вершенствовал укрепления
тысячью  мелких,  не  бросающихся  в  глаза  способов.  Глуп  будет  тот
полководец, который недооценит оборону города Брена.
   Баралис потрогал каменную стену, почти лаская ее.
   - Мне кажется, это жест собственника, лорд Баралис, - холодно  и  без
улыбки произнес герцог.
   - Нет, - ответил Баралис, оборачиваясь к нему, - это всего лишь  знак
восхищения.
   -  Выходит,  я  должен  чувствовать  себя  польщенным  и  ничего   не
опасаться?
   Слишком уж он скор. Баралис искал способ  увести  разговор  от  столь
опасного и нелегкого предмета.
   - Я пришел, чтобы принести извинения за несдержанность лорда Мейбора.
   - Извинения мне ни  к  чему,  лорд  Баралис.  Кайлок  уже  предпринял
какие-то действия против Халькуса?
   Ястреб смотрел прямо в  корень.  Он  уже  прикидывал,  как  отразится
воцарение Кайлока на его северных соседях. Баралис порадовался, что  они
здесь одни: некому изобличить его ложь.
   - Мелкие стычки на границе Кайлока не интересуют.  Все  его  внимание
обращено на придворные дела.
   - Город Брен полагал, что получит принца, - не уступал герцог.
   - Вы не могли рассчитывать, что он надолго сохранит  этот  титул.  Ни
для кого не было секретом, что Лескет прикован к постели.
   - Я рассчитывал, что Кайлок останется принцем до заключения брака.  -
Герцог шагнул вперед, выйдя на свет. - Будем откровенны,  лорд  Баралис.
Север и без того уже  обеспокоен  этим  союзом.  Кайлок,  вступивший  на
престол, - дурная новость. Кайлок, выигрывающий сражения, - угроза.
   - Раньше я не замечал за вами миротворческих склонностей.
   - Политика Брена - мое дело, не ваше.
   - Даже если она оказывает влияние на весь юго-восток? -  Баралиса  не
так-то легко было смутить. - Тирену посчастливилось обрести  союзника  в
Брене - других друзей у него, как это ни прискорбно, нет.
   - Рыцари подвергаются гонениям. Брен предлагает им тихую гавань.
   - С каких это пор,  ваша  светлость,  под  тихой  гаванью  понимается
участие в войнах, которые ведет Брен?
   Впалые щеки и тонкие губы герцога будто окаменели - в  этом  лице  не
было ни капли жира, только мышцы.
   - Тирен волен поступать как хочет. Никто не принуждает  его  помогать
мне.
   - Какая выгодная дружба! Вы следите за тем, чтобы никто не  мешал  их
торговле, а они оказывают вам военную  и  финансовую  помощь.  -  Герцог
хотел ответить, но Баралис жестом остановил его. - Не надо говорить мне,
ваша светлость, что Север волнуется, - вы прекрасно  знаете,  что  Север
опасается Брена, а не Королевств.
   Рука герцога сжала рукоять меча, и драгоценные камни сверкнули  между
пальцами.
   - Лорд Баралис, советую вам хорошо запомнить то, что я сейчас  скажу.
Не дерзайте бросать мне вызов. Возможно, в  Харвелле  вы  и  пользуетесь
властью, но в Брене всем распоряжаюсь я.  И  я  говорю  вам:  этот  брак
состоится лишь в том  случае,  если  я  сочту  это  нужным.  И  ни  один
захудалый лорд пребывающего в застое двора не будет руководить  мною.  -
Герцог повернулся на каблуках и ушел, оставив за собой последнее слово.

***

   Тавалиск вертел в руках свою флейту, слишком  слабый,  чтобы  дуть  в
нее. Четыре дня воздержания от пищи чуть было  не  доконали  его.  Голод
сделал его злым, и весь день он придумывал способы казни своих  лекарей,
новые пытки для содержащихся в темницах рыцарей  и  способы  истребления
всех до одного музыкантов. Эти изыскания только обострили его аппетит, и
теперь он не мог думать ни о чем, кроме следующей трапезы.
