ких совпадений там было меньше, только история с кражей наследства.
     И разумеется, это опять была комедия. Я, видимо, подсознательно решила высмеять помаленьку собственную жизнь. Говорят же, человечество смеясь расстается со своим прошлым, а я как-никак крохотная часть человечества, не больше, но и не меньше.
     Минул январь, за ним февраль и начался март, то есть весна... Дуня влюбилась. Я это поняла по отсутствующему выражению, с которым она иногда сидела за столом, по лихорадочному блеску глаз, когда она возвращалась из школы.
     - Дуняша, ты втюрилась? - спросила я ее как-то в автобусе, когда мы ехали в Пальму покупать ей новые туфли.
     - А ты откуда знаешь? - испугалась она.
     - Вижу. Что ты так дернулась? Это нормально, я в твоем возрасте вечно была в кого-нибудь влюблена.
     Поделиться не хочешь?
     Она смерила меня недоверчивым взглядом.
     - Ты маме не скажешь?
     - А происходит что-то такое, чего маме знать не следует?
     - Нет, ничего такого не происходит. Просто я не хочу, чтобы она мне лекции читала по половому воспитанию.
     - Мама дорогая, - воскликнула я, - а что, пора читать?
     - Ничего не пора, но она... Она мне в Париже все объясняла, какая страшная штука СПИД, и все такое...
     - Но она права. Слушай, скажи мне, сколько ему лет?
     - Шестнадцать.
     - Так... Где ты его нашла?
     - Он работает в аптеке, недалеко от школы. Он такой красивый, Саша, не хуже твоего Глеба, только он... Он негр, понимаешь?
     - Ну и что? Негры бывают даже очень красивые.
     Но дело не в красоте. Он-то как к тебе относится?
     - Хорошо относится. Он говорит, что никогда не встречал таких умных девчонок. Понимаешь, он работает и учится, а я ему помогаю.
     - Работать или учиться?
     - Учиться, конечно!
     - Как его зовут?
     - Габриэль.
     - Ты с ним целовалась?
     - Нет, - тяжело вздохнула Дуня, - он на меня и не глядит, у него есть девушка, Долорес. Хорошенькая, но дура конченая... Представляешь, она его ко мне ревнует!
     - Не такая она и дура... Сейчас ты, конечно, еще маленькая, но годика через два Долорес может ему здорово обрыднуть, а ты подрастешь... Он сам-то умный?
     - Он очень, очень умный! - горячо воскликнула Дуня.
     - Ну тогда у тебя есть все шансы на взаимность.
     - Ты так думаешь?
     - Если б не думала, не говорила бы. Только ты не спеши, а главное - не показывай ему свою любовь. Это вредно.
     - Почему?
     - Потому что так жизнь устроена.
     - Ты своего Глеба любила?
     - Любила.
     - И он на твою любовь наплевал?
     - Ты же все знаешь.
     - А этот тип, который на Новый год приезжал, он что, тоже сволочь?
     - Да нет... Просто он не понял меня, а я, наверное, не поняла его.
     - Ты по нему скучаешь?
     - Да нет...
     - Что-то неуверенно это прозвучало! - засмеялась Дуня.
     Я и сама не была ни в чем уверена. Я отгоняла все мысли о нем, но по ночам он снился мне, и я просыпалась в таком томлении, мне так не хватало его именно в постели... Но время берет свое, и ничего с этим не поделаешь. Сейчас для меня главное - писать... А неутоленные желания и вправду хорошо сказываются на работе.
     - Ты с ним расплевалась, да? - вернула меня к действительности Дуня.
     - Да, - твердо ответила я.
     - Мама говорила, он от тебя в полном ауте.
     - Дуняшка, отвяжись, давай лучше поговорим про Габриэля.
     - Давай! - обрадовалась девочка. - Знаешь, у него абсолютный слух. Он может насвистеть хоть целую симфонию.
     - Так ему надо музыкой заниматься!
     - А он говорит, что ему главное - овладеть серьезной профессией. Он хочет стать фармацевтом. У него и отец, и мама фармацевты. Кстати, мама у него белая.
     - Так это аптека его родителей?
     - Наполовину. Хочешь, сходи завтра туда часа и четыре, посмотришь на него, а потом поделишься впечатлениями.
     - Нет вопросов. Обязательно загляну, мне, кстати, надо купить витаминные капли для глаз.
     Но посмотреть на Габриэля мне не пришлось. Вечером Дуня ворвалась ко мне:
     - Саша, тебе письмо по электронной почте!
