их светлых моментов он дал совершенно
фантастическое интервью репортеру какого-то журнала, в котором  признался,
что отчасти несет ответственность за гибель Борзова, и обвинил Франческу в
вашем исчезновении. Синьора  Сабатини  объявила  рассказ  Брауна  баснями,
порожденными умственным расстройством. Подала в суд на журнал,  потребовав
с него сто миллионов марок, но все уладили без судебного  разбирательства.
Журнал принес извинения и уволил репортера.
   - Франческа побеждает всегда, - заметила Николь.
   - Три года назад я едва не вдохнул новую жизнь во всю  эту  историю,  -
продолжил Кэндзи. - Когда подготавливал книгу. Прошло уже  более  двадцати
пяти лет, все сведения  об  экспедиции  "Ньютон"  оказались  открытыми,  и
желающий  мог  получить  к  ним  доступ.  Я  обнаружил  содержимое  вашего
персонального компьютера, в том  числе  и  кубик  с  данными,  который  вы
получили от Генри, - все это было разбросано среди телеметрии. И уверился,
что заявление доктора Брауна хотя бы отчасти было истинным.
   - И что же случилось потом?
   - Я отправился в Сорренто,  чтобы  проинтервьюировать  Франческу  в  ее
собственном дворце. Ну а вскоре я вообще забросил книгу...
   Кэндзи помедлил. "Говорить или не  надо?  -  подумал  он,  поглядев  на
любящую жену. - Нет, сказал он себе. Сейчас не время да и не место".


   - Прости меня, Ричард.
   Он уже засыпал, когда расслышал негромкий голос жены.
   - Хм, - проговорил он. - Ты что-то говорила, дорогая?
   - Прости меня, - повторила Николь. Она подвинулась к  нему  и  нащупала
под одеялом протянутую ладонь. - Мне следовало бы давным-давно  рассказать
тебе о Генри. Ты все еще сердишься?
   - И не думал. Я удивлен, в известной степени потрясен. Но не сержусь. У
тебя были причины хранить все в тайне. К тому же это было  еще  на  Земле,
считай - в другой жизни. И это имело бы значение, если бы ты  сказала  мне
обо всем, когда мы только познакомились. Я бы ревновал,  наверняка  считал
бы себя униженным. Но не сейчас.
   Николь приникла к нему и поцеловала.
   - Ричард Уэйкфилд, я люблю тебя, - проговорила она.
   - И я тебя, - ответил он.


   Впервые после отбытия "Пинты" Кэндзи и Наи занялись любовью, потом  она
сразу же  уснула.  Но  Кэндзи  ощущал  удивительную  бодрость.  Он  лежал,
вспоминая  вечер,  проведенный  с   Уэйкфилдами.   Почему-то   вспомнилась
Франческа Сабатини. "Другой такой красивой семидесятилетней женщины мне не
приходилось видеть, - подумал он.  -  И  это  после  столь  фантастической
жизни".
   Кэндзи отчетливо помнил летнее утро, когда поезд привез его на  станцию
Сорренто. Водитель электрокэба сразу же узнал адрес.
   - Каписко, - сказал он, взмахнув  рукой  и  поворачивая  в  сторону  il
palazzo Sabatini [дворец Сабатини (итал.)].
   Франческа жила  в  перестроенном  отеле,  выходящем  на  Неаполитанский
залив. Двадцатикомнатное здание в XVII веке принадлежало какому-то  князю.
Из кабинета, в котором Кэндзи дожидался выхода синьоры Сабатини, виден был
фуникулер, вдоль крутого склона  спускавший  купальщиков  к  густо-голубой
бухте.
   La signora запоздала на полчаса и быстро  начала  выказывать  томление,
ожидая  окончания  интервью.  Она  дважды  напомнила  Кэндзи  о  том,  что
согласилась  встретиться  с  ним  лишь  благодаря   настояниям   издателя,
уверившего ее, что Кэндзи - "выдающийся молодой писатель".
   - Скажу вам откровенно, - проговорила она на превосходном английском, -
сейчас все эти рассуждения о "Ньютоне" кажутся довольно скучными.
   Впрочем, когда Кэндзи рассказал  ей  о  "новых  данных",  о  файлах  из
персонального  компьютера  Николь,  переданных  на  Землю  "среди   прочей
информации" в  самом  конце  экспедиции,  интерес  к  разговору,  наконец,
заметно возрос. Франческа притихла, сделалась меланхоличной, услыхав,  что
Кэндзи связывает заметки Николь с "признанием", сделанным Дэвидом  Брауном
журнальному репортеру в 2208 году.
