е которого  так  естественно  звучали
имена Ирода, Каиффы - вот здесь жил Ирод, а вот там Каиффа! Когда же  мы
попали в узкую каменную улочку, сплошь  занятую  лавчонками,  торгующими
всякой туристской дребеденью, и наша экскурсоводша Людмила сказала,  что
это и есть Виа Долороса, то есть Скорбный путь, меня  охватило  какое-то
никогда доселе не испытанное волнение,  нараставшее  с  каждой  минутой.
Потом был храм Гроба Господня, но об этом ничего не  могу  рассказать  -
только комок в горле и строчки Пастернака:  ".все  яблоки,  все  золотые
шары" - и еще: "Я В гроб сойду и в третий день восстану..."
   Когда мы добрались до Стены Плача, я уже вполне пришла в себя.  Чтобы
попасть к Стене, надо пройти контроль не менее строгий, чем в аэропорту:
с металлоискателем, с раскрыванием сумочек. Никакой записки я,  конечно,
не заготовила, а потому, протолкавшись к Стене,  просто  прижала  к  ней
ладонь и подумала: пусть у Дашки все будет хорошо.
   Людмила предоставила группе возможность двадцать  минут  погулять  и,
так сказать, "оправиться". Оправившись, мы с Любкой  отошли  в  сторонку
покурить.
   Курила, впрочем, одна Любка.
   - Кирка, да ты на ходу подметки режешь, что это с тобой  на  старости
лет?
   - Ты о чем?
   - А ты не заметила, как тут  один  дядечка  просто  глаз  с  тебя  не
сводит?
   - Где, какой?
   - Сейчас я его не вижу. Он из  нашей  группы,  довольно  пожилой,  но
интересный.
   - Пожилой! Мы и сами с тобой уже пожилые!
   - Ничего подобного, мы еще хоть куда!
   Приехав в Израиль, Любка пережила уже три бурных романа.
   - Если хочешь знать, мы еще только вступаем в возраст элегантности, -
заявила Люба.
   - Ты мне напоминаешь одну мамину приятельницу.
   Когда мне было года тридцать два, я ей сказала, что  уже  вступила  в
бальзаковский возраст, так она на меня просто  накричала,  теперь,  мол,
все изменилось, и это она  в  бальзаковском  возрасте,  а  ей  было  лет
шестьдесят пять.
   - Неглупая, надо сказать, тетка была. Что-то я сейчас не вижу  твоего
поклонника. Ну ничего, появится, покажу.
   - А сейчас, господа,  -  сказала  Людмила,  -  мы  с  вами  поедем  в
мастерскую скульптора  Н.  Его  вдова  любезно  предоставила  мастерскую
культурному обществу. Там нас ждет небольшой концерт камерной  музыки  и
возможность передохнуть.  Скульптор,  гордость  израильского  искусства,
погиб несколько лет назад. В субботу ортодоксально настроенные  элементы
натянули проволоку поперек дороги, а он ехал  на  мотоцикле  и  разбился
насмерть.
   - Да, страшная штука фанатики, - произнес кто-то рядом, - и еврейские
фанатики ничем не лучше других.
   Когда  мы  вылезли  из  автобуса,  Людмила  попросила  нас  подождать
несколько минут.
   - Кирка, внимание, он опять на тебя лупится.
   - Где?
   - Вон тот, слева, в голубой рубашке.
   Действительно, мужчина лет шестидесяти пристально  смотрел  на  меня,
можно сказать, сверлил взглядом.  Однако  это  был  не  столько  мужской
взгляд, сколько попытка то ли что-то вспомнить, то ли привлечь внимание.
   Что-то в нем мне тоже показалось знакомым.  Нет,  я  определенно  его
знаю. Мне не хотелось встречаться с ним глазами, прежде чем  я  вспомню,
кто же он такой.
   И вдруг маленькая женщина в желтой панамке крикнула:
   - Марат Ильич! Марат Ильич! Идите сюда!
   Вот так номер! Марат! Марат в Иерусалиме! Чудны дела твои. Господи!
