воды,
которыми я раньше неплохо зарабатывала, стали  приносить  все  меньше  и
меньше, хотя работала я все больше и больше. Пришлось еще  давать  уроки
немецкого, но как ни трудно мне  было,  думать  о  новом  замужестве  не
хотелось. Конечно, случались какие-то романы, вполне  мимолетные.  В  то
время всем было не  до  любви,  и  мужчинам  и  женщинам...  Когда  меня
спрашивали, почему такая красивая женщина живет  одна,  я  отвечала:  "С
меня хватит, я трижды была замужем, и все мои мужья были козлы".
   А потом вдруг я влюбилась,  до  сумасшествия,  до  отчаяния.  Он  был
известным, даже знаменитым пианистом, невероятной романтической красоты,
умным, ироничным, - словом, я видела в нем одни только достоинства.  Еще
бы: высокий, стройный, с густой  гривой  седых  волос,  жгучими  черными
глазами, великолепный музыкант, интеллектуал, умница. Женщины из-за него
сходили с ума. Но.., он был алкоголиком. Настоящим, запойным.  Когда  мы
встретились, он не пил уже полтора года, был в прекрасной форме. И очень
много гастролировал, из-за чего мы виделись нечасто, но тем  упоительнее
были эти встречи. А потом он сорвался, запил... И куда что девалось?  Он
превратился в обычного подзаборника. Я искала и находила его в  каких-то
жутких компаниях, пыталась лечить, но результатом было лишь то,  что  он
начал пить один, дома, и это было страшнее всего. Мое сердце разрывалось
от жалости, и вместе со мной страдала тетушка Лиза, которой я  только  и
могла излить душу, ибо мама и подруги  все  как  одна  уговаривали  меня
бросить Романа и твердили,  что  его  запои  не  должны  быть  для  меня
неожиданностью, что о них давным-давно знает вся  Москва,  и  вообще,  у
него есть законная жена, она не дает ему развода,  вот  пусть  с  ним  и
возится. Но я была не в состоянии так легко отказаться от своей  великой
любви. Мне чудилось, что только  я  смогу  его  спасти,  что  я  отчасти
виновата в его срыве - словом,  воображала  себя  новой  декабристкой  и
готова была на любые подвиги. И я их совершала.  Я  отыскивала  каких-то
лекарей-знахарей,  петом  знаменитых  профессоров.  Некоторым   из   них
удавалось приводить его в чувство на неделю или даже месяц, а потом  все
начиналось сначала.
   Но вдруг ему стало лучше, начался долгий  просвет,  он  вновь  целыми
днями сидел за роялем, словно черпая в нем  новые  силы,  а  я  по  мере
возможности улаживала его  дела,  здорово  пошатнувшиеся  из-за  долгого
пьянства - короче, трудилась, что называется, в поте лица и даже,  встав
на уши, поехала с ним на гастроли по странам Бенилюкса  и  Германии.  Не
могу передать, какой гордой и счастливой  я  себя  чувствовала,  сидя  в
зрительном зале, когда публика награждала его овациями. Он  опять  играл
изумительно, особенно Шопена, Листа, Дебюсси.  Я  снова  ощущала  острую
влюбленность в этого ослепительного мужчину и музыканта, напрочь забывая
о том, каким он бывал во время запоев.
   Он был мне благодарен или делал вид, что благодарен,  и,  безусловно,
нуждался во мне. Но любил ли он меня? Не  уверена,  что  он  вообще  был
способен на настоящую любовь в моем понимании этого слова. Слишком много
душевных сил уходило у него на борьбу со своим недугом  и  на  любовь  к
музыке. Но я готова была смириться со своим третьим местом в его  жизни.
Однако не ниже! Четвертое меня уже не устраивало, и  потому,  когда  мне
его предложили, я категорически отказалась.
