какой я смирный и дисциплинированный? - спросил  он,  целуя
ей на прощание руку.
   - Вижу. Ценю.
   - Я буду звонить вам, можно?
   - Можно.

***

   В субботу с утра Тата с  дочерью  отправились  закупать  продукты  на
неделю, потом Иришка умчалась  к  подруге,  а  Тата,  загрузив  белье  в
стиральную машину, решила взяться за рукопись Гущина. Она невольно то  и
дело возвращалась к мыслям о нем. А почему, и  сама  не  знала.  Неужели
дело только в том, что он обратил на меня внимание  как  на  женщину?  -
подумала она. Но он-то мне не нравится! А ты в этом уверена? -  спросила
она себя. Ведь он молодой, красивый... Ну мало ли  молодых-красивых!  Но
за мной-то больше никто из молодых-красивых не ухаживает. Нет,  он  меня
тревожит не оттого, что молодой-красивый, а  прежде  всего  оттого,  что
талантливый, а вдобавок уж молодой-красивый... А если  он  ухаживает  за
мной с какими-то  далеко  идущими  целями?  Хотя  какие  цели!  Будь  он
безграмотный, я бы подумала, что ему нужны мои редакторские навыки. Бред
какой-то! Я ведь еще нестарая  и,  говорят,  привлекательная  женщина...
Неужели все из-за разницы в возрасте? Нет-нет, дело в другом.  Вон  даже
дети, Ирка и Денис, почувствовали в нем  какую-то  фальшь...  Ну  ладно,
хватит, займусь лучше своим прямым делом и прочту его новый роман. Может
быть, что-то я о нем пойму...
   Тата умела распознавать авторские комплексы и надеялась, что Гущин не
станет для нее неразрешимой загадкой.
   Второй роман тоже увлек ее, и она  прочла  его  очень  быстро.  Опять
удача! Несомненно, Гущин очень талантлив, но какой-то червячок  все-таки
точил ее редакторскую душу. Есть там комплексы, есть, но они  совсем  не
ощущаются в нем самом. То есть в нем тоже есть комплексы,  но  вроде  бы
какие-то другие. Странно. Или он  так  стихийно  талантлив,  что  просто
невозможно сопоставить автора и героя? Наверное, в этом все дело...  Или
я уже не могу это читать непредвзято, как его первую вещь?  Ну  конечно,
дело не в нем, а во мне! Он, что называется, смутил мой покой... Вот  бы
показать рукопись Маргарите!
   Маргарита  Людвиговна  была  когда-то   редактором   в   издательстве
"Художественная литература", куда после института пришла работать  Тата.
Они тогда сразу сдружились, несмотря на огромную разницу в  возрасте,  и
сейчас, когда Маргарита давно уже была на пенсии,  продолжали  общаться,
хоть и не слишком часто. Тата, недолго думая, набрала ее номер, но  дочь
сказала, что Маргарита Людвиговна  сейчас  в  подмосковном  санатории  и
вернется только через неделю. Ну что ж, завтра, то есть нет, послезавтра
отнесу книгу Олегу. Ее надо печатать. Позвонить Гущину: обрадовать  его?
Мужчина по имени Паша... Почему-то Тата твердо уверовала в  предсказание
случайной гадалки. А чем черт не шутит! Может, это и есть моя  судьба  -
молодой талантливый писатель? Может,  именно  для  встречи  с  ним  я  и
родилась? Просто это я сама полна всяких дурацких комплексов  и  пытаюсь
перенести их на него... Он ведь врач и сейчас начал новую страницу своей
жизни. Как странно, этого совсем нет  в  его  книгах.  Абсолютно  ничего
медицинского... Хотя глупости, я просто ищу какой-то предлог,  чтобы  не
влюбиться в него без памяти, - вот в чем  причина.  Я  боюсь.  Я  просто
боюсь. И от страха накручиваю черт знает что... Надо поговорить об  этом
с Алисой, она умеет поднять настроение, убедить в том, что я  чего-то  в
этой жизни стою... Нет, еще рано...