     "Глубокоуважаемая Александра Андреевна, прочитал вашу пьесу под названием "Хочу бабу на роликах!" и загорелся желанием поставить ее на сцене моего антрепризного театра. Но для начала должен заручиться вашим согласием. Если согласие будет получено, в начале апреля надеюсь приступить к репетициям. Мечтаю лично встретиться с вами. Очень прошу со мной связаться. С искренним восхищением, Михаил Лобов".
     У меня подкосились ноги. Антреприза Лобова - это марка! И почти гарантированный успех. У него всегда играют лучшие актеры, и он точно знает, какая пьеса станет популярной.
     - Саша, Саша, ты попросишь маму, чтобы взяла меня в Москву на премьеру? Саша, это же я придумала, чтобы ты пьесу писала, - тормошила меня Дуня в полном восторге. - Ты помнишь, помнишь?
     - О да, конечно .
     И почти тут же позвонила Эмма:
     - Сашка, получила сообщение?
     - Эмма, я даже не знаю, что сказать!
     - А ты молчи, то есть нет, ты скажи, во-первых, ты согласна отдать ее Лобову?
     - Конечно, даже и думать нечего!
     - Прекрасно. Насчет денег мы договоримся, можешь на меня положиться! Теперь еще один вопрос: под какой фамилией хочешь прославиться?
     - Под какой фамилией? - как эхо повторила я. - Я не думала...
     - Быстрее думай. Хочешь быть Александрой Ордынцевой, как в паспорте, или как-то иначе?
     - Иначе! Никаких Ордынцевых. Пусть будет Соболева, это девичья фамилия моей мамы.
     - Александра Соболева? А что, красиво звучит.
     Годится.
     - Саша, Саша, надо взять псевдоним, псевдоним! - толкала меня под руку Дуня.
     - Что там моя дочура болбочет? - засмеялась Эмма.
     - Требует, чтобы я непременно взяла псевдоним.
     Но Соболева и есть псевдоним. Моя девичья фамилия Бережкова.
     - Ладно, сойдет, - хмыкнула Дуня.
     - Саш, дай ей по заднице, чтоб не приставала, когда люди о деле говорят. Слушай меня, тебе придется приехать в Москву, Лобов хочет, чтоб ты тут с ним поколбасилась, говорит, во время работы над пьесой могут возникнуть по тексту разные вопросы, и хорошо бы ты была в зоне досягаемости. Он вообще жаждет с тобой познакомиться. Все расспрашивал меня, есть ли у тебя еще пьесы. Я туману навела, жуть. Но я считаю, тебе сразу с места срываться не стоит, цену набьем маленько, пока мы тут все утрясем...
     - Мы?
     - Саня, а ты думала? Я, можно сказать, спонсор!
     Решила новым делом поинтересоваться...
     - Эмма, у меня нет слов!
     - Главное, чтоб у тебя слова на бумаге находились, а по телефону хоть мычи!
     - Погоди, но это же меняет все дело.
     - Почему?
     - Ты Лобову навязала мою пьесу?
     - Ты что, подруга, охренела? Что я могу навязать, я ж в этом как свинья в ананасах...
     - В апельсинах, - машинально поправила я.
     - Один хрен! Слушай меня внимательно и заруби на своем гордом носу: я через пятые руки подсунула Лобову твою пьесу! Можешь мне поверить, это было нелегко. А через неделю через те же пятые руки он до меня добрался. Вынь ему да положь автора. Зачем, спрашиваю, а он говорит: надо! Очень, мол, автор талантливый, пьеса - блеск, веселая, но умная, и к тому же роли прекрасно выписаны. А ты говоришь - навязала.
     - Эмма, это все правда?
     - Святой истинный крест!
     - Ой, мамочки...
     - Сашка, я думаю, Лобова надо немножко помурыжить. Чтоб не думал, что ты ради него с пальмы спрыгнешь и полетишь...
     - С какой еще пальмы?
     - Ну я это так, для красоты. Он знает, что ты живешь в Испании. Я ж ему не стану докладывать, что ты у меня обретаешься. Говорю ж, туману напустила... Значит, так, Александра, слушай сюда! У тебя в Москве жить есть где?
     - Ну я могу, конечно, остановиться у Ульяши...
     - Остановишься у меня.
     - Нет, спасибо, конечно, но я и так у тебя живу, а в Москве меня это будет стеснять.
     - Ну тогда я подыщу тебе квартирку на время, это не проблема. А ты пока займись одежонкой.
     - Какой одежонкой?
