го Солнца, окруженного тысячью звезд. Оно, конечно, было ярче  прочих,
но ненамного. Ричард напомнил нам с Майклом, что мы находимся более чем  в
двенадцати миллиардах  километров  от  нашей  покрытой  океанами  планеты,
обращающейся вокруг заштатной далекой звездочки.
   Потом, в тот же вечер, мы смотрели фильм "Королева Алиенора",  один  из
примерно тридцати, прихваченных "Ньютоном" для развлечения экипажа.  Фильм
довольно точно следовал знаменитым романам отца об  Алиеноре  Аквитанской.
Его снимали во многих местах, которые мы с отцом посещали,  когда  я  была
девочкой. Последние сцены фильма, посвященные годам, предшествующим смерти
Алиеноры, были отсняты в аббатстве де Фонтевро. Помню, как в  четырнадцать
лет я стояла в аббатстве перед резным изображением королевы и дрожащей  от
волнения рукой сжимала ладонь отца. "Ты была великой женщиной, - сказала я
тогда, обращаясь к духу королевы, определившей в XII веке историю  Франции
и Англии. - Такому примеру следует подражать. Я не разочарую тебя".
   Той ночью, когда Ричард  уснул  и  Кэти  на  время  притихла,  я  вновь
вспомнила тот день и опечалилась; чувство глубокой потери трудно было даже
сформулировать в словах. Заходящее солнце и юная  девушка,  дающая  клятву
королеве, которой уже тысячу лет как не было на свете, еще  раз  напомнили
мне о том, что со всем моим прошлым, что было до Рамы, покончено. Обе  мои
младшие дочери никогда не увидят мест, столь дорогих мне и Женевьеве.  Они
никогда не узнают, как в начале лета пахнет скошенная трава, как прекрасны
цветы, как щебечут птицы, как красива встающая из океана полная  луна.  Им
не увидеть Земли, никого из ее обитателей, кроме горстки своих  спутников,
которую  будут  звать  своею  семьей  -  крохотный  осколок  разнообразия,
царящего на благословенной планете.
   Тогда я позволила себе поплакать,  понимая,  что  с  утра  должна  буду
лучиться оптимизмом. В конце-то концов, все могло быть и хуже. У нас  было
самое главное: пища, вода, укрытие, одежда, доброе здоровье,  компания  и,
наконец, любовь. Последний ингредиент едва ли  не  самый  существенный  из
тех, что складываются в счастье - на Земле, Раме и где угодно. И  если  из
всех богатств оставленного нами мира Симоне с Кэти доведется испытать лишь
любовь, этого будет довольно.