   Дело было так: мы уже неделю жили в Вене. Он давал  там  концерты,  а
потом еще должен был провести мастер-класс, после чего мы собирались две
недели отдохнуть в чудесной горной деревушке, где был  крошечный  уютный
отель с прекрасным старым "Бехштейном".
   То есть перспективы были самые  радужные.  И  вдруг  меня  вызвали  в
Москву. Тяжело заболела моя мама. Я застала ее в больнице, задыхающуюся,
с посиневшими губами, и она умерла у меня на руках пятидесяти  семи  лет
от роду. Меня душило отчаяние и чувство вины. Мне казалось,  если  бы  я
была в Москве, с нею,  может,  я  сумела  бы  ее  выходить,  хотя  врачи
сказали, что сердце ее было безнадежно изношено и вообще непонятно,  как
она жила с таким сердцем.
   Тетушка Лиза уже через несколько дней после похорон стала настаивать,
чтобы я вернулась к Роману.
   - Пойми, - говорила она, - маму уже не вернуть. А  он  там  один.  Он
нездоровый человек, и к тому же артист, у  него  куча  поклонниц,  и  уж
кто-нибудь из них непременно попытается занять твое место, тем более что
ты-то ему не жена.
   - Пусть попробуют, - грустно улыбалась я,  -  это  удовольствие  ниже
среднего. Вытаскивать его из запоев, выслушивать его пьяные бредни...
   -  Деточка,  они  ведь  этого  скорее  всего  не  знают,  они   видят
романтического красавца,  изумительного  музыканта,  одинокого  мужчину,
наконец! Ты должна ехать, если ты его любишь.
   Я любила. И поехала. Но тетушка как в воду глядела.
   Уже  на  третий  день  я  обнаружила,  что   одна   из   слушательниц
мастер-класса,  обворожительная  итальянка  Лилиана  смотрит  на  Романа
как-то уж очень по-хозяйски, что ли. Мне это  не  понравилось.  Я  стала
приглядываться и поняла, что подозрения небеспочвенны. В мое  отсутствие
между ними явно что-то произошло. Что именно, догадаться было  нетрудно.
Мне хотелось  устроить  скандал,  оттаскать  за  волосы  юную  красотку,
разбить что-нибудь, выкричаться, но... Я взяла  себя  в  руки  и  решила
посмотреть, что будет дальше. В конце концов небольшой зигзаг  мало  что
значит, к  тому  же,  Лиза  права,  я  все-таки  не  жена  Роману.  И  я
сдержалась. Но в один прекрасный день эта юная нахалка заявилась ко  мне
в гостиницу и, смущенно опустив свои потрясающие глаза, проговорила:
   - Синьора, я должна вам сказать, что мы с Романом любим друг друга.
   Я промолчала, выжидательно  глядя  на  нее.  Она  немного  смешалась,
очевидно  ожидая  от  меня  бурной  реакции,  но  на  удивление   быстро
справилась с собою и продолжила:
   - Мы любим друг друга и хотим быть вместе.
   Тут уж я не выдержала и спросила:
   - А Роман знает, что вы пришли ко мне с этим разговором?
   - Нет, но...
   - Значит, вы действуете на свой страх и риск?
   - Не совсем... Он хотел сам поговорить с вами...
   Но... Просто он щадит вас, вы потеряли мать.., у вас горе.., и он  не
решается...
   - А вы, значит, решились? Прелестно!
   - Я люблю его и не могу больше ждать. К тому же вы ведь уже не любите
его.
   - Это он вам сказал?
   - Да. И я решила взять это  на  себя...  Он  великий  музыкант,  и  я
счастлива избавить его от любой трудности.
   - Сколько вам лет?
   - Двадцать. А какое это имеет значение? - насторожилась она, - Может,
и  никакого,  просто  только  в  ранней  молодости   можно   так   легко
распоряжаться чувствами и судьбами  других  людей  в  угоду  собственной
прихоти.
