ники не  могли  уделить  Нью-Йорку
много времени. Из девяти его частей они смогли  подробно  картографировать
лишь одну и, воспользовавшись общими  достаточно  неполными  наблюдениями,
решили, что все районы города идентичны.
   По мере того как Такагиси все больше и  больше  углублялся  в  зловещий
покой одного из центральных районов, начали проявляться известные  отличия
между этим сегментом Рамы и местом, исследованным экипажем  Нортона,  -  в
примыкающем ломте. Общее расположение улиц в  обоих  случаях  повторялось,
однако по мере приближения к площади Такагиси  понял,  что  мелкие  улочки
направлены чуть иначе, не  так,  как  свидетельствовали  первооткрыватели.
Научная жилка в душе Такагиси то и дело  заставляла  его  останавливаться,
чтобы занести все различия в портативный компьютер.
   Японец уже входил в область,  непосредственно  примыкающую  к  площади,
улицы от нее разбегались концентрическими кругами. Миновав три  поперечные
улицы, он оказался перед огромным зеркальным  октаэдром  высотой  в  сотню
метров. Лучи от сильного фонаря играли на  его  поверхности,  отражаясь  в
окружающих зданиях. Такагиси медленно обошел октаэдр, разыскивая вход,  но
ничего не нашел.
   По  другую  сторону  восьмигранного   сооружения   в   центре   площади
располагался широкий круг, где не было высоких сооружений. Сигеру Такагиси
направился вдоль его  периметра,  внимательно  изучая  окружающие  здания.
Никаких новых представлений о предназначении  сооружений  ему  не  удалось
получить. Временами оборачиваясь к центру площади, он также  не  видел  на
ней ничего необычного. Тем не менее он ввел в свой компьютер  расположение
многочисленных  низких,  ничем  не  примечательных  металлических  ящиков,
разделявших площадь на отделения.
   Вновь оказавшись перед октаэдром, доктор Такагиси сунул руку в сумку  и
извлек из нее тонкую гексагональную плату, плотно прикрытую  электроникой.
Свою научную аппаратуру он разместил на площади в трех или четырех  метрах
от октаэдра,  а  потом  затратил  десять  минут,  проверяя  радиоаппаратом
исправность всех приборов. По окончании этой работы японский ученый быстро
оставил площадь и направился к Цилиндрическому морю.
   Такагиси находился как раз на середине второй поперечной  улицы,  когда
до его ушей с площади донесся короткий, но громкий хлопок. Он обернулся  и
застыл на месте. Через несколько секунд японец услышал  другой  звук.  Его
Такагиси помнил с первой вылазки: шорох металлических щеток и утопающий  в
нем  тонкий  посвист.  Он  посветил  фонарем  в  сторону   площади.   Звук
прекратился. Такагиси выключил фонарь, по-прежнему стоя посреди улицы.
   Через несколько минут  шорох  послышался  вновь.  Такагиси,  крадучись,
миновал в обратном направлении  обе  поперечные  улицы  и  начал  обходить
октаэдр, двигаясь в направлении шума. Когда он уже поворачивал к выходу  с
площади,  в  сумке  зазвенел  звонок.  Когда  Такагиси  выключил   сигнал,
свидетельствовавший, что оставленное им на площади оборудование уже  вышло
из строя, в Нью-Йорке воцарился полный покой. И доктор Такагиси снова стал
ждать, но  на  этот  раз  звук  не  повторился.  Глубоко  вздохнув,  чтобы
успокоиться, он призвал всю свою храбрость.  Однако  любопытство  каким-то
образом пересилило страх, и Такагиси вернулся к площади, чтобы  проверить,
что случилось с его приборами.  Его  удивило  исчезновение  гексагональной
платы... Куда она могла подеваться? Кто или что - причина исчезновения?
   Такагиси понимал, что близок к чрезвычайно важному открытию. А еще  ему
было страшно. Еле преодолевая желание спастись  бегством,  он  обвел  края
площади лучом фонаря, надеясь  найти  объяснение  внезапного  исчезновения
научной станции. Луч высветил металлическую пластинку  метрах  в  тридцати
или сорока ближе к центру площади. Инстинктивно Такагиси понял,  что  свет
отражается от его приборов. Он поспешил к ним.
   Встав  на  колени,  японец  разглядывал  электронную   схему.   Видимых
повреждений не было, и он уже вытащил свой радиоаппарат, чтобы  по  одному
проверить отдельные узлы, когда заметил нечто вроде куска толстого  каната
около  пятнадцати  сантиметров  в  диаметре  на  краю  освещенного  круга.
