ецедентной возможности позабавиться.
     Степан оттолкнул Нугзара, завопил истерически:
     -- Сторожа позовите! С пожарным шлангом!
     Сандро Певзнер,  бледный, превозмогая головокружение,  полез было через
ограду, не  ведая  зачем. Что тут  можно  сделать? Спугнешь  зверя, изувечит
любимую, Нашу Девушку, звезду  Тифлиса.  Нугзар  железной хваткой стащил его
вниз, а затем, демонстрируя полной хладнокровие, повторил путь Нины. Медведь
в этот момент  оказался к  нему задом. Он распахнул дверь и дал ему сильного
пинка. Ошарашенный зверь опустился на все четыре. Нугзар  мгновенно  вытащил
Нину  и  захлопнул  дверь.  Медведь  дико взвыл  от разочарования.  К  месту
действия бежали служащие зоопарка.
     -- Безобразие! -- вопил старшой. -- Хулиганство! Все  арестованы! -- Он
схватил за грудки Сандро. -- Ты кто такой, тунеядец?
     -- Я Сандро Певзнер, художник.
     Муть  похмелья  и  стыд  переполняли  молодого  авангардиста,  которому
недавно  определенные  товарищи  строго  порекомендовали перейти  на  рельсы
реалистического пролетарского искусства.
     -- Вот он зачинщик! -- завопил сторож. -- Певзнер зачинщик!
     Всех выручил опять же Нугзар. С исключительной авторитетностью он отвел
старшего сторожа на пару шагов  в сторону, незаметно  для других показал ему
красную книжечку НКВД и веско сказал:
     -- Спокойно, спокойно, дорогой товарищ! Никто не пострадал, ваш питомец
цел  и невредим.  Девушка пошутила, батоно. Легкая поэтическая вольность.  А
клетки нужно запирать, батоно, чтобы не произошла вражеская вылазка...
     Служащий мгновенно  затих и забыл о  всех претензиях. Богемная компания
направилась к выходу. Хмель улетучился. Все, кроме Нугзара, чувствовали себя
отвратительно  из-за недостатка проявленного  мужества.  Нина  кляла себя за
неуместную браваду и кривляние. Нугзар взглянул на часы:
     --  Пардон, пардон, мне  пора улетучиваться.  Увидимся  вечером  у папы
Нико.
     По-родственному он  поцеловал Нину в щеку  и  немедленно удалился своим
стремительным  шагом,  исчез  за  ближайшим углом.  Вскоре  и  вся  компания
рассеялась.

     Ранним  вечером  того  же дня  Нина и  Степан  медленно шли по горбатой
улочке старого  города по направлению к маленькому  ресторанчику, на котором
поверх  старой   вывески  "Духан  папы  Нико"  белой   краской,   словно   в
примитивистско-кубистской картине, было намазано "Столовая No 7 Горнарпита".
Степан  временами   на  несколько  шагов  отставал   от  жены.  Однажды  она
повернулась и увидела,  что  он  втягивает в  нос с  руки белый порошок. Она
презрительно дернула плечом:
     -- Прекрати  это, Степан!  Ты уже  шагу  без  этого ступить  не можешь!
Скажи, ты запаковал свои вещи, наконец? Или ты забыл, что мы завтра в Москву
отправляемся?
     Степан бросил на нее странный взгляд, пробормотал:
     -- Подожди,  Нинка, нам надо  поговорить. Давай  сначала зайдем  к папе
Нико.

