му не думая, было, пожалуй, не вполне  точным:  не  будь  эта  тварь  столь
непомерно велика, ее лучше бы, наверное,  именовать  жуком.  Панцирь  у  нее
отливал чудесным металлическим блеском  -  Джимми,  в  сущности,  готов  был
поклясться, что это именно металл и ничто другое.
   Любопытная идея: а  что,  если  краб  -  вовсе  не  зверь,  а  робот?  Он
пристально взглянул на шестиногого с этой новой точки зрения,  анализируя  в
деталях его строение. На месте рта был набор манипуляторов, живо напомнивший
Джимми большой многоцелевой перочинный нож - мечту всякого  уважающего  себя
мальчишки: клещи, щупы, напильники и даже нечто похожее на  сверло.  Но  все
это еще ничего  не  доказывало.  Земные  насекомые  тоже  владеют  подобными
инструментами - и множеством других.  Зверь  или  робот?  Оба  предположения
оставались по-прежнему равновероятными.
   Глаза, которые могли бы, кажется, разом решить  проблему,  тем  не  менее
лишь осложняли ее. Они были так глубоко утоплены  под  защитными  выростами,
что никак не позволяли судить о свойствах их  линз  -  кристаллических  либо
студенистых. К тому же они были лишены  всякого  выражения,  хотя  светились
поразительно ясной голубизной.  Несколько  раз  они  устремлялись  прямо  на
Джимми, но и тогда в них не мелькало ни искорки интереса. По  мнению  самого
Джимми,   пожалуй,   слегка   предвзятому,   такое   поведение   отнюдь   не
свидетельствовало о могучем уме. Любое создание  -  животное  или  робот,  -
способное не заметить человека вблизи, нельзя считать чересчур смышленым.
   Краб наконец перестал описывать круги и на секунду-другую замер на месте,
будто прислушиваясь к некоему безмолвному голосу. Затем он  пустился  прочь,
смешной походкой враскачку, примерно в  направлении  моря.  Двигался  он  по
идеальной прямой с постоянной скоростью 4-5 километров в час  и  прошел  уже
метров двести, прежде чем Джимми, еще не совсем  оправившийся  от  контузии,
сообразил, что негодная тварь уносит  с  собой  все,  что  осталось  от  его
возлюбленной "Стрекозы". Сообразил, вознегодовал и бросился в погоню.
   Поступок этот не был совершенно бессмысленным. Краб  двигался  к  морю  -
спасение, если оно вообще возможно, придет именно с этой стороны.  И  отнюдь
не безынтересно попутно узнать, как намерено  чудовище  распорядиться  своим
трофеем, - это прольет определенный свет на мотивы его  действий  и  уровень
развития.
   Тело все еще болело, ноги не слушались, и понадобилось целых пять  минут,
чтобы нагнать целеустремленно вышагивающего краба.  Некоторое  время  Джимми
держался на почтительном расстоянии,  пока  не  удостоверился,  что  тот  не
возражает против преследования. Собственно, именно тогда лейтенант  приметил
в куче обломков "Стрекозы" свой пищевой рацион и фляжку с водой  -  и  сразу
почувствовал острый голод и жажду.
   Подумать только - от него со скоростью пешехода уносили всю  пищу  и  все
питье, какие имелись налицо в этой половине мира! Не считаясь с  риском,  он
должен был снова завладеть ими.
   Он осмотрительно приблизился к крабу  сзади  справа.  Держась  наравне  с
"противником", пригляделся к сложному ритму ног,  пока  не  получил  точного
представления, где окажется любая из них в каждый следующий момент.  Проведя
такую подготовку, Джимми сдавленно пробормотал: "Извините",  и  молниеносным
броском выхватил свою собственность из кучи. Ему и во сне не снилось, что  в
один прекрасный день придется  обучаться  искусству  кражи,  и  успешное  ее
завершение привело его в восторг. Вся операция не заняла и секунды,  а  краб
даже не замедлил шага.
   Джимми отскочил на десяток метров,  смочил  губы  из  фляжки  и  принялся
жевать ломтик мясного концентрата, Одержанная им пусть маленькая, но  победа
резко  подняла  его  настроение;  теперь  он   мог   позволить   себе   даже
призадуматься о невеселом будущем.
   Пока живу - надеюсь; и тем не менее он  не  видел  путей  к  собственному
спасению, совсем не видел.
