку? Его дело - найти Таула и вручить ему  письмо  от  Бевлина,  к
этому и надо стремиться. А стало быть, пора раскинуть мозгами.
   Со вчерашнего дня, уйдя из города, он обходил все ближние  городки  и
деревни, ища следы рыцаря. Никаких следов не нашлось, чего  и  следовало
ожидать. Таул, где бы  он  ни  был,  должен  скрываться,  опасаясь  быть
схваченным. Он где-то поблизости - он  не  ушел  бы  далеко  от  госпожи
Меллиандры, - но в таком месте, где никто его не найдет. В  каком-нибудь
амбаре, в разрушенном крестьянском доме, а то  и  в  курятнике.  Теперь,
когда все бросают свои жилища и бегут в город, таких мест тысячи.
   Думая, как Таул сидит где-то один, Хват невольно радовался, что так и
не рассказал ему о встрече Баралиса с Тиреном. Таулу и без того тяжело -
незачем взваливать на него лишний груз.  Хват  собрался  рассказать,  но
тогда ночью, вернувшись домой, он слишком устал, а на  другой  день  был
праздник первого чуда Борка, и у Хвата язык не повернулся сказать  Таулу
о предательстве Тирена в этот священный для рыцарей день. Таул весь  тот
день не отходил от окна, глядя в сторону Вальдиса.
   Хват вздохнул.  Когда-нибудь  ему  все-таки  придется  сказать  Таулу
правду - но чем дольше он тянет, тем труднее это становится.
   Одно ясно: на этот раз он Таулу ничего  говорить  не  станет.  Сейчас
главное - отдать письмо Бевлина и вернуть рыцаря к его поискам.
   Разрешив этот вопрос, Хват почувствовал себя  гораздо  лучше.  Теперь
отгадать бы еще, где может быть Таул. Взявшись за подбородок, Хват  стал
думать. Скорый, который вечно  разыскивал  кого-то  с  целью  отомстить,
вернуть свое или  убить,  сказал  однажды:  "Крысы,  может,  и  бегут  с
тонущего корабля, но всегда гнездятся в его обломках.  Точно  так  же  и
люди  -  они  всегда  предпочтут  знакомое  место  неизвестному".   Если
предположить, что Скорый говорил правду  -  а  Хват  пока  что  не  имел
оснований сомневаться в его мудрости, - то Таул должен быть где-то,  где
он уже бывал, притом недавно.
   Хват так стиснул подбородок, что губы  побелели  без  притока  крови.
Думать куда труднее, чем кажется.
   И вдруг не иначе как сами боги послали  ему  ответ.  Охотничий  замок
герцога! И как это ему раньше в голову не пришло? Таул знает это  место,
там он впервые встретился с Мелли, замок недалеко от города и, вероятно,
заброшен теперь, когда герцога не стало и надвигается война.
   Хват пришел в такой восторг от  собственной  догадливости,  что  даже
подпрыгнул и взбрыкнул ногами. Но  тут  же  и  успокоился,  сочтя  такое
поведение несолидным.
   Обретя прежнюю веселость, он двинулся на север. Он  знал,  что  замок
расположен на северо-запад от города, в шести часах верховой езды, но  и
только. Остальное придется разузнать по дороге. Хват пожал плечами  -  с
этим у него  никогда  трудностей  не  бывало.  А  быть  может,  его  еще
кто-нибудь и подвезет.

***

   День  клонился  к  закату.  Тучи,  заслонившие  солнце,  чернели   на
меркнущем небе. С гор уже задувал ночной ветер. У подножия могучей гряды
стало холодно - так, что в пору разводить костер и надевать зимний плащ:
Таул продрог до костей.
   Он сидел на траве, скошенной около месяца тому назад, и укрывался  от
ветра за стеной герцогского  охотничьего  замка  в  предгорьях  Большого
Хребта.
   Утром Таул обнаружил, что с крыши замка на  юго-востоке  виден  город
Брен - он не так далеко.  Весь  день  Таул  провел  на  крыше,  стараясь
различить улицы и отыскивая разные приметы.
   Даже после того, как стемнело, он все еще  смотрел  на  темное  пятно
города и думал о Мелли. Наконец ветер  и  холод  согнали  его  вниз.  Он
занозил себе руки о стропила и закоченел, но знал, что завтра чуть  свет
опять заберется на крышу.
