сь некоторое сомнение:
   - Что вы хотите сказать?
   - Ничего. Я хочу получить ответ на свой вполне определенный вопрос.
   - Ладно, не нравится серпентарий, назовите это просто горной дорогой!
   -  Вот  именно!  Только,  дорогой  Виктор  Петрович,  горная   дорога
называется серпантин, а не серпентарий. И хотя это  однокоренные  слова,
но...
   - Ах ну да, конечно, серпантин, я просто перепутал.  А  что  ж  такое
серпентарий, я что-то позабыл...
   - Серпентарий,  к  вашему  сведению,  -  всего  лишь  помещение,  где
содержат змей для получения у них яда.
   - Ух ты, промашечка вышла! А вы уверены?
   - Уверена!
   - Ну тогда спасибо, Наталия Павловна.
   - На здоровье!
   - Еще есть вопросы?
   - А как же! Вот тут фраза: "Он это хорошо запамятовал".
   - И что вам не нравится? Старинное русское выражение.
   - Извините,  но  у  вас  обратный  смысл.  Запамятовать  -  это  что,
по-вашему?
   - Запомнить, что же еще?
   - О боже, - простонала  Тата.  -  Запамятовать  -  значит,  наоборот,
забыть!
   - Вы уверены?
   - Уверена. И вообще, Виктор Петрович, не старайтесь писать красиво. А
уж если  вас  тянет  на  красивые  слова,  то  справляйтесь  хотя  бы  в
словаре...
   - А вам за что деньги платят?
   Эх, если б я могла, как Алиса, дать ему в рожу.  Но  нельзя  же  бить
авторов, а жалко... Иногда так хочется...
   - Мне, Виктор Петрович, платят за редактуру, а не  за  ликбез,  -  не
удержалась она, уверенная, что сейчас начнется крик и шум.
   Но, как ни странно, Тушилов вдруг сбавил тон:
   - Наталия Павловна, не будем пререкаться. Я вам верю. И  знаете  что,
правьте сами как хотите! Я надеюсь, что вы мне ничего не испортите. И не
советуйтесь со мной, чего зря нервы друг другу трепать. Что это  с  ним?
Рехнулся, что ли?
   - Нет, Виктор Петрович, так не пойдет.
   - Почему?
   - А какие у меня гарантии, что вы потом не будете ко мне в претензии?
Мне деньги платят  за  то,  чтобы  я  все-таки  согласовывала  правку  с
автором.
   - Вы обиделись? Зря.
   - Виктор Петрович, на сегодня все! - объявила она, закрывая папку.
   - Наталия Павловна, а знаете, вы очень интересная женщина.
   - Что? - не поверила своим ушам Тата.
   - Я даже не прочь за вами поухаживать.
   - Извините, Виктор Петрович, но, пожалуй, не стоит.
   - Почему? - игриво осведомился  Тушилов.  Потому  что  меня  от  тебя
тошнит, и я тебя через пять  минут  просто  пришибу,  мысленно  ответила
Тата, а вслух сказала:
   - Не имеет смысла.
   - Кто знает, кто знает! Просто вы сегодня не  в  настроении,  дорогая
моя. Но, как говорится, еще не вечер! Всего наилучшего! Ручку поцеловать
не дадите?
   - Нет, это в обязанности редактора не входит! Всего  доброго,  Виктор
Петрович!
   - А вы злючка! Но меня это заводит. И с этими словами он удалился.
   Он что, спятил? Или решил сменить тактику: мол, к поклоннику  я  буду
более снисходительна? Бред, зачем ему мое снисхождение?
   Тата достала из ящика пудреницу и посмотрелась  в  зеркальце.  Ничего
особенного она там не обнаружила. И что это их  прорвало?  Гущин,  Олег,
этот тупой кретин Тушилов... Неужто чуют одинокую  женщину,  как  кобели
течную сучку? Но мне-то ничего и не надо.
   - Татка, ты чего задумалась? - спросила Рина, только что пришедшая на
работу.