   - Кирка, это что, тот Марат? - У Любки глаза на лоб полезли.
   - Кажется, да.
   - Что значит кажется?
   - Любашка, да я же его почти двадцать лет  не  видела...  Смотри,  он
идет сюда, что же делать...
   - Кира, сколько лет, сколько зим!
   - Да, порядочно.
   - Я вас сразу узнал, вы почти не изменились.
   Странно, я последнее время очень часто вас вспоминаю.
   - С чего бы это?
   - Видно, время пришло подводить кое-какие итоги.
   - Ну и как?
   - Ничего лучшего в моей жизни не было.
   - С чем вас и поздравляю.
   - Кира, не надо желчи! Я и сам все понимаю. Вы здесь в гостях?
   - В гостях.
   - В Тель-Авиве?
   - В Тель-Авиве.
   - А я читал курс лекций в университете и, вот остался на  две  недели
отдохнуть у друзей. Кира, мы должны увидеться и спокойно поговорить. Мне
это необходимо. Ради Бога, дайте ваш телефон.  И  не  надо  смеяться.  Я
позвоню  непременно,  или  нет,  знаете  что,  давайте   просто   завтра
встретимся.
   - Завтра я занята.
   - Тогда позвольте я все-таки запишу ваш телефон.
   - Да записывайте, мне не жалко, все равно ведь зря.
   - Кира, не надо, подумайте,  ведь  прошло  двадцать  лет,  даже  чуть
больше.
   - Да, я заметила.
   Тут нас повели в  мастерскую,  выдолбленную  в  скале,  просторную  и
прохладную.
   - Кирка,  что  он  хочет?  -  накинулась  на  меня  Любка,  деликатно
отошедшая при его приближении.
   - Телефон.
   - Зачем?
   - Понятия не имею.
   - Кирюшка, ты чего как в столбняке?
   - Знаешь, для меня это как-то многовато - Иерусалим с тремя религиями
и Марат двадцать лет спустя.
   Кошмар какой-то!
   - Да, не слабо!
   - Вот черт, все мне испоганил! Я  была  в  таком  восторге,  в  таком
радостном волнении, а тут он, здрасьте. вам! И все насмарку! Что это  за
проклятие такое! И нет чтобы он мне где-нибудь на шуке встретился,  нет,
именно в Иерусалиме!
   - Кирка, возьми себя в руки и не позволяй этому сукиному сыну портить
тебе настроение. Еще не хватало!
   Он этого не стоит!
   - Верно, Любашка, ты права! Ты только не отходи от  меня,  ладно?  Не
дадимся ворогу! Отряхнем его прах с наших ног к чертям собачьим!
   Но, сколько я ни старалась, прежнее состояние духа было  бесповоротно
утрачено. Во всяком случае на сегодня. Я же оптимистка.
   Уже на пути в Тель-Авив Люба шепотом спросила:
   - А если он все же позвонит, ты с ним встретишься?
   - Сама не знаю.  Может  быть.  Интересно  все-таки,  -  А  про  Дашку
скажешь?
   - - Еще чего! Много чести. Перетопчется.
   - А Дашке скажешь?
   - И не подумаю! Что я ей скажу, сама посуди?
   Знаешь, доченька, я тут на  экскурсии  твоего  папулю  встретила,  не
желаешь ли на него  поглядеть?  Так,  что  ли?  Любка,  знаешь,  я  себя
героиней сериала чувствую.
   Венесуэльского.
   - Да уж действительно,  есть  во  всем  этом  какой-то  венесуэльский
душок.
   Мы расхохотались.
   В Тель-Авиве, едва мы вылезли из автобуса, Марат  решительно  подошел
ко мне.
   - Кира, в какое время вам удобнее звонить? Вы когда встаете?
   - О, я встаю очень рано, но сразу же ухожу купаться.  Так  что  лучше
звонить вечером.
   - Тетки! Вот вы где! - К нам подбегала Дашка. - Мама, ты  что,  очень
устала? Да?
