то  коллективно
считается разумным. Субъективно они не  считают разумным ничего, кроме того,
что вообще признается  разумным.  Однако  и  разум, в  немалой  своей части,
субъективен и индивидуален. В нашем случае эта часть вытеснена, и притом тем
более, чем  больше  значение объекта.  Поэтому субъект и субъективный  разум
всегда находятся  под угрозой вытеснения, а когда они подпадают ему,  то они
оказываются под властью  бессознательного, которое в этом случае имеет очень
неприятные   особенности.   О  его   мышлении  мы  уже  говорили.  К   этому
присоединяются  примитивные  ощущения, обнаруживающиеся в виде компульсивных
ощущений,  например  в  виде  навязчивой  жажды  наслаждений,  которая может
принимать всевозможные формы; к этому присоединяются и примитивные интуиции,
которые могут стать настоящим мучением  для самого субъекта и для его среды.
Все  неприятное и  мучительное,  все  отвратительное,  уродливое или  дурное
выслеживается  чутьем  и  предполагается  во  всем, и  притом в  большинстве
случаев  дело  сводится к полуистинам,  которые, как ничто  другое, способны
вызвать   недоразумения   самого  ядовитого  свойства.  Вследствие  сильного
влияния,  идущего   со  стороны  оппонирующих   бессознательных  содержаний,
неизбежно возникает  частое  нарушение сознательных правил разума, а  именно
обнаруживается   замечательная   привязанность   к   случайностям,   которые
приобретают  компульсивное  влияние  или  благодаря  силе   вызываемых   ими
ощущений, или благодаря их бессознательному значению.


     6. Ощущение

     В   экстравертной   установке   ощущение   обусловлено  преимущественно
объектом. В  качестве чувственной  перцепции ощущение  естественным  образом
зависит от объекта. Но оно так же естественно зависит и от субъекта; поэтому
существует и  субъективное  ощущение,  которое  по  роду  своему  совершенно
отличается от объективного ощущения. В  экстравертной установке субъективная
сторона  ощущения,  поскольку  речь  идет  о  сознательном  применении  его,
задержана или вытеснена. Точно  так же ощущение, как иррациональная функция,
оказывается сравнительно вытесненным,  когда первенство принадлежит мышлению
или чувству, то есть оно сознательно функционирует лишь в  той мере, в какой
сознательная,  рассуждающая  установка   позволяет   случайным   восприятиям
превращаться  в  содержания  сознания,  иными   словами,  поскольку  она  их
реализует.   Конечно,  функция  чувственного   восприятия  sensu  strictiori
абсолютна;   так,   например,   все   видится   и  слышится,  поскольку  это
физиологически возможно,  однако  не  все доходит  до того порога,  которого
перцепция  должна  достигнуть для того, чтобы  она была апперцепирована. Это
изменяется, когда примат не принадлежит никакой иной  функции, кроме  самого
ощущения. В этом случае ничего не исключается и  не вытесняется при ощущении
объекта (за исключением субъективной стороны, как уже указано выше).
     Ощущение определяется  преимущественно  объектом, и те объекты, которые
вызывают  наиболее  сильное  ощущение,  являются  решающими  для  психологии
индивида.    Вследствие   этого   возникает   ярко   выраженная   сенсуозная
(чувственная)  связанность с  субъектом.  Поэтому  ощущение  есть  жизненная
функция, наделенная самым  сильным  жизненным влечением.  Поскольку  объекты
вызывают ощущения, они считаются  значимыми и, насколько это вообще возможно
при  посредстве ощущении, они всецело воспринимаются в  сознание, независимо
от того,  подходящи они с точки зрения разумного суждения или нет. Критерием
их  ценности является  единственно та сила ощущения,  которая обусловлена их
объективными свойствами. Вследствие этого все объективные процессы  вступают
в  сознание,  поскольку они вообще вызывают ощущения. Однако в экстравертной
установке только конкретные, чувственно  воспринимаемые объекты или процессы
вызывают ощущения, и притом исключительно такие, которые каждый повсюду и во
все времена ощутил бы в качестве конкретных. Поэтому индивид ориентирован по
чисто  чувственной фактической  данности. Функции, слагающие суждения, стоят
ниже  конкретного   факта   ощущения  и   поэтому   имеют   свойства   менее
дифференцированных функций,  то  есть отличаются  известной негативностью  с
инфантильно-архаическими чертами. Естественно, что  вытеснение сильнее всего
поражает  ту  функцию,  которая противоположна ощущению,  а  именно  функцию
бессознательного восприятия - интуицию.


