ми меня возит шофер, так что даже тяжелые сумки таскать не приходится.
     Хозяев я практически никогда не вижу. Прихожу - их уже нет, ухожу - еще нет. Ну разве что кто-то из них простудится и посидит дома денек-другой. Мне даже посуду мыть не нужно, у них есть посудомойка.
     Когда мы с Глебом разбогатеем, обязательно куплю себе сначала стиральную, а потом и посудомоечную машину.
     Целый день настроение у меня было роскошное.
     Управившись со всеми делами, я привела себя в порядок и побежала на Арбат. Мне не терпелось встретиться с таинственной Марией Львовной. Когда я вошла в подъезд старого, но очень приличного дома на улице Вахтангова, мне вдруг стало страшновато.
     Вот сейчас свалится на мою голову какая-нибудь гадость... Но ничего не поделаешь, я обещала прийти.
     С гулко бьющимся сердцем я поднялась на третий этаж и позвонила. Дверь открыли мгновенно, словно уже ждали. На пороге стояла маленькая старушка в модных черных брюках и светлой блузке, аккуратно причесанная, на высоких каблуках.
     - Сашенька?
     - Мария Львовна?
     - Да, это я. Заходите, заходите, милая. Давайте знакомиться.
     Она протянула мне худенькую, сморщенную руку с красивыми кольцами. Руки были ухоженные, не чета моим. Мне даже стыдно стало.
     Старушка провела меня в комнату с высоченным потолком, обставленную со старинным интеллигентским уютом. Масса книг, круглый стол посреди комнаты, накрытый крахмальной скатертью, на столе чашки, тарелки, какое-то угощение. Для меня, что ли?
     - Сашенька, детка, садитесь К столу, вы ведь с работы, вам надо подкрепиться, тем более что разговор у нас будет долгим...
     - Спасибо. А можно мне руки помыть? - спросила я просто от испуга, чтобы оттянуть время. Мне было страшно.
     - Да-да, конечно, и как я сразу не подумала вам предложить. А вы не хотите кое-куда заглянуть?
     Идемте, я вас провожу!
     Я долго и тщательно мыла руки, вытирала их не кое-как, а аккуратно, каждый пальчик, все оттягивая путающий разговор, хотя таинственная Мария Львовна мне скорее понравилась: она была милая и совсем не страшная. Но сколько можно тянуть. Я собралась с духом и вышла из ванной.
     - Сашенька, вам чаю или кофе? Наверное, уместнее было бы что-то горячее, - лепетала Мария Львовна, которая тоже была несколько растеряна - видимо, предстоящий разговор страшил и ее. Господи, что же это такое?
     - Нет-нет, спасибо, вполне достаточно чашки чая...
     - Но бутерброд с севрюгой вы все-таки съешьте.
     - Да-да, спасибо.
     Севрюга выглядела аппетитно, но мне не хотелось есть.
     - Сашенька, не буду вас дольше мучить... - срывающимся голосом начала Мария Львовна. - Скажите, вашу маму звали Марина Аркадьевна? Марина Аркадьевна Соболева?
     - Да. А почему вы спрашиваете?
     - Потому что . Потому что... Я ваша бабушка, Саша!
     - Бабушка? Какая бабушка, вы что-то путаете!
     Мамина мама давно умерла, а папина вообще в войну погибла...
     - Все это я знаю, Саша. Но тем не менее... Дело в том, что... Вы.., вы никогда не видели этого человека?
     Она протянула мне фотографию молодого красивого мужчины. Фотография была явно старая, и мужчина на ней был одет весьма старомодно... Но что-то знакомое в лице все-таки было...
     - Кто это?
     - Это мой сын, Веня... Вениамин Демшицкий...
     Он ваш отец, Саша.
     - Отец? - опешила я. По-моему, старушка насмотрелась сериалов. Но при чем тут я?
     - Вы что-то путаете. Моего отца звали Андреем.
     Андрей Бережнов. Вы что-то спутали...
     Она печально улыбалась.
     - Сашенька, поверьте, я знаю, что говорю. Андрей Владимирович, Андрюша, был вашим отчимом, а отец ваш Веня... Я понимаю ваши чувства, вы любили своего.., отца, то есть Андрюшу, это естественно, он был чудесным человеком, он вас вырастил как свою дочь, но факт остается фактом. Таким образом, Сашенька, вы моя родная внучка...
     - Но зачем? Зачем я вам понадобилась? Зачем вам надо было говорить мне это? Я ведь все равно не перестану любить папу!