   Тата в задумчивости бродила по квартире. Машинально  открыла  стенной
шкаф, и оттуда на нее вывалилась груда неглаженого  белья.  Гладить  она
ненавидела,  но  что  же  делать,  откладывать  больше  нельзя.  Она   с
проклятиями достала гладильную доску и поставила ее в  комнате  напротив
телевизора. Когда на  экране  что-то  мелькает,  водить  утюгом  не  так
противно. Через пять минут должен был начаться  какой-то  фильм,  вот  и
отлично. Тата принесла в комнату гору белья, налила воду в утюг, и  пока
он нагревался, уставилась на экран. Поползли титры "По  мотивам  повести
Валерии Жихаревой". Ну нет, это я смотреть не желаю!
   Она тут же переключилась на  другую  программу.  И  вдруг  ее  словно
что-то ударило. Жихарева! Ведь это именно Жихарева рекомендовала Гущина!
Вот, наверное, что мне подспудно мешает. У меня на  нее  аллергия...  Но
как странно, что Гущин сам  в  разговоре  со  мной  ни  разу  о  ней  не
обмолвился.  Даже  не  упомянул   о   знакомстве   с   такой   известной
писательницей... А может, он с нею и не  знаком?  Может,  кто-то  просто
передал  ей  рукопись  молодого  автора,  она  сочла  ее  талантливой  и
рекомендовала Олегу? Что ж, вполне возможно. Но Олегу-то Гущин  об  этом
сказал? Или не он, а  сама  Жихарева?  Очень  странно...  Надо  спросить
Олега... Но я не доживу до понедельника.
   И словно в ответ на ее мысли, Олег Степанович сам ей позвонил:
   - Привет, Наталья! Что делаешь?
   - Глажу.
   - А я, знаешь ли, хотел тебя поблагодарить.
   - За что?
   - За тетю Лену. Она так здорово у меня убрала, совсем другое дело.
   - Олег, я как раз собиралась тебе звонить...
   - Еще куда-то в гости пригласить решила? Или к себе?
   - Нет, у меня тут другое... Гущин принес рукопись второго романа.  Он
тоже очень хорош, вот я и подумала: а не выпустить ли сразу два, как  ты
думаешь?
   - Неплохо бы, только надо еще с  Кузоватовым  поговорить,  ты  ж  его
знаешь... Но я сперва хочу сам посмотреть. Хотя твоя  рекомендация  сама
за себя говорит.
   - Олег, у меня еще вопрос... Он первый раз сам тебе рукопись принес?
   - Ну да, а что?
   - Ты говорил, его вроде бы Жихарева рекомендовала?
   - Да.
   - А в какой форме?
   - Не понял.
   - Ну я хочу спросить... Она  что,  письменно  его  рекомендовала  или
как?
   - Или как. Она позвонила и очень настойчиво советовала  поговорить  с
молодым человеком, который принесет весьма талантливую  вещь.  А  почему
тебя это интересует, я что-то не пойму.
   - Буду с тобой откровенна. Ты  же  знаешь,  как  я  "обожаю"  Валерию
Семеновну.
   - Это к  делу  не  относится.  Ты  же  сама  утверждаешь,  что  Гущин
талантливый...
   - Да, конечно, но что-то меня в нем настораживает,  вот  я  и  решила
просто в самой себе разобраться, не связана  ли  эта  настороженность  с
моим отношением к Жихаревой.
   - Ну, Наталья, это уж чересчур,  какие-то  бабьи  глупости,  даже  не
ожидал от тебя... Какая, к черту, разница, кто  его  рекомендовал,  если
книга талантливая и будет иметь успех?
   - Тоже верно.
   - И кончай ты  эти  интеллигентские  самокопания,  они  до  добра  не
доведут... Или... Постой-постой, а он, часом, за тобой не приударил?
   - Да бог с тобой, Олег! - вдруг покраснела Тата и  порадовалась,  что
видеотелефонов еще нет. - Я ему в матери гожусь!