   Допустим, его товарищи переплывут море, но он-то как  доберется  до  них,
как преодолеет полукилометровый утес? "Мы что-нибудь  придумаем,  -  обещала
группа наблюдения.  -  Утес  не  может  тянуться  вокруг  всего  мира,  хоть
где-нибудь да есть разрыв..." - "Почему же не может?" - едва не ответил  он,
но вовремя прикусил язык.
   Одна из самых примечательных особенностей Рамы заключалась  в  том,  что,
куда бы вы ни держали путь, вы всегда ясно видели  цель  своего  назначения.
Изгиб поверхности здесь ничего не прятал, а,  напротив,  выявлял.  И  Джимми
довольно скоро понял, куда направляется краб: впереди на склоне -  изогнутая
поверхность казалась склоном - виднелась яма поперечником в полкилометра. На
Южном континенте таких  ям  насчитывалось  три,  судить  об  их  глубине  на
расстоянии было невозможно. Их назвали  по  именам  самых  известных  лунных
кратеров, и теперь он приближался к "Копернику". Название выбрали не  совсем
удачно: здесь не было ни кольцевых  возвышенностей,  ни  центрального  пика.
"Коперник" представлял собой просто-напросто глубокую шахту, а  может  быть,
колодец с вертикальными стенками.
   Подойдя поближе и заглянув через край, Джимми различил на глубине  где-то
около пятисот метров лужицу неприветливой серо-зеленой воды. Полкилометра  -
значит, вода стоит на уровне моря; интересно, сообщаются ли колодец  и  море
между собой?
   Завиваясь в спираль, к воде вел  наклонный  спуск,  утопленный  в  стенке
колодца; у  Джимми  мелькнула  мысль,  что  он  заглянул  в  нарезной  ствол
исполинского ружья. Нарезка делала немалое число  витков,  Джимми  попытался
проследить их, отсчитал с десяток оборотов, сбился - и только тут понял, что
видит не один, а три независимых спуска, развернутых  по  отношению  друг  к
другу на 120 градусов. В любом другом  мире  это  показалось  бы  редкостным
архитектурным излишеством - в любом, только не на Раме.
   Все три спуска косо  вонзались  в  воду  и  исчезали  под  ее  мутноватым
зеркалом. Впрочем, чуть ниже поверхности  Джимми  приметил  выходы  каких-то
темных тоннелей или пещер, выглядели эти темные норы довольно мрачно,  и  он
еще задал себе вопрос, обитаемы ли они. Что если рамане - земноводные?..
   Когда краб приковылял к краю  колодца,  Джимми  решил,  что  тот  намерен
спуститься по виткам и, может статься, предъявить обломки "Стрекозы" некоему
высшему существу, способному оценить их. Вместо этого зверь просто подошел к
обрыву, не колеблясь свесил почти половину панциря над бездной, хотя  ошибка
буквально в несколько сантиметров могла оказаться для него роковой, и  резко
встряхнулся всем телом. Обломки "Стрекозы" посыпались, подрагивая, вниз, а у
Джимми на глазах выступили невольные слезы. "Вот тебе и разумная тварь..." -
горько подумал он.
   Избавившись от ноши, краб внезапно повернулся и двинулся прямо на Джимми,
который стоял всего-то в десятке метров. "Неужто и меня туда же?" - изумился
он. Оставалось надеяться, что камера не слишком дрожала в его  руках,  когда
он наводил ее на приближающееся чудовище.
   - Что посоветуете? - нерешительно спросил  он  у  группы  наблюдения,  по
правде говоря, не надеясь на толковый ответ.
   Утешением, хотя и небольшим, служило сознание, что он входит в историю, и
он спешно  перебрал  в  памяти  рецепты,  выработанные  на  случай  подобной
встречи. Все они до этого самого дня были чисто теоретическими. Ему  первому
выпало проверить их на практике.
   - Не беги, пока не удостоверишься, что он настроен враждебно,  -  шепнули
далекие друзья.
   "А куда бежать?" - спросил себя Джимми. Разумеется, он  обставил  бы  эту
тварь на стометровке, но на дальней дистанции она наверняка загонит его.
   Не торопясь, Джимми вытянул навстречу крабу обе руки. Вот уже добрые  два
века люди спорили целесообразен ли такой жест, повсюду ли во  Вселенной  его
истолкуют как "Смотрите, я безоружен"?  Но  увы,  лучшего  никто  так  и  не
предложил.