   - Это ваша дочь? - изумленно спросил Марат.
   - Да.
   - Очень красивая!
   Любка тем временем ловко отвела Дашу в сторонку.
   - А я не знал, что у вас есть дочь.
   - А что вы вообще обо мне знаете?
   - Ну.., так.., кое-что знаю, нет, выходит, ничего не знаю. А  сколько
же лет вашей дочери?
   - Двадцать, -  брякнула  я  сдуру  и  тут  же  испугалась.  Вдруг  он
догадается? - Ну ладно, Марат Ильич, мне пора. Всего доброго!
   - - Кира, я завтра вечером позвоню.
   Я только пожала плечами.

***

   Дашка сразу приметила, что я не в своей тарелке.
   - Мама, что-то случилось? Ты какая-то не такая...
   Тетя Люба, в чем дело, что с мамой?
   - Думаю, - она просто устала от впечатлений.
   - Тетя Люба, поехали к нам ужинать, у нас от вчерашнего обеда столько
всего вкусного осталось!
   - Да, Любашка,  поехали,  -  поддержала  я  дочку,  мне  боязно  было
оставаться наедине с нею.
   - Хорошо, только ненадолго, а то Лизаня меня со свету сживет.
   - Тетя Люба, не надо делать из дочки  какого-то  монстра.  Я  ей  уже
звонила, сказала, что ты у нас поужинаешь, и она нисколько не возражала.
   - До чего ж ты предусмотрительная, Дарья! - обрадовалась Люба.
   Дома Дашка распорядилась:
   - Мамуля, первым делом ступай под душ, тебе сразу полегчает,  я  тебя
знаю!
   Когда я вышла из ванной и мы  втроем  сели  за  стол,  она  поспешила
доложить:
   - Да, кстати, звонил твой Жукентий!
   - То есть как? - ахнула Любка. - Алька, что ли?
   - Да нет, почему? - удивилась Дашка и вдруг покатилась  со  смеху.  -
Тетя Люба, ты что, решила, что это мамин кот звонил, да?
   - Ну ты же говоришь - Жукентий. А Жукентий, насколько  мне  известно,
кот?
   - Ну, этот Жукентий, может, отчасти  тоже  кот,  но  вдобавок  еще  и
архитектор.
   - Кирка, что она городит? - недоумевала Люба.
   Мне тоже стало смешно.
   - Да нет, Любаша, это мой новый поклонник, и звать его Викентий.  Так
что, сама понимаешь, кличка Жукентий в данном случае неизбежна.  А  чего
он хотел, Жукентий?
   - Он хотел ехать тебя встречать, но я не пустила,  подумала,  что  ты
будешь усталая, не в форме, и мне же еще влетит.
   - Ой, спасибо тебе, Дашутка, ты  у  меня  умница,  блюдешь  мамочкины
интересы.
   - Еще бы!  Сколько  у  меня  мамочек-то?  А  если  учесть  отсутствие
папочки, то мамочкина ценность возрастает вдвое!
   О Господи!
   Так, мило болтая, мы просидели до двенадцати.
   Потом Даша решила отвезти Любу на машине, и  я,  воспользовавшись  ее
отсутствием, быстренько легла в постель. Когда она через четверть часа -
Люба жила совсем близко - вернулась, я сделала вид, что сплю.
   Мне нужно было хорошенько все обдумать.
   Марат... В глубине души я всегда знала, что эта встреча  когда-нибудь
состоится. Первые лет пять я страстно о ней мечтала, а потом жизнь стала
брать свое, работа и Дашка поглощали  меня  целиком.  Время  от  времени
возникали какие-то романы, не  задевавшие  меня  глубоко,  но  дарившие,
однако, немало приятных часов.