   - Рин, скажи, я изменилась?
   - В каком смысле?
   - Внешне.
   - Внешне? Ну похудела немножко. А что?
   - Да нет, просто...
   - Больше я лично ничего не замечаю. Что, мужики липнуть начали?
   - Кажется, да... Представляешь себе, сегодня Тушилов мне тут говорил,
какая я интересная.
   - Ну надо же! - рассмеялась Рина. - В тебе, наверное, манок появился,
ты сама еще себе отчета в этом не отдаешь, а мужики уже стойку делают.
   - Думаешь?
   - Вижу! Вот Гущин обмирает... Скоро ты тут  такого  шороху  наведешь!
Ой, умоляю, закадри Кузоватова!
   - Фу!
   - Ничего не фу, было бы полезно! Может, вышибла  бы  из  него  всякие
дурацкие идеи, - мечтательно проговорила Рина.
   - А что он опять придумал?
   - Пока, слава богу, ничего. Но вообще... В комнату заглянула Вика:
   - Наталия Павловна, Олег Степанович зовет! - Иду!
   ... - Наталья, заходи, садись! - приветствовал ее главный редактор. -
Как жизнь?
   - Нормально.
   - Слушай, Наталья, я задам тебе странный вопрос.
   - Валяй.
   - Ты в галстуках разбираешься?
   - В галстуках? - не поверила своим ушам Тата.
   - Ну да, в галстуках.
   - А зачем тебе?
   - Ну надо...
   - Олег, я не знаю... - растерянно сказала Тата. -  Мне  кажется,  что
разбираюсь, Илье всегда нравились галстуки, которые я ему покупала.
   - А вот этот галстук как тебе?
   - Честно говоря, не очень.
   - Почему, можешь объяснить?
   - Ну, на мой лично вкус, он ярковат и совершенно не подходит  к  этой
рубашке. Олег, ты что, влюбился и дама сердца не одобрила твой гардероб?
Да?
   - Да ты что, Наталья! Понимаешь, у меня  был  один  автор...  Он  мне
заявил, что этот галстук к этой рубашке не подходит, и вообще, мне  надо
одеваться посолиднее... подороже.
   - Егоров, что ли? - догадалась Тата.
   Егоров  был  талантливый  и  довольно  милый  человек,  имевший  одну
маленькую слабость - поговорить о пиджаках и галстуках.
   - Точно! Но я вижу, ты разбираешься, у тебя такое же мнение, как и  у
него. Ты мне не поможешь с этим делом, а?
   - А ты лучше Егорова попроси, - улыбнулась Тата.
   - Да ты что! У нас с ним не  такие  отношения.  И  к  тому  же  он  в
каких-то жутко дорогих магазинах одевается. Представляешь, я ему говорю:
"Алексей  Алексеевич,  какой  пиджак!"  Знаю,  ему  приятно   будет,   и
спрашиваю, от Версаче или от Валентине, я больше никаких фирм и не знаю,
а он мне на полном серьезе  и  немножко  даже  с  презрением:  "Нет,  от
Корнелиани!" Представляешь?
   - Вполне, - засмеялась Тата.
   - А ты про Корнелиани этого в курсе?
   - Первый раз слышу, но я вообще не по этому делу.
   - А я, понимаешь ли, подумал: может, он прав и мне надо как-то  иначе
одеваться, а?
   - Олег, ты меня за этим позвал?
   - Ну да, а что?
   - Вообще-то я могла бы с  тобой  в  субботу  поехать  в  какой-нибудь
магазин, если ты полагаешься на мой вкус, но предупреждаю: я все-таки не
эксперт и могу Егорову не угодить.
   - Умница! - обрадовался Олег Степанович.  -  Значит,  на  субботу  мы
договорились?
   - Считай, договорились. Только объясни, бога ради,  почему  тебя  это
вдруг взволновало?
   - Сам не знаю... Ну все, Наталья, иди работать. Тата пожала плечами и
вернулась к себе. На ее столе лежала крупная бледно-розовая роза.
