ьшую светлую  комнату,
загроможденную от пола до потолка разными диковинными вещами.
   - Работать будешь здесь, - сказал Баралис, указывая ему на деревянную
скамью. - Перья, чернила и бумагу найдешь на письменном столе. Предлагаю
тебе сегодня поучиться, как пользоваться всем этим. - Джек хотел  что-то
сказать, но Баралис  оборвал  его.  -  У  меня  нет  времени  на  пустую
болтовню, мальчик. Берись за дело. - И Баралис, оставив Джека,  принялся
разбирать бумаги в Дальнем конце комнаты.
   Джек не имел ни малейшего понятия, что надо делать.  Он  ни  разу  не
видел, как люди пишут. На кухне никто не умел ни  читать,  ни  писать  -
способы выпечки хлеба, варки пива и  приготовления  пудингов  держали  в
голове. Единственным грамотным человеком, известным Джеку, был ключник -
тот вел счет всех кухонных расходов, но Джек  никогда  не  видел  его  с
пером в Руках.
   Повертев перо туда-сюда, Джек прижал его к листу  бумаги.  Ничего  не
вышло - наверное, он что-то делает  не  так.  Джек  оглядел  стол.  Ага,
чернила. Джек налил немного  на  бумагу,  где  сразу  разошлось  большое
пятно. Потом стал царапать по кляксе пером. Чувствуя, что  опять  делает
что-то не то, Джек взял чистый лист и снова налил туда чернил.  На  этот
раз он умудрился вывести какие-то линии и закорючки.
   - Дурак. - Джек поднял глаза - над ним стоял Баралис.  Не  надо  лить
чернила на страницу - обмакни в чернильницу перо. -  И  Баралис  показал
Джеку, как это делается. - Вот так. Теперь ты знаешь.  -  И  Джек  снова
остался один.
   Несколько часов спустя он немного освоился с новым делом. Он научился
макать перо так, чтобы набирать побольше чернил, и  рисовать  на  бумаге
разные знаки. Для начала он изобразил то, что хорошо знал:  разные  виды
хлеба - круглый, плоский и длинный. Рисовал он  также  всякие  пекарские
причиндалы, ножи и оружие.
   Потрудившись на славу, Джек отвлекся. Он никогда еще не бывал в столь
роскошных палатах. Книги и ларцы,  стоящие  вдоль  стен,  искушали  его;
бутылки, наполненные темными жидкостями,  манили.  Устоять  он  не  мог.
Прокравшись к  полке,  он  вынул  пробку  из  особенно  соблазнительного
сосуда.  Оттуда  вышел  сладкий   манящий   запах.   Оставалось   только
попробовать содержимое на вкус. Джек поднес флакон к губам.
   - На твоем месте я бы этого не делал, Джек,  -  раздался  насмешливый
голос Баралиса. - Это яд - для крыс.
   Джек побагровел от стыда. Он не слышал, как  подошел  Баралис,  -  по
воздуху тот движется, что ли? Быстро вернув на место пробку, Джек сделал
вид, что ничего такого не делал, и чуть не изнемог от облегчения,  когда
в комнату вошел кто-то еще. Этого нескладного великана Джек узнал сразу.
   - Чего тебе, Кроп? - спросил Баралис.
   - Король.
   - Что король?
   - В него попала стрела на охоте.
   - Да что ты! - На краткий миг лицо  Баралиса  озарилось  злорадством,
которое тут же сменилось выражением  глубокой  озабоченности.  -  Дурную
весть ты мне принес. - Он пронзительно глянул на  Джека.  -  Отправляйся
обратно на кухню, мальчик.
   Джек вылетел из комнаты и помчался на кухню, не переставая  думать  о
короле. Быть может, он, Джек, будет первым, кто принесет эту весть вниз;
он окажется в центре внимания, а Фраллит, того и гляди,  даже  попотчует
его элем. Но мечта об эле лишена была  привычной  сладости,  и  Джек  не
сразу понял, что причиной тому страх. Выражение, мелькнувшее на  лице  у
Баралиса, было слишком значительным, чтобы забыть о нем.  Джек  прибавил
шагу. Про Баралиса он на кухне ничего не скажет. -  Джек  был  смышленый
мальчуган и знал, что о таких вещах лучше помалкивать.