     - Сашенька, какая вы еще девочка... Конечно, вы любите вашего папу, вернее, память о нем. Но я хотела все-таки, чтобы вы знали и о Вене... Он перед смертью просил меня об этом, я не могла не выполнить последнюю волю единственного сына. Боже мой, - она сжала виски тонкими пальцами, - как это мелодраматично... Такое ощущение, что все происходит не в жизни, а в плохом кино, но тем не менее это жизнь, Сашенька.
     - Но как это вышло, почему? - пролепетала я. - Ваш сын бросил маму, да? А потом раскаялся?
     - Нет, детка, все было иначе. Веня любил Марину, она была очаровательна, мила и, кажется, тоже любила его. Вам еще года не было, когда наши танки вошли в Чехословакию. Веня тоже хотел выйти на Красную площадь, как это сделали Богораз, Литвинов и другие, но ваша мама не позволила ему, а он потом не мог ей этого простить, чувствовал себя предателем и все в таком роде... Потом его арестовали, а Марина вышла замуж за Андрея, который давно ее любил, и потребовала, чтобы Веня отказался от всяких прав на вас. Он согласился, не хотел портить жизнь ребенку... А потом его выбросили из страны...
     Вот, собственно, как это получилось. Но он никогда не забывал вас. А в прошлом году... В прошлом году он умер, у него было очень плохое сердце... И перед смертью просил меня во что бы то ни стало разыскать вас. Он знал, что Марина с Андреем погибли в автокатастрофе, что вы остались сиротой... Но в тот момент он еще не мог с вами связаться, не мог обнаружить себя, ведь он здесь считался изгоем, предателем родины и все в таком духе... Но я и без его просьбы стала бы вас искать... Я тоже одна на этом. свете, и мне некому оставить то, что у меня есть...
     До меня ее слова доходили как сквозь вату, я не могла никак взять в толк то, что произошло. Никогда за двадцать два года жизни с родителями у меня даже на секунду не возникало сомнения в том, что папа мне родной отец. Он так любил, так баловал меня всегда. Мама еще бывала со мною строгой, с мамой у меня случались столкновения, порой нешуточные, но папа... Он души во мне не чаял, и я помню его столько, сколько помню себя. И со своими обидами я бежала к нему, а не к маме, я знала, что он всегда примет мою сторону, что бы я ни натворила... Я взяла со стола фотографию своего настоящего отца и вдруг вспомнила точно такой же снимок был у нас в семейном альбоме, и лапа говорил, что это друг его юности. Но тогда я не больно интересовалась друзьями папиной юности, ведь это было в незапамятные времена...
     - У нас была точно такая же фотография, - охрипшим голосом выговорила я.
     - Я знаю. Я потому и показала вам ее, чтобы вы вспомнили...
     - А что, ваш сын... Он больше не женился?
     - Женился, но прожил с ней всего три года. Он был человеком с переломанной судьбой и весь ушел в работу. Он был очень талантливым математиком, Сашенька.
     - Значит, я не в него, мне математика всегда трудно давалась.
     - Сашенька, а кто же вы по профессии? - спросила Мария Львовна, к ласковой улыбкой глядя на меня.
     - Жена, - ответила я. - Я по профессии жена.
     - Вы не получили образования?
     - Я училась в ГИТИСе, на театроведческом, но не доучилась.., жизнь так закрутила, что...
     - Но вы где-то работаете?
     Я замялась. А Мария Львовна сказала:
     - Сашенька, можно я буду говорить вам "ты"?
     - Да-да, конечно, - обрадовалась я, мне не хотелось отвечать на ее предыдущий вопрос. Сказать правду язык не поворачивался, и врать почему-то было стыдно.
     - Сашенька, у тебя, наверное, тяжелая работа, я смотрю на твои руки...
     И она вдруг погладила меня по руке.
     - Ты стесняешься своей работы, Саша?
     - Нет, что вы.., нет. Просто я работаю в одной семье, у очень хороших людей... - с трудом выдавила из себя я. - У меня не было другого выхода... домработницей...
     - Ну и что тут такого? Подумаешь, великое дело!
     Ты же не на панель пошла, - засмеялась вдруг как-то очень искренне Мария Львовна. - Не хочется говорить банальности, но любой честный труд заслуживает уважения. Главное - самой себя уважать. А у тебя есть для этого все основания. Ты не сидишь сложа руки. У тебя явно не легкая жизнь, но ты не ноешь, не клянешь всех и вся, а тихо делаешь свое дело, ведь так?