        7

   1 апреля 2204 года

   День  этот  был  необычным  во  всех  отношениях.  И  как  только   все
проснулись, я объявила, что посвятим мы его памяти  Алиеноры  Аквитанской,
скончавшейся, если историки не  врут,  ровно  тысячу  лет  назад.  К  моей
радости, никто  не  протестовал,  и  Ричард  вместе  с  Майклом  вызвались
подготовить праздник.  Майкл,  единицей  изучения  которого  теперь  стало
поварское  дело,  предложил  приготовить  в  честь   королевы   что-нибудь
средневековое. Ричард метнулся в сторону  с  МБ  в  руках,  предварительно
шепнув мне, что кроха-робот вернется Генрихом Плантагенетом.
   Я преподала Симоне короткий урок истории, познакомила дочь с  Алиенорой
и миром, каким он был в XII веке. Слушала она с необычным вниманием.  Даже
Кэти, не способная просидеть на одном месте больше пяти минут,  не  мешала
нам и почти все утро занималась своими игрушками. В  конце  концов  Симона
спросила меня, от чего  умерла  королева  Алиенора.  Я  ответила,  что  от
старости, и моя трехлетняя дочка задала  еще  один  вопрос:  "На  небо  ли
отправилась королева?"
   - Откуда ты знаешь о небе?
   - От дяди  Майкла.  Он  сказал  мне,  что  хорошие  люди  после  смерти
отправляются на небеса, а плохие - в ад.
   -  Некоторые  люди  считают,  что  небеса  существуют,  -  поразмыслив,
ответила я, - другие верят в то, что называется перевоплощением душ, когда
люди после смерти возвращаются обратно на землю и  проживают  новую  жизнь
животным или человеком. А некоторые полагают, что чудо жизни конечно и что
смерть  прекращает  существование  каждой  личности,  -   улыбнувшись,   я
погладила ее по головке.
   - А во что веришь ты, мама? - спросила меня дочка.
   Я ощутила нечто вроде паники. И ограничилась некоторыми  комментариями,
пытаясь сообразить, что  сказать.  Выскочила  строчка  из  любимого  моего
Т.С.Элиота - "чтобы вести тебя к  огромному  вопросу"...  К  счастью,  тут
явилось спасение.
   - Приветствую вас, молодая леди,  -  вступив  в  комнату,  объявил  МБ,
облаченный в некое подобие  средневековой  дорожной  одежды.  Он  объяснил
Симоне, что  является  Генрихом  Плантагенетом,  королем  Англии  и  мужем
королевы Алиеноры. Симона просияла улыбкой. Кэти подняла на него  глаза  и
ухмыльнулась.
   - Мы с королевой создали огромную империю, - проговорил  робот,  широко
разводя  короткие  ручки,  -  включавшую  тогда  всю  Англию,   Шотландию,
Ирландию, Уэльс и половину нынешней  Франции.  -  МБ  выступал  с  большим
вкусом, развлекая Симону и Кэти жестами и  подмигиваньем.  Потом,  опустив
руку в карман, он извлек оттуда миниатюрные нож и  вилку  и  сообщил,  что
ему-то "варварская Англия" обязана умением пользоваться этими предметами.
   - А почему же ты тогда заточил королеву Алиенору в тюрьму?  -  спросила
Симона, когда робот закончил.  Я  улыбнулась.  Она  действительно  слушала
внимательно.  Голова  робота  обратилась  к  Ричарду,  тот  поднял   вверх
указательный палец, требуя перерыва, и выскочил в коридор. Через  какую-то
минуту МБ, сиречь Генрих II, вернулся. Робот направился прямо к Симоне.
   - Я полюбил  другую  женщину,  -  сказал  он,  -  и  королева  Алиенора
разгневалась.  И  чтобы  сквитаться,  восстановила  против  меня  моих  же
собственных сыновей...
   Мы  с  Ричардом  завели  легкий  спор  относительно  _истинных_  причин
заточения Алиеноры, - нам уже  неоднократно  случалось  обнаруживать,  что
каждый из нас изучал англо-французскую историю в различном истолковании, -
когда сверху донесся ясный  крик.  Буквально  через  какие-то  секунды  мы
впятером уже оказались наверху. Крик повторился.
   Мы поглядели в небо над головой. В нескольких сотнях метров над крышами
небоскребов летала птица. Мы поспешили к набережной - оттуда,  от  берегов
Цилиндрического моря было лучше видно. Три раза огромное существо облетело
вокруг острова, издавая громкий крик в конце каждой  петли.  Ричард  махал
руками и кричал, однако его как будто не слышали.
   Через час девочки заскучали, и  мы  решили,  что  Майкл  отведет  их  в
подземелье,  а  мы  с  Ричардом  останемся   наверху,   пока   сохраняется
возможность контакта. Птица летала как и прежде.
   - Как ты думаешь, она ищет что-нибудь? - спросила я Ричарда.
   - Не знаю, - ответил он  и  вновь  принялся  махать  и  кричать.  Птица
оказалась почти  над  нами.  На  этот  раз  она  изменила  курс  и  начала
опускаться, изящно скользя по винтовой линии. Когда она оказалась поближе,
мы с Ричардом заметили серо-бархатное брюшко и два  ярких  вишнево-красных
кольца на шее.
   - Помнишь - это наш друг, - шепнула я,  узнав  в  ней  предводительницу
птиц,  которая  четыре  года   назад   помогла   нам   перебраться   через
Цилиндрическое море.
   Но это было уже не  прежнее  могучее  создание,  возглавлявшее  тройку,
уносившую  нас  из  Нью-Йорка.  Птица  казалась   тощей   и   изможденной,
бархатистое оперение взлохматилось и взъерошилось.
   - Она больна, - заметил  Ричард,  когда  птица  приземлилась  метрах  в
двадцати от нас.
   Она что-то неразборчиво пробормотала и нервно  повела  головой,  словно
ожидая  кого-нибудь  увидеть.  Ричард  шагнул  к  ней  и  птица,  взмахнув
крыльями, отпрыгнула на несколько метров.
   - Что у нас есть из  еды?  -  негромко  поинтересовался  Ричард.  -  Не
найдется ли чего-нибудь наподобие манно-дыни?
   Я покачала головой.
   - У нас нет ничего, кроме вчерашнего цыпленка... - я перебила  себя.  -
Постой, есть еще тот зеленый пунш, который нравится  детям.  Он  похож  на
жидкость, заполнявшую середину манно-дыни.
   Ричард исчез прежде, чем я договорила. Он вернулся минут через  десять,
тем временем мы с птицей  молча  разглядывали  друг  друга.  Я  попыталась
думать о том, что птица вызывает во мне дружеские  чувства,  надеясь,  что
мои добрые намерения отразятся хотя  бы  во  взгляде.  Насколько  я  могла
видеть,  выражение  глаз  птицы  однажды   переменилось,   однако   я   не
представляла, что все это значило.
   Ричард вернулся с одной из черных чаш, наполненных  зеленой  жидкостью.
Поставил ее на землю и показал птице, мы же  с  ним  отступили  метров  на
шесть-восемь. Птица приближалась к чаше  короткими  осторожными  шагами  и
наконец остановилась перед сосудом. Опустила клюв в жидкость,  прихлебнула
ее, откинула голову  назад,  чтобы  проглотить.  Напиток  подошел  -  чаша
опустела  буквально  в  минуту.  Покончив  с  питьем,  крылатое   создание
отступило на два шага, широко расправило крылья и совершило полный оборот.
   - А теперь и мы поприветствуем, - проговорила я. Взяв Ричарда за  руку,
мы повернулись кружком, как делали это четыре года назад, а потом отвесили
птице легкий поклон.
   И Ричарду, и мне показалось,  что  птица  улыбнулась,  однако  подобное
несложно и домыслить. Потом серо-бархатное существо  расправило  крылья  и
поднялось в воздух над нашими головами.
   - Куда, интересно, она направилась? - спросила я Ричарда.
   - Умирать, - ответил он негромко. - Прощается со всем своим миром.