   - Ринка, кто это принес?
   - Догадайся с трех раз.
   - Гущин? - упавшим голосом спросила она.
   - Гущин, Гущин. Очень огорчался, что тебя нет, но  обещал  непременно
заглянуть снова. Ты розу-то поставь в водичку, а то жалко такую красоту,
завянет!
   - Не пахнет, - сказала Тата, понюхав цветок.
   - Сейчас розы вообще почему-то чаще не пахнут.
   Тата поставила розу в высокий стакан. От мысли, что  сейчас  появится
Гущин, ей стало как-то тревожно. Его долго не было, и она решила, что он
больше не зайдет, но он нагрянул к концу рабочего дня.
   - Наталия Павловна, вы сегодня чудесно выглядите!
   - Спасибо за розу.
   - Я бы с наслаждением осыпал вас розами, но, увы,  гонорары  пока  не
позволяют!
   Тата не стала отвечать ему. Она молча  складывала  в  сумку  верстку,
которую ей предстояло прочесть дома. Рина простилась и быстро ушла.
   - Вы позволите вас немного проводить?
   - Зачем на этот раз? - вырвалось у Таты. Гущин  оскорбленно  округлил
аквамариновые глаза:
   - А в прошлый раз,  по-вашему,  я  вас  провожал  с  какой-то  целью?
Напрасно вы так думаете. Какие вы, женщины, подозрительные и  обидчивые.
Мне впору и самому обидеться. Но я не стану...
   - Вы невероятно великодушны!
   - Ну вот, вы издеваетесь, - огорчился Гущин. -  Я  с  самыми  добрыми
намерениями, а вы... Но раз вы  меня  гоните,  я  повинуюсь!  До  скорой
встречи, Наталия Павловна!
   И он исчез. Тата облегченно вздохнула. В какую игру он играет? Или  я
в самом деле произвела на него впечатление? А в нем действительно что-то
есть... Ну и черт с ним, это, как говорится, не мой пирожок.
   Тата надела пальто. Подумала мгновение, не взять ли  домой  розу,  но
решила, что не стоит.
   Она направилась к троллейбусной остановке.
   - Наталия Павловна! - окликнул ее мужской голос. Она оглянулась:
   - Павел Арсеньевич? Что за детские игры?
   - Почему - детские? Мужские. Это мужские игры,  Наталия  Павловна,  -
ждать даму, проводить ее... А розу мою вы кинули в одиночестве?
   - Сегодня холодно, я боялась ее заморозить, - сама  не  зная  почему,
начала оправдываться Тата.
   - Наташа... - Он взял ее под руку довольно властно, и  она  не  стала
сопротивляться. - Наташа,  я  заключил  первый  в  моей  жизни  договор,
согласитесь, это немаловажное событие...
   - Понимаю.
   - И его надо отметить! Мне говорили, что в  таких  случаях  некоторые
авторы приносят в издательство выпивку, конфеты и все такое. Но  я  ведь
практически никого не знаю, и выпивать с чужими людьми неохота...
   - Вполне естественно. Так выпейте со своими, в чем проблема?
   - В том, что мне хочется отметить это с вами, и  только  с  вами.  Вы
первая одобрили мой роман. Вы первая сказали мне хорошие слова. Это  для
меня очень много значит, не  говоря  уж  о  том,  что  вы  меня  безумно
волнуете.
   Тата испуганно вырвала у него руку:
   - Павел Арсеньевич!
   - Ну что, что? Чего вы шарахаетесь от меня? - Он  поймал  ее  руку  и
поцеловал. - И не напоминайте мне о разнице в  возрасте,  она  не  имеет
никакого  значения!  К  тому  же  я  не  в  постель  вас  приглашаю,   а
всего-навсего в кафе. Просто мне было бы приятно посидеть с вами вдвоем,
глядя в ваши дивные глаза...
   Тата была в смятении. Ее вдруг затряс озноб. Может, действительно нет
ничего страшного в том, чтобы пойти с ним в кафе?
   Он заметил ее сомнения.