 
*** 
 
   - Грядут  суровые  времена,  -  со  вздохом  произнес  Бевлин  тонким
старческим голосом. - Двенадцать зим тому назад я видел на небе страшное
знамение. С неба упала звезда. Стремясь к земле, она разделилась  надвое
- и обе половины  вспыхнули  одинаково  ярко,  прежде  чем  пропасть  за
восточным горизонтом. - Мудрец подошел к очагу  и  помешал  угли  -  его
познабливало. - Нет нужды говорить тебе, сколь важный смысл заключало  в
себе такое знамение. В ту пору я  не  знал,  что  оно  означает,  и  все
последующие годы пытался отыскать ответ.  Я  прочел  все  книги  великих
пророков, все древние летописи. -  Бевлин  усмехнулся  краем  рта.  -  В
подобных  трудах  содержится  множество  мрачных,  хотя  и  малопонятных
предсказаний: темные  тучи  клубятся  в  небесах,  и  земле  возвещается
проклятие - родители пугают этим детей, чтобы те их слушались. Я  же  не
нашел для себя ничего: зачастую все это писалось в убеждении,  что  если
достаточно  долго   предсказывать   недоброе,   то   твои   предсказания
когда-нибудь да  сбудутся.  Недоброе  в  этой  жизни,  боюсь,  столь  же
неизбежно, как осенний листопад. - Бевлин поставил  на  огонь  горшок  с
элем, добавив туда немного меду. -  Бывает,  правда,  и  так,  что  злая
судьба одного означает торжество другого. - Натерев в горшок корицы,  он
помешал напиток и плюнул туда удачи  ради.  Подержал  эль  на  огне  еще
немного и разлил его в две чаши, протянув одну Таулу.  -  Марод  -  дело
иное. Он говорит все как  есть,  не  напуская  туману,  словно  рыночный
гадальщик. - Бевлин положил ладонь на пухлый том. - Марод по сути  своей
философ  и  историк,  но  милостью  богов  имел  и  пророческий  дар.  К
несчастью, он при всей своей точности любил ссылаться на  неких  древних
авторов, чьи труды до нас не дошли. Они либо затерялись во  тьме  веков,
либо  были  сожжены  чересчур  рьяными  священнослужителями,   во   всем
видевшими ересь. Но мне все же удалось разыскать одну книгу, на  которую
ссылался Марод, и я заплатил дорогую цену за несколько истрепанных,  без
переплета страниц. В них-то я и нашел объяснение тому, что видел на небе
двенадцать лет назад.
   Там было сказано, что это знак рождения, двойного рождения. Той ночью
были зачаты два младенца, два человека, которым суждено изменить мир,  -
не знаю только, к добру или и худу. Жизни их связаны невидимой нитью,  и
судьбы их противостоят друг другу.
   У Марода же имеется пророчество, которое, по моему  мнению,  касается
одного из этих двоих. Тебе  оно,  быть  может,  знакомо  -  ученые  мужи
издавна ломают голову над его смыслом, - но сейчас ты услышишь, как  оно
звучит в оригинале.  Никто,  кроме  нас  с  тобой,  возможно,  не  знает
подлинного текста - и не узнает.
   Когда благородные мужи позабудут о чести. И некто три крови вкусит  в
один день. Два могучих дома сольются вместе. И далеко падет сего слияния
тень. Тот, кто родителей лишен.  Любовник  сестры  своей  -  только  он.
Остановит злую чуму.
   Империя рухнет, рухнет и храм.  Но  правда,  безвестная  многим  умам
Дураку лишь ясна одному.
   Бевлин, грея руки о чашу, посмотрел в глаза своему собеседнику.  Таул
встретил его взгляд, и в тишине, нарушаемой лишь  треском  огня,  что-то
невысказанное связало их.
   - Мир постоянно меняется, - тихо сказал Бевлин, прервав молчание. - И
причиной тому всегда людская алчность. Для архиепископа Рорнского деньги
важнее, чем Бог, герцог Бренский рвется захватить побольше земель; город
Марльс, без разбору торгуя с чужими краями, сам на себя навлек  чуму.  А
король Лескет, правитель Четырех Королевств, в это самое время  пытается
избежать войны с Халькусом.., но неясно, добьется ли он успеха.
   Бевлин и Таул помолчали, оба погрузившись  в  свои  мысли,  и  первым
теперь заговорил молодой человек, как мудрец и ожидал:
   - Зачем меня прислали к тебе?
   Бевлин подозревал, что рыцарь уже знает ответ.
   - Есть дело, которое ты, по моему убеждению, можешь выполнить.
   - Тирен полагал, что ты дашь мне поручение. В чем же оно  состоит?  -
Таул так рвался это узнать, что Бевлина охватила невольная печаль.
   - Оно состоит в том, чтобы найти иголку в стоге сена.
   - Что ты хочешь сказать? - Таул произносил подобающие  случаю  слова,
но Бевлин понимал: рыцарь знает, что будущее предопределено и все, о чем
они сейчас говорят, было предначертано заранее.