Подобрав фонарь, Такагиси подошел ближе к  загадочному  объекту.  Покрытый
черными и золотыми полосами, он тянулся метров  на  двенадцать  в  сторону
странного вида металлического сооружения  примерно  трех  метров  высотой.
Такагиси ощупал объект. Сверху он оказался мягким, даже пушистым. Но когда
японец  попытался  прикоснуться  снизу,   объект   шевельнулся.   Такагиси
мгновенно выронил странный  предмет  и  только  глазами  следил,  как  тот
медленно  уползает  к  укрытию;  его   движение   сопровождалось   шорохом
металлических щеток.
   Доктор Такагиси мог уже слышать биение  собственного  сердца.  И  вновь
нахлынуло желание бежать... Он вспомнил свои первые медитации в колледже -
в саду наставника дзэн. Он не будет бояться. Такагиси  велел  своим  ногам
идти к укрытию.
   Черно-золотая веревка исчезла, на всей  площади  воцарилось  безмолвие.
Такагиси приближался к металлическому  навесу,  посвечивая  фонарем  в  то
самое место, где исчез странный канат. Обойдя угол, он  осветил  фонариком
внутреннюю часть навеса - и не смог поверить своим глазам: в  лучах  света
извивался огромный ком переплетенных черно-золотых щупалец.
   Тонкий визг вдруг словно взорвался в ушах. Глянув  через  левое  плечо,
доктор Такагиси застыл как громом  пораженный.  Глаза  его  выкатились,  и
вопль потонул в усиливавшемся шуме. Три щупальца  ползли,  чтобы  схватить
его. Тогда стенки сердца не выдержали, и он рухнул уже  мертвым  прямо  на
протянувшиеся конечности удивительного существа.



        33. ПРОПАЛ ЧЕЛОВЕК

   - Адмирал Хейльман?
   - Да, генерал О'Тул?
   - Вы один?
   - Безусловно. Я только  что  проснулся  -  несколько  минут  назад.  До
встречи с доктором Брауном осталось более  часа.  Почему  вы  звоните  так
рано?
   - Пока вы спали, я получил кодированное сообщение  особой  важности  из
военного командования Совета Объединенных Правительств (СОП). Речь идет  о
плане "Троица". Их интересует положение дел.
   - Что именно интересует вас, генерал?
   - Переговорная линия  надежна,  адмирал?  Вы  отключили  автоматическую
запись?
   - Отключаю.
   -  Они  задали  нам  два  вопроса.  Сообщил  ли  перед  смертью  Борзов
кому-нибудь свой код? Знает ли о "Троице" еще кто-нибудь из экипажа?
   - Вы знаете ответ на оба вопроса.
   - Я хотел убедиться, что вы ничего  не  сообщили  доктору  Брауну.  Они
настаивали, чтобы я переговорил с вами, прежде чем кодировать  ответ.  Как
вы полагаете, с чего бы все это?
   - Не знаю, Майкл. Наверное, там, на  Земле,  уже  начинают  нервничать.
Смерть Уилсона ужаснула всех.
   - Меня, во всяком случае. Но не настолько, чтобы вспомнить о  "Троице".
Не проведала ли Земля о чем-то таком, чего мы не знаем?
   - Может быть, скоро узнаем. Все  официальные  лица  МКА  настаивают  на
эвакуации экспедиции с Рамы при первой же  возможности.  Им  не  по  вкусу
пришлось даже то, что мы дали людям несколько часов на отдых. На этот раз,
мне кажется, они не передумают.
   - Адмирал, вы помните нашу совместную беседу с Борзовым во время полета
об условиях, в которых следует активировать "Троицу"?
   - Помню немного. А что такое?
   - Вы все еще не согласны с проявленной им настойчивостью в том, что  мы
должны знать _причины_ для  задействования  плана  "Троица"?  Тогда-то  вы
утверждали, что, если опасность грозит  всей  Земле,  вам  не  обязательно
досконально разбираться в причинах.
   - Боюсь, я чего-то не понимаю,  генерал.  Почему  вы  задаете  мне  эти
вопросы?
   - С вашего позволения, Отто, я бы хотел запросить  в  этой  шифровке  у
военного командования СОП причины их запроса о состоянии "Троицы". Если мы
в опасности, это следует знать.
   - Майкл, можете запросить дополнительную информацию,  но,  держу  пари,
подобный запрос является чисто рутинным.