   Мелли ни на миг не покидала его мыслей. О чем бы он ни думал, что  бы
ни воображал, чего бы ни делал - все было связано с ней. Вот и теперь  в
языках костра он видел ее лицо.
   Нужно  ли  было  покидать  ее  таким  образом?  Без   прощания,   без
объяснений? Таул провел пальцами по своим золотым волосам. Нужно ли было
вообще уходить от нее?
   Он повернул вертел с насаженным на него кроликом. Пока  он  сидел  на
крыше, всякая живность шмыгала внизу без  опаски,  и  он  подшиб  камнем
дичину  себе  на  ужин.  Поджаренное,  с  дымком,  мясо   пахло   просто
восхитительно, и жир шипел, капая в огонь. Тут и на  Мелли  хватило  бы,
будь она здесь.
   Таул встал и отошел от костра -  запах  крольчатины  вдруг  стал  ему
противен. Почему  он  не  взял  ее  в  охапку  и  не  унес,  визжащую  и
брыкающуюся,  прочь  из  города?  Зачем  послушался  Мейбора   и   этого
скользкого лорда Кравина? Зачем? Зачем? Зачем?
   Таул стукнул кулаком по бревенчатой стене дома, и боль ответила  ему:
затем, что Мелли без него не так опасно. А  безопасность  Мелли  превыше
всего.
   После того  как  он  перестал  быть  рыцарем  и  отказался  от  своих
странствий, Мелли - единственное, что у него осталось, и ему тяжело было
покинуть ее даже теперь, когда он ей больше не нужен. Но в глубине  души
он знал, что должен уйти. Если бы только это не было так больно.
   Пора ему избавиться от своих старых  страхов.  Если  с  его  сестрами
случилась беда в его отсутствие, это не значит, что  она  случится  и  с
Мелли. С тех пор прошло десять лет, и все совсем по-другому, да и  Мелли
не ребенок, которого нельзя бросать одного.
   Но старый страх забыть трудно. Очень, очень трудно.
   Сам того не заметив, Таул вернулся к костру и стал  вертеть  в  руках
нож. Порой ему хотелось умереть, чтобы  избавиться  от  памяти  о  своих
прегрешениях. Анна, Сара, малютка, Бевлин, его цель, орден -  он  предал
все и всех. И теперь, перед угрюмым ликом Большого Хребта, он  не  видел
возможности когда-либо искупить свои ошибки.
   В этот миг Таул услышал шорох и резко обернулся. Шорох  доносился  из
кустов. Таул покрепче перехватил нож, готовясь к атаке. Шорох послышался
снова. Таул отступил в густую тень дома.  Из  кустов  вылезла  фигура  -
маленькая фигурка с узкими плечами.
   - Хват! - тихо окликнул Таул.
   - Это я! - Хват вышел на место, освещенное луной и костром. - Я  тебе
принес кое-что, - сказал он, роясь в своем метке.
   Таул сунул нож за пояс.
   - Как Мелли? Облава прекращена?
   - У Мелли все хорошо, - ответил Хват,  продолжая  свои  поиски.  -  А
облаву прекратили наутро после твоего ухода.
   - Я велел тебе оставаться при ней.
   - Угу. А она послала меня к тебе, - Хват извлек  наконец  из  котомки
какой-то плоский предмет, - чтобы отдать вот это.
   Таул не тронулся с места. Хват протягивал  ему  запечатанное  письмо.
Оно белело в лунном свете, слегка трепеща на ветру. Таул знал,  что  это
за письмо. Ему уже  пытались  вручить  его  однажды.  Он  узнал  печать,
бумагу, очертания. В последний раз, когда он его видел, письмо лежало  в
грязи на темной узкой улице.
   В горле у Таула пересохло, и сердце забилось медленнее.
   - Где ты его взял?
   - Там же, где ты его оставил: на улочке, что справа от бойни. -  Хват
сунул письмо ему в руки. - Возьми. Мелли хочет, чтобы ты его прочел.
   Таул смотрел на письмо Бевлина. Он думал,  что  никогда  уже  его  не
увидит, и не хотел видеть. Но  вот  оно,  перед  ним,  протянутое  рукой
мальчика, его единственного друга.