     Я кивнула, у меня в горле стоял комок, и я ничего не могла произнести.
     - Знаешь, Саша, мне ужасно нравится моя внучка. И я хочу все о тебе знать, деточка. Можно я тебя обниму?
     Я опять кивнула и вдруг рванулась к ней, прижалась, обняла и разревелась как дура. От нее исходила такая доброта, такое человеческое тепло, что все накопившееся у меня в душе, все обиды на жизнь вдруг прорвались наружу, я плакала так сладко, так облегченно...
     - Ну, ну, деточка, тебе надо поплакать, да? Поплачь, кому же поплакаться, как не бабушке.
     - У меня... У меня никогда не было бабушки, - сквозь слезы проговорила я.
     - Ну вот, а теперь у тебя есть бабушка, и, может, сейчас она тебе даже нужнее, чем в детстве, когда у тебя были и мама, и папа, я знаю, Андрей был хорошим папой, и всегда именно он будет для тебя папой, но я-то все равно твоя бабушка.
     Я подняла глаза на эту маленькую мудрую женщину и уже чувствовала, что, наверное, она самый близкий мне человек на этом свете Перед ней совсем не надо притворяться. Ведь даже перед Глебом мне приходится "держать марку", а тут этого не нужно, тут можно расслабиться...
     - Ну, теперь тебе немножко легче стало, да, Саша?
     - Да-да, спасибо вам.
     - Саша, расскажи мне о себе, пожалуйста, мне хочется все о тебе знать, ты же понимаешь.
     - Понимаю.., только я не знаю как... С чего начать, и вообще...
     - Ну хочешь, я буду задавать тебе вопросы? Так будет полегче?
     - Наверное.
     - Сашенька, детка, ты любишь своего мужа?
     - Очень! Очень люблю.
     - А кто он, твой муж?
     - Он... Глеб Ордынцев, актер. Ему ужасно не везло всегда, но в последнее время все начало меняться, вот вчера он сказал, что его пригласили сниматься в Италию, обещали хорошие деньги... Сейчас он снимается в сериале, ему пророчат большой успех, и в театре вдруг дали прекрасную роль, а ведь он в какой-то момент хотел уже все бросить... Но я ему не позволила, я всегда знала, что он обязательно добьется успеха... Он талантливый и очень-очень красивый!
     - Вы давно женаты?
     - Четырнадцать лет.
     - Ого! Это немалый срок...
     - Мне было девятнадцать, когда мы поженились, а ему двадцать один... Он был такой красивый, веселый, талантливый, и сначала ему везло, он снялся в одном фильме, который получил приз в Сан-Себастьяне. Его заметили, а потом... Потом вдруг как-то все кончилось... То есть в театре он хорошо играл, а кино и телевидение его как будто не замечали, вернее, перестали замечать. Он в театре даже Раскольникова сыграл - у одного молодого режиссера...
     Спектакль считался новаторским, о нем писали.
     Только писали плохо. А Глеба, наоборот, хвалили, один критик даже писал, что жаль - такое дарование пропадает в этом спектакле... Потом спектакль выпал из репертуара, режиссер этот продолжал ставить, а про Глеба почему-то забыли... Мы тогда хлебнули лиха. Чтобы прожить, я институт бросила, челночить начала, в Турцию за шмотками моталась и в Польшу... А Глеб на машине подрабатывал, левачил. И еще пробовал бизнесом заниматься, но это плохо кончилось. Он так прогорел,.. Мне даже пришлось квартиру родителей продать, чтобы выкрутиться, и еще много чего... Но мы справились! У нас, слава богу, хорошая квартира, она Глебу от тетки досталась, так что мы, можно сказать, ничего не потеряли, но мне тогда так страшно было, его грозились убить...
     Я замолчала, от этого воспоминания у меня опять кровь в жилах застыла, я вспомнила жуткие ночные звонки, угрозы, этот давящий страх.
     Мария Львовна погладила меня по руке, она, казалось, все понимала.
     - Саша, девочка, а твой Глеб, он пьет?