   Произнеся это, я вдруг ощутила себя такой старой  и  несчастной,  что
чуть не взвыла. Мне хотелось рассказать этой влюбленной  красавице,  что
ждет ее рядом с Романом, но я сочла это ниже своего достоинства.
   - Но что вы от меня хотите?
   - Разве вы не понимаете? - с мольбой в голосе  спросила  она.  Видно,
этот разговор и ей нелегко давался.
   - Понимаю, вполне понимаю, - усмехнулась я. - Надеюсь, вы не ждете от
меня немедленного ответа?
   - Нет, что вы... Я просто хотела, чтобы вы знали...
   И она выскочила из комнаты.
   Когда Роман вернулся, я неимоверным усилием воли  сдержала  себя,  ни
словом не обмолвилась о визите Лилианы, и мы пошли обедать  в  маленький
ресторанчик неподалеку от гостиницы. Он  был  оживлен,  даже  весел,  и,
по-видимому, не замечал чудовищного напряжения, в котором я  находилась,
или же приписывал его пережитому мною горю. В его глазах все время  сиял
какой-то счастливый огонек. Вот этого я уже не могла вынести.
   И все-таки промолчала. Но для себя все решила.  В  моем  отношении  к
нему кроме любви присутствовала еще и некая обреченность  -  что  с  ним
будет, кто станет выхаживать его, ведь он глубоко больной человек, и так
далее, и так далее. Я понимала, что ничего романтического между нами уже
не осталось после всего, что мы пережили вместе. А он, видимо,  отчаянно
нуждается в романтической любви, которой я не могу  ему  дать  при  всем
желании. Что ж, может, и для меня это будет спасением?
   И на другой день, когда он ушел в консерваторию, я быстренько сложила
свои вещи, погрузила их в такси и, не  оставив  даже  записки,  так  как
боялась, что  залью  ее  слезами,  переехала  в  другую  гостиницу,  где
проревела всю ночь, а утром улетела в Москву.
   Так закончилась моя самая большая любовь. Тетушка Лиза  нещадно  меня
ругала, говорила, что я еще горько пожалею о  своей  глупости,  а  Инга,
наоборот, сказала, что это самый здравый поступок за всю мою жизнь,  что
жертвенность вообще не мой  жанр,  что  я  должна  по  гроб  жизни  быть
благодарна Лилиане, одним словом, всячески поддерживала меня.
   - И не слушай ты свою тетку, она сама по уши влюблена в Романа!
   - С чего ты взяла? - удивилась  я.  Мне  такое  раньше  в  голову  не
приходило.
   - Я же не слепая и не дура! - отрезала Инга.
   И все-таки по возвращении в Москву я впала в  депрессию,  все  ждала,
что он хотя бы позвонит  мне,  поблагодарит  за  все,  что  я  для  него
сделала, но напрасно.
   Он не мог заставить  себя  так  поступить,  хотя  наверняка  терзался
раскаянием. А может, и не терзался, а просто блаженствовал со своей юной
красоткой. Ну и на здоровье.

***

   ...И вот завтра мне уже сорок. Я всем объявила, что юбилея не  будет.
Но для себя решила: последние десять лет относительной молодости я  буду
жить иначе. И первое, что я сделаю завтра с утра, - отрежу волосы.
   В сорок  лет  ходить  с  такой  гривой  уже  не  подобает!  И  я  это
осуществила. Проснувшись очень рано,  я  села  за  работу,  а  в  десять
отправилась в расположенный неподалеку новый парикмахерский  салон,  где
было не слишком много посетителей и не слишком высокие цены.
   Немолодой мужчина-мастер,  сразу  внушивший  мне  доверие,  сказал  с
сожалением:
   - Зачем резать такие шикарные волосы?
   - Надоели! - заявила я. - И потом, мне уже сорок лет!
   - И вы думаете, что в сорок лет надо отрезать такую роскошь?
   - Непременно! Да и вообще... Хочу начать новую жизнь!