   - Я хочу, чтобы ты нашел мальчика, которому теперь  около  двенадцати
зим.
   - Где же мне искать его?
   - Боюсь, что на этот вопрос так просто не ответить.
   - Одного из тех двоих? - спросил Таул. Мудрец кивнул:
   - Того, о ком говорится в пророчестве.  -  Больше  Бевлин  ничего  не
сказал, хотя ему и хотелось, -  лучше  рыцарю  не  знать,  что  убеждает
мудреца в том, что пророчество осуществится весьма скоро. - Больше  мне,
пожалуй, нечего добавить. Могу посоветовать тебе только  одно:  доверься
своему внутреннему голосу. Ищи мальчика, который на самом деле  не  тот,
кем кажется, который чем-то отличается от других. Когда ты найдешь  его,
ты его узнаешь.
   - Что же будет, если я найду его?
   - Ты получишь свое последнее кольцо. За этим тебя и прислали сюда, не
так ли? - Бевлин пожалел о своих словах, не успев их произнести. Молодой
человек пока что не сделал ничего, чтобы заслужить подобную обиду.
   - Да, за этим, - просто ответил рыцарь. - Это единственное, ради чего
я теперь живу.
   Он опустил рукав, прикрыв свои кольца, а  Бевлин  подумал,  что  этот
рыцарь чем-то отличается от тех, с которыми  старик  встречался  прежде.
Таул не менее предан своему призванию, чем другие, но чувствуется в  нем
какая-то уязвимость. Вальдис взращивал в  своих  стенах  рыцарей  особой
закалки: они приносили обеты беспрекословного  послушания,  безбрачия  и
обязались отдавать весь свой доход на благо общего дела. Что же  это  за
дело?  Орден  был  задуман  как  образец  высоконравственного  братства,
призванного помогать нуждающимся и угнетенным. Теперь,  если  судить  по
тому, что просачивается сквозь стены Вальдиса,  рыцарей  больше  заботит
политика, нежели любовь к человечеству.
   Политика и деньги. За приезд Таула  сюда  заплачено  золотом  -  хотя
Бевлин был уверен, что рыцарь об этом не знает. Тирен, вероятно,  сказал
Таулу, что тому предстоит совершить великий подвиг к вящей  славе  всего
ордена. Так оно и есть - только Вальдис этого знать не может. Для Тирена
Бевлин - всего лишь старый дурак, мечтающий предотвратить войну, которая
еще и не начиналась. Что ж, если золото Бевлина оказалось  красноречивее
его пророчеств, так тому и быть. Итог в конечном  счете  будет  тот  же.
Бевлин получил то, что  хотел:  полного  сил  молодого  рыцаря,  который
поможет ему искать мальчика. И Тирен  получил  то,  что  хотел:  деньги,
которые пустит на свои интриги.
   С рыцарством дело не всегда обстояло так, как теперь: некогда  рыцари
славились благородством и ученостью. На них возлагалось бремя соблюдения
мира во времена смуты, голода и чумы. Ни один город не  мог  внушить  им
робость, и ни одно селение не было настолько малым, чтобы  обратиться  к
ним за помощью. Целый  легион  рыцарей  однажды  проделал  сотню  лиг  с
бочонками за спиной, чтобы  доставить  воду  в  городок,  страдавший  от
засухи. О них складывались бесчисленные песни, и целые поколения  женщин
обмирали при виде их. А ныне они опустились до политических махинаций.
   Бевлин не совсем понимал,  чего,  собственно,  рыцари  надеются  этим
добиться. Вальдис, надо признать, утратил былое  величие  -  Рорн  давно
затмил его в качестве финансовой столицы Обитаемых Земель,  и  рыцарский
город явно завидовал удачливому сопернику. Тирен,  пытаясь  восстановить
прежнее положение на рынке, потихоньку скупал соляные варницы и рудники.
Если рыцари приберут к рукам всю торговлю солью, города  окажутся  в  их
власти - особенно южные, живущие  рыбным  промыслом.  Но  речь  идет  не
только о коммерции: Тирен, всего год назад ставший  главой  ордена,  уже
заявил себя рьяным ревнителем веры.
   Крупнейшие города юга - Рорн, Марльс и Тулей - придерживаются той  же
веры, что и Вальдис, но трактуют ее догматы более вольно. Посему Вальдис
намерен объявить себя духовным властителем  юга  и  уже  поговаривает  о
реформации, что чревато бедой.