   Потом в мою жизнь вошел Юра на правах, так сказать, приходящего мужа,
что вполне устраивало нас обоих. Но последние полтора года, несмотря  на
свой отнюдь не юный возраст,  я  чувствовала,  что  созрела  для  нового
романа,  быть  может  последнего...  И  вот  встреча  с  Жу...  тьфу,  с
Викентием, Котей, как хорошо... И тут здрасьте  вам  -  Марат.  Я  почти
физически ощущала, как душа моя рвется на две части. Что же  делать?  Но
потом я твердо сказала себе: успокойся,  голубушка,  Марат  твой  просто
хочет отвести душеньку на свободе, он опять наговорит тебе с три короба,
а потом, горестно понурив плечи, исчезнет на просторах родины  чудесной.
Ты ему на фиг не нужна, просто будет опять надрыв в гостиной,  и  ничего
больше. А Жукентий... В нем столько прелести и никаких взаимных  счетов,
никакого прошлого, нет, я не позволю Марату сломать мне жизнь  еще  раз,
ни за какие коврижки! Он собирается звонить завтра вечером...
   Да позвонит ли еще! Но что-то говорило мне, что позвонит обязательно.
А впрочем, чего заранее мучиться?
   Итак, решено, завтрашний день посвящаю Коте, а  там  видно  будет!  И
вообще, от нас ничего не зависит, а посему положимся на судьбу!  С  этой
благой мыслью я заснула.
   Утром я сбегала на пляж, поплавала, вернулась домой на автобусе.
   - Мамуля, Жукентий уже звонил! - сообщила Дашка. - С  твоей  стороны,
мамуля, это, чистейшее свинство,  у  меня  сегодня  последний  свободный
день, а ты намерена смыться с Жукентием!
   - Дашутка, прости, я не подумала! Хочешь,  я  пошлю  его  к  чертовой
матери?
   - Не вздумай! И вообще, я пошутила, в два часа  возвращается  Данила,
так что я буду не очень одинока!
   - Ой, у меня все из головы вон!
   - Да, если в твоем возрасте крутить сразу с двумя мужиками.
   - С двумя? Где ты второго-то обнаружила?
   - На автобусной  станции.  Этот  пожилой  господин  смотрел  на  тебя
глазами, полными любви и страсти.
   - Даша, ты в своем уме?
   - В своем, мамуля, в  своем!  Да  и  у  тебя  лицо  было  какое-то..,
перевернутое. Признавайся, кого ты еще закадрила?
   - Никого я не  кадрила,  просто  случайно  встретила  одного  старого
знакомого, малоприятного, надо заметить.
   Мы с ним не виделись бог знает сколько лет...
   К счастью, в этот момент зазвонил телефон. Викентий.
   - Кирочка, доброе утро! Как съездили?
   - Чудесно, масса впечатлений.
   - Что-то  большого  энтузиазма  в  голосе  не  слышу,  ну  да  ладно,
поговорим при встрече. Итак, какие планы?
   - Я в вашем распоряжении.
   - Вы уже готовы?
   - Буду готова через полтора часа.
   - Мне зайти за вами или встретимся в городе?
   - Встретимся в городе.
   -  Хорошо,  в  половине  двенадцатого  возле  синагоги  на   Алленби.
Договорились?
   - Да.
   - Жду с нетерпением!

***

   - Найдешь дорогу? - спросила Дарья.
   - Обижаешь, начальник!
   - Нет, я все-таки довезу, мне так спокойнее будет.
   - Дашка, не выдумывай! Я каждое утро бегаю на пляж, и ты не  боишься,
что я заблужусь, а тут вообще десять минут ходу по той же самой Алленби,
а ты вдруг забеспокоилась. Может, боишься,  что  я  на  другое  свидание
подамся?
   - С  тебя  станется.  Что-то  мне  этот  таинственный  незнакомец  из
автобуса не нравится.
   - Плесни-ка мне еще кофе! - предпочла я перевести разговор.
   - Мне он не нравится, - гнула свое Даша, - тем, что ты приехала  сюда
радостная, а теперь в тебе как будто трещина появилась.., и  явно  после
Иерусалима.
   Господи, да она насквозь меня видит! Впрочем, неудивительно. Меня все
насквозь видят, на моей физиономии отражаются все мои чувства  и  мысли.