   - Ну решайтесь же!
   - Что, прямо сейчас?
   - Конечно! Вот телефонная карточка, вон там автомат, позвоните дочке,
предупредите, что задержитесь. Думаю, она даже обрадуется.
   - Почему это?
   - Потому что у нее тоже есть возлюбленный...
   - Что значит - тоже?
   - Идите, идите.
   Он сунул ей в руку карточку и почти подтолкнул к автомату.
   Господи, что я делаю, подумала Тата.
   - Ирка, я сегодня задержусь, поужинай без меня, ладно?
   - Мам, что случилось, у тебя такой голос... Какая-нибудь беда?
   - Беда? Нет-нет, что ты, просто тут у нас в  издательстве...  Я  тебе
потом объясню. Ты там одна?
   - Нет, с Машкой. Денис сегодня занят.
   - Ну хорошо, я пошла...
   - Вот видите, все очень просто, - каким-то особенным голосом произнес
Гущин, беря ее под руку. - И не смотрите на меня так затравленно. Это же
смешно.
   Последнее слово ее отрезвило. В самом деле, смешно почти в сорок  лет
так пугаться приглашения в кафе. Чушь какая-то. Что он мне там  сделает?
А из кафе я пойду домой, и дело с концом.
   Она немного встряхнулась. Приосанилась:
   - И куда же мы отправимся?
   - Тут неподалеку я знаю одно маленькое кафе. Действительно, кафе было
маленьким, всего на семь столиков, и вполне уютным. Гущин помог ей снять
пальто, при этом чуть коснувшись ее плеча. Она вздрогнула, и от него это
не укрылось.
   - Что вы будете пить?
   - Все равно, только совсем немножко.
   - В таких случаях, кажется, пьют шампанское.
   - Да нет, я не очень его люблю.
   - Тогда, может, просто водки? Мы с вами, увы, не за  рулем...  Но  во
всем есть свои положительные стороны.
   - Вы оптимист?
   - Конечно, я оптимист, хотя  писателю,  вероятно,  следовало  бы  это
скрывать.
   - Почему?
   - Ну оптимистов почему-то считают дураками. А как не быть оптимистом,
если первый же мой роман называют удачным, собираются печатать и к  тому
же он попадает в руки к такой женщине... Тут хочешь  не  хочешь  станешь
оптимистом. Только мы с вами никому про это не скажем. Во имя имиджа.
   Как плохо звучит - "во имя имиджа", очнулся в Тате редактор.
   - Кстати, ваш второй роман мне тоже понравился.
   - Да здравствует оптимизм!
   - Если  вы  не  возражаете,  мы  выпустим  обе  книги  сразу,  я  уже
поговорила с Олегом Степановичем. Правда,  решать  будет  Кузоватов,  но
думаю...
   - Кто это - Кузоватов?
   - Коммерческий директор.
   - А... Наташа, спасибо вам.
   Подошла официантка, и Гущин замолчал.  Девушка  расставила  на  столе
закуски.
   - Приятного аппетита!
   - Спасибо, - машинально ответила Тата.
   - Наташа, вам надо выпить, а то вы какая-то замороженная, - улыбнулся
Гущин. - И поесть тоже не мешает, это я  вам  как  врач  советую.  Здесь
вкусно кормят.
   В самом деле, все блюда выглядели аппетитно и восхитительно пахли.
   - Ну что ж... За ваш успех!
   - Нет, за будущий успех пить нельзя, лучше выпьем за вас, мою  первую
и самую красивую читательницу.
   Он опрокинул рюмку и запил минеральной водой. Тата тоже выпила.  И  с
наслаждением ощутила,  как  водка  теплом  проникает  в  ее  окоченевший
организм.
   - Хорошо, да?
   - Да. Павел Арсеньевич, я вот что хотела спросить...
   - Все что угодно, Наташа! И не называйте меня по имени-отчеству!
   - Хорошо. Паша... Вот вы сказали, что я ваша первая  читательница,  а
разве ваша мама не читала?