   Единственным утешением служила ему лежащая рядом Книга Марода.  Глядя
на нее, он вспоминал  причину,  по  которой  обязан  прожить  как  можно
дольше. Война в Обитаемых Землях - дело почти решенное, и он,  Тавалиск,
если верить  Мароду,  должен  сыграть  ключевую  роль  в  ее  исходе.  И
архиепископ не собирался умирать, не исполнив эту роль до конца.
   С этой мыслью он дернул  звонок.  Лекари  заблуждаются:  если  он  не
поужинает, это убьет его скорее, чем тысяча пиров.
   К несчастью, на звонок отозвался секретарь.
   - Гамил, я звонил  в  надежде,  что  меня  накормят,  а  не  заставят
скучать.
   -  Мне  казалось,  лекари  посадили  вас  на  хлеб  и  музыку,   ваше
преосвященство.
   - На этой неделе я поглотил столько музыки, что на всю жизнь  хватит.
Клянусь,  я  велю  высечь  и  повесить  каждого  музыканта  в  Рорне.  -
Архиепископ сладко улыбнулся. - Ты играешь на чем-нибудь, Гамил?
   - Увы, ваше преосвященство, я не владею этим искусством.
   - Когда-нибудь ты скажешь мне, каким же,  собственно,  искусством  ты
владеешь. Пока что  я  не  замечал  за  тобой  никаких  талантов,  кроме
выдающейся способности досаждать мне.  -  Тавалиск  наклонился  и  ткнул
флейтой кошку. Та издала весьма приятное для слуха шипение - все-таки  и
от музыки бывает какая-то польза. - Раз уж ты  здесь,  Гамил,  расскажи,
что нового ты узнал за время нашей разлуки.
   -  Шпиона  нашли,  ваше  преосвященство.  Я  взял  на  себя  смелость
допросить его...
   - Смелость, Гамил? - прервал  Тавалиск,  раздраженный  тем,  что  его
лишили возможности полюбоваться на  пытки.  -  Ты  хочешь  сказать,  что
допросил человека без моего ведома и согласия?
   - Я думал, вашему преосвященству будет приятна моя предприимчивость.
   - Если бы я нуждался в предприимчивых людях, Гамил, я никогда не взял
бы тебя на службу. -  Мизинец  Тавалиска  застрял  в  одной  из  дырочек
флейты.  Понимая,  что  в  этот  миг  нужно  сохранять  достойный   вид,
архиепископ укрыл плененную руку под платьем. - Еще один такой промах  -
и я возьму на себя смелость уволить тебя. А теперь продолжай.
   На лице Гамила отразилась едва прикрытая злоба.
   - Старик послал двух своих людей в Брен. Они,  по-видимому,  покинули
город дня два назад.
   - Гм-м. Мщение за смерть Бевлина не заставляет  себя  ждать.  Старик,
как видно, намерен убить  рыцаря.  -  Тавалиск  дергал  палец,  стараясь
освободить его. - Наш бывший шпион раскаялся в своем предательстве?
   - Да, как раз перед тем, как ему вывихнули на  дыбе  левую  руку,  он
выказал некоторое раскаяние.
   - Отрадно это слышать,  Гамил.  Должен  похвалить  тебя  за  разумный
подбор пыток. - Тавалиск счел, что был слишком  суров  с  секретарем,  и
хотел возместить урон. - Еще новости?
   - Рыцари Вальдиса начинают наглеть, ваше преосвященство.  Заручившись
поддержкой Брена, они только и смотрят, как бы  нам  досадить.  Слухи  о
том,  что  они  перехватывают   идущие   на   север   рорнские   товары,
подтвердились. Близ Несса захвачено десять повозок  с  соленой  рыбой  и
семьдесят штук тончайшего шелка.