   - А то я уж подумал...
   Она могла бы поклясться, что в голосе главного  редактора  прозвучала
явная ревность. Еще только этого не хватало!
   - Наталья, а что ты завтра делаешь, может, сходим в театр?
   - Нет, Олег, я  завтра  не  могу,  я  обещала  дочке...  -  испуганно
залепетала Тата. - Ну ладно, ты там не скучай! -  И  поспешила  повесить
трубку.
   Бедолага Олег, видно, ему так тоскливо, что он хватается за меня  как
за соломинку. Ничего хорошего из этого выйти не может. Только испортятся
наши прекрасные дружеские отношения. И ведь его зовут не Пашей...

***

   Всю субботу Соня пролежала  на  диване  лицом  к  стене.  Благо  мама
куда-то исчезла и можно было свободно упиваться своим горем  и  безмерно
себя жалеть. Но под вечер позвонила Антонина Михайловна и по голосу Сони
поняла, что та в растрепанных чувствах.
   - Киснешь?
   - Кисну, да.
   - Не надоело?
   - Пока нет.
   - Сонечка, ну не стоит он того, мать его за ногу!
   - Да я не из-за него...
   - Знаю, знаю, из-за своей пропащей жизни. Ну и как ты киснешь? Лежишь
на диване и льешь слезы? Очень продуктивное занятие!
   - Тетя Тоня, а что вы предлагаете?
   - Да пока ничего. А где мать?
   - Я не знаю, она утром что-то невразумительное сказала...
   - Да ты небось и не слушала, упоенная своим горем.
   - Наверное, да... Кстати, тетя Тоня, спасибо вам за подарки!
   - Скажи-ка мне, душа-девица, Берта скоро вернется?
   - Понятия не имею.
   - А что, если я к тебе зайду, я тут неподалеку. Примешь?
   - Господи, я так рада!
   - Вот и отлично. Даю полчаса, чтобы привела себя в божеский вид.
   Соня бросилась в ванную, умылась, переоделась и  к  приходу  Антонины
Михайловны и в самом деле была уже похожа на человека.
   - Сонька, ну что за так твою мать, краше в гроб кладут! - воскликнула
Антонина  Михайловна.  -  Никуда  это  не  годится.  А  что,  Берта   не
объявлялась?
   - Нет. Она вам нужна?
   - Наоборот, она мне сейчас совсем даже не нужна, - почему-то  перешла
на шепот пожилая дама. - Я как раз хочу поговорить с тобой без нее.
   - Господи, - перепугалась Соня,  -  вы  что-то  знаете  о  маме?  Она
больна, да?
   - Нет, ты совсем сдурела! Я что, по-твоему,  явилась  сюда  сообщить,
что твоя мама умирать собралась? Боже упаси! Ничего такого, слава  богу,
нет. Я хочу поговорить о тебе. Сонька, так жить нельзя! Я обожаю  Берту,
но она тебя схавала! Она твою жизнь, можно сказать, заела  -  и  все  от
бешеной любви к единственной дочке. А у тебя не хватает ума или  сил  ей
сопротивляться.
   - Я сопротивляюсь... - не слишком уверенно возразила Соня.
   - Ты? Я видела твой протест! Этого  пьяного  субъекта,  мать  его  за
ногу!  Это,  моя  милая,  не  протест,  это  соломинка,  за  которую  ты
хваталась, чтобы не захлебнуться в материнской  любви.  Я  сама  мать  и
знаю, что такое любить свое чадо, но меру-то во всем нужно соблюдать.  И
я вот что хочу тебе предложить... А рюмашка у тебя найдется?
   - Найдется, найдется, - обрадовалась Соня. Ее угнетал этот разговор.
   - А ты со мной дернешь?
   - Могу.