     В духане,  несмотря  на сталинскую  пятилетку,  все  еще царила  особая
тифлисская  атмосфера.  Ресторанчик  был  излюбленным  местом  извозчиков  и
богемы.  На стенах висели яркие примитивистские  картины в стиле  Пиросмани.
Только сам  папа Нико, "король духанщиков", как его называли  в городе,  был
невесел.  Вместо того чтобы, как обычно, встречать гостей и раскрывать  всем
объятия, он сидел у стойки со своим другом-художником и жаловался ему на то,
что он больше у себя не хозяин, а замдиректора.
     --  Все забрали,  все  кастрюли  национализировали,  все,  кроме  твоих
картин. Я теперь никто. Прислали партийца. Кончилась, мой друг, целая эпоха!
     Художник утешал духанщика со свойственным этому племени легкомыслием:
     --  Подожди, Нико, дорогой. Время  придет,  тебе дадут  миллион за  мои
картины.
     Нина и Степан прошли в угол и спросили бутылку вина.
     -- Большую, -- вдогонку официанту сказал Степан.
     --  Можно  сразу две,  -- добавила Нина. -- Что  происходит, Степка? --
спросила  она и  положила свою  руку с  двумя кольцами, подаренными  Паоло и
Тицианом, на его подрагивающий кулачок.
     Степан  весь как-то  поплыл, заныл  как  от  зубной боли, показывая ей,
смотри,  мол,  как страдаю, потом встряхнулся, волосы  двумя  руками оправил
назад и сказал:
     -- Я не еду в Москву.

     В центре  города  в этот час стояли  шум и суета.  Надвигались со  всех
сторон  переполненные трамваи. Трубили  автомобили.  Кричали  друг на  друга
извозчики.  Нугзар,  словно  торпедный  катер,  разрезал  толпу.  Подошел  к
уличному торговцу  лимонадом. Вместе со стаканом влаги торговец передал  ему
тяжелый  сверток.  Нугзар положил сверток в карман, с наслаждением опустошил
стакан. Затем исчез под аркой проходного двора.

     Нина и Степан пили вино, не глядя друг на друга.
     -- Что-то лопнуло в наших отношениях, Нинка, -- печально сказал Степан.
     --  Хорошее  слово  "лопнуло",  -- сказала  еще печальнее Нина.  --  По
отношению к надутому шарику...
     -- У тебя успех, а я выпадаю в осадок, -- сказал Степан.
     -- О чем ты говоришь, какой успех? -- с досадой сказала она.
     Степан вдруг на мгновение вспыхнул:
     -- Этот проклятый  медведь,  после него мне  все  стало ясно!  Это была
какая-то проба, которую мне судьба подсунула, и я оказался полным говном!
     -- Ну что за вздор, -- удрученно и раздраженно протянула она.

     В  тот  же  час  председатель  Центральной  контрольной  комиссии  Ладо
Кахабидзе  сидел в своем просторном  кабинете под картиной,  на  которой его
любимый вождь читал газету "Правда". Замечалось, если не бросалось  в глаза,
отсутствие   портрета   Иосифа   Сталина.  Входящему   как  бы  предлагалось
настроиться на тон серьезности и  деловой  партийной чистоты,  ибо что может
быть чище и серьезнее  в мире, чем Ленин, читающий "Правду"? Ладо  Кахабидзе
после целого дня совещаний и встреч сидел в одиночестве, прочитывал бумаги и
делал пометки.
     Где-то в глубине дома скрипнула дверь. Послышались быстрые легкие шаги.
Они  приближались.  Кахабидзе  поднял  голову.  Вошедший  целился в него  из
пистолета. Кахабидзе открыл рот и был тут же убит на месте.