Петя, друг моей молодости, говорил: "Кирка, прикрывай лицо газетой!" Мне
казалось, что с годами я научилась немного владеть собой, но, видимо,  я
обольщалась.
   - Что ты мелешь, Дарья, какая трещина?
   - Ладно, я знаю, что говорю. Поэтому предпочитаю сдать тебя  Жукентию
с рук на руки.
   Оставалось только засмеяться и пожать плечами.

***

   Дашка и впрямь доставила меня до места. Викентий уже ждал с букетиком
цветов.
   - Даша, как удачно, что вы приехали! Я  купил  вашей  маме  цветы,  а
потом подумал, что в данной ситуации это довольно глупо, они  через  час
завянут. А посему позвольте вручить эти цветы вам.
   С ума сойти, до чего галантен!
   Благодарно заверещав, Дашка села в машину и укатила с моим букетом.
   - Ну что, Кира, идем в Яффу?
   - Идем!
   Он взял меня под руку, и  мы  неспешно,  с  удовольствием,  пошли  по
улицам и улочкам. Идти с ним было необыкновенно приятно,  легко,  совсем
не пришлось приноравливаться друг к другу. Далеко не  со  всяким  удобно
ходить под руку. Оказалось, что он прекрасно знает историю. В отличие от
меня. Мне ни секунды не было с ним скучно, а что  может  быть  важнее  в
отношениях с мужчиной? По крайней мере в моем возрасте. Он привел меня в
Абрашин парк - дивной красоты место, откуда открывается упоительный  вид
на море и город. К сожалению, музей Мейслера оказался закрыт.
   - Не беда, придем сюда еще раз, правда, Кира?
   - Непременно, я хочу здесь порисовать. Вам не будет  скучно,  если  я
буду рисовать?
   - Как мне может быть скучно  с  женщиной,  которая  волнует  меня  до
головокружения?
   Ого! Вероятно, к концу прогулки он предложит  мне  поехать  с  ним  в
пустую квартиру племянника.
   - Кира, вы не голодны?
   - Нет, а вы проголодались?
   - Пока нет, а как насчет мороженого?
   - О, с удовольствием.
   - Вон там кафе. Называется "Аладдин". Зайдем?
   - Зайдем!
   Это было небольшое кафе,  оформленное  в  стиле  арабских  сказок,  с
громадной лампой - какой же Аладдин без лампы? - и с видом на море. Мы с
наслаждением уселись на открытой террасе. Нам тут же подали карточки.
   - Кира, выбирайте!
   - Котя, я полагаюсь на вас.
   - В таком случае предлагаю фирменное мороженое "Аладдин".
   - Оно же страшно дорогое!
   - Пусть вас это не беспокоит. Решено, пробуем "Аладдина".
   Подошла официантка, молоденькая девчонка.
   Викентий шикарно, на иврите, сделал заказ.
   - Аладдин, па маим .
   - Па маим?
   - Па маим.
   Пожав плечами, девица удалилась.
   - Кира, хотите вина?
   - Нет, ни в коем случае, меня развезет.
   - Что с вами случилось, Кира?
   - Со мной? Ровным счетом ничего.
   - Не правда, я же чувствую, что вас что-то гнетет.
   Какие-то неприятности? Скажите мне, вы же видите, я вам друг.
   - друг?
   - Еще и друг.
   - О Господи! - вырвалось у меня, когда официантка  плюхнула  на  стол
здоровенное корытце с "Аладдином". И столовую ложку. - Ничего  себе!  Но
выглядит аппетитно.
   - Терпение, Кира, сейчас она подаст  вазочки,  и  мы  попробуем  этот
шедевр!
   Но вместо вазочек девица приволокла еще одно точно такое  же  корытце
со столовой ложкой.
   - Что это? - недоуменно спросил Жукентий.
   - "Два Аладдина", - объяснила я, давясь от хохота.
   Его тоже разобрал смех.
   - Котя, как же мы это съедим?
   - А вдруг это вообще гадость? - уже почти рыдал он.