     - Ну купи себе там несколько костюмчиков, платьиц, пальтишко приличное. Ты должна выглядеть, чтобы они видели, что я им не бросовый товар предлагаю.
     - Извини, Эмма, но это чушь. Встречают по одежке, провожают по уму.
     - Да, ум твой уже оценили, теперь нехай видят, что ты еще и офигительно красивая баба. Пойми, чудачка, хорошая тряпка бабе уверенности придает, так что не жмись. А вдруг кого знакомого встретишь, надо, чтоб ни одной старой шмотки не было, усекла?
     - Усекла.
     - Вкус у тебя есть, получше моего будет, мне это уже Дунька объяснила, а бабок не жалей. Значит, так, через десять дней жду тебя в Москве.
     - Саша, Саша, скажи, что я хочу на премьеру! - толкала меня в бок Дуня.
     Я только рукой махнула.
     - Ты почему насчет меня не сказала?
     - Рано!
     - А когда же?
     - Ближе к делу! Я просто потребую от Эммы, чтобы ты была на премьере - А если она не согласится, скажи, что больше не станешь править ее кошмарики!
     - Гениальная идея!
     А на другой день Дуня вернулась из школы грустная.
     - Что случилось?
     - Габриэль ногу сломал.
     - Бывает, не грусти. Срастется у него нога. Он молодой, через два месяца бегать будет...
     - Но ты его уже не увидишь, ты уедешь.
     - Я же вернусь. Мне, знаешь ли, очень тут нравится.
     - Слушай, а ты когда издашь свои пьесы, внизу напишешь: Майорка, Кан-Пастилья, такой-то год?
     - Ты этого хочешь?
     - Да, по-моему, это было бы круто!
     - Значит, напишу, что за проблема. Нет, я еще лучше сделаю!
     - Что?
     - Я посвящу свою первую пьесу тебе! И на программке будет стоять: "Посвящается Евдокии Курлыкиной". Может, без тебя я бы и пьесу не написала.
     У девочки глаза полезли на лоб.
     - Ты и вправду так напишешь?
     - Конечно.
     - Нет. Не надо, - твердо заявила она, немного поразмыслив.
     - Почему?
     - Потому что люди будут говорить, что ты так к маме подлизываешься.
     - Мне плевать!
     - А мне - нет! Я буду просто знать, что ты это мне посвящаешь. И все.
     - А если без фамилии, просто Дуне?
     - Нет.
     - Знаешь, Дуня, твоя мама не зря тобой гордится.

***

     Но через десять дней мне улететь не удалось. За два дня до отлета я катила на роликах по набережной, и вдруг дорогу мне перебежала трехцветная, довольно-таки драная кошка. Я еще не успела сообразить хорошо это или плохо, как со всего маху влетела мордой в фонарный столб. У меня в буквальном смысле слова искры из глаз посыпались. Спасло меня только то, что на голове была бейсболка с довольно длинным козырьком. Он несколько самортизировал удар, но здоровенная шишка на лбу и фингал под глазом были мне обеспечены. А хороша бы я была, если бы у меня не сломались темные очки!
     Именно потому я и напялила Дунину бейсболку.
     Было больно и обидно, просто до слез.
     Вера Ивановна при виде меня побледнела.
     - Саша, какой ужас! Что с вами случилось?
     - Да въехала в фонарный столб и заработала фонарь!
     - И вы еще острите! Надо что-то делать!
     - В Москве я лечила мужу синяки мазью "Арника", а тут... И как с такой рожей в Москву лететь? - чуть не плакала я.
     - Надо отменить полет! У вас может быть сотрясение мозга!
     - Нет никакого сотрясения, меня же не тошнит.
     - Вы уверены?
     - Конечно. А вот шишка вспухла, черт бы ее драл.
     Она прикладывала мне к шишке тряпочку со льдом, чем-то мазала синяк, словом, хлопала надо мной крыльями.
     Дуня позвонила в аэропорт - поменять билет, а потом потащила меня в аптеку, где работал Габриэль.
     Его там еще не было, но его мама, удивительно славная женщина, дала нам какие-то примочки, ощупала мою голову и пообещала, что дней через пять все пройдет. Но описать, в какую ярость впала Эмма, у меня не хватает слов.
     - Ты что, ребенок? Не соображаешь ничего? Я всегда знала, что это плохо кончится! На роликах ей вздумалось кататься, а под ноги смотреть не надо?