   - Ну, если новую жизнь,  тогда  дело  другое.  Только  вы  никому  не
говорите, что вам сорок. Больше тридцати трех вам ни за что не дашь!
   - Спасибо.
   Он долго смотрел на меня в зеркало, обдумывая, как лучше постричь,  а
потом спросил:
   - У вас есть какие-нибудь идеи?
   - Да нет, я только не хочу очень коротко...
   - Боже упаси, об этом не может быть и речи!  Такие  роскошные  волосы
должны быть видны. Может, еще подумаете, дама?
   - Нет, все обдумано. Режьте!
   Через час он закончил возиться с моей сорокалетней головой.
   - Что ж, неплохо получилось! - произнес он с удовлетворением.
   Женщина в  зеркале  показалась  мне  незнакомой,  но  очень  и  очень
привлекательной. Неужели это я?
   - Нравится? - осведомился мастер.
   - Да! Спасибо! Это то, чего я хотела!
   - Рад!
   - Если вы не против, я буду вашей постоянной клиенткой!
   - Договорились. Меня зовут Василий Семенович!
   - А я Мария Никитична Шубина. Как вы думаете, когда мне  теперь  надо
прийти?
   - Не раньше, чем через месяц, а то и через полтора.
   Я вышла на улицу страшно довольная и  старалась  заглядывать  во  все
витрины, где можно было уловить свое отражение. Хорошо, что  сегодня  не
холодно и можно идти без  шапки.  Очень  хотелось  пройтись  по  улицам,
подышать воздухом, но времени  не  было.  Пора  возвращаться  к  работе.
Ничего, Машка, сказала я себе, чем скорее ты кончишь работу, тем  скорее
купишь новую дубленку. А  то  с  этой  стрижкой  особенно  заметно,  как
вытерся  воротник  у  старой.  Его,  конечно,  можно  довольно  эффектно
прикрыть модным шарфом, подаренным Ингой, но...
   Я побежала домой. Не прошло и часа, как в дверь позвонили.  Кого  это
черт принес? На пороге стояла молоденькая девушка с букетом цветов.
   - Шубина Мария Никитична это вы?
   - Я.
   - Тогда распишитесь, пожалуйста!
   Я  расписалась  в  затрепанной  тетрадке  и  приняла  букет.   Сердце
почему-то тревожно забилось. А вдруг эти  цветы  от  того  таинственного
человека? Букет был  завернут  в  несколько  слоев  шелковистой  бумаги.
Дрожащими руками я стала срывать бумагу.  Вот  еще  мгновение  -  и  все
выяснится. И действительно выяснилось.
   Пять крупных белых роз и  визитка  "Борис  Евгеньевич  Вырвизуб".  На
обороте визитки мелким педантичным почерком написано: "Прелестнейшей  из
переводчиц в день рождения с надеждой на успешное сотрудничество".
   Разочарованию моему не было предела. Однако белые розы зимой  мне  не
так уж часто дарят. И  я  поставила  их  в  воду.  Красивые,  никуда  не
денешься.
   Работать мне в этот день не давали. То и дело звонил телефон. А ближе
к вечеру позвонила Танька.
   - Ты работаешь? - с места в карьер спросила она.
   - Пытаюсь.
   - Не дают? - догадалась она.
   - Точно! А почему это ты меня не поздравляешь?
   - Успею! - засмеялась она. - Есть предложение.
   - Танька, какие предложения, мне работать надо.
   - Ну, Машуня, пожалуйста! - взмолилась она.
   - В чем дело-то?
   - Федор нас с тобой приглашает сегодня в шикарный ресторан!
   - В ресторан? С какой стати? - страшно удивилась  я.  На  Федора  это
было непохоже.
   - Понимаешь,  там  будут  деловые  переговоры,  у  Федора,  а  мы  уж
заодно...
   - Да я-то тут при чем, Тань?
   - Но я же одна там со скуки сдохну. Машуня, пойдем!