   - Хват, - тихо сказал он, - если я его прочту, все переменится.
   - Я знаю. И Мелли знает. Я  ей  рассказал  о  твоем  странствии  и  о
Бевлине...
   - О Бевлине?
   - Не тревожься, Таул. Я сказал только то, что ей следовало знать.
   Таул посмотрел Хвату в глаза. Замечательный мальчишка - и  не  только
единственный, но и лучший его  друг.  Ветер  утих,  и  письмо  перестало
трепетать.
   - Возьми его, Таул, - мягко сказал Хват. - Я в жизни еще не  совершал
такого правильного поступка.
   У Таула заволокло глаза, и что-то мокрое скатилось по щеке.
   - Вскрыть это письмо - все равно что распечатать прошлое.
   У Хвата в глазах тоже блестели слезы.
   - Ты никогда не запечатывал свое прошлое, Таул. Оно не покидало тебя.
   Как может такой ребенок быть столь мудрым? Таул вытер слезы с лица.
   -  Значит,  ты  хранишь  его  уже  несколько  месяцев,  -  сказал  он
протягивая руку к письму. - Пора избавить тебя от этой ноши.
   Пергамент был гладким на ощупь и теплым от руки  Хвата.  Таул  поднял
глаза и увидел, что Хват исчез.
   Таул сел у костра. Полная луна светила на небе,  точно  лампа.  Таул,
потупив голову, прочел короткую молитву и сломал печать.

   Дорогой Таул!
   Если ты читаешь эти строки - значит меня уже нет в  живых.  Некоторое
время назад я узнал, что мне недолго осталось  жить,  потому  я  тебе  и
пишу. Мне нужно кое-что сказать тебе, кое-что  объяснить,  а  мы,  может
статься, больше уже не встретился. Поэтому я  пишу,  хотя  предпочел  бы
поговорить с тобой, и надеюсь, что сумею передать в письме все богатство
устной речи.
   Прежде всего, Таул, я должен сказать тебе, что  сердием  я  всегда  с
тобой. Меня постоянно гнетет  то,  что  я  поставил  перед  тобой  почти
невыполнимую задачу и тем помешал тебе  жить  собственной  жизнью.  И  я
прошу у тебя прошения здесь, в этих строках,  ибо  я  стар  и  не  желаю
сходить в могилу с такой тяжестью на душе. Ты добрый  человек  и  охотно
простишь меня, я уверен.
   А теперь поговорим о твоем странствии. Когда я отправил тебя в путь и
в устах твоих звенело пророчество Марода, а в глазах сияло  предчувствие
победы, я еще  многого  не  понимал.  Я  не  знал  ни  истинного  смысла
пророчества, ни роли ладльчика, на розыски которого ты отправился. Я был
уверен только в том, что речь идет о воине.
   За истекшие годы я узнал больиле. Теперь я убежден, что те два  дома,
что должны слиться, - это Брен и  Королевства.  И  союз  их  приведет  к
войне. Все так и говорят о том, что войн, подобной этой, мир не знал уже
тысячу лет. Если не убить ее в зародыше, она разорит весь континент.
   И я боюсь, что Брену будут помогать  сверхъестественные  силы.  Ларн,
остров оракулов будет снабжать его нужными  сведениями.  Оба  эти  места
связаны - не знаю, кем или чем. Ларнский храм  должен  быть  разрушен  -
только тогда его оракулы перестанут помогать  Брену.  Брен  познает  мир
лишь в том случае, если будет сокрушен Ларн.
   Ларн... Это место преследует меня во сне и, боюсь, не оставит даже за
могилой. Таул, найди мальчика. Он один способен уничтожить это проклятое
место.
   А теперь последнее. - Не только Ларн посещает мои  сны:  я  вижу  еще
человека с ножом, стоящего надо мной.  Каждую  ночь  он  снится  мне,  и
каждую ночь нoж опускается, пронзая мне сердце.  Боюсь,  что  однажды  я
проснусь и увижу это наяву. Во сне человек с  ножом  -  это  марионетка,
которую водят за ниточки. Он действует не по своей боле.
   Таул, кто бы ни убил меня, он не отвечает за мою смерть. Передай ему,
что я его прощаю, и пусть он не винит себя. Такой,  как  я,  старик  все
равно стоит одной ногой в могиле.