     Да через неделю уже репетиции начинаются! Ты тут нужна, к тебе вопросы есть, а ты там с битой мордой... Очень больно было? Ладно, лечись с утра до ночи. Все, пока. Про ролики забудь и Дуньке заодно запрети! А то, не дай бог, тоже морду расшибет. А ей еще замуж выходить. Все!
     И она в сердцах швырнула трубку.
     - Мама на тебя орала? - поинтересовалась Дуня.
     - Как резаная.
     - Знаешь почему?
     - Ну?
     - Потому что она тебя любит. Я еще совсем маленькая была, как коленку ушибу или палец порежу, мама сразу вопить начинала...
     - Я так и поняла.
     - И не обиделась на нее?
     - На что ж обижаться, если мама кругом права.
     Это все из-за кошки...
     - Какого цвета кошка?
     - Трехцветная.
     - Это точно к счастью.
     - Да ну - к счастью, к несчастью, не знаю, но новый этап в моей жизни начинается, это точно.
     И я рассказала ей о своих встречах с кошками.
     - Значит, белую кошку ты выбросила? А черная у тебя на столе стоит. Надо ее тоже выкинуть! Я тебе подарю трехцветную, тут такие миленькие продаются, из меха, видела?
     - Черную жалко выкидывать...
     - Из-за того мужика, да?

***

     Мне было немного страшно, чем-то меня встретит Москва, это мой родной город, который я всегда любила и где у меня нет своего угла. Правда, Эмма сообщила, что уже сняла для меня квартирку. А кого мне хочется видеть из моей прошлой жизни? Пожалуй, только Ульяшу. Выходит, я очень одинока. Но на Майорке совершенно от этого не страдала, а как будет в Москве? Интересно, я когда-нибудь еще увижу Алекса? Вряд ли. Ну и бог с ним. А хочу ли я видеть Глеба? Тоже не знаю. Конечно, на роль Тараса взяли совсем другого актера, Николая Мешкова, очень модного и популярного, но далеко не такого красивого. Впрочем, этот актер настолько талантлив, что сойдет на сцене за любого красавца. А Паладьев отказался играть по состоянию здоровья, ему предстоит какая-то операция. Ну ничего, это все мелочи, главное, что пьесу ставят!
     Встречала меня Эмма.
     - Сашка, ну слава богу, я уж боялась, что ты начнешь колбаситься по Барселоне и ногу сломаешь.
     - Да ладно тебе, один раз человек упал, а ты из меня невесть что делаешь. Между прочим, я второй роман закончила.
     - Ну ты даешь! А пьесу?
     - Нет, пока еще нет. Я бы закончила, но как Лобов мне прислал письмо, у меня крыша съехала.
     Только на правку меня и хватило.
     - Сашка, завтра повезу тебя в театр знакомить с Лобовым. Шмоток накупила?
     - Конечно! Меня Дуняшка отвезла в один магазинчик в Аренале, я там много чего купила.
     - Знаю эту лавочку. Не высший класс, но вещички там по крайней мере оригинальные. Сейчас едем ко мне, у меня переночуешь, а утром в театр.
     Квартира у Эммы была роскошная, хотя довольно безвкусная.
     - Располагайся, у меня там ужин готов, посидим с тобой, выпьем, хочу тебе многое сказать. Иди умойся с дороги, ну там хочешь - душ, хочешь - в джакузи лезь, хорошая штука с устатку, можно в кайф поколбаситься.
     Когда я вышла из ванной, мы сели на кухне, поели, выпили, потом Эмма вдруг заявила:
     - Сашка, мне чего-то так интересно показалось театром заниматься. В жизни ничего интереснее не делала. И народ такой. Мне нравится. Если дело пойдет, займусь этим вплотную. А ты мне будешь помогать.
     - Помогать? Чем?
     - Как - чем? Советом. Ты ж в этом деле больше меня понимаешь, кто вправду талантливый, кто так, на фу-фу вылезает, у тебя опыт есть, соображалка работает. Ты за артистом столько лет замужем была, сама на театроведа училась. Поможешь подруге?
     - Ну я не знаю... Нет, это все-таки не мое дело.
     А если ты от моих советов в трубу вылетишь? Я тот еще коммерсант.
     И я рассказала ей об украденном наследстве.
     - Ну прохиндей, ну скотина. Слушай, и ты это схавала?
     - А что я могла сделать?
     Она задумалась.
     - Да, пожалуй, в такой ситуации ничего. И как все рассчитал, гаденыш. В посольство телегу накатал?
     Как, говоришь, его звать?
     - Миша Цейтлин. А тебе зачем?
     - Ну, может, когда и пересечемся, чтоб знать. И ты не расстроилась?