   Они уселись на кухне. Соня достала из холодильника какие-то  баночки,
мисочки, но тетя Тоня распорядилась:
   - Никакой  жратвы  не  надо,  только  хлебца  черненького  и  соленых
огурчиков. Под это дело самая задушевная  беседа  получается,  а  нам  с
тобой это очень надо сейчас... Ну давай, Сонька, за  твою  маму  выпьем,
чтобы она была здорова и чуть-чуточку  меньше  тебя  любила.  Да  ты  не
хмурься,  я  ж  из  лучших  побуждении...  Я  к  вам  из  самой  Америки
примчалась... Эх, как мне там ее не хватает, знала б ты...  И  вообще...
Ну так вот, Сонька, что я придумала. Я хочу пригласить  тебя  к  нам,  в
Америку,  месяца  на  два.  Поживешь,  оглядишься,  я  тебя  кое  с  кем
познакомлю,  вдруг  без  Берты  что  и  сладится.   Отдохнешь,   силенок
наберешься, впечатлений, а там, может, и отлипнешь  немного  от  маминой
юбки, а то  и  замуж  выйдешь.  Необязательно  на  всю  жизнь,  но,  как
говорится, лиха беда начало... Как ты на это смотришь?
   - Идея неплохая, но, увы, несбыточная.
   - Это еще почему? Из-за работы?
   - Нет, тетя Тоня, не из-за работы, хотя такую работу терять  тоже  не
хотелось бы...
   - Но Берта мне сказала, что ты не так уж много получаешь.
   - Получаю я  немного,  но  зато  имею  возможность  ездить  за  очень
маленькие деньги. Всякие рекламные туры...  Но  дело  даже  не  в  этом.
Сейчас, тетя Тоня, практически невозможно простому  человеку  поехать  в
Америку.
   - Это почему?
   - Да американское посольство почти никому не дает визы.
   - То есть как?
   - Вот так. Уж я-то знаю.  У  нас  были  связи  с  одной  американской
фирмой, но все поломалось  из-за  посольства.  Не  выпускают,  например,
брата к сестре, дочь к отцу, что уж говорить о просто друзьях.
   - Нет, Сонька, ты что-то не то плетешь...
   - То, тетя Тоня, то! Я ж с этим постоянно сталкиваюсь, и не только по
работе. Вот у  моей  приятельницы  сестра  живет  в  Калифорнии,  родная
сестра. И сын ее, семнадцатилетний парнишка,  три  года  назад  ездил  к
тетке без  всяких  проблем,  а  прошлым  летом  приятельница  сама  туда
собралась. И не выпустили ее. Вернее, не впустили!  И  таких  случаев  -
тринадцать на дюжину. Они, миленькие, дерут по сорок долларов за  отказ.
Да еще и в паспорт этот отказ шлепают, что  в  некоторых  случаях  может
затруднить получение другой  визы,  особенно  английской.  Нет  уж,  мне
такого счастья не надо.
   - Что, совсем никому не дают?
   - Нет, кому-то дают,  бывает,  а  по  какому  принципу,  ей-богу,  не
понимаю. Но в основном отказывают.
   - А я и не знала. Мы ведь живем в отрыве от эмигрантских  колоний,  в
нашем Арканзасе русских раз-два и обчелся... Да, ты меня ошарашила... Но
ведь можно судиться! Там в Америке все постоянно судятся.
   - Нет, тетя Тоня, зачем? Обойдусь я пока без Америки. Конечно, я бы с
удовольствием к вам приехала на недельку-другую, но...
   -  Вот  чертовы  америкашки!   -   задумчиво   проговорила   Антонина
Михайловна. - Но ты, Сонька, не огорчайся, я  все  равно  что-нибудь  да
удумаю, чтобы тебя от  материнской  юбки  оторвать.  Я  не  я  буду!  Я,
конечно, могла бы протестовать, но мы ж еще подданства не имеем,  только
грин-карт, а это ведь не полноправная жизнь...  Даже  ихнего  президента
выбирать не будем. Мне, правда, как-то до  феньки,  кто  им  станет,  но
все-таки... Во, я, кажется, уже придумала!