   6 января 2205 года

   Сегодня мой день  рождения.  Мне  теперь  сорок  один  год.  Вчера  мне
приснился еще один из  моих  ярких  снов.  Я  была  старухой:  волосы  мои
поседели, а лицо покрылось морщинами. Я жила в замке, где-то возле  Луары,
неподалеку от Бовуа, с двумя взрослыми дочерьми (во сне ни одна из них  не
была похожа на Женевьеву, Симону или  Кэти)  и  тремя  внуками.  Это  были
подростки, крепкие и здоровые на вид, но что-то в них  было  не  так.  Они
казались тупыми, какими-то несообразительными. Помню,  однажды  во  сне  я
объяснила им, как молекула гемоглобина  переносит  кислород  от  легких  к
мышцам. Никто ничего не понял.
   Проснулась я в унынии. Была середина ночи и все семейство спало. И  как
часто это делаю, вышла в коридор, чтобы проверить, не вылезли  ли  девочки
из-под легких одеял. Симона ночью и не пошевелится, но Кэти,  как  всегда,
разметавшись, сбросила одеяльце.  Прикрыв  ее,  я  опустилась  в  одно  из
кресел.
   Что же так тревожит меня? - думала я. Зачем мне снятся эти сны о  детях
и внуках? На прошлой неделе я  как  бы  шутя  завела  речь  еще  об  одном
ребенке, и Ричард, находящийся в очередной депрессии, едва не выпрыгнул из
собственной кожи. Мне кажется, он жалеет, что я уговорила его на  Кэти.  Я
немедленно оставила тему, не желая выслушивать  очередную  нигилистическую
тираду.
   Неужели я и впрямь хочу ребенка? Какой  в  этом  смысл,  учитывая  наше
положение? Помимо личных мотивов в новых родах была насущная биологическая
необходимость. Даже в лучшем случае нельзя надеяться на  новую  встречу  с
человеческой расой. И будучи последними, мы должны учесть один из основных
принципов эволюции - максимум генетического разнообразия повышает шансы на
выживание в меняющихся условиях.
   Я проснулась  полностью  и  принялась  обдумывать,  что  будет  дальше.
Предположим, что Рама никуда не прилетит, во всяком  случае,  в  ближайшее
время, и жизнь нам доживать придется в этих самых условиях.  Тогда  скорее
всего Симона и Кэти переживут нас троих. А что дальше? - спросила я  себя.
Если не сохранить каким-то образом семенную жидкость  Майкла  или  Ричарда
(невзирая на все возникающие  при  этом  биологические  и  социологические
проблемы), мои дочери не смогут родить. Быть может,  окажутся  в  истинном
раю, в нирване, просто в другом мире, но они умрут,  а  вместе  с  ними  и
гены.
   Ну а если я рожу сына. Тогда у девочек  появится  ровесник  и  проблема
воспроизведения нового поколения обретет решение.
   И тут меня осенила действительно безумная идея. Во  время  обучения  по
специальности я много занималась генетикой, в особенности  наследственными
дефектами. Помню результаты изучения королевских родов Европы; между XV  и
XVIII  веками  в  них  отмечено  немало  "неполноценных"  личностей,   что
объясняется близкородственными браками. Набор хромосом нашего  с  Ричардом
сына, Симоны и Кэти окажется идентичным. И дети его от наших дочерей, наши
внуки,  будут  нести  те  же  самые  гены,  рискуя  получить  генетическое
заболевание. В то же время генетический код  моего  сына  от  Майкла  лишь
наполовину совпадал бы с кодом дочерей, и если память не  отказывает  мне,
отпрыски от брака его с Симоной  и  Кэти  будут  обладать  заметно  лучшей
наследственностью.
   Я попыталась прогнать возмутительную мысль, увы, она не  уходила.  Надо
было спать, а я все раздумывала. Что будет, если я  вновь  забеременею  от
Ричарда и опять рожу девочку? - спросила я себя. Придется снова  повторить
весь процесс. Мне уже сорок один. Сколько еще лет осталось до  наступления
менопаузы, даже если ее удастся задержать с помощью лекарств? Учитывая оба