   Тавалиск остался доволен этим известием. Теперь по  крайней  мере  он
может предпринять решительные действия против Тирена и его окольцованных
дружков. Он сейчас как раз в подходящем настроении.
   - Разошли письма в Тулей, Марльс и Камле с требованием, чтобы  каждый
город выделил пятьсот человек для охраны южных грузов. Напиши, что такое
же число поставит и  Рорн.  -  Архиепископ  подумал  немного.  -  Притом
рорнские ополченцы получат  приказ  убивать  всех  рыцарей,  которые  им
попадутся, - даже тех, которые не занимаются грабежом.
   - Но, ваше преосвященство, эти державы не согласятся охранять дороги,
если Рорн станет вершить свою личную месть.
   - Когда эти державы узнают о моем приказе,  будет  уже  поздно.  Если
хоть один наш человек укокошит рыцаря на их землях, в  этом  обвинят  не
один только Рорн.
   - Но и другие южные державы.
   - Вот именно, Гамил! Пусть Тулей и Марльс оправдываются -  ничто  так
не обличает виновного, как рьяное отрицание вины. Впрочем, и времени  не
останется, чтобы тыкать в кого-то  пальцем,  -  такие  дела  разгораются
как-то сами собой и очень быстро. - Архиепископ с грустью вздохнул.
   - Поражаюсь хитроумию вашего преосвященства.
   - Спасибо, Гамил. - В волнении Тавалиск еще глубже засадил  палец  во
флейту и делал под полой отчаянные усилия, пытаясь его вытащить. -  Тут,
конечно, надо будет действовать тонко.
   Гамил устремил удивленный взор на  колени  архиепископа  и  не  сразу
ответил:
   - О да.
   - Я не собираюсь втягивать Юг в войну - пусть  себе  Север  воюет.  Я
просто хочу расставить все по местам. Если все  пойдет  как  надо,  наши
южные друзья будут рады согласиться  с  любым  планом,  который  поможет
отогнать рыцарей от их порога.
   - Ваше преосвященство ведет опасную игру.
   - Только такие игры и стоит вести, Гамил.
   Тавалиск отпустил  секретаря,  слишком  поглощенный  новой  интригой,
чтобы дать  ему  какое-нибудь  унизительное  поручение.  Как  только  за
Гамилом закрылась дверь, Тавалиск вплотную занялся флейтой.  Убедившись,
что палец вытащить ему не удастся, он разбил инструмент об  стол.  Палец
он освободил, но поранился об острые  щепки.  Пожав  плечами,  он  сунул
палец в рот и стал посасывать. До следующей еды сойдет.

***

   Сорок девять, пятьдесят - все,  довольно.  Джек  распрямился,  и  его
позвонки хрустнули, будто упрекая его за то, что он слишком долго  сидел
скрюченный. Шесть клинков - и каждым нужно было провести  по  точильному
камню пятьдесят раз.  Джек  испробовал  остроту  одного,  разрубив  свой
волосок, и убедился, что старался не зря.
   По настоянию Роваса Джек учился ухаживать за оружием. Целыми днями он
обшивал дубинки  кожей,  смазывал  клинки,  перетягивал  луки  и  счищал
ржавчину с наконечников  копий.  Делать  что-то  руками  доставляло  ему
удовольствие - особенно теперь, когда он был волен уйти, а  не  работать
из-под палки, как в замке. Хорошо было напрягать до боли мускулы, потеть
и не думать ни о чем.
   Джек отвел волосы со лба. Слишком уж они отросли.  Фраллит  схватился
бы за нож от одного их вида. Может, самому их обрезать, благо лезвие под
рукой? Буйная грива перепуталась, и зимнее солнце зажигало золотые блики
в каштановых прядях. Джек отхватил полоску бычьей кожи и  связал  волосы
сзади. Незачем ему подчиняться чьим-то правилам.