   - Что вы придумали? - улыбнулась Соня.
   - У моего Витьки есть друг, чудесный  парень,  Джим,  ему  сорок  два
года, он вдовец и почему-то без ума от русских и давно мечтает  приехать
в Россию. Я его уговорю, пусть он на тебе женится!
   - Тетя Тоня!
   - Ну для начала, может, фиктивно...
   - Господи, зачем?
   - Чтобы ты, дуреха, в Америку уехала  от  мамы!  А  вдруг  что  и  не
фиктивно получится... Любовь...
   - Тетя Тоня, любовь, по-моему, никому не нужна.
   - Что еще за новости?
   - Знаете, сколько во  мне  этой  любви?  Захлебнуться  можно.  Только
что-то никому она не требуется... Я имею в  виду  мужиков.  Переспать  с
женщиной - пожалуйста, с дорогой душой, а  вот  любовь...  это  для  них
что-то лишнее, обременительное. Они ее как огня  боятся.  Наверное,  это
уже пережиток какой-то для них. Не до  любви  им,  видно,  -  с  горечью
говорила Соня, вертя в руках пустую рюмку.  -  А  я  хочу  любить,  тетя
Тонечка... Ну, конечно, лучше бы взаимно, но в  моем  возрасте  об  этом
грезить уже  смешно.  Знаете,  я  ведь  Ярослава  любила.  А  он...  Все
растоптал... Не понял...
   - И слава богу! Счастье просто, что ты с ним рассталась.
   - Он таким не был. Он был милый, умный... - И вдруг она вспомнила то,
что рассказала ей мать. Ее прошиб  холодный  пот.  -  Нет,  наверное,  я
просто хотела видеть его таким. Я, наверное, дура.
   - Дура, и спорить не стану, - ласково улыбнулась Антонина Михайловна.
- Но пока не поздно, надо что-то делать. Родить,  что  ли...  Хотя  нет,
поздновато уже... Без мужа-то... Короче, Сонька,  я  беру  это  дело  на
контроль, ясно? И я не я буду, если еще в этом году  не  сыщу  выход  из
положения, мать твою за ногу! Ты мне веришь?
   - Верю, - кивнула Соня.
   - Тогда давай хлопнем по рюмашке за успех!
   - Давайте! Они выпили.
   - Сонь, а что, у Алиски тоже никого нет?
   - Нет. Но ей вроде бы и не надо. А то ведь могла бы... Ей  достаточно
только мигнуть. Она такая красивая...
   - Господи, да разве ж в красоте дело? Знаешь ведь, не родись умен, не
родись красив... Что-то  вы  вообще  невезучие  девки,  все  три...  Три
полуграции, кто это вас так называл?
   -  Да  какой-то  подвыпивший  интеллектуал  на  юге...  Надо  же,  вы
помните...
   - Наверное,  дело  в  том,  что  времена  изменились.  Действительно,
мужикам сейчас совсем не до любви стало... Это вот в мое время все  были
помешаны на любви и просто на траханье, а теперь, по-моему, и это как-то
из моды вышло. Все только деньгу зашибают...  И  вообще,  впечатлений  у
людей море. Один телевизор чего стоит... А тогда... По телевизору  такая
тоска,  сплошное  чувство  глубокого  удовлетворения.   Ничего   нельзя.
Нормально реализоваться почти никто  не  мог,  особенно  мужики...  Так,
разве что на треть. Вот и спасались романами, все  крутили  романы...  А
теперь... Или, может, я просто не знаю, выпала, так сказать, в осадок?
   - Да нет, вы правы. Знаете,  я  вот  часто  езжу  в  рекламные  туры.
Казалось бы, идеальная почва для кратких романов. Я не о себе говорю, но
даже молодые не тем заняты. То  есть  девушки,  конечно,  не  прочь,  но
мужики... Просто удивительно...
   - Добродетельные  такие  стали?  Или  импотенты?  Наверное,  все-таки
импотенты, - вздохнула тетя Тоня.