     В "Духан папы Нико" между тем забрел известный всему городу шарманщик с
попугаями. Вся троица и старая машина были  сегодня  в ударе, звучала вполне
различимая старая мелодия, шарманщик подпевал, птицы порхали над  столами. В
Тифлисе часто спорили, почему попугаи не улетают от шарманщика, может  быть,
он  привязывает  их за лапки  какими-то  невидимыми ниточками? Только редкие
пьяницы понимали, что шарманщик представляет для птиц понятие "родина".
     Степан говорил своей жене с жаром:
     --  Я люблю тебя по-прежнему, Нинка, но не могу  ехать  с тобой. Я стал
бояться Севера. Север сожрет меня, как мамонты когда-то сожрали коз.
     -- Мамонты были травоядными, невежда,  -- с досадой возразила  Нина. --
Что  ты  будешь  здесь  делать   один,  Степан?  Ты  и  пропитание  себе  не
заработаешь.
     Степановского жара хватило  на одну  фразу. Он  вдруг весь опять обвис,
забормотал:
     -- Ну, что-нибудь придумаю...  Вино здесь  дешевое... Сыр...  Зелень...
Потом, не забывай, что мой верный Отари всегда со мной.
     Вот о ком  она постоянно забывала, как не помнят  о тени человека, а он
ведь и вправду ходил за  ее мужем, словно тень. Она  обернулась  туда,  куда
показывал  подбородком  Степан.  За  одиночным  столиком  сидел  томный, как
лебедь, Отари. Он явно дожидался конца их разговора. Нину вдруг осенило, она
наконец-то догадалась,  в  чем  причина такой магнитной  неразделимости двух
мужских персон. "Ах, вот в  чем дело! А я-то и не  догадывалась,  дура!" Она
начала хохотать и все хохотала и хохотала, даже голову на руки уронила.
     Из внутренней дверцы духана вышел плотный мужчина, подпоясанный военным
ремнем,  только  что назначенный директор "столовой Горнарпита".  Решительно
пройдя меж клиентами, он двумя руками подтолкнул шарманщика к выходу:
     -- Пошел вон, кинто несчастный! Частный промысел запрещен!
     Два попугая  вдруг  разом  сели  на его плечи с  розовыми  билетиками в
клювах.  Директор  инстинктивно  схватился за пояс,  где у  него  еще совсем
недавно висел вохровский  наган. Папа Нико горько вздохнул: эпоха кончилась,
да здравствует эпоха! И это  кончится, вздохнул изгоняемый  философ, частным
промыслом Божьим.

     Полный  беспорядок  и  смятение царили  этой  ночью  в  доме фармацевта
Галактиона Гудиашвили. Вбегали и выбегали  женщины  с  криками: "О  горе!  О
ужас!" Хозяин дома лежал на диване в  полубессознательном состоянии и только
повторял: "Нет, нет, я  не верю, мой Ладо жив..." Любимый племянник Нугзар с
окаменевшим  от трагизма лицом сидел  на  валике  дивана, держал за запястье
отброшенную дядину  руку. В  такой момент  в дом  вбежала Нина,  бросилась к
дяде:
     -- Что случилось, дядя Галактион?
     Дядя закрыл ладонью глаза, проговорил:
     -- Нугзар прибежал со страшной вестью: Ладо убит в упор у себя  дома...
Соседи прибежали, подтверждают, весь  город уже... Нет,  нет, не  верю,  мой
Ладо жив...
     Нина схватилась за голову, потом заломила  вверх руки тем же движением,
что и все грузинские женщины. Подошел Нугзар, отвел ее в сторону:
     -- Нина, будь мужественной...
     -- Кто мог это сделать? -- почему-то шепотом спросила она.
     Нугзар ответил тоже шепотом, но очень громким шепотом:
     -- Я слышал, что троцкисты посчитались с ним за старые долги.
     Она отмахнулась:
     -- Это вздор, троцкисты не прибегают к личному террору!
     Он заглянул ей в лицо, как ей показалось, не без лукавости:
     -- Откуда ты это знаешь, Нина?
     Нина  ударила  себя кулаком  в ладонь,  схватила со стола  из  открытой
коробки папиросу, отбросила ее.
     -- Как будто ящик Пандоры открылся! -- воскликнула она.
     -- Что еще случилось? -- живо спросил Нугзар.
     -- Ничего не  случилось, но завтра у меня поезд...  понимаешь?... утром
уезжаю в Москву... вещи не собраны... полный развал... эти  новости, -- она,
что называется, металась.
     --  Вещи  -- это не  проблема, --  солидно  сказал Нугзар. -- Пойдем, я
помогу тебе собраться. Доверься кузену.
     Будто схваченная  этой фразой, Нина  остановилась спиной  к нему, потом
медленно  посмотрела  через  плечо.  Волна дикой радости прошла  через  тело
Нугзара. Сегодня мой день. Ничего  не  говоря,  она  отправилась наверх.  Он
последовал за ней.