   Довольный этим маленьким проявлением независимости, он  направился  к
дому. Не странно ли, что всего лишь два дня назад его  так  и  подмывало
уйти отсюда? И чего ради? Теперь Джек не мог этого понять.  На  что  ему
сдался Брен? Желание уйти охватывало его с такой же силой, как прежде  в
замке Харвелл, когда  он  лежал  всю  ночь  без  сна,  полный  решимости
отправиться на поиски приключений, но к утру это желание проходило.
   Дом встретил его теплом и уютом. Ярко пылал огонь, приветливо  озаряя
все вокруг. Магра шила, сидя на  высоком  стуле,  а  Тарисса  помешивала
жаркое. Джек вдруг  позавидовал  Ровасу.  Он  видит  это  каждый  вечер,
приходя домой: двух женщин, ожидающих его, яркий огонь и горячую  еду  в
очаге.
   Сам Ровас был поглощен одним из своих сомнительных занятий: он вдувал
воздух в бараньи ноги. Если надуть сухожилия как следует,  мясо  кажется
более жирным и нежным, чем на самом  деле.  Джек  порадовался,  что  сей
мастер своего дела не взвалил эту работу на него.
   Магра начала  накрывать  на  стол:  поставила  свежий  хлеб,  жареных
цыплят, начиненных яблоками и орехами, жаркое из кролика  и  тушенную  в
сидре репу. Вкусная еда  обеспечена  контрабандисту  каждый  день.  Взяв
ножи, все принялись за ужин. Как во многих сельских домах, за едой здесь
не разговаривали. Джек никак не мог  смекнуть,  что  держит  этих  троих
вместе. Сперва он предположил, что Ровас и Магра - муж и жена, но  скоро
понял, что это не так. Странная подобралась компания:  Магра  со  своими
изящными манерами и надменной повадкой, Ровас с грубоватыми шуточками  и
презрением к высоким материям, и Тарисса, находящаяся где-то посередине.
Она не обладает материнской утонченностью, характер у нее более мягкий и
уступчивый, а все же есть в ней что-то от Магры: гордость, быть может.
   Еда, очень вкусная, была сдобрена многочисленными травами и специями,
любимыми в Халькусе.  Джек  украдкой  поглядывал  на  Тариссу,  сидевшую
напротив. У него не было случая поговорить с ней  с  того  дня,  как  он
свалил в огонь недельный запас провизии, но он живо помнил  ее  поцелуй.
Ему раньше случалось  целоваться:  в  замке  Харвелл  хватало  девчонок,
которые  были  не  прочь  чмокнуть  парня  в  губы,  а  иные  предлагали
счастливцу свои  язычки  и  нежные  грудки.  Он  даже  с  дочерью  лорда
целовался - с Мелли. Но поцелуй Тариссы значил больше,  чем  те.  В  нем
были власть и тайна - на такое способна только зрелая женщина.
   Джек полагал, что она старше его лет на  пять.  Она  среднего  роста,
статная, и бедра у нее пышнее, чем у зеленых девчонок. Джек смотрел, как
она ест. Аппетит у нее не хуже, чем у Мелли, -  вон  как  она  обгрызает
куриные косточки, обильно запивая их сидром. Однако  она  в  отличие  от
Мелли помогала готовить то, что ест. Суп и пироги она  состряпала  сама.
Она умеет разводить огонь в очаге  и  присыпать  угли  на  ночь.  У  нее
мозолистые, мускулистые руки, а лицо все в веснушках от солнца.  Тарисса
не знатная дама - она привычна к черной работе и свежему воздуху. Джек с
восхищением смотрел,  как  она  заворачивает  остатки  сыра  в  тряпицу,
смоченную элем. Такая девушка может стать хорошим другом.
   Да только ли другом? Джек перевел взгляд  на  ее  лицо.  Губы  у  нее
блестели от куриного жира, щеки разрумянились  от  сидра,  и  кожа  чуть
увлажнилась от тепла и обильной еды. В ямке на  шее  скопилась  капелька
пота, помедлила и скатилась на грудь. Джек проследил, как  она  скользит
по белой коже и исчезает за вырезом платья.