имеющихся экспериментальных свидетельства, возможно,  от  Ричарда  я  буду
рожать лишь девочек. Можно, конечно, затеять сооружение целой лаборатории,
чтобы выделить из его семени мужские сперматозоиды, но для этого  придется
потрудиться, затратить не один месяц на углубленные переговоры с раманами.
А потом все равно возникнут сложности,  связанные  с  хранением  спермы  и
перенесением ее в яичники.
   Я подумала об известных методиках корректировки пола  младенца  (выборе
диеты мужчины, образе и частоте сношений, времени оплодотворения с  учетом
овуляции) и заключила,  что  мы  с  Ричардом,  наверное,  вполне  способны
произвести   на   свет   Божий   мальчишку.   Однако   в   любом    случае
предпочтительнее, чтобы отцом его был Майкл. Мысль эта не оставляла  меня.
В конце концов у него естественным путем  из  троих  детей  родилось  двое
сыновей. И если все методики лишь повысят  вероятность  рождения  сына  от
Ричарда, их применение гарантирует рождение сына,  если  отцом  его  будет
Майкл.
   Прежде  чем  уснуть,  я  решила,  что  вся  идея  выглядит  практически
неосуществимой. Следует придумать - при  этом  мне  же  самой  -  надежный
способ искусственного оплодотворения. Но  разве  можно  таким  образом,  в
нашем-то положении, _гарантировать_ сразу пол и здоровье ребенка?  Даже  в
земных госпиталях при всем их оборудовании  подобные  операции  не  всегда
оканчиваются  удачно.  Значит,  придется  заняться  любовью   с   Майклом.
Перспектива эта не вызывала во мне  отвращения,  однако  влекла  за  собой
столь сложные последствия, что я немедленно отвергла ее.


   Через шесть  часов.  Мужчины  удивили  меня  обедом.  Из  Майкла  вышел
настоящий повар.  Еда  по  вкусу  вполне  напоминала  объявленный  в  меню
бифштекс а-ля-Веллингтон, хотя с виду походила на  взбитый  шпинат.  Кроме
того, была подана красная жидкость, названная  вином.  На  вкус  она  была
вполне сносной, и я выпила, обнаружив в  ней,  к  собственному  удивлению,
алкоголь, вызвавший легкое опьянение.
   Словом, к концу обеда мы трое были  слегка  под  хмельком.  Девочки,  в
особенности Симона, удивлялись нашему поведению. За десертом  -  кокосовым
пирогом - Майкл  сообщил  мне,  что  сорок  один  -  число  особенное.  Он
объяснил,   что   с   него   начинается   самая    длинная    квадратичная
последовательность простых чисел. Я спросила его, что это такое. Майкл  со
смехом ответил, что не знает. Впрочем, он выписал  всю  последовательность
из сорока членов: 41, 43, 47, 53, 61, 71, 83,  97,  11З...  кончалась  она
числом 1601. Он заверил меня, что каждое из сорока чисел является простым.
"А поэтому, - подмигнул Майкл, - сорок один - число волшебное".
   Пока я смеялась, Ричард, наш местный гений, повозившись какую-то минуту
с  компьютером,  объяснил  нам  с   Майклом,   почему   последовательность
называется квадратичной.
   - Разности второго порядка равны, - проговорил  он,  пояснив  сказанное
примером.  -  Последовательность  можно   описать   простым   квадратичным
выражением. Возьмем f(N) = N^2 - N + 41, - продолжил он, - где N  -  целое
число от 0 до 40. Эта функция определяет всю зависимость.
   - Но куда интереснее, - усмехнулся он, - если f(N) = N^2 - 81N +  1681,
где N - целое число от 1 до 80. Эта последовательность начинается там, где
оканчивается твоя: первый ее член f(1) = 1601; потом она проходит  эти  же
числа в нисходящем порядке. Перегиб происходит в точках f(40)  =  f(41)  =
41, а затем последовательность вновь  проходит  те  же  числа,  но  уже  в
возрастающем порядке.
   Ричард улыбался. Мы же с Майклом глядели на него с восхищением.