   - Я недооценила вас, - улыбнувшись, произнесла Франческа, когда  Кэндзи
заметил, что  заметки  Николь  и  излияния  Брауна  "совпадают  по  многим
пунктам". Она так  и  не  ответила  прямо  на  его  вопрос.  Вместо  этого
поднялась с места, сказала, что просит задержаться его  до  вечера,  чтобы
переговорить попозже.
   Перед  сумерками  в  выделенную  Кэндзи   комнату   принесли   записку,
извещавшую, что обед состоится в восемь тридцать  и  на  нем  должен  быть
пиджак и галстук. В назначенное время  явился  робот,  проводивший  его  в
великолепную столовую, на стенах которой фрески чередовались с гобеленами,
с высокого потолка свисали сверкающие  люстры,  повсюду  виднелись  лепные
украшения тонкой работы.
   - Кон бан ва [добрый вечер (яп.)], Ватанабэ-сан, -  обратилась  к  нему
по-японски Франческа, предлагая бокал шампанского.  -  Я  сейчас  обновляю
основные приемные, поэтому, увы, нам придется посидеть здесь за коктейлем,
тут gauche [здесь - неуютно (франц.)], как говорят французы, но ничего  не
поделаешь.
   Франческа выглядела прекрасно. Светлые волосы были высоко  уложены,  их
придерживал  большой  резной  гребень.  Короткая   нитка   алмазов   тесно
охватывала шею, а  под  ней  с  бриллиантового  ожерелья  свисал  огромный
сапфир. Открытое сверху платье белого цвета складками подчеркивало  изгибы
все еще полного молодости тела. Кэндзи не  мог  поверить,  что  перед  ним
семидесятилетняя женщина.
   Она взяла его за руку и объяснив, что решила дать обед "в  его  честь",
отвела к гобеленам на дальней стене.
   - Вы знакомы с обюссонскими коврами? - спросила она. И когда  Кэндзи  в
знак  отрицания  покачал  головой,  углубилась  в   историю   европейского
гобелена.
   Через полчаса Франческа заняла свое место во главе  стола.  Были  званы
профессор музыки из Неаполя вместе с женой, предположительно актрисой, два
симпатичных  и  смуглых  футболиста-профессионала,  куратор  руин  Помпеи,
мужчина лет пятидесяти,  поэтесса-итальянка  средних  лет  и  две  молодые
двадцатилетние, невероятно привлекательные женщины;  получив  указания  от
Франчески, одна из девушек села напротив Кэндзи, другая рядом.
   Сперва кресло напротив Франчески,  на  дальнем  конце  стола,  осталось
пустым, но она пошепталась со своим главным официантом, и через пять минут
в комнату ввели полуслепого  и  оступающегося  старца.  Кэндзи  немедленно
узнал вошедшего - это был Янош Табори.
   Блюда были изумительными, разговор оживленным. Подавали официанты, а не
роботы,  как  это  принято  во  всех  ресторанах,  за  исключением   самых
роскошных. Каждому новому  блюду  полагалось  и  новое  итальянское  вино.
Удивительная компания! Все,  не  исключая  футболистов,  вполне  пристойно
разговаривали  по-английски.   Всех   интересовала   история   космических
исследований и все знали ее. Сидевшая напротив Кэндзи молодая женщина, как
оказалось, даже читала его  самую  популярную  книжку  о  начальном  этапе
исследований Марса. Обаяние вечера начинало сказываться, и Кэндзи,  бывший
тогда  холостяком  тридцати  лет,  почувствовал  себя   посвободнее.   Его
возбуждало все - женщины, вино, дискуссии на  музыкальные,  поэтические  и
исторические темы.
   Утреннее интервью лишь однажды всплыло за все два часа, проведенные  за
столом. Когда беседа притихла, после  десерта  перед  коньяком,  Франческа
принялась буквально докрикиваться до Яноша.
   - Этот молодой японец... очень талантливый человек. Ты слыхал о  нем...
он считает, что материалы персонального компьютера Николь подтверждают  те
жуткие бредни, которыми перед смертью разразился Дэвид.
   Янош не ответил, даже выражение лица не изменилось. Но после  обеда  он
подал Кэндзи записку и удалился. "Ты знаешь  одну  только  истину,  но  не
ведаешь жалости, - было написано в ней. -  А  потому  судишь  неправо".  -
Аглая Епанчина князю Мышкину. "Идиот" Федора Достоевского".
   Кэндзи успел пробыть в своей комнате лишь пять или десять минут,  когда
в дверь постучали. Открыв ее, он увидел перед собой итальянку, сидевшую за
столом напротив него. Крошечное бикини по сути дела ничего не скрывало.  В
руках она держала мужские купальные принадлежности.