   Янош Табори проснулся, когда внутри  Рамы  было  еще  темно.  Натягивая
летный комбинезон, он в уме составлял последовательность действий, которые
следовало бы предпринять, чтобы доставить захваченного краба на  "Ньютон".
Если приказ оставить Раму будет подтвержден, отправляться  придется  сразу
же едва рассветет. Обратившись к  методике  эвакуации,  записанной  в  его
компьютере, Янош  дополнил  ее  несколькими  новыми  данными,  касающимися
биота.
   Он проверил часы: до рассвета оставалось только пятнадцать минут, если,
конечно, в Раме действительно поддерживался правильный суточный цикл. Янош
усмехнулся. Рама  уже  подарил  людям  столько  сюрпризов  -  нельзя  было
надеяться, что свет будет включаться строго по  графику.  Но,  если  такое
случится, Яношу хотелось бы видеть здешний "восход". А завтрак может  пока
подождать.
   В сотне метров от его хижины в прозрачной клетке застыл пойманный краб,
в этом положении он оставался с предыдущего дня,  когда  его  оторвали  от
спутников. Посветив  фонариком  сквозь  прочную  прозрачную  стенку,  Янош
убедился, что биот ночью не пошевелился. Установив это, он  направился  из
лагеря "Бета" в сторону моря.
   Ожидая вспышки света, он обнаружил, что возвратился мыслями к тому, чем
закончился вчера их разговор с Николь. Что-то крылось за  предложенным  ею
объяснением возможной причины приступа болей у генерала Борзова в ту ночь,
когда он умер. Янош ясно помнил здоровый аппендикс;  значит,  нельзя  было
сомневаться в том, что первый диагноз  оказался  неверным.  Но  почему  же
Николь не переговорила с ним о возможном отравлении? Тем более,  если  она
пыталась разобраться с причинами несчастья... Янош  пришел  к  неизбежному
выводу: или доктор де Жарден усомнилась в его способностях, или  почему-то
заподозрила,  что  это  он  мог  дать  Борзову   какой-то   препарат,   не
посоветовавшись с ней. В любом случае следовало узнать, что именно  она  о
нем думает. В душу закралось странное чувство  вины...  Что,  если  Николь
каким-то образом узнала о проекте Шмидта -  Хагенеста  и  подозревает  всю
четверку?
   И в первый раз Янош понял, что приступ у Борзова скорее  всего  не  был
вызван естественными причинами. Он вспомнил ту  их  бурную  сходку,  когда
четверка собралась через два часа после того, как Дэвид Браун  узнал,  что
не участвует в первой вылазке. "Отто,  тебе  нужно  поговорить  с  ним,  -
сказал недовольный Браун адмиралу Хейльману. - Его следует переубедить".
   Отто Хейльман выразил мнение, что едва ли  генерал  Борзов  пересмотрит
состав намеченной им группы. "Тогда, - отвечал Браун раздраженным тоном, -
все мы можем распрощаться с премиями по контракту".
   Во время  той  встречи  Франческа  Сабатини  держалась  спокойно  и  не
проявляла волнения. Уходя, Янош слышал,  что  Браун  добрался  и  до  нее.
"Почему ты сидишь так спокойно? - говорил он. - Ты потеряешь  столько  же,
сколько и все мы. Или у тебя есть какой-то план?"
   Ответную улыбку Франчески Янош видел лишь мельком, однако  отметил  про
себя странно уверенное выражение на  ее  лице.  И  пока  космонавт  Табори
дожидался  рассвета  на  Раме,  подобная  улыбка   перекочевала   на   его
собственное лицо. При познаниях Франчески во всяких лекарствах она  вполне
могла  дать  генералу  Борзову  средство,   способное   вызвать   симптомы
аппендицита. Но неужели она способна дойти  до  такой...  низости,  только
чтобы увеличить их заработок после полета?
   И вновь внутренность Рамы залил свет, как и всегда, предоставляя зрению
настоящий пир. Янош медленно поворачивался во все стороны, приглядывался к
обеим чашам, замыкавшим колоссальное сооружение, и  уже  при  ярком  свете
решил переговорить с Франческой, как только появится возможность.


   Как ни странно, первой этот вопрос задала Ирина  Тургенева.  Космонавты
почти закончили завтрак. Доктор Браун и адмирал Хейльман уже оставили стол
ради очередных неотложных переговоров с руководством МКА.
   - А где доктор Такагиси? -  невинно  спросила  она.  -  Никогда  бы  не
подумала, что он способен опаздывать.
   - Наверное, заспался и будильника не услышал, -  ответил  Янош  Табори,
отодвигая от стола свой складной стул. - Я схожу за ним.