   - Ты предлагаешь нам вдвоем со скуки дохнуть?
   Нет уж, у меня есть контрпредложение. Приходи ко мне, посидим вдвоем,
чокнемся за мой день рождения. Чем плохо?
   - Совсем даже неплохо,  -  горестно  вздохнула  Танька,  -  но  Федор
требует, чтобы я пошла  с  ним,  а  то,  говорит,  приглашу  девушку  по
вызову...
   - Танька, ты должна пойти, но я-то тут при чем? - отнекивалась я.  Но
случайно взгляд мой упал на зеркало, на  новую  прическу...  А  в  самом
деле, почему  бы  не  пойти,  не  поесть  чего-нибудь  вкусненького,  не
показаться на люди после долгого перерыва?
   Татьяна почувствовала мои колебания.
   - Машуня, пойдем! Хоть поедим, выпьем, как белые женщины!
   - Ладно, уговорила, речистая! Только что надевать?
   Я сто лет не была в ресторанах. Вечерних платьев  у  меня  нет,  сама
знаешь!
   - Да на кой они сдались! Надень что хочешь,  большое  дело!  Маш,  ты
умница, я так рада! Ты собирайся, а  через  полтора  часа  мы  за  тобой
заедем!
   - А в какой ресторан-то пойдем? - уже заинтересовалась я., -  Понятия
не имею. Не все ли равно? Уж точно, что в хороший! Все,  пока,  мне  еще
голову помыть надо.
   Жди нас!
   Ну что ж, совсем даже неплохо  пойти  в  день  рождения  в  ресторан.
Вполне укладывается в полосу везения.
   А вдруг будет весело? Может, удастся потанцевать... Я  так  давно  не
танцевала... Ой, а что же надеть? Я бросилась к шкафу. У меня  есть  так
называемое маленькое вечернее платье, правда, я купила его еще  в  Вене,
когда ходила с Романом в  оперу,  на  концерты.  Оно,  конечно,  уже  не
модное, но можно что-то придумать... Однако платье оказалось  безнадежно
широко, я с тех пор здорово похудела, особенно после гриппа. Не  пойдет.
И вообще,  что-то  я  обносилась.  Совершенно  нечего  надеть  на  такой
случай... И тут же я приняла решение:  все  деньги,  которые  получу  за
поваренную книгу, потрачу на шмотки. В конце концов мне всего сорок лет,
я красивая.., и у меня полоса  везения!  В  результате  я  надела  узкую
черную юбку и блузку из зеленого шифона под  цвет  глаз.  Туфли  у  меня
вполне приличные, вот дубленка подкачала, впрочем, черт с ней! "Во  всех
ты, душенька, нарядах хороша!" - сказала  я  себе  и  принялась  красить
ресницы.
   Вскоре в дверь позвонили. Это оказалась Танька, с букетом и коробкой.
   - Ну, ты готова? - выпалила она. - Вот, подруга,  это  тебе  в  честь
славной даты! Ой, постриглась! Как тебе идет! Отлично, помолодела лет на
десять. Блеск!
   Дай-ка я тебя поцелую!
   Мы расцеловались. Я побежала ставить цветы, а  Татьяна  тем  временем
распаковывала  коробку.  В  ней  оказался   роскошный   махровый   халат
нежно-розового цвета, два таких же полотенца и тапочки.
   - Татьяна, спасибо, какая прелесть! Как раз то, что нужно! - искренне
обрадовалась я. - Тебе правда нравится моя стрижка?
   - Класс! Маш, дай чашку  кофе,  Федор  заедет  за  нами  минут  через
двадцать.
   Я включила чайник, насыпала в чашку кофе и  выбросила  пустую  банку.
Ведро было переполнено. Надо вынести, ненавижу оставлять мусор.  Подойдя
к мусоропроводу, я услышала жалобное мяуканье, вернее, просто  писк.  На
полу сидел крохотный черный котенок и смотрел на меня большими да к тому
же голубыми глазами. У меня сжалось сердце. Это судьба!