   Скандинавы, сидевшие за соседним столиком, смекнув, в чем дело,  тоже
расхохотались.
   Я первой взяла себя в руки и попробовала злосчастного "Аладдина". Это
было нечто волшебное! Сверху взбитые сливки с шоколадом, под ними разные
фрукты и орехи, а внизу четыре сорта мороженого.
   - Вкусно? - с опаской спросил Котя.
   - Божественно! Но съесть это все равно нельзя!
   - А куда нам спешить? О, и в самом деле вкусно!
   - Не то слово!
   - Кира, по-моему, съесть этого араба попросту дело чести!
   К счастью, этот эпизод снял  возникшее  было  напряжение.  Мне  стало
опять уютно и весело.  Тень  Марата  растворилась  в  солнечном  воздухе
Израиля.
   - Все, больше не могу, - заявила я, откладывая ложку.
   - Кира, вы позорно бежите с поля боя!
   - Бегу. Еще ложка - и меня стошнит.
   - Тогда и я из солидарности не стану доедать.
   -  Из  солидарности?  Да  вы  уже  давно  давитесь   этим   треклятым
"Аладдином"!
   - Что верно, то верно! Пошли  отсюда,  Кира,  глаза  бы  мои  на  эту
арабскую экзотику не глядели!
   - Красиво, ничего не скажешь,  почтенные  немолодые  люди  обожрались
мороженым, как какие-нибудь огольцы!
   - Почему это мы немолодые? - возмутился Викентий. - Вы вообще молодая
красавица...
   - О!
   - А  я  влюблен  в  молодую  красавицу,  причем  с  первого  взгляда,
следовательно, я тоже молодой.
   - Молодой дедушка! - поддразнила я его.
   - Ну и что? Кто сказал, что дедушки не  влюбляются?  Если  бы  знали,
Кира, как мне с вами хорошо...
   - Мне с вами тоже. Как будто я вас сто лет знаю, могу говорить о  чем
угодно...
   - Да?
   - Да!
   - Кира, а что если  на  правах  влюбленного  я  задам  вам  несколько
бестактных вопросов?
   - Задавайте, все равно рано или поздно придется на них ответить.
   - Умница, сообразили, что теперь я вас не отпущу.
   А потому имею полное право знать, почему вы одна, кто Дашин отец, жив
ли он, и если да, то где он?
   - Дашин отец? - Я тянула  время,  не  зная,  что  ответить.  А  потом
решилась:
   - Котя, я могу рассчитывать на ваше молчание?
   - Безусловно.
   - Так вот, Дашиного отца я вчера встретила в Иерусалиме. Мы  ехали  в
одном автобусе, а до этого не виделись двадцать лет. Даша ничего  о  нем
не знает. И не должна узнать.
   - Вы его любили?
   - Безумно. Это даже и  любовью  нельзя  назвать,  это  была  болезнь,
лихорадка.
   - И он, вероятно, струсил?
   - Увы.
   - И что же дальше?
   - А дальше - Дашка.
   - Он ничего о ней не знает? , - Нет.
   - А что она знает?
   - Знает, что был такой и сплыл.
   - А как она к этому относится?
   - Более чем спокойно. Когда ей было лет тринадцать, она меня приперла
к стенке, пришлось ей все рассказать. Тогда она заявила - раз мы ему  не
нужны, то и он нам не нужен. На этом вопрос был закрыт раз и навсегда.
   - Тогда почему вы в таком смятении?
   - Сама не знаю.
   - Вы еще любите его?
   - Боже упаси!
   - Он что-то хочет от вас?
   - Да. Хочет поговорить.
   - Вы согласились?
   - Да.
   - И когда же состоится встреча?
   - Он будет звонить.
   - А вы хотите с ним встретиться?
   - Не пойму...
   - Кира, только честно?
   - Честно? Хочу, очень хочу. Особенно теперь, когда у меня.., есть вы,
- Кира, милая моя...
   - - Нет, правда, с вами  я  чувствую  себя  защищенной,  как  никогда
раньше, хотя мы с вами видимся всего