   А краб - краб вообще не реагировал на дружеский жест,  даже  не  замедлил
шага. Не удостоив Джимми вниманием, он прошествовал мимо и с  деловым  видом
направился на юг. Понимая, что остался в дураках, полномочный  представитель
провожал его взглядом, а герой несостоявшегося первого контакта удалялся  по
раманской равнине, безразличный к человеку и к его разочарованию.
   За всю свою жизнь Джимми не испытывал такого унижения.  Потом  на  помощь
ему пришло врожденное чувство юмора.  В  конце  концов  не  велика  беда  не
удостоиться приветствия со стороны одушевленной мусоросборочной машины. Было
бы хуже, если бы она вознамерилась обнять его как долгожданного брата...
   Он вернулся к кромке "Коперника" и уставился в мутные воды. На  этот  раз
он заметил, что там, в глубине, лениво снуют какие-то зыбкие тени,  иные  из
них весьма солидных размеров. Вот одна из теней переместилась  к  ближайшему
спиральному спуску, и наверх поползло нечто похожее на многоногий  танк.  По
скорости движения Джимми вычислил, что на  подъем  танку  потребуется  около
часа; если танк и являл собой угрозу, то надвигалась она крайне медленно.
   Чуть позже у выходов из темных нор, что прятались под самой поверхностью,
мелькнула другая тень, более быстрая. Что-то  стремительно  метнулось  вдоль
нарезки, но он не сумел ни разглядеть это "что-то", ни хотя бы понять, какие
оно имеет очертания. Словно там  внизу  пронесся  небольшой  смерч,  пылевой
столб величиной с человека.
   Джимми зажмурился и потряс головой. Когда он  открыл  их  снова,  видение
исчезло.
   Вероятно, падение потрясло его сильнее, чем он предполагал, - до сих  пор
он не страдал галлюцинациями. Группе  наблюдения  он  на  всякий  случай  не
сказал ни слова. Но и  исследовать  спиральные  спуски,  на  что  уже  почти
отважился, тоже не стал. Решил не расходовать понапрасну энергию.
   Вращающийся фантом, который ему привиделся, отношения к этому не имел. Ни
малейшего отношения - во что, во что, а в призраки Джимми не верил.

Глава 30
ЦВЕТОК

   Напряжение  вызвало  жажду,  и  Джимми  остро  осознал,  что  вокруг  нет
пригодной для питья воды. На том, что оставалось во фляжке, он  продержится,
быть может, неделю, но, собственно, зачем? Лучшие умы  Земли  вскоре  станут
биться над "проблемой  Джимми";  капитана  Нортона,  вне  всякого  сомнения,
забросают проектами. Но  сам  он,  как  ни  тщился,  не  мог  найти  способа
спуститься по срезу полукилометрового утеса. Даже будь у него веревка  такой
длины, к чему ее привязать?
   И все-таки глупо  -  и  не  по-мужски  -  сдаваться  без  борьбы.  Всякая
возможная помощь может прийти только со стороны моря, и он будет двигаться в
ту сторону, а попутно делать свое дело, словно  ничего  не  случилось.  Ведь
никто и никогда больше не увидит и не сфотографирует территорию, по  которой
ему предстоит пройти, и одно это уже гарантирует ему  память  в  веках.  Он,
конечно, предпочел бы иные, прижизненные  блага,  но  уже  лучше  посмертная
слава, чем вообще ничего.
   Если бы он мог летать,  как  погибшая  "Стрекоза",  от  моря  его  сейчас
отделяло бы всего три километра, но подойти к морю по прямой -  задача  вряд
ли  выполнимая:  некоторые  участки  впереди  представляют   собой   слишком
серьезное препятствие. Однако маршрутов в его распоряжении сколько угодно. И
Джимми мог в любой момент окинуть их взглядом: вот они, расчерчены перед ним
как на гигантской карте, с обеих сторон уходящей ввысь и вдаль.
   Времени ему не занимать, и начнет он с самого интересного, даже если  это
уведет его от кратчайшего пути.  Примерно  в  километре  вправо  простирался
квадрат, сверкающий так, будто его усыпали осколками стекла или драгоценными
камнями.  Мысль  о  последних,   пожалуй,   и   подстегнула   Джимми.   Даже
приговоренный к смерти не может не проявить известного  интереса  к  тысячам
квадратных метров драгоценностей.