   Прощай, мой добрый друг, и пусть Борк приведет тебя к цели.
   Навсегда остающийся у тебя в долгу.
   Бевлин.

   Таул опустил письмо на колени и посмотрел в  ночное  небо.  Оно  было
полно звезд. Странно, что раньше он не замечал, каким  миром  он  дышит,
как красивы звезды, как свеж воздух.
   Кролик на вертеле миновал стадию готовности,  почернел  и  обуглился.
Таул снял его с огня и остудил, чувствуя,  что  мясо,  хоть  и  горелое,
понравится ему. Не выпуская письма,  он  дотянулся  до  мешка  и  достал
оттуда меньшую из  двух  фляг.  Раскупорил  ее  и  отпил  глоток  лучшей
Мейборовой браги. Только один. Золотистая жидкость согрела его до самого
нутра. Он встал и отошел подальше от стены замка, все  так  же  держа  в
руке письмо Бевлина.
   Перед ним в лунном свете лежала широкая долина. Среди  травы  темнели
деревья, и вдалеке нитью чистейшего серебра  струилась  вода.  Прекрасен
был этот вид, тихий и величественный, будто собор. Он был полон покоя  и
благодати, но прежде всего - прощения. Тихо веял бриз,  ласково  мерцали
звезды, огромное темное небо ложилось бальзамом на душу, и земля бережно
держала тело.
   Таул не знал, долго ли стоял  так,  предоставив  природе  и  прощению
Бевлина делать свое дело. Когда он наконец  вернулся  к  костру,  кролик
совсем остыл, но все-таки показался ему вкуснее  всего  на  свете.  Таул
улегся в теплом кругу света и, прижимая к сердцу письмо  Бевлина,  уснул
быстро и крепко.

IX

   - Нет, Боджер. Рану сперва надо промыть вином, а уж потом накладывать
мазь. - Грифт лежал на деревянном топчане, окруженный пахучими  травами,
и руководил собственным лечением. - Круговыми движениями, Боджер, - и не
втирай, а вбивай. Да поосторожнее  с  отростком  слепой  кишки,  Боджер.
Повредишь его - и я уже никогда не  смогу  влюбиться.  Отросток  -  ключ
любовных желаний. Без него можно с тем же успехом побрить  себе  ноги  и
назваться бабой.
   - Я слыхал, некоторые мужчины бреют ноги, Грифт.
   Боджер, геройски придерживаясь указаний  Грифта,  вбивал  мазь,  хотя
втирать было бы куда проще. Рана Грифта все еще кровоточила  -  не  так,
как вчера, но довольно сильно.
   - Да, Боджер, есть такие, что и в женские платья рядятся. Особенно  в
Марльсе. Видать, бабы там такие уродки, что... А-ай! - вскрикнул  Грифт,
когда Боджер нажал прямо на рану.
   Его ранила в низ  живота  солдатская  алебарда  во  время  вчерашнего
бегства из дома Кравина. И Боджер очень беспокоился за него.  Хорошо  бы
рану посмотрел кто-нибудь понимающий - Таул, к примеру.
   - Как ты думаешь, Таул еще вернется к нам,  Грифт?  -  спросил  он  с
напускной беззаботностью.
   Грифт тут же позабыл о боли, услышав вопрос:  он  и  жил  Ради  того,
чтобы высказывать свое мнение.
   - Навряд ли, Боджер, а если и вернется, как он  нас  найдет?  Тут,  в
винном погребе под мясным двором... Он может пройти  прямо  над  нами  и
ничего не заметить.
   Боджер неохотно кивнул, не отрывая глаз от раны и надеясь в душе, что
это один из тех редких случаев, когда его дорогой друг ошибается.

***

   - Джек, если ты не будешь стоять смирно, пока я промываю твой  порез,
я тресну тебя вот этой миской. - Мелли  топнула  ногой.  Ну  почему  все
мужчины такие упрямые ослы?
   - А в ней что-нибудь есть?
   Мелли, негодующе фыркнув, подскочила к миске и метнула ее в Джека.
   - Сам сейчас увидишь!
   Она целила метко, но Джек был скор и разминулся  с  миской,  совершив
головоломный прыжок в сторону. Но при этом  он  врезался  в  ряд  винных
бочек, которые раскатились по булыжному полу. Мелли бросилась к нему.