   - Мистер Ватанабэ, - сказала она с завлекательной улыбкой. - Не  хотите
ли вы поплавать с нами? Эти вещи должны подойти вам.
   Кэндзи ощутил  приступ  желания,  который  отступил  не  сразу.  Слегка
смущенный, он вынужден был подождать пару минут, прежде чем  присоединился
к ожидавшей его женщине.
   С тех пор прошло три года, но даже  теперь,  лежа  в  постели  рядом  с
любимой  женщиной,  Кэндзи  не  мог  позабыть   сексуального   вожделения,
испытанного им в тот вечер во дворце Франчески. Вшестером  они  спустились
фуникулером к воде и поплавали под луной. Выпили в кабине возле края воды,
потом танцевали и хохотали. Это была ночь мечты.
   "Через час, - вспоминал Кэндзи, - все благополучно разделись. Все  было
ясно:  двух  футболистов  Франческа  приготовила  для  себя,  а  для  меня
предназначались обе синьоры".
   Кэндзи  повернулся  в  постели,  вспоминая  испытанное  удовольствие  и
вольный хохоток, с которым Франческа обнаружила его на  рассвете  все  еще
сплетавшегося с обеими женщинами  в  одном  из  огромных  шезлонгов  возле
бухты.
   "Когда через четыре дня я вернулся в  Нью-Йорк,  издатель  рекомендовал
мне прекратить работу над книгой  о  "Ньютоне".  Я  не  стал  возражать...
возможно, я и сам предложил бы это".



        11

   Фарфоровые статуэтки просто заворожили Элли. Она взяла одну  из  них  -
крохотную девочку в легком голубом балетном платьице и повертела в руках.
   - Погляди-ка, Бенджи, - сказала она брату. - Кто-то смог сделать такое.
   - На самом деле перед вами копия, - пояснил испанец,  хозяин  лавки.  -
Художник сделал оригинал, с которого снята компьютерная копия.  -  Процесс
воспроизведения настолько точен, что даже эксперты с трудом могут отличить
подлинник от копии.
   - И все это вы собрали еще на Земле? - Элли показала  рукой  в  сторону
сотен или более фигурок, расставленных на столе и в  маленьких  стеклянных
коробочках.
   - Да, - с гордостью ответил мистер Мурильо. - Хотя я и  был  в  Севилье
чиновником - выдавал разрешения и прочие подобные штуки, - у нас  с  женой
была еще крохотная лавчонка. Фарфор мы полюбили около десяти лет назад и с
тех пор являемся усердными коллекционерами.
   Миссис Мурильо, также давно перевалившая  за  сорок,  вышла  из  задней
комнаты, где разбирала товар.
   - Мы решили, - сказала она - еще задолго до того как МКА приняло нас  в
колонисты,  что  возьмем  нашу  коллекцию  с  собой,  какие   бы   жесткие
ограничения на вес багажа ни наложили на "Нинье".
   Бенджи держал крошечную танцовщицу в каком-то сантиметре от носа.
   - Пре-крас-но, - выговорил он с широкой улыбкой.
   - Благодарю вас, - проговорил мистер Мурильо. - Мы надеялись учредить в
колонии Лоуэлл общество коллекционеров, - добавил он. - Трое  или  четверо
наших спутников также прихватили подобные вещи.
   - А можно нам поглядеть? - спросила Элли. - Мы будем осторожны.
   - Не возражаю, - ответила мисс Мурильо. - Когда все устроятся, мы будем
продавать и менять кое-что, конечно же, дубликаты. А пока мы выставили их,
чтобы все любовались.
   Пока Элли и Бенджи изучали фарфоровые создания, в магазинчик то и  дело
заходили люди. Мурильо открыли лавку несколько дней назад.  Они  продавали
свечи, изящные салфетки, домашние украшения.
   - Да, Карлос, ты времени даром не терял, - обратился к мистеру  Мурильо
через несколько  минут  крепкий  американец.  По  приветствию  можно  было
понять, что оба являлись пассажирами "Ниньи".
   - Нам-то проще, Тревис, - проговорил мистер Мурильо. - У нас нет  семьи
и, чтобы жить, нам хватит небольшого уголка.
   - Но мы еще даже не поселились, - пожаловался  ему  Тревис.  -  Мы  уже
решили жить в этом поселке, но Челси и ребята никак не могут выбрать такой
дом, чтобы нравилось всем... Челси во всем  сомневается,  утверждает,  что
МКА даже сейчас не говорит нам всей правды.