   Да, беды не избежать. Бевлин предвидел раздор. Не ирония  ли  в  том,
что рыцари, которые своей алчностью, смешанной с религиозным пылом, того
и гляди заварят большую войну, отрядили одного из своей среды на  поиски
мальчика, который эту войну прекратит! То, что они послали  сюда  Таула,
руководствуясь наживой, а  не  стремлением  свершить  доброе  дело,  как
нельзя лучше совпадает с пророчеством Марода:  "Когда  благородные  мужи
позабудут о чести".
   Бевлин тяжело вздохнул,  видя  жестокие  испытания  впереди.  Молодой
рыцарь сидел тихо, погруженный в раздумье. Что-то  в  его  позе,  в  его
завороженности огнем глубоко тронуло  мудреца.  Рыцарь  пытался  одолеть
какую-то  душевную  муку:  каждый  мускул  его  лица,  каждое   дыхание,
слетавшее с его губ, свидетельствовали  об  этом.  Бевлин  мысленно  дал
зарок никогда не говорить Таулу об истинной причине, побудившей  Вальдис
послать его сюда.
   - Итак, друг мой, - сказал Бевлин, - каково твое решение? Поможешь ли
ты мне найти мальчика?
   - Иного решения и быть не могло. - В голубых  глазах  Таула  читалась
покорность долгу. - Я исполню все, как ты велишь.
 
*** 
 
   Баралис вошел в покои короля Лескета.  Там  собрались  все  участники
охоты в одеждах, еще орошенных кровью  вепря.  Королева  сидела  у  ложа
короля, и тревога исказила ее лик, обычно холодный и  надменный.  Лекарь
резал камзол короля, чтобы обнажить плечо, бормоча при  этом  подобающие
молитвы.
   - Что случилось? - спросил Баралис.
   -  Короля  ранило  стрелой.  -  Карвелл  не  поднимал  глаз,   словно
чувствовал какую-то вину и за собой.
   -  Кто  посмел  совершить  такое?  -  воскликнул  Баралис  с   хорошо
разыгранной нотой  негодующего  изумления.  -  Где  эта  стрела?  Вы  ее
разглядели?
   - Мейбор вынул ее, - ответил Карвелл.
   - Да, это верно, - ступил вперед Мейбор, - но я в смятении  отшвырнул
ее прочь. - Он встретился глазами с Баралисом.
   - Вы поступили неразумно, Мейбор. - Баралис обвел взглядом остальных.
- А что, если стрела оказалась бы зазубренной? Вы  причинили  бы  королю
еще худший вред, удаляя ее.
   Лорды отозвались одобрительным гулом, а в  глазах  Мейбора  сверкнула
ненависть.
   - Почем вы знаете - может, стрела и впрямь была зазубрена? -  спросил
он, и все затихли, ожидая ответа Баралиса.
   - Я узнал об этом, как  только  увидел  рану  короля,  -  зазубренная
стрела не могла бы ее нанести. -  Присутствующие  закивали,  вынужденные
согласиться с этим. Баралис дал себе слово  когда-нибудь  разделаться  с
Мейбором - слишком опасно иметь такого сообщника.  Более  того,  Баралис
начинал подозревать, что Мейбор уже сожалеет об их сговоре.  "Что  ж,  у
меня в рукаве есть одна карта, о которой ты не знаешь, Мейбор, - подумал
Баралис, - и сейчас я разыграю ее".
   - Кто-нибудь еще видел стрелу? - спросил  он  тихо,  чтобы  заставить
всех прислушаться к себе.
   - Я видел, ваша милость, - сказал, выступив вперед, один  из  псарей.
Лицо Мейбора сделалось пепельным.
   - Кто ты? - Баралис прекрасно знал, кто он,  -  пару  дней  назад  он
заплатил этому человеку десять золотых, чтобы тот разыграл свою  роль  в
нынешнем маленьком представлении.
   - Я Хист, королевский псарь.
   - И что же ты видел, Хист?
   - Я не совсем уверен, ваша милость, но мне  кажется,  что  на  древке
была двойная зарубка.
   Мейбор протестующе вскинул руку, желая что-то сказать, но Баралис ему
не позволил.
   - Двойная зарубка! - вскричал он. - Мы все знаем,  что  хальки  метят
так свои стрелы.
   Собравшиеся разразились криками:
   - Хальки, проклятые изменники! Хальки подстрелили нашего короля!
   - К дьяволу мир у Рог-Моста, - вставил Баралис.
   - Отмщение!
   Баралис счел, что время пришло.
   - Объявим им войну! - вскричал он.
   - Война! - взревели все в один голос.
 
Глава 2 
 
   - Нет, Боджер. Есть только один способ узнать, страстная женщина  или
нет, и узнается это не по величине ее титек. - Грифт откинулся к стене и
заложил руки за голову с видом человека, готового поделиться сокровенным
знанием.