   - Ты не ушибся? - спросила она, глядя  на  Джека,  распростертого  на
сыром полу.
   Он потер голову.
   - Так миска пустая была?
   Мелли не сумела скрыть улыбки, чувствуя себя  немного  виноватой:  не
создана она, чтобы быть сиделкой.
   - Последние пару дней я ею не пользуюсь, -  сказала  она,  протягивая
Джеку руку. - Первые три месяца прошли. Меня не тошнит с того дня...
   "С того дня, как ушел Таул", - не смогла выговорить она и отвернулась
от Джека. В горле застрял  тяжелый  ком,  который  она  никак  не  могла
проглотить.
   Где теперь Таул? Нашел ли его Хват? А если и  нашел,  увидит  ли  она
Таула снова? Если письмо в самом деле так важно, как говорит Хват,  Таул
может покинуть Север и никогда уже не вернуться сюда.
   Мелли сглотнула, решив не поддаваться жалости к себе. Таул не  уйдет,
не повидавшись с ней. Он человек чести и непременно с ней простится.
   - Мелли, что с тобой? - Рука Джека легла ей на плечо.
   - Ничего.
   Мелли повернулась к нему. От нежного участия, звучащего в его голосе,
горло снова загородил комок. Как повзрослел Джек за этот последний  год!
Морщины легли на его лоб, глаза  утратили  наивность:  это  уже  не  тот
мальчик, что бросился ей на помощь у лесной дороги. Он стал мужчиной.  И
ей вдруг расхотелось притворяться перед ним сильной.
   - Джек, я...
   Но он, не дав ей говорить, обнял ее и прижал к груди. Мелли  склонила
голову ему на плечо, зарывшись щекой в мягкую ткань  камзола.  Последние
дни были безумными: Таул  ушел,  откуда  ни  возьмись  явился  Джек,  им
пришлось бежать из дома Кравина, и без боя не обошлось. Нервы у нее были
натянуты, но чувства словно умерли.  Все  происходило  чересчур  быстро,
слишком велика была опасность, и неясно было, чем все это кончится.
   Со вчерашнего утра ей  некогда  было  дух  перевести.  Когда  солдаты
принялись молотить в дверь, они с Мейбором ушли через черный ход. Там их
поджидали двое гвардейцев. Мейбор, Боджер и Грифт схватились с  ними,  и
Грифт получил тяжелую рану - кровь так и хлестала.  Он  едва  мог  идти.
Боджер чуть ли не волоком дотащил его до мясной лавки. Там, во дворе, их
нагнал Джек - тоже в крови, но раны его не были серьезными. Он не  хотел
рассказывать о том, что произошло в доме.
   Накинув на себя плащ Мейбора, чтобы скрыть кровь, он тихо переговорил
с мясником. Некоторое количество Мейборова золота перешло из рук в руки,
и мясник привел их к деревянному люку во дворе. Внизу  помещался  винный
погреб Кравина. Кроме Джека, мясник никого не видел -  Джек  позаботился
об этом.
   В погребе пахло прокисшим вином и сыростью. Потолки были  низкие,  из
стен сочилась вода,  и  пружинистый  мох  ковром  покрывал  пол.  Погреб
состоял из четырех комнат, связанных проходами. Самая большая, в которой
Джек и Мелли находились теперь, располагалась прямо под  люком.  Она  же
была и самая сырая: люк пропускал воду и грязь со двора, хотя  почти  не
пропускал света. Грифта  поместили  в  самой  маленькой  и  самой  сухой
комнате. Боджер состоял при нем. Мелли провела ночь на топчане в третьей
комнате, а Джек с Мейбором разместились в четвертой.
   Ночью им пришлось  обходиться  без  света,  без  камыша,  без  еды  и
лекарств. Рано утром Боджер вызвался сходить за припасами, и теперь  они
обзавелись фонарями, связкой жареных фазанов, тремя  охапками  ароматной
летней травы и каким-то странным жиром в горшочке. Боджер  объявил,  что
он целебный.
   Пока Мейбор пробовал различные вина - большинство из которых, по  его
утверждению, загубила сырость, - Боджер в своей каморке врачевал Грифта,
а Ме