   - Мама не в счет.
   - А Валерия Семеновна? Он вдруг вспыхнул:
   - Она тоже не в счет.
   - То есть как - не в счет? Она же известная  писательница,  и  именно
она рекомендовала вас Олегу Степановичу. С  нее  все  началось.  Как  же
так?
   - Не хочу о ней говорить, хотя я конечно же безмерно ей благодарен, в
долгу перед ней и все такое прочее. Но сейчас не желаю о ней говорить.
   - Почему это? - полюбопытствовала Тата.
   - Неинтересно! Меня в данный момент интересуете вы, а не Жихарева.
   - Странно, ее многие считают очень обаятельной...
   -  Наташа,  я  же  просил!  -  В  его  голосе   звучало   неприкрытое
раздражение.
   Кажется, Жихарева его достала, подумала Тата  с  удовлетворением,  но
оно быстро улетучилось, осталось лишь недоумение. Но ничего, я потом все
выясню. Он забудет о ней, а я  его  огорошу  вопросом.  А  сейчас  сменю
тему...
   Эти мысли  проносились  в  ее  голове,  затуманенной  алкоголем  и...
желанием. Она же живая женщина и просто не могла оставаться  равнодушной
к этим красивым глазам, волнующему и взволнованному голосу, к теплу  его
рук,  отогревавших  ее  ледяные  пальцы.  Только  нельзя  дать  ему  это
почувствовать...
   - Павел Арсеньевич!
   - Паша.
   - Пусть Паша... Паша, а вы...
   - Давайте выпьем на брудершафт. Хотя... - он  посмотрел  ей  прямо  в
глаза, - пить на брудершафт с такой женщиной лучше без посторонних глаз.
А давайте сделаем так... Мы  сейчас  все-таки  выпьем  на  брудершафт  и
перейдем на "ты", а самую сладкую часть этого ритуала оставим на  потом,
когда будем одни, да?
   Он пошляк, мелькнуло в голове у Таты, но она кивнула. - Да.
   - Наташа, ты чудо! Итак, мы теперь на "ты"? Она промолчала.
   Официантка принесла мясо в горшочках, хотела опять пожелать приятного
аппетита, как ее учила хозяйка, но поняла, что эти  двое  ее  просто  не
услышат. Любовь, наверное, с завистью подумала девушка. А  ведь  женщина
заметно старше. Везет некоторым...
   - Наталья Павловна, нет, Наташа, Наташенька... Наталочка... Ты ешь, а
то остынет...
   Тата ела и не чувствовала  вкуса.  У  нее  кружилась  голова,  сердце
билось где-то в горле. Наверное, я заболеваю.  Или  влюбляюсь...  Только
этого не надо. Нет, не надо... Но "найдет свое счастье Наташа с мужчиной
по  имени  Паша".  И  он  зовет  меня  не  Татой,  а  Наташей...   Какая
удивительная гадалка, неужели все на свете предначертано,  а  она  умеет
это прочесть? И я действительно нашла свое счастье?  Но  он  же  мне  не
нравится! Нет, я сама себе вру, - нравится, еще как нравится! Вон  глаза
какие... аквамарин. Ох, у меня же  есть  мамино  кольцо  с  аквамарином,
точь-в-точь такого цвета. Почему я  его  не  ношу?  Надо  найти.  Камень
красивый... Господи, отчего мне так тревожно, даже страшновато? А может,
так всегда бывает, когда находишь свое счастье?
   - Наташа, Наташенька, что с тобой? Ты отморозилась?
   - Что? - очнулась она,  услышав  это  ненавистное  словечко,  которое
прозвучало таким диссонансом. Неужели он сам этого не слышит?
   - Да-да, я что-то не очень  хорошо  себя  чувствую...  -  пролепетала
Тата.
   - Не правда, - ласково улыбнулся Гущин. - Ты просто борешься с собой,
со своими желаниями. Не нужно, желаниям лучше потакать, тем более  таким
естественным, - жарко прошептал он.
   А для Таты эти слова были как холодный душ.