   Через минуту он возвратился и в недоумении пожал плечами.
   - Его там нет. Наверное, вышел пройтись.
   Сердце Николь де Жарден упало. Оставив недоеденным завтрак,  она  резко
поднялась.
   - Надо бы поискать его, - сказала она, не скрывая беспокойства, - иначе
он не успеет собраться.
   Возбуждение Николь заметили и другие космонавты.
   - Что такое, - добродушно проговорил Ричард Уэйкфилд. - Один  из  наших
ученых поутру решил прогуляться и вы, доктор,  сразу  запаниковали.  -  Он
включил радио. - Доброе утро, Такагиси. Вы  меня  слышите.  Это  Уэйкфилд.
Будьте добры, скажите нам, что  все  в  порядке  и  мы  спокойно  закончим
завтрак.
   Наступило долгое молчание. Каждый член экипажа знал, что иметь при себе
передатчик следовало в любой ситуации. Если приспичило,  можешь  отключить
его, но слушать обязан в любое время.
   - Такагиси-сан, - строгим тоном продолжила за Уэйкфилдом  Николь.  -  С
вами все в порядке?  Отвечайте,  пожалуйста.  -  Во  время  последовавшего
молчания  внутренности  Николь  стянулись  в  тугой  комок.  С  ее  другом
случилось нечто ужасное.


   - Я уже дважды повторил это,  доктор  Максвелл,  -  возбужденным  тоном
говорил Дэвид Браун. - Часть  экипажа  эвакуировать  бессмысленно.  Искать
Такагиси лучше всем вместе. И как только мы его  обнаружим,  сразу  же  со
всей поспешностью оставим Раму. Отвечая  на  ваш  последний  вопрос,  могу
добавить: - Нет, это не выдумка экипажа, чтобы уклониться от эвакуации.
   Обернувшись к генералу Хейльману, он вручил ему микрофон.
   -  Черт  побери,  Отто,  -  буркнул  Браун.  -  Теперь   твоя   очередь
разговаривать с этим тупым  бюрократом.  Он  думает,  что,  сидя  в  сотне
миллионов километров отсюда, будет лучше командовать экспедицией, чем мы.
   - Доктор Максвелл, говорит адмирал Хейльман.  Я  полностью  согласен  с
доктором Брауном. В любом случае не будем тратить  времени  на  споры  при
таком запаздывании сигнала. Мы продолжаем  выполнение  намеченного  плана.
Космонавт Табори останется со мной в лагере "Бета", чтобы  запаковать  все
тяжелое оборудование, в том числе и биота. Я  координирую  поиски.  Браун,
Сабатини и де  Жарден  по  льду  отправляются  в  Нью-Йорк,  скорее  всего
профессор мог уйти именно туда. Уэйкфилд, Тургенева и Яманака будут искать
его с  геликоптеров.  -  Он  помедлил.  -  Не  торопитесь  с  ответом.  Мы
приступаем к поискам, не дожидаясь вашего мнения.


   Николь паковала ранец с медикаментами  и  корила  себя  -  как  она  не
догадалась, что Такагиси решит  совершить  прощальный  визит  в  Нью-Йорк.
"Новая  твоя  ошибка,  -  ругала  себя  Николь.  -  Теперь  остается  лишь
подготовить все необходимое, что может потребоваться, когда его найдут".
   Она назубок помнила все, что положено иметь с собой, но  тем  не  менее
решила  сэкономить  на  воде  и  еде,  чтобы  прихватить  то,  что   может
понадобиться больному или раненому Такагиси. Искать японского  ученого  ей
придется в компании этой парочки. Подобная перспектива не радовала Николь,
однако ей и в голову не  пришло,  что  такие  спутники  могли  подобраться
вполне преднамеренно. Об интересе Такагиси к Нью-Йорку знали  все.  А  раз
так - неудивительно, что именно Браун и Сабатини сопутствуют ей в  главной
области поисков.
   Уже перед тем как выйти, Николь заметила у входа Ричарда Уэйкфилда.
   - Можно войти? - спросил он.
   - Конечно, - ответила Николь.
   Он вошел внутрь, обнаружив необычную для него неуверенность... пожалуй,
даже смущение.
   - В чем дело? - спросила Николь, нарушив неловкое молчание.
   Уэйкфилд улыбнулся.