   Впрочем, он не слишком огорчился, выяснив, что заманчивый  блеск  создают
всего-навсего  кристаллы  кварца.  Зато  клетка  рядом   оказалась   намного
примечательнее:  ее  сплошь  покрывали  пустотелые  металлические   колонны,
расположенные без всякого видимого порядка, но очень близко  друг  к  другу.
Высоты они были  самой  различной  -  одни  не  достигали  и  метра,  другие
вытянулись с трехэтажный дом. Пройти между ними нечего было и надеяться - не
всякий танк смог бы пробраться сквозь эти заросли труб.
   Двигаясь между квадратом, покрытым кристаллами, и квадратом с  колоннами.
Джимми вышел на перекресток. Теперь квадрат по правую руку  напоминал  ковер
или гобелен из крученой пряжи - Джимми попытался оторвать хотя  бы  ниточку,
но не сумел. По левую руку располагалась  мозаика  из  шестигранных  плиток,
плотно пригнанных друг к другу. Она казалась бы монолитной, не окрась рамане
плитки во все цвета радуги. Джимми потратил немало времени  в  поисках  двух
сопредельных плиток одного цвета - хотел узнать, различима ли граница  между
ними, - но не нашел ни одного случая подобной небрежности.
   Передавая панораму перекрестка, он пожаловался группе наблюдения:
   - Ну, а вы-то хоть что-нибудь понимаете? У меня чувство, словно я  заперт
в гигантском лабиринте. Или это раманская картинная галерея?
   - Мы озадачены не меньше твоего, Джимми. Пока что мы не  замечали,  чтобы
рамане интересовались искусством. Но не будем спешить с выводами - подождем,
понаблюдаем еще...
   Квадраты, лежащие за следующим перекрестком, ничего  не  прояснили.  Один
был совершенно пуст - жесткая гладкая поверхность  безликого  серого  цвета.
Второй  -  заполнен  мягким  губчатым  веществом,  усеянным   миллионами   и
миллионами крошечных пор. Джимми попробовал его ногой,  и  вещество  тут  же
омерзительно колыхнулось.
   На очередном перекрестке его поджидало  нечто,  поразительно  похожее  на
вспаханное поле, с бороздами одинаковой метровой  глубины,  а  материал,  по
которому они шли, имел насечки наподобие напильника или рашпиля.  Но  он  не
обратил особого внимания на этот квадрат, потому что квадрат  рядом  дразнил
воображение, как  ни  один  из  предыдущих.  Наконец-то  он  встретил  нечто
доступное пониманию - и вместе с тем вызывающее нешуточное беспокойство.
   Этот квадрат был обнесен  забором,  настолько  заурядным,  что  на  Земле
Джимми не удостоил бы его повторным взглядом. Метрах в пяти  друг  от  друга
стояли столбики - очевидно металлические, -  а  между  ними  тянулись  шесть
рядов туго натянутой проволоки.
   За первым забором следовал второй - двойник первого, а дальше  и  третий.
Новый типичный образчик надежности по-рамански: что бы ни содержали  в  этом
загоне, оно ни при каких обстоятельствах не вырвалось бы на  свободу.  Входа
вообще не было - никаких  ворот,  которые  можно  распахнуть,  чтобы  ввести
животное или животных, - предполагаемых  узников.  Зато  в  центре  квадрата
темнела дыра, копия "Коперника", только сильно уменьшенная.
   Даже при других обстоятельствах Джимми,  вероятно,  не  колебался  бы,  а
сейчас ему просто нечего было терять. Он быстро  перемахнул  через  все  три
забора, подошел к дыре и заглянул в нее.
   Не в пример "Копернику", этот колодец достигал в глубину лишь  пятидесяти
метров. На дне виднелись жерла  трех  тоннелей,  достаточно  широких,  чтобы
пропустить слона. И все.
   Присмотревшись, Джимми решил, что вся конструкция может  означать  только
одно: дно колодца представляет собой подъемник.  Но  для  кого  предназначен
этот подъемник, он наверняка не узнает никогда,  хотя  нетрудно  догадаться,
что "кто-то" очень велик и, похоже, очень опасен.
   За последующие три-четыре часа он прошагал параллельно берегу моря  более
десяти километров, и клетки шахматной доски начали сливаться в его сознании.
Были квадраты, от края до края накрытые ячеистым проволочным тентом,  словно
гигантские вольеры для птиц. Попадались  и  другие,  напоминающие  застывшие
озера со вмерзшими в след водоворотами:  осторожно  потрогав  "лед",  Джимми
убедился, что он чрезвычайно прочен. А один квадрат был  совершенно  черным,
черным настолько, что цвет уже не воспринимался  глазом  и  только  осязание
доказывало, что пространство заполнено веществом.