   - А как же  тогда,  Грифт?  -  Боджер  придвинулся  поближе  с  видом
человека, готового внимать словам мудрости.
   - По волосам на теле, Боджер. Чем баба волосатее,  тем  она  горячее.
Возьми старую вдову Харпит. У нее руки косматые, как  козлиная  задница,
зато и в пылкости с ней никто не сравнится.
   - Да на нее ж без слез не взглянешь, Грифт. У нее  усы  гуще,  чем  у
меня.
   - Вот именно, Боджер! Как раз поэтому мужик, с которым  она  ляжет  в
постель, должен почитать себя счастливым.  -  Грифт  с  озорной  улыбкой
сделал большой глоток эля. - А твоя Нелли - она как, волосатая?
   - У моей Нелли ручки гладенькие, точно свежевзбитое масло.
   - Ну тогда, Боджер, тебе на многое рассчитывать не приходится!
   Оба весело расхохотались. Грифт наполнил чаши, и  приятели  на  время
умолкли, в блаженной тишине попивая эль. Ничего они так не любили,  как,
придя с холода после утреннего караула, посидеть  над  чашей  с  элем  и
почесать языком о зазорных делах. Не прочь они были и посплетничать.
   - Слышь, Грифт, ночью я облегчался в фигурном саду и слышал, как лорд
Мейбор лаялся со своей дочкой. Он даже оплеуху ей закатил.
   - Мейбор уже не тот, каким был. С тех  самых  пор  как  началась  эта
проклятая война с хальками, он стал вспыльчив что твой порох  -  никогда
не знаешь, что он сейчас выкинет.  -  Собутыльники  обернулись  на  звук
шагов. - А вот и юный Джек. Хочешь глоточек эля, парень?
   - Не могу, Боджер, некогда.
   - Если ты на свидание наладился, парень, - сказал  Грифт,  -  стряхни
сперва муку с волос.
   - Это я нарочно, Грифт, - усмехнулся Джек. -  Пусть  девушки  думают,
что я седой и старый, вот как ты!
   Ответа Джек не стал дожидаться. Он шел  к  Баралису  и,  как  обычно,
опаздывал.  В  последнее  время  королевский  советник  задерживал   его
подолгу, и Джеку часто приходилось  переписывать  до  раннего  утра.  Он
предполагал, что библиотеку, над которой он  корпел,  скоро  надо  будет
вернуть законному владельцу, - вот Баралис и  торопится  переписать  что
осталось, вплоть до последней страницы. Так что Джек теперь днем пек,  а
по ночам писал. Для отдыха времени почти не оставалось, и несколько  раз
он чуть было не заснул за своим пюпитром.
   Но он уже набил руку, и переписка давалась  ему  полегче.  Прежде  за
день он едва одолевал страницу, а теперь мог справиться с десятью.
   Появилась у Джека и греховная тайна. Теперь он  мог  прочесть  каждое
слово, которое переписывал. Пять зим  прошло  с  тех  пор,  как  Баралис
подрядил его в  качестве  "слепого"  писца  но  за  это  время  "слепой"
прозрел.
   Прозревать он начал по прошествии трех  лун.  Джек  начади  различать
знакомые слова и знаки. Но решительный  перелом  произошел  год  спустя,
когда  Баралис  дал  ему  переписывать  книгу  с  изображениями   разных
животных. Под каждым рисунком  имелась  подпись.  Многих  животных  Джек
знал: летучую мышь, обыкновенную мышь, медведя. До него стало  доходить,
что буквы под рисунками обозначают названия животных,  и  постепенно  он
научился разбирать простые слова - названия зверей, птиц и цветов.
   Мало-помалу  он  стал  понимать   и   другие   слова   -   связующие,
описательные, те, что составляют основу языка. С  этих  пор  он  понесся
вперед во всю  прыть,  с  жадностью  усваивая  все  подряд.  В  собрании
Баралиса оказалась  книга,  объяснявшая  значение  слов.  Как  бы  Джеку
хотелось забрать этот драгоценный том с собой на кухню! Но он ни разу не
осмелился попросить Баралиса об этом.
   За последние годы  Джек  прочел  все,  что  переписывал:  рассказы  о
дальних странах,  предания  о  древних  народах,  жизнеописания  славных
героев. Многого он не понимал, а половина книг была  написана  на  чужих
языках  или  загадочными  знаками,  в  которых  Джек  даже  не  надеялся
разобраться. Но то, что он понял, лишило его покоя.
   Читая о дальних краях, он мечтал  побывать  в  них.  Облазить  пещеры
Исро, с