   - Ну, - проговорил он кротким тоном, - несколько минут назад мне пришла
в голову неплохая мысль. Может  быть,  вам  она  покажется  глупостью  или
детством... - Николь заметила какой-то предмет в правой руке Уэйкфилда.  -
Я кое-что  принес  вам,  -  продолжил  он.  -  Талисман  на  счастье.  Мне
подумалось, что будет лучше, если в Нью-Йорке с вами окажется спутник.
   И космонавт Уэйкфилд разжал ладонь, на  ней  оказалась  фигурка  принца
Хэла.
   - Можете мне говорить что угодно о мужестве, решимости и  всем  прочем,
однако иногда важна и чуточка удачи.
   Николь вдруг растрогалась. Взяв небольшую фигурку  из  руки  Уэйкфилда,
она с восхищением стала разглядывать ее.
   - А нет ли у принца каких-нибудь  особенных  талантов,  о  которых  мне
следует знать? - спросила она с улыбкой.
   - О, да, - просиял Ричард. - Он любит проводить вечера в  трактирах  за
шутливой беседой с толстыми рыцарями и всякой  недостопочтенной  публикой.
Или воевать со всякими там взбунтовавшимися графами и герцогами. А  еще  -
ухаживать за прекрасными француженками-принцессами.
   Николь слегка порозовела.
   - Что нужно сделать, если мне будет одиноко и  я  захочу,  чтобы  принц
развлек меня?
   Подойдя к Николь, Ричард показал ей на крошечную клавиатуру чуть повыше
одного места фигурки.
   - Он исполняет много команд, -  проговорил  Ричард,  вручая  ей  тонкий
стерженек длиной с булавку. - Подходит к любой клавише. Нажимайте "Р"  для
разговора или "Д" для действия, тогда он покажет все свои штучки.
   Опустив крошечного принца и стерженек  в  карман  летного  комбинезона,
Николь поблагодарила Уэйкфилда:
   - Спасибо, Ричард. Очень мило с вашей стороны.
   Уэйкфилд обрадовался.
   - Ничего, вы же понимаете - это пустяк. Просто нас преследуют  неудачи,
и мне хотелось бы...
   - Еще раз спасибо, Ричард, - перебила его Николь. - Спасибо за  заботу.
- Из домика они вышли вместе.



        34. СТРАННЫЕ КОМПАНЬОНЫ

   Дэвид Браун относился к числу теоретиков,  не  знавших  и  не  любивших
техники. Опубликованные его работы по большей части касались умозрительных
вопросов - подробности и формализм  эмпирической  науки  отталкивали  его.
Эмпирики имели дело с машинами... и,  что  хуже,  с  инженерами.  С  точки
зрения  Брауна,  их  можно  было  считать  дипломированными  плотниками  и
водопроводчиками. Правда, приходилось мириться с их существованием: должен
же кто-то подтверждать его теории экспериментом.
   Когда Николь невинно принялась задавать Брауну самые простые вопросы об
устройстве ледомобиля, Франческа не могла сдержать смешка.
   - Он и представления не имеет, - ответила  итальянская  журналистка,  -
ему это вообще не интересно. Не знаю, поверите ли, но этот мужчина даже не
умеет водить электрокар.  Я  видела,  как  он  тридцать  минут  глядел  на
простейшего кухонного робота, так и не сумев вычислить, что с ним  следует
делать. И умер бы с голоду, если бы ему некому было помочь.
   - Не может быть, Франческа, - произнесла Николь, усаживаясь  следом  за
итальянкой на переднее сиденье ледомобиля. - Не настолько он у  нас  плох.
Все-таки  пользоваться  бытовыми  компьютерами,  передатчиками,   системой
обработки видеоинформации на "Ньютоне" надо уметь. Вы преувеличиваете.
   Разговор шел легкий и безобидный. Плюхнувшись на заднее сиденье, доктор
Дэвид Браун тяжело вздохнул.
   - Неужели у двух столь исключительных дам не нашлось  более  интересной
темы для разговора? А если нет, может быть, вы объясните мне, почему  этот
японский лунатик рванул из лагеря прямо посреди ночи?
   - Как  утверждает  раболепный  прихвостень  Максвелла,  этот  ничтожный
Миллс, на Земле многие считают, что наш добрый доктор похищен раманами.
   - Франческа, не надо, давай  серьезно.  Почему  доктор  Такагиси  решил
вдруг проявить инициативу?
   -  У  меня  есть  идея,  -  медленно  проговорила  Николь.  -  Принятая
последовательность исследований раздражала его. Вы же знаете, как пылко он
верит в особое предназначение Нью-Йорка. После инцидента с Уилсоном...  ну
он решил, что нам прикажут уходить на "Ньюто