   - Согласен, трудно поверить тому, что эта космическая  станция  создана
лишь для того, чтобы понаблюдать за нами...  вообще,  в  историю,  которой
потчует нас МКА, легче было бы поверить,  предъяви  они  нам  какие-нибудь
фотографии этого Узла. Но зачем им обманывать нас?
   - Уже обманывали. За день до стыковки никто не знал  об  этом  месте...
Челси полагает,  что  нас  заставили  участвовать  в  эксперименте  МКА  с
космической колонией. Она считает, что сперва мы поживем  здесь,  а  потом
нас высадят на поверхность Марса,  чтобы  можно  было  сравнить  оба  типа
колоний.
   Мистер Мурильо расхохотался.
   - Вижу, Челси действительно не переменилась с тех пор, как мы  оставили
"Нинью". - Он посерьезнел.
   - Вы знаете, что мы с Хуанитой тоже  во  многом  сомневаемся.  Особенно
когда провели здесь неделю и не обнаружили ни одного  инопланетянина.  Два
дня мы бродили вокруг, разговаривали с другими  людьми  -  по  сути  дела,
провели собственное расследование. И в итоге убедились, что  МКА  на  этот
раз не врет. Во-первых, для обмана  все  чересчур  грандиозно.  Во-вторых,
жена Уэйкфилда все объяснила достаточно убедительно. На  открытой  встрече
она два часа отвечала на все вопросы и ни разу не  допустила  даже  единой
неточности.
   - Трудно представить, чтобы можно было провести во сне двенадцать  лет,
- покачал головой Тревис.
   - Конечно. И нам тоже. Но мы побывали в том сомнариуме,  где  Уэйкфилды
спали, как они утверждают.  Там  все  было  точно  так,  как  рассказывала
Николь. Вообще, здание громадное, в  нем  хватит  места  на  всех  жителей
колонии - на  всякий  случай,  должно  быть.  Зачем  МКА  сооружать  такое
огромное здание... уж не затем, чтобы только замаскировать обман.
   - Возможно, ты прав.
   - В любом случае мы решили воспользоваться положением. По крайней  мере
на время. На жилье жаловаться не приходится. Все дома - первого класса.  У
нас с Хуанитой даже есть собственный  робот-Линкольн,  помогающий  нам  по
дому и в лавке.
   Элли прислушивалась к разговору весьма внимательно. Она вспомнила,  что
говорила ей мать, когда они с Бенджи попросились погулять по улице.
   - Я не против, дорогая, - ответила Николь - но если кто-нибудь узнает в
вас Уэйкфилдов и начнет расспросы, не говорите с ними. Отвечайте  вежливо,
но сразу же поворачивайте домой. Мистер Макмиллан пока не хочет, чтобы  мы
рассказывали о пережитом нами кому-нибудь еще, кроме чиновников МКА.
   Пока Элли любовалась фарфоровыми фигурками  и  слушала  разговор  между
мистером Мурильо  и  человеком  по  имени  Тревис,  Бенджи  направился  по
собственным делам. И когда Элли  обнаружила,  что  брата  нет  рядом,  она
испугалась.
   - На что это ты уставился,  приятель?  -  донеслось  с  другой  стороны
магазина.
   - Ее во-лосы очень кра-сивые, - Бенджи занимал проход, мешая пришедшему
с женой мужчине пройти. Улыбаясь, он протянул руку к великолепным  длинным
белокурым волосам и спросил: - Можно я потрогаю?
   - Ты что, сошел с ума?.. Конечно, нет... а теперь убирайся...
   - Джейсон, по-моему, он слабоумный, - женщина остановила руку  мужчины,
прежде чем он успел оттолкнуть Бенджи.
   В этот самый миг рядом с братом появилась Элли. Она видела, что человек
рассержен, но не знала, что делать. Она подтолкнула Бенджи в плечо.
   - Элли, ты только погляди, - он в восторге сливал слова, -  погляди  на
эти ди-вные же-лтые волосы.
   - Этот недоумок твой друг? - спросил у Элли высокий мужчина.
   - Бенджи мой брат, - через силу ответила Элли.
   - Тогда убери его отсюда... он пристает к моей жене.
   - Сэр, - Элли собралась с  духом,  -  мой  брат  не  хочет  вам  ничего
плохого. Просто ему еще не приходилось видеть длинных светлых волос.
   Лицо мужчины исказила рассерженная и недоумевающая гримаса.
   - Что такое? - сказал он, обращаясь к жене. -  Что  это  за  парочка?..
Тупой и...
   - А это не дети  Уэйкфилдов?  -  послышался  за  спиной  Элли  приятный
женский голос.