   Тарисса, подняв глаза, перехватила  его  взгляд,  и  Джек,  к  своему
ужасу, почувствовал, что краснеет.
   - Жарко тут, правда? - сказала она с улыбкой  женщины,  знающей  себе
цену.
   Джек был благодарен ей  за  эти  слова,  оправдывающие  его  багровый
румянец, но смущение не оставило его: ведь она видела, как он пялится на
ее грудь. Чтобы скрыть это, он брякнул первое, что пришло на ум:
   - Очень жарко. Пойду прогуляюсь.
   - Хорошая мысль, - подхватила Тарисса. - И я с тобой.
   Джек так удивился, что не нашелся с ответом. Его выручила Магра:
   - Поздно уже для прогулок, Тарисса.
   - Да и холодно, - добавил Ровас.
   Джек понимал, что Магра с Ровасом  просто  не  хотят,  чтобы  Тарисса
оставалась с ним наедине. Странно - ведь три дня назад их это не пугало.
Тарисса, однако, не собиралась уступать.
   - Чепуха, -  сказала  она.  -  Закутаюсь  потеплее,  и  пройдемся  до
калитки. - Она одарила Джека улыбкой сообщницы.
   Они вместе направились к двери.  Тарисса  задержалась,  чтобы  надеть
плащ. Джек чувствовал на себе неодобрительные взгляды - Ровас  почему-то
был недоволен еще больше, чем Магра.
   Пока они ужинали, настала ночь. Черноту неба не озаряла ни  луна,  ни
звезды. Они дошли до калитки и присели на стенку, окружавшую загон,  где
доили коров. Единственным светом были лучи, пробивавшиеся сквозь оконные
ставни дома. Тарисса повернулась к Джеку:
   - Ну как, красивая у меня грудь?
   Джек не сдержал улыбки - ему нравилась ее прямота, и в  то  же  время
эти откровенные слова ввергли его в  трепет.  Произнеся  их,  она  сразу
стала в его глазах  взрослой  женщиной,  смелой  и  умеющей  любить.  Он
выругал себя за то,  что  не  может  придумать  какой-нибудь  галантный,
остроумный ответ. Тариссу же его молчание ничуть не смутило.
   - Ты же не станешь отпираться, что смотрел на меня за столом?
   - Ты будешь обижена, если я сознаюсь?
   - Я бы больше обиделась, если бы ты сказал  "нет".  Женщине  нравится
чувствовать себя привлекательной.
   - Ну, для этого тебе мои взгляды не нужны.
   Тарисса улыбнулась, и на щеку ей упал свет из окна.
   - Сколько тебе лет, Джек?
   - Двадцать один, - соврал он.
   - Что ж, ростом ты достаточно высок, и плечи у тебя  широкие,  а  вот
лицо выдает. - Какой у нее теплый и красивый смех! Это как раз то,  чего
недостает ночи, чтобы возместить отсутствие звезд.
   - Мне восемнадцать.
   - Вот оно что. - Тарисса уселась поудобнее. - А хочешь знать, сколько
мне лет?
   - Нет.
   Наконец-то он сказал то, что ей понравилось. Она нагнулась к нему. Ее
плащ распахнулся, показав ложбинку  между  грудей.  Она  нежно  приникла
губами к его губам. Губы у нее были мягкие  и  солоноватые  от  куриного
жира,  а  влажный  язык  отдавал  сидром.  Без  дальних  проволочек  они
прижались  друг  к  другу.  Рука  Джека  легла  ей  на  бедро.   Тарисса
отстранилась. Она тяжело дышала, и грудь ее бурно  колыхалась.  Джек  не
мог понять выражения ее лица. Она мягко сняла его руки со своих бедер.
   - Пожалуй, ты все-таки молод для меня.