   13 марта 2205 года

   Сегодня у Кэти был второй день рождения,  и  все  пребывали  в  хорошем
настроении, в особенности  Ричард.  Свою  младшую  он  обожает,  хотя  она
беззастенчиво помыкает им. На день рождения он даже отвел дочку  к  логову
октопауков  -  погреметь  вместе  решетками.   Мы   с   Майклом   выразили
неодобрение, но Ричард лишь ухмылялся и подмигивал Кэти.
   За обедом Симона сыграла на пианино короткую пьеску, которой научил  ее
Майкл. Ричард сделал чудесное вино, "раманское шардоннэ",  как  он  назвал
его. Подана была и отварная лососина, по виду напоминавшая земную яичницу.
Все это вносит известную путаницу, однако мы предпочитаем  именовать  свои
блюда по вкусовым свойствам.
   Я просто блаженствую, впрочем, грядущий разговор с  Ричардом  беспокоит
меня. В настоящее время он  пребывает  в  приподнятом  расположении  духа,
потому что занят  сразу  двумя  важными  работами:  во-первых,  составляет
жидкие смеси, вкусом и содержанием алкоголя соперничающие с лучшими винами
Земли,  а  во-вторых,  собирает  новую  серию  20-сантиметровых   роботов,
воплощающих персонажи пьес жившего в XX веке нобелевского лауреата Сэмюэла
Беккета  [ирландский  драматург   (родился   в   1906   году);   один   из
основоположников драмы  абсурда].  Мы  с  Майклом  давно  просили  Ричарда
восстановить его  шекспировскую  труппу,  но  память  по  ушедшим  друзьям
оставалась слишком болезненной. Другое дело - пьесы нового драматурга.  Он
уже закончил четыре куклы (по персонажам пьесы "Конец  игры"),  и  сегодня
дети заливались  блаженным  хохотом,  когда  старые  добрые  Нагг  и  Нелл
вынырнули из мусорных баков с криками: "Кашки. Дайте мне кашки".
   Я все-таки намерена уговорить Ричарда - отцом сына должен быть Майкл. Я
уверена в том, что он сумеет оценить логику и научную справедливость  этой
мысли, хотя едва ли следует ожидать от него проявлений восторга. Я еще  ни
о чем не говорила с Майклом. Конечно, он уже понял, что я  задумала  нечто
серьезное: я только что попросила его последить за девочками,  пока  мы  с
Ричардом погуляем наверху и поговорим.
   Я нервничаю сама и, наверное,  напрасно.  Без  сомнения,  земные  нормы
приличия не применимы к нашей ситуации.  Последние  дни  Ричард  чувствует
себя хорошо, сделался как-то  особенно  остроумен.  Конечно,  не  миновать
перунов   [символ   грозы,   беды,   несчастья;   от   имени   Перуна    -
древнеславянского бога грома и молнии], однако не сомневаюсь, что в  конце
концов он оценит мою идею.



        9

   7 мая 2205 года

   Вот и началась весна нашей размолвки. О Боже,  какими  дураками  бываем
мы, смертные! Ричард, Ричард, вернись!
   С чего начать? Как начать?  Как  самой  себе  поднести  пилюлю?  Ни  на
мгновение я не перестаю укорять себя... В соседней комнате Майкл и  Симона
разговаривают о Микеланджело.
   Отец всегда говорил мне, что ошибается всякий. Но почему же мои  ошибки
всегда настолько серьезны? Идея была здравой, логической, если  рассуждать
трезво. Но в глубинах человеческого существа не  всегда  правит  рассудок.
Эмоции иррациональны. Одни компьютеры не знают ревности.
   Предубеждений было достаточно. Уже когда мы вышли "погулять"  на  берег
Цилиндрического  моря,  по   глазам