   - Что, маленький? Бросили тебя?
   Я нагнулась и взяла его на руки. Он сразу прижался ко  мне,  все  его
тельце сотрясала дрожь. Я схватила ведро и ринулась в квартиру.
   - Танька! Смотри, что я нашла!
   Она выскочила в прихожую.
   - Ой', какой хорошенький!
   Я распахнула холодильник. Слава богу, молоко есть.
   Я его чуть-чуть подогрела, и вскоре котенок уже громко лакал молоко.
   - Тань, знаешь, я никуда не поеду!
   - Что? - не поняла Татьяна. - Куда не поедешь?
   - Ну с вами, в ресторан не поеду!
   - Почему?
   - А как я тут его одного брошу?
   - Ты хочешь его себе оставить? А если он блохастый?
   - Подумаешь, большое дело! Выведу!
   - Маш, ты серьезно?
   - - Конечно! Вот поест, я его вымою... Мне, Танька, его Бог послал  в
подарок на сорокалетие. Черные кошки счастье приносят.
   - Скажешь тоже! Но вообще-то он чудный... Слушай, а он кот или кошка?
У таких маленьких и не разберешь.
   - А мне все равно. Я ему уже имя и фамилию придумала.
   - Фамилию? - прыснула Танька. -  Козловский?  Это  было  бы  в  твоем
стиле!
   - Нет,  это  мне  подарок  ко  дню  рождения,  а  по-немецки  подарок
"гешенк", сокращенно Геша, подойдет и для мальчика,  и  для  девочки.  А
фамилия Глюк.
   - Кажется, "глюк" - это счастье?
   - Вот именно! Геша Глюк, чем плохо?
   - Дура ты, Машка, просто отпетая дура, - - рассмеялась Татьяна. -  Но
все-таки не понимаю" почему ты не можешь поехать в ресторан?
   - Да у меня минутки спокойной не будет! И  потом,  его  надо  помыть,
сортирчик ему устроить, постельку.
   - Нет, ты точно ненормальная, - покачала головой подруга. -  Ну,  как
говорится, была бы честь предложена, а вообще-то я бы и сама тут с тобой
осталась.
   Неохота одной с этими мужиками в кабак переться.
   Надоело.
   Зазвонил телефон.
   - Это Федор! - воскликнула Татьяна и схватила трубку. - Да, Федя,  я.
Сейчас спущусь. А Маша не сможет, она  себя  плохо  чувствует,  все-таки
после такого тяжелого гриппа. Все, иду!.. Знаешь, - повернулась  она  ко
мне, - - я ему про котенка говорить не стала. Он бы не понял.
   - Спасибо тебе, Танюша, за цветы, за подарок...
   - А между прочим, от кого эти розы? - поинтересовалась она,  заглянув
в большую комнату.
   - От Вырвизуба!
   - Ничего себе! Откуда он про день рождения знает?
   Я ему не говорила.
   - Так у него же записаны мои паспортные данные в договоре.
   - Слушай, Маш, а ведь он и вправду втюрился.
   - Да ради бога, мне не жалко!
   - Зря смеешься. Очень полезный дядечка. Ты его уже поблагодарила?
   - Нет еще. Успеется.
   - Не откладывай! Завтра же позвони!
   - Слушаюсь, ваше превосходительство!
   - Да ну тебя! Все, я побежала! - И дверь за нею захлопнулась.
   Я хотела вернуться в кухню, к котенку, но увидела, что  он  сидит  на
пороге и выжидательно на меня смотрит.
   - Ну что, Геша, будем мыться или сперва поспим?
   Поспим, конечно, а кстати, ты совсем даже негрязный.
   Признавайся, удрал откуда-то, да? Там, может, дети плачут, тебя ищут,
а ты тут прохлаждаешься.
   Я взяла его