   Это был жестокий удар, и она это знала, потому что избегала  смотреть
ему в глаза. Джек  растерялся,  но  не  удивился.  Грифт  много  разного
рассказывал ему о женщинах и всегда повторял что женщины рождены,  чтобы
сбивать с толку мужчин. Джек знал, что Тарисса хотела его: один  поцелуй
чего стоил. Неудовлетворенное желание обратилось в гнев.
   - В чем дело? - спросил он, хватая ее за руку.
   - Я тебе уже сказала. Или я должна  еще  раз  повторить,  как  нянька
ребенку?
   Джек замахнулся, и только большое усилие воли помешало  ему  дать  ей
оплеуху. Тарисса это поняла.
   - Скажи мне правду, - попросил он, продолжая держать ее  за  руку.  -
Что я для тебя? - Ясно было, что этот вопрос касается  не  только  того,
что сейчас произошло между ними. - С тех пор как я  здесь,  я  не  слышу
ничего, кроме лжи и отговорок.  Зачем  вам  так  нужно  убить  капитана,
который расправился с Мелли? И что случилось с  ней  на  самом  деле?  -
Джека трясло. - Ты была там, когда ее убили. Расскажи, что ты видела.
   Тарисса повернулась спиной к свету.
   - Отпусти руку, тогда расскажу.
   Джек послушался и, увидев красные следы, которые оставил на ее  коже,
почувствовал некоторое раскаяние, но не показал этого: гнев помогал  ему
лучше, чем смирение.
   Раздался крик совы -  зловещий  звук,  возвещающий  о  приходе  самых
темных часов ночи, посвященных колдовству, обману  и  еще  более  худшим
делам. Ветерок, слабый, но холодный, пронизал Джека до костей.
   - Я не слишком-то много видела в тот день, - начала Тарисса.  -  Ведь
мне пришлось спрятаться, чтобы хальки меня не нашли. Я была далеко -  за
деревьями у пруда, где ты  положил  покойника.  Я  увидела,  как  скачут
всадники. Двое, капитан и его ординарец, вошли в курятник и  закрыли  за
собой дверь. Они пробыли там не больше часа, а когда вышли,  на  дубинке
ординарца была кровь. Позже,  когда  всадники  уехали,  я  пробралась  к
курятнику. Твоя Мелли лежала мертвая на полу.
   У Джека свело желудок и в горле пересохло: Мелли пришлось  выстрадать
больше, чем он думал. Это он должен был умереть. Нельзя  было  оставлять
ее одну.
   - Значит, ее тело по-прежнему лежит там?
   - Нет-нет, - поспешно ответила Тарисса, не глядя ему в  глаза.  -  На
следующий день капитан прислал двух солдат, и они забрали тело.
   Сова прокричала снова - невидимый хищник словно подтверждал  сомнения
Джека. Тарисса не все ему сказала. Он старался разглядеть ее в  темноте.
Она потупила глаза, и жилка на шее билась едва заметно, но руки выдавали
ее: она с такой силой скомкала подол платья, что ткань  порвалась.  Джек
схватил ее за плечи и начал трясти.
   - Говори правду!
   - Полегче, Джек, - произнес Ровас с явной угрозой в голосе.  Тарисса,
вырвавшись от Джека, взглянула на него.
   - Ступай домой, Тарисса, - сказал Ровас. Она не двинулась с места.  -
Я хочу поговорить с Джеком, как мужчина с мужчиной. -  Тарисса  постояла
еще немного и направилась к дому. Двое мужчин молча смотрели  ей  вслед,
пока дверь за ней не закрылась. Ровас повернулся к Джеку:
   - Если ты еще раз тронешь хотя бы волосок на ее  голове  -  Борк  мне
свидетель, я убью тебя!
   Джека почти обрадовала эта угроза - теперь его гнев получил  законную
основу.
   - Ты полагаешь, что это тебе так просто удастся?
   - Тебе против меня не выстоять, - презрительно  бросил  Ровас.  -  Ты
пр