     - Пьет? Нет, слава богу, не пьет! Хотя был момент, когда он начал пить, но я тут просто на уши встала... Тогда и вправду тяжко было, на нас двоих одна его крошечная зарплата, ему даже подработать не удавалось, машина вышла из строя, а починить не на что, челночить он мне запретил, я это плохо умела, меня вечно обманывали... И тогда он начал пить, но тут меня Ульяша на эту работу устроила, к своим дальним родственникам, они очень хорошие. люди, и платят мне хорошо, и я бы обязательно Глебу призналась, но он тогда в депрессии был, если б я сказала, что пошла в домработницы, он бы не пережил, ну я и наврала, что устроилась бухгалтером в одну коммерческую фирму. Я когда-то окончила бухгалтерские курсы, вот он мне и поверил. А теперь, кажется, все, судьба повернулась к нам лицом... Вот даже бабушку мне послала... И у Глеба дела идут на лад.
     - Сашенька, а почему у вас нет детей? Ты не хотела?
     - Я хотела, я так хотела... Но у меня был выкидыш, как раз когда случилась вся эта заваруха с его бизнесом, от страха наверное... А больше, больше ничего не получается. Хотя, если честно, я с тех пор запретила себе об этом даже мечтать. Решила, что не судьба.
     - Саша, но ведь ты еще молодая, тридцать три всего! Меня мама в сорок лет родила! Так что ты еще успеешь! Ты у врача-то была? Знаешь, почему не беременеешь?
     - Вам хочется правнуков? - улыбнулась я.
     - Нет, детка, я об этом даже не думала, просто я знаю, жизнь без детей - это невесело, плохо, а мне хочется, чтобы у тебя все было хорошо. Знаешь, ты должна будешь приехать ко мне, у нас в Израиле прекрасная медицина, я покажу тебя лучшим врачам.
     Ты сможешь ко мне приехать?
     - Не знаю, я не думала... Наверное...
     - Саша, я хочу познакомиться с твоим мужем!
     - Я обязательно это устрою! - горячо пообещала я. - А вы в Москву надолго?
     - Я улетаю через десять дней!
     - Я вас познакомлю! Знаете что, послезавтра у него спектакль, он играет Кристиана в "Сирано".
     Хотите пойти?
     - "Сирано де Бержерак"? О, с удовольствием, помню, я видела еще Рубена Симонова в роли Сирано...
     - А после спектакля можно поехать к нам!
     - О нет, после спектакля - это поздно, у меня, Сашенька, уже нет на это сил.
     - Тогда пойдемте в театр послезавтра, а в субботу приходите к нам! Я что-нибудь вкусненькое приготовлю.
     - Ты хорошо готовишь?
     - Говорят, да. Так вы согласны, Мария Львовна?
     - Разумеется, согласна. Только, пожалуйста, говори мне "ты", и не надо имени-отчества, лучше просто "бабушка".
     - Хорошо, я попробую, но, наверное, сразу у меня не получится.
     - Сашенька, а ты не могла бы завтра в это же время прийти опять сюда, мне не хочется ни одного дня терять... Теперь, когда я обрела тебя...
     - Я приду! Я обязательно приду! - горячо заверила я. - А сейчас, наверное, уже побегу.., вы устали, и я тоже, честно говоря, столько волнений, вам надо отдохнуть...
     - Действительно, столько волнений. Но должна сказать, Саша, впервые после смерти Вени я чувствую себя почти счастливой.
     Мы нежно обнялись на прощание, и я ушла. Меня трясло и колотило. Мне отчего-то было страшно, словно я подошла к какому-то рубежу... На Арбате было шумно и оживленно, а мне хотелось тишины и покоя. Но, представив себе, что буду до глубокой ночи сидеть дома одна, я заколебалась, ехать ли домой. Нет, я поеду сейчас к Ульяше. Ульяша - моя старшая подруга. Она живет одна, и к ней вполне можно заявиться без звонка. Ульяша была подругой мамы, а теперь стала моей... Она одинокая интеллигентная женщина, немного, может быть, странная, но добрая, умная и меня обожает, как, впрочем, и я ее. Кстати, она ведь может знать о том, что мой настоящий отец - этот Веня...
     - Александра, что за пожар? - воскликнула она, открыв мне дверь. - Твой красавец наставил тебе рога?
     - Уля, а разве женщинам наставляют рога? - не придумала я ничего умнее.
     - Ага, значит, ты ему рога наставила? Давно пора!
     Твоя верность набивает оскомину. Сашка, что за дела? Ты почему такая зеленая? - вдруг сменила тон Ульяша.
     - Уля, ты знаешь, кто такой Вениамин Демшицкий?
     - Опаньки!
     - Так знаешь или не знаешь?