     - Расстроилась, конечно, что ж я, совсем дура?
     Но с другой стороны, мне даже легче стало.
     - Ой, странная ты, Сашка, я тоже дура была, а как жизнь меня поколошматила, живо поумнела.
     Тебя тоже жизнь хорошо побила, а ты все-таки не ссучилась. Знаешь, я.., ну, короче, нравишься ты мне...
     - Ты мне тоже нравишься.
     - Дунька вообще от тебя без ума. Сашка, я тебе кое в чем признаться должна.
     - Что такое? - насторожилась я.
     - Я Шалимову проговорилась, что ты в Москву приезжаешь.
     - Ну и что?
     - Да, может, и ничего, я вот думала, он в аэропорт прискачет - не прискакал.
     В душе у меня что-то зазвучало, но не мелодия, а нечто похожее на те звуки, что бывают в оркестре, когда музыканты до выхода дирижера настраивают свои инструменты.
     - Сашка, а ведь ты к нему неровно дышишь. По глазам вижу.
     - Понимаешь, Эмма, какая штука... Когда он рядом или где-то близко, во мне музыка играет...
     - Музыка? И какая? - деловито осведомилась Эмма.
     - Разная.
     - Это любовь, если музыка...
     - Да нет, какая любовь... Слушай, а где ты его видела, как ты ему проболталась? Ты что, специально с ним встречалась?
     - Ни боже мой! У Тараса день рождения был, вот мы и столкнулись, я хорошо поддала, ну и сболтнула сдуру, даже не ему, а Тарасу, а он глазами своими как сверканет... А потом подошел и мнется - вижу, нелегко ему, борется с собой, но все ж таки спросил:
     Как там Саша поживает? А я тогда на тебя злая была, ты ж морду расквасила. Ну и говорю: такого-то числа прилетает из Барселоны. Специально сказала, думала, в аэропорт прискачет...
     - А он не прискакал.
     - Ну и хрен с ним! Тут вообще такое дело...
     - Какое дело?
     - Да нет, это я про; другое, - смутилась вдруг Эмма.
     - Да ладно, черт с ними со всеми, я спать хочу!
     - Вот и хорошо, завтра с утречка повезу тебя в салон.
     - В какой салон, ты что? Ты ж сказала - в театр?
     - Сперва в салон, а потом в театр. Надо ж тебя в божеский вид привести - ну маски там разные, припарки, омолодим тебя, причешем, помоем, макияж, то, се... - У Эммы тоже слипались глаза.
     Утром она действительно поволокла меня в салон красоты.
     Меня мало затрагивали все эти процедуры, поскольку я страшно волновалась перед встречей с Лобовым, она значила для меня куда больше, чем маски и макияж, хотя не скрою, приятно, когда тебя холят.
     Эмма тоже холилась на всю катушку. Когда мы с ней в какой-то момент остались вдвоем, лежа на кушетках с масками на лице и шее, она вдруг спросила:
     - Саш, я вот вчера забыла... Ты знаешь некоего Игоря Бестужева?
     - Гарика? Знаю, конечно, а что?
     - У тебя с ним что-то было?
     - Да никогда!
     - Он тебе нужен?
     - Нужен? В каком смысле?
     - Ну как мужик или...
     - Боже упаси. А ты почему спросила? Он тебе, что ли, понадобился?
     - Ага. Мы тут с ним по бизнесу столкнулись, так я на него запала. Мы с ним уже покувыркались пару раз - по мне мужичок, ох по мне. И вдруг он у меня фотку увидел, где мы с тобой в Пальме на бульваре сидим, вот и пристал как банный лист к жопе: где ты, что ты, а потом жалостную историю рассказал, как ты ему тонну баксов за здорово живешь отвалила.
     Было такое?
     - Было.
     - Так он клянется, что с той тонны у него все и началось. Говорит, хотел сперва зубы на эти бабки вставить, а потом решил, что ты ему удачу приносишь, махнул с твоими баксами в казино и такой там банк сорвал, что смог какую-то операцию провернуть, благодаря которой быстро выплыл. Сказал, что долг тебе отдал.
     - Отдал, правда.
     - Слушай, может, рассмотришь кандидатуру?
     - Эмма, не смеши меня. Тебе он нужен, а я вообще в гробу видала всех мужиков, а уж Гарика в первую очередь. В белых тапочках. Забирай со всеми потрохами.
     - Сашка, ты знаешь, тебе не идет...
     - Что?
     - А вот это - в гробу, в белых тапочках... Не идет...