     В ее комнате все было разбросано, пустые чемоданы раскрыты. Войдя, Нина
начала швырять все, что под руку  попадалось  --  белье, туфли, книги, -- на
дно  чемоданов.  Нугзар подошел  сзади, взял за  плечи  и повернул  к  себе.
Сопротивляться  ему  сегодня  она  не могла. Напротив, ее  вдруг  неудержимо
потянуло  кому-то  в  чем-то  до конца, до  какого-то конца, ей  неведомого,
дальше  конца,  то есть  окончательно,  признаться.  Он это  почувствовал  и
проговорил срывающимся голосом:
     -- Ты девчонка что надо, не боишься медведей...
     --  Не боюсь и пострашнее бестий, -- с темной ухмылкой прошептала она и
стала расстегивать его рубашку. Он потянул  с ее плеч жакетку.  Движения  их
были медлительны,  как будто они  старались, чтобы ни одна секунда  этого не
пролетела незаметно.

     Когда  поезд  этих  секунд  все-таки  прошел,  Нина долго еще не  могла
успокоиться.  С закрытыми глазами она  целовала плечи  и шею своего мужчины.
Вдруг до нее долетел его бесконечно подлый голос:
     -- Я вижу, тебе понравился абрек.
     Все кончилось. Она открыла глаза:
     -- Это ты абрек?
     Нугзар рассмеялся:
     -- Конечно, я абрек, смелый разбойник!
     Нина отодвинулась от него. Их нагота вдруг показалась ей постыдной.
     -- Абреки  не  шантажировали  женщин,  -- сказала она,  хотя  прекрасно
понимала, что  начинает -- это после  столь бурных откровений и признаний --
хитрить, самой  себе представляться  запуганной жертвой.  Вдруг  ее поразила
догадка, она села в постели.
     -- Вай! Теперь я все поняла! Это ты убил дядю Ладо Кахабидзе!
     Нугзар мгновенно бросился на нее, схвати за грудь, повалил, потом зажал
рот ладонью и прошептал горячечно в ухо:
     --  Никогда больше не повторяй  этой чепухи, дура! Иначе все  мы  будем
убиты: и я, и ты, и все, кто услышит! Ты поняла?
     Снова  все началось. Отвернув от него голову, глазами, полными страха и
тоски, Нина смотрела в темное окно.

        "Глава 13"

     Жизнетворные бациллы.