   - Многим все заменяет компьютер... Я вот знаю, у моей  одной  коллеги
сыну двадцать три года, нормальный вроде бы парнишка, приятный  с  виду,
так он девственник. В двадцать  три  года!  Целыми  днями  и  ночами  за
компьютером сидит, и ничего ему не надо. И он не один такой.
   - Но ведь дети все-таки рождаются... пока, - немного  даже  испуганно
проговорила Антонина Михайловна. - Ох, Сонька, что-то мы не о том... Нам
сейчас главное - тебя устроить.
   - Тетя Тоня, по-моему, ничего  устроить  нельзя,  если  оно  само  не
устраивается.
   - Да что ты такое несешь, едрит твою налево? Что значит ничего нельзя
устроить! Еще как можно!
   - Да, можно, но только не в любви...
   - Сонька, ты что, все еще из-за этого подонка горюешь?
   - Нет.
   - Сколько лет ты с ним промаялась?
   - Семь... даже чуть больше...
   - И почему он на тебе не женился? Он что, женатый?
   - Нет. Не хотел, видимо. То есть он все время  обещал.  Вот  устроюсь
получше, вот найду работу повыгоднее, мне нечего  тебе  предложить...  А
когда я находила ему какие-то варианты с работой, он гордо  отказывался:
я специалист высокого класса и все такое. И вот видите до чего дошел...
   А скорее всего, просто он не любил меня, хоть и твердил, что жить без
меня не может, ревновал, подкарауливал.
   - Пил много?
   - Да. Особенно в последнее время. Но я и сама  уже  давно  ничего  от
него не ждала, жалела просто.
   - Сонька, жалость тебя погубит.
   - Уже, считайте, погубила.
   - Э нет, мать твою за ногу! Тебе еще сорок не  исполнилось,  ты  что?
Сейчас все только начнется,  вот  увидишь,  но  не  растекайся  в  лужу!
Побольше оптимизма, Соня! Да ты глянь на себя в зеркало, вон кожа какая,
с ума сойти от зависти можно. Тебе  больше  тридцати  двух  не  дашь,  и
вообще красотка, а ты расквасилась!
   Соня вдруг рассмеялась.
   - Ты чего? - удивилась Антонина Михайловна.
   - Знаете как называется то, чем мы сейчас тут с вами занимаемся?
   Антонина Михайловна смотрела на нее с недоумением.
   - Ну что мы с вами в данный момент делаем?
   - Киряем!
   - Нет, теперь говорят - квасим!
   - Да, в этом  сраном  Арканзасе  отстаешь  от  жизни.  Будь  здорова,
просветительница!

***

   - Поймите, Виктор Петрович, именины и день рождения - это не  одно  и
то же! - горячилась Тата, стараясь не  смотреть  в  тупо-надменное  лицо
Тушилова.
   - А как  же  называют  того,  у  кого  день  рождения,  так  сказать,
виновника торжества? Именинник!
   - Ничего подобного! Именинник - это  тот,  у  кого  именины!  Неужели
непонятно?
   - А как же его все-таки называют, если не именинником?
   - Ну, новорожденным, например!
   - Какая глупость!
   - Можно, как вы уже сказали, виновником торжества, если угодно, но не
именинником! Именины - это день ангела!
   - Хорошо, пусть будет по-вашему, - великодушно согласился Тушилов.  -
Ну что там у вас еще?
   - Вот еще, это уж ни в какие ворота не лезет... У вас написано:  "Они
ехали по серпентарию".
   - И что вас смущает?
   - Вы знаете, что такое серпентарий?
   - Я-то знаю! А вот вы, похоже, нет.
   - Ну допустим. Это что, такой большой серпентарий, что по нему  можно
ездить на машине?
   - Что значит - большой? Вы хотите спросить, широкий или узкий?
   - Нет, я спрашиваю: такой  большой,  что  по  нему  можно  ездить  на
машине? - голосом холодного убийцы повторила Тата.
   На самодовольной роже Тушилова отразило