   Расстроенная Элли  обернулась.  Миссис  Мурильо  стала  между  молодыми
людьми и парой. Они с мужем вышли из-за прилавка  немедленно,  как  только
услышали громкие голоса.
   - Да, мэм, - тихо произнесла Элли. - Это мы.
   - Значит, вы и есть те самые дети, что прилетели из космоса? -  спросил
человек по имени Джейсон.
   Элли поспешно вытолкала Бенджи наружу.
   - Извините, - проговорила она, прежде чем уйти следом за Бенджи.  -  Мы
не хотели ничего плохого.
   - Уроды! - донеслось до слуха Элли, закрывавшей дверь.


   Снова был утомительный день. Николь  очень  устала.  Она  стояла  перед
зеркалом и умывалась.
   - Элли с Бенджи нарвались на какую-то неприятность в поселке и не хотят
рассказывать мне, - донесся из спальни голос Ричарда.
   Сегодня Николь провела тринадцать часов, помогая  принимать  пассажиров
"Ниньи". Сколько бы ни приходилось трудиться ей, Кэндзи Ватанабэ и прочим,
похоже, никто не был доволен и дел предстоящих  всегда  было  больше,  чем
выполненных. Многие колонисты начинали возмущаться, едва Николь приступала
к требованиям, которые МКА установило  в  отношении  пропитания,  жилищ  и
рабочих мест.
   Она уже много дней недосыпала. Николь поглядела на мешки  под  глазами.
"Но с этой группой следует закончить до прихода "Санта-Марии",  -  сказала
она себе. - С теми будет много сложнее".
   Вытерев лицо полотенцем, Николь направилась в спальню. Одетый в  пижаму
Ричард сидел на кровати.
   - Ну как прошел день? - спросила она.
   - Неплохо... даже  достаточно  интересно.  Люди-инженеры  медленно,  но
верно приучаются обращаться с Эйнштейнами... Кстати,  ты  слыхала,  что  я
сказал об Элли и Бенджи?
   Николь вздохнула. По  тону  Ричарда  она  поняла,  что  это  важно,  и,
невзирая на усталость, вышла из спальни и отправилась по коридору.
   Элли уже спала, но Бенджи еще бодрствовал в комнате,  отведенной  им  с
Патриком. Николь села рядом с Бенджи и взяла его за руку.
   - При-вет, мама.
   - Дядя Ричард сказал мне, что вы с Элли ходили  сегодня  в  поселок,  -
обратилась Николь к старшему сыну.
   Лицо юноши на мгновение исказилось от боли.
   - Да, ма-ма, - ответил он.
   - Элли сказала, что их узнали, а один из новых колонистов их обозвал, -
донесся голос Патрика с другой стороны комнаты.
   - Это правда, дорогой? -  спросила  Николь,  все  еще  поглаживая  руку
Бенджи.
   Юноша ответил едва заметным движением головы и молча поглядел на мать.
   - А что такое "недоумок", ма-ма? - вдруг  спросил  он  с  полными  слез
глазами.
   Николь обняла Бенджи.
   - Значит, тебя сегодня обозвали недоумком?
   Бенджи кивнул.
   - У этого  слова  нет  конкретного  значения,  -  объяснила  Николь.  -
Случается, что недоумком называют всякого, кто не нравится.  -  Она  вновь
погладила Бенджи. - Люди часто бездумно пользуются подобными словами. Тот,
кто тебя так обозвал, был расстроен, сердился...  может  быть,  на  что-то
свое, а досталось тебе... возможно, он не понял тебя.  Ты  ему  чем-нибудь
досадил?
   - Нет, ма-ма. Я просто похвалил желтые волосы жен-щины.
   За несколько минут Николь сумела узнать  суть  того,  что  произошло  в
магазинчике. И когда решила, что привела  Бенджи  в  порядок,  направилась
через комнату пожелать Патрику доброй ночи.
   - Ну а как твои дела? - спросила она. - Ничем не отличился?
   - В основном ничем, - ответил Патрик. - Только один раз не повезло -  в
парке,  -  он  попробовал  улыбнуться.  -  Несколько  мальчиков  играли  в
баскетбол и пригласили  меня...  совсем  ничего  не  получилось.  Они  так
смеялись.
   Николь долго и ласково обнимала сына. "Патрик  силен,  -  сказала  себе
Николь уже в коридоре, направляясь  обратно  в  спальню.  -  Но  даже  ему
необходима поддержка. - Она глубоко  вздохнула.  Тем  ли  я  занимаюсь?  -
спросила она у себя самой в очередной раз, с того времени,  как  увлеклась
делами колонии. - Я ощущаю ответственность за  всех  и  каждого.  Я  хочу,
чтобы Новый Эдем на