     На даче Градовых в Серебряном  Бору с утра опять семейная  идиллия, все
семейство собралось за завтраком: сам профессор, профессорша, старший сын --
комдив,  очаровательная комдивша, их  важный сын  Борис  4, средний  сын  --
марксист  с  марксистской  женой,  их сын, рожденный в восьмилетнем возрасте
Митя, хлопотливая управительница Агаша, ну, и конечно, главный идеолог таких
гармоний, молодой овчар Пифагор.
     -- Все должны каждое утро выпивать по стакану простокваши, -- наставлял
свое  семейство  Борис  Никитич.   --  Великий  Мечников  обнаружил  в   ней
жизнетворные  бациллы,  секрет  долголетия. Все пьют  простоквашу,  все  без
исключения. Никита, тебя это тоже касается!
     Начальник штаба Особой Дальневосточной армии вздрогнул:
     -- Как, меня тоже? -- Торопливо опустошил стакан.
     Хороший мальчик, сказал ему взгляд Мэри.
     -- На  фиг нам это долголетие? -- бросила вызов теннисистка. -- Гнить в
тунгусских болотах на Дальнем Востоке?
     Никита потупил глаза. Мэри приняла мяч.
     -- Вероника, что за выражения? Здесь же дети!
     Митя, ставший тут уже явным любимчиком, зашелся в смехе:
     -- А на фиг, а на фиг нам это долголетие?
     Борис 4, потеряв важность, даже подпрыгнул:
     -- На фиг! На фиг!
     Мальчики явно подружились, несмотря на  разницу в  возрасте.  "Кулацкое
отродье" изменился  до неузнаваемости. Агаша даже расчесывала ему  волосы на
косой пробор, чтобы был похож на ребенка "из хорошей семьи". Только по ночам
еще он иногда с закрытыми глазами вскрикивал и куда-то с мычанием рвался, но
все реже и реже.
     Борис Никитич погрозил Веронике,  все свое племя  обозрел с  притворной
строгостью, остался  своей ролью весьма доволен, посмотрел на часы и  встал.
Что-то все-таки мешало почувствовать полный утренний комфорт. Вдруг вспомнил
-- опера! Грозный и справедливый Грозоправ сразу пропал, профессор заюлил:
     -- Мэричка, можно тебя на минуточку?
     Мэри, уже почувствовав неладное, пошла за ним в кабинет.
     -- Что случилось, Бо?
     -- Мэричка, наш поход в оперу придется отложить.
     -- Ну вот, я так и знала! Мы никогда до оперы не доберемся!
     Он торопливо забормотал:
     -- Понимаешь, Главное медицинское управление наркомата обороны просит в
самые  кратчайшие   сроки  представить  доклад  по  нашему  методу   местной
анестезии. Поэтому мне пришлось всю нашу исследовательскую группу. Мы просто
не управимся до начала спектакля.
     Мэри была очень  оскорблена. "Поход", как  он  выражался,  в Большой на
новую  постановку  "Кармен"  для  нее  был  большим  событием  -- сегодня  и
проснулась-то  с  радостным  предвкушением,  --  а для него  это всего  лишь
досадная причина спешки, препятствие на пути к новым  успехам. Как-то не так
все  это  представлялось  в молодости! Именно в  опере,  в консерватории,  в
музыке все  это  представлялось. Да, конечно, труд, быт, борьба, но все  это
рядом с музыкой, с чистым вдохновением, иначе мы лишимся духовной свободы!
     -- Я вижу,  Борис, ты просто потерял способность отказывать начальству!
Ты получил свои награды и высшие посты, но потерял духовную свободу!
     Градов умоляюще простирал руки:
     -- Ты не права, моя дорогая!
     В это время кто-то продолжительно позвонил в дверях. Агаша прошелестела
открывать. На пороге выросла внушительная фигура бывшего  младшего командира
РККА, нынче участкового уполномоченного Слабопетуховского.  Он  что-то  тихо
сказал на ухо Агаше. Та всплеснула руками, схватила его за  рукав,  обходным
путем,  чтобы в  столовой  не  увидали, повлекла  его в кабинет.  Здесь  уже
затопала на него ножками, замахала кулачками,  шепотом  закричала, показывая
на него хозяевам:
     --  Борюшка, Мэрюшка, да  вы подумайте  только -- за  Митенькой  пришел
Слабопетуховский!  Чтоб  мои  глаза  тебя  никогда  не  видели!  Пошел  вон,
бесстыдник!
     Участковый  пятнами  покрылся   от   возмущения,  ус  опустился,  скула
выпятилась, будто скифский курган.
     --   А    при   чем   здесь   Слабопетуховский,   Агафья    Васильевна?
Слабопетуховского  вызвали,  куда  следует, поставили по  стойке "смирно"  и
приказали. Получен сигнал из Тамбовской области. Несовершеннолетний кулацкий
элемент  незаконно вывезен и помещен в семью профессора Градова. Немедленно,
до соответствующих указаний, изъять несовершеннолетнего из семьи и поместить
в детприемник. Зачем же вы, Агафья Васильевна, "бесстыдником" меня потчуете?
Ешьте его сами, вашего "бесстыдника"!
     В  большой  обиде он  задрал  голову  и  через анфиладу  дверей  увидел
кухонный шкаф с граненным стеклом, за которым -- он знал это лучше других --
всегда стоит графин с крепкой настойкой.
     --  Да они  совсем  уже осатанели,  эти  мерзавцы! --  вскричала  Мэри.
Грузинский ее темперамент никогда не заставлял себя долго ждать.
     -- Это уже просто за пределами  добра и зла, -- раскипятился Градов. --
Изъять несовершеннолетнего, каково!
     Он  еле  сдерживался, чтобы  не присоединиться к крику жены: "Мерзавцы!
Мерзавцы, осатаневшие от полной безнаказанности, исчадия ада!"
     -- Надеюсь, ты этого не допустишь, Бо?! -- на той  же ноте обратилась к
нему жена.
     Он вдруг скомандовал, словно и сам  был  представителем  большевистской
бюрократии:
     --  Мэри,  остаться! Слабопетуховский и  Агафья,  можете  идти!  Ждать!
Никому ничего не говорить!