   - Павел Арсеньевич, о чем вы говорите!
   - Ты...
   - Знаете, я не могу так быстро. Просто воспитана  иначе.  Мне  трудно
переходить на "ты". - Она словно протрезвела и уже держала себя в руках.
   Гущин был явно очень недоволен:
   -  Тяжело  с  тобой,  Наташа...  Но  я  не  привык  отступать   перед
трудностями...
   - Это штамп, - вырвалось у нее.
   - Что? - не понял он.
   - Да нет, ничего,  извините,  просто  я  невольно  редактирую  каждое
слово. Профессиональная болезнь...
   А вот это стало ледяным душем  для  него.  Что-то  похожее  на  испуг
промелькнуло в его глазах. Они сделались холодными, чужими.
   - Не надо,  Наташенька,  не  надо.  Забудь  о  том,  что  мы  связаны
профессиональными отношениями, просто отбрось это. Я не желаю все  время
помнить, что ты мой редактор. Мне это тяжело... Ты меня  сводишь  с  ума
как женщина, что гораздо важнее. И ты увидишь, я это докажу...
   - Господи, я не требую от вас никаких доказательств.
   - Ты прочитала по второму разу "Дурную славу"? - вдруг жестко спросил
он.
   - Нет еще.  На  меня  свалилась  неожиданная  верстка,  заболела  моя
коллега, и пришлось...
   - Ничего страшного, я просто поинтересовался.
   Но Тата вдруг  испугалась.  Сейчас  перед  ней  сидел  совсем  другой
человек. Такой и убить может, подумала она, и даже  появилось  ощущение,
будто он ищет предлог, чтобы поскорее завершить свидание. Она решила его
опередить:
   - Павел Арсеньевич, простите, что, возможно, нарушаю ваши  планы,  но
я, пожалуй, пойду... Спасибо за приятный вечер.
   - Да бросьте вы ваши штучки! - неожиданно взорвался он. - Что вы  мне
глаза колете хорошим воспитанием? Цирлих-манирлих! Скажите просто, что я
чем-то вам не угодил. Интересно только знать чем?
   - Вероятно, именно отсутствием хорошего воспитания! -  ледяным  тоном
произнесла она и встала.
   - Наташа, прости, прости меня!
   - Нет, это вы простите меня, Павел  Арсеньевич.  Будем  считать,  что
никаких разговоров не было.
   Она выхватила из сумки сторублевую бумажку.
   - Вот, этого, вероятно, мало, но у меня больше нет.  -  Она  швырнула
купюру на стол.
   Гущин побелел:
   - Вы что, с ума сошли? Вы меня оскорбляете. Тата  сорвала  с  вешалки
пальто.
   - Наташа, постой, так нельзя! - Он отнял у нее пальто. - Что  с  нами
случилось? Куда ты бежишь? Что за ерунда? Сядь,  приди  в  себя,  забери
свои дурацкие деньги. Вот, выпей воды...  Ну  что  за  чепуха...  Прости
меня, это все нервы. Мне показалось, что  мы  уже  настроились  на  одну
волну, и вдруг какие-то дурацкие помехи... Ну не сердись, приди в  себя.
Давай лучше выпьем еще по рюмочке. Ну что, мир?
   - Мир, - нехотя кивнула Тата.
   В самом деле, все вышло на редкость глупо. Это я от неопытности.  Или
от желания любви... Старая дура!
   Гущин пытался вернуть утраченное настроение, но ничего не получалось.
Посидели еще полчаса, и он проводил ее до дома. По дороге они почти  все
время молчали. Он сжимал ее руку, но сейчас это не производило  на  Тату
впечатления.
   - Спасибо, Павел Арсеньевич, и извините, если что не так...
   - Извиню, конечно, но все было не так. И я сам  виноват.  Ну  ничего,
лиха беда начало.
   - До свиданья.
   - До свиданья, Наташа.
   Господи, как глупо, как нелепо и бездарно я себя вела... И какое  мне
дело до его отношений с