   И наконец вновь встретился вариант, доступный разумению. Вытянувшись одно
за другим, к югу простирались - другого слова не  подобрать  -  поля.  Будто
Джимми очутился на  какой-то  экспериментальной  земной  ферме:  перед  ним,
квадрат за квадратом, лежала ровная, хорошо взрыхленная почва, первая, какую
ему довелось увидеть среди металлических пейзажей Рамы.
   Огромные поля были девственными, безжизненными, истомившимися  по  зерну,
которого никогда не питали. Джимми искренно удивился:  зачем  они,  ведь  не
может же  быть,  чтобы  рамане,  достигшие  таких  высот  развития,  всерьез
интересовались агротехникой;  даже  на  Земле  сельское  хозяйство  являлось
теперь не более чем хобби  да  еще  служило  поставщиком  некоторых  дорогих
экзотических продуктов. Но он мог поклясться, что это именно фермы, и притом
старательно подготовленные к севу. Никогда и нигде не встречал Джимми  почвы
столь чистой на вид: каждый квадрат был накрыт упругой  пленкой  прозрачного
пластика. Он попытался прорезать пленку и добыть образец почвы, но  его  нож
лишь оставил на пленке чуть заметный след.
   Дальше вглубь еще и еще тянулись поля, и на  многих  из  них  красовались
сложные конструкции из прутьев и  проволоки,  предназначенные,  видимо,  для
поддержки  вьющихся  растений.   Выглядели   эти   конструкции   унылыми   и
заброшенными, как деревья без  листьев  в  середине  зимы.  И  правда,  поля
познали действительно долгую и жестокую зиму, и выпавшие им сейчас  немногие
недели  света  и  тепла  были  только  краткой  передышкой  перед  новым  ее
приходом...
   Джимми и сам не понял, что заставило его вдруг остановиться и  пристально
вглядеться  в  уходящие  на  юг  металлические  дебри.  Наверное,  его  мозг
продолжал подсознательно отмечать все, что происходит  вокруг;  именно  мозг
скомандовал "стоп", когда в  фантастически  враждебном  окружении  появилось
нечто невозможное.
   За четверть километра от Джимми, в глубине проволочных  шпалер,  сверкала
одинокая цветная искорка. Она была так мала и  неприметна,  так  неразличимо
далека, что на Земле никто не обратил бы на нее внимания.  И  тем  не  менее
одной из причин, по  которым  он  вообще  заметил  эту  искорку,  было,  без
сомнения, то, что она напоминала о Земле...
   Он не сообщал ни слова группе наблюдения до тех пор,  пока  не  убедился,
что не ошибается и не принимает желаемое за действительное, Только когда  до
цели остались буквально считанные метры, он наконец  поверил,  что  жизнь  -
настоящая, неоспоримая жизнь  -  все-таки  сумела  прорваться  в  бесплодный
асептический мир Рамы. Здесь,  на  задворках  Южного  континента,  в  гордом
одиночестве рос прекрасный цветок.
   Приблизившись, Джимми понял со всей очевидностью,  что  в  расчеты  раман
вкралась нечаянная ошибка. В оболочке, защищавшей квадрат  от  проникновения
непрошенных форм жизни, образовалась дыра. И  сквозь  нее  пробился  зеленый
стебель толщиной с мизинец, обвивший одну из  шпалерных  стоек.  На  мертвой
высоте стебель взрывался букетом синеватых листьев, очень похожих на  перья.
- Джимми не видел таких ни у одного из знакомых растений. А на  уровне  глаз
стебель венчало то, что лейтенант поначалу принял за один цветок. Теперь  он
рассмотрел без особого удивления, что на самом деле это три  цветка,  плотно
прильнувших друг к другу.
   И лепестки были вовсе не лепестки, а ярко окрашенные  трубки  сантиметров
по пять длиной; в каждом соцветии их насчитывалось не меньше  пятидесяти,  и
они переливались такой  металлической  синевой,  амарантом  и  зеленью,  что
напоминали скорее уж крылья бабочки, чем  подданных  растительного  царства.
Познания Джимми в ботанике равнялись практически нулю, но и он был  озадачен
полным отсутствием чего-либо похожего на тычинки и пестики. Ему даже