     - Знала когда-то такого. Он был диссидент, красивый малый, кажется, математик. А что?
     - Это все, что ты о нем знаешь?
     - Сашка, что ты придуриваешься?
     - Нет, это ты придуриваешься! Ты знаешь, кем он мне приходится?
     - Опаньки!
     - Да что ты заладила "опаньки" да "опаньки"?
     - Ну я не знаю, что и сказать...
     - Скажи как есть, я все равно уже в курсе.
     - Откуда?
     - От верблюда!
     - Александра, ты что себе позволяешь? Я тебе в матери гожусь!
     - Прости.
     - Ладно уж, прощаю, не хотела говорить, но раз ты в курсе... Слушай, если ты уже все знаешь, то за каким чертом тебе мой ответ? Но хотела бы я услышать, какая тварь тебе проболталась?
     - Не тварь, а бабушка.
     - Какая еще бабушка? - вытаращила глаза Ульяша.
     - Моя бабушка, мать Демшицкого.
     - Опаньки!
     - Уля! - завопила я.
     - Ах да, прости. Откуда взялась вдруг эта бабушка?
     - Из Израиля. Приехала со мной познакомиться, и я сейчас у нее была. Это как гром среди ясного неба, я чего угодно ожидала, когда шла к ней, но только не этого...
     - Воображаю! Ну и как ты отнеслась?
     - Я в смятении, если честно. Понимаешь, я ведь все равно всегда буду считать отцом папу, моего папу... И вдруг еще какой-то отец. Я думала, это только в кино бывает...
     - Кино - штука довольно приближенная к жизни, должна тебе заметить, особенно мелодрамы.
     Когда-то в юности я тоже вдруг узнала, что мой отец не мой отец, а узнав, поделилась с одной подругой, так оказалось, что у нее такая же история.
     - Обалдеть!
     - Ах, Сашка, в этой жизни обалдевать приходится довольно часто. Ну и что от тебя хочет эта бабушка?
     Любви, что ли?
     - Ну вроде да...
     - А больше ничего?
     - А чего можно от меня хотеть? Что у меня есть?
     Блоха в кармане?
     - И Глеб на аркане! - захохотала Уля. - Между прочим, это может вскоре оказаться некоторой ценностью, Я вчера была в одном доме, так там две юницы просто подыхали от восторга по поводу господина Ордынцева. Он, дескать, самый красивый мужик в Москве и Московской области, едва не загубленный талант и безусловно восходящая звезда!
     - Правда? - обрадовалась я.
     - Чего ты ликуешь? Это ни к чему хорошему не приведет, - горестно покачала головой Ульяша. - Впрочем, черт с ним, расскажи лучше про бабку.
     Кстати, а Демшицкий сам побоялся приехать?
     - Он умер.
     - Ох ты господи, я не знала. А старушка решила найти внучку... Что ж, логично.
     - Она хочет, чтобы я поехала к ней, она там покажет меня врачам, чтобы я могла родить.
     - Опаньки! Круто берется. Между прочим, ты пока и нашим врачам не показывалась. Могла бы уж давно... Хотя что бы вы ели, если б ты не работала?
     Но сейчас, конечно, все меняется. Похоже, твой Глебчик и вправду в звезды выбивается... Ох, Сашка, тебе будет трудно.
     - А когда мне было легко? - пожала я плечами. - Даже если у Глебки голова закружится от успехов, я сумею ему все объяснить, он же умный и меня любит, ты ведь знаешь.
     - Знать-то я знаю, но... Впрочем, чего раньше времени каркать. Ты его с бабкой знакомить собираешься?
     - А как же!
     - Сашка, вот тут я не уверена...
     - Что ты хочешь сказать? - удивилась я.
     - Принимая во внимание характер твоей свекрови...
     - При чем тут свекровь?
     - Ведь она тоже узнает о бабке, правда?
     - Ну и что? Это не позор.
     - На твой взгляд. И на мой тоже, но за эту особу я не поручусь.
     - Да ей-то что за дело?
     - Ну, во-первых, она, по моим наблюдениям, не чужда антисемитизма, это раз, во-вторых, жуткая ханжа.
     - Уля, мне на нее наплевать с высокого дерева!
     - Что ж, наплевать так наплевать.
     - Как ты себе это представляешь? У меня появилась бабушка, совершенно очаровательная старушка, которой я нужна, и я скрою ее от мужа, так? На что это похоже?
     - Ты когда собираешься их знакомить?
     - В субботу! А в пятницу