     На  кухне  участковый  одной  рукой  облапил  Агашу,  другой   привычно
потянулся за графином. Агаша слабела от его полуобъятия.
     -- Слабопетуховский, как ты мог?  Где  же  твои клятвы? Ведь они же мне
все  как  родные,  а  Митенька  пуще других, сиротка.  --  вдруг  решительно
стряхнула  могучую  длань,  скомандовала: --  А ну,  сей  же  час  ступай  к
начальству,  скажи  -- Мити дома  нету. Скажи, с  мамашей Цецилией  уехал  в
партийную санаторию!
     Слабопетуховский восхитился находчивостью подруги, повеселел.
     -- Слушаюсь, Агафья Васильевна, однако позвольте для бодрого настроения
кавалерийским способом заполучить ваш поцелуй и двести граммов напитка.
     В кабинете тем временем Борис Никитич решительно направился к телефону,
однако не успел  он положить руку на трубку, как телефон  сам зазвонил. Мэри
трагически сжала руки на груди.
     -- Савва? -- удивился Градов. -- Хорошо, что вы позвонили именно в этот
момент.  Пожалуйста,  известите  всех,  кому  надо  знать,   что  я  отменяю
сегодняшнюю  операцию и  все  встречи.  Что?  Вы  счастливы?  Как  прикажете
понимать? Ах, вот что! Ну что ж, увидимся вечером.
     Он повесил трубку и обратился к жене:
     --  Вообрази,   Нина  и   Степан  возвращаются  сегодня.  Она  прислала
телеграмму Савве, и он пришел в экстаз, несчастный.
     На Мэри даже эта новость не подействовала.
     --  Пожалуйста, Бо,  Нина -- потом! Сейчас  -- только Митя, Митя, Митя!
Надо спасать мальчика!
     Профессор  сел  за стол, открыл сафьяновую записную книжку, нашел номер
коммутатора Кремля. Боже, как  ему не хотелось туда  звонить!  Каждая минута
отсрочки казалась ему выигрышем.
     -- Мэри,  принеси  мне тот костюм,  ну тот,  с  дурацкими  орденами, --
попросил он. Как только она вышла, снял трубку.  -- Девушка, соедините меня,
пожалуйста, с секретариатом председателя ЦИКа товарища Калинина!
     Мэри  уже  прилетела  обратно,  неся  темный костюм  с  двумя  орденами
Красного Знамени на лацкане. Теперь его стали  награждать  едва ли не  перед
каждым праздником, и все эти ордена, здоровенные бляхи, полагалось носить на
"парадном"   кос