     7. Экстравертный ощущающий тип

     Нет такого человеческого типа, который  мог бы  сравниться в реализме с
экстравертным  ощущающим типом.  Его объективное чувство  факта  чрезвычайно
развито. Он в течение  жизни накапливает реальные наблюдения  над конкретным
объектом,  и чем ярче он  выражен, тем меньше  он пользуется своим опытом. В
некоторых случаях его переживание вообще не становится тем, что  заслуживало
бы названия  "опыта".  То,  что  он  ощущает,  служит  ему в  лучшем  случае
проводником, ведущим его к  новым ощущениям, и все новое,  что входит в круг
его интересов,  приобретено  на пути ощущения и  должно  служить этой  цели.
Таких людей будут хвалить  как разумных, поскольку люди склонны считать ярко
выраженное чувство чистого факта за нечто очень разумное. В действительности
же  такие  люди  отнюдь  не  очень  разумны,  ибо  они  подвержены  ощущению
иррациональной случайности совершенно так  же,  как и ощущению рационального
свершения. Такой  тип -  тут, по-видимому,  речь  часто  идет  о мужчинах, -
конечно, не предполагает, что он "подвержен" ощущению. Напротив, он встретит
такое выражение насмешливой  улыбкой,  как совсем  не уместное, ибо для него
ощущение  есть конкретное  проявление жизни;  оно означает для него  полноту
действительной жизни. Его  желание направлено на конкретное наслаждение, так
же как и его моральность. Ибо истинное наслаждение иметь свою особую мораль,
свою особую умеренность и закономерность, свою самоотрешенность и готовность
к жертве. Такой человек отнюдь не должен быть чувственным варваром; он может
дифференцировать свое ощущение  до высшей  эстетической чистоты, ни  разу не
изменив  даже  в  самом  абстрактном ощущении  своему  принципу объективного
ощущения. Книга Вульфена (Wulfen) "Руководство к беззастенчивому наслаждению
жизнью" /90/ является неприкрашенной исповедью такого типа. Под таким  углом
зрения эта книга кажется мне заслуживающей прочтения.
     На  более  низкой  ступени  этот   тип  является   человеком  осязаемой
действительности, без склонности к рефлексии и без властолюбивых  намерений.
Его  постоянный  мотив  в  том,  чтобы  ощущать  объект,  иметь  чувственные
впечатления  и   по  возможности  наслаждаться.  Это  человек,  не  лишенный
любезности;  напротив,  он  часто  отличается отрадной и  живой способностью
наслаждаться;  по  временам  он  бывает  веселым  собутыльником,  иногда  он
выступает  как  обладающий  вкусом  эстет.  В первом случае великие проблемы
жизни  зависят от  более  или  менее  вкусного  обеда, во втором  случае  он
обладает хорошим вкусом. Если он  ощущает, то этим все существенное для него
сказано  и исполнено.  Для  него ничего не может быть  выше  конкретности  и
действительности; предложения, стоящие за  этим или выше  этого, допускаются
лишь  постольку, поскольку они усиливают ощущение. При этом совсем не  надо,
чтобы они усиливали  ощущения в  приятном смысле,  ибо человек этого типа не
простой сластолюбец, он только желает наиболее сильных ощущений, которые он,
согласно с  его природой,  всегда должен получать извне.  То,  что  приходит
изнутри,  кажется  ему   болезненным  и  негодным.  Поскольку  он  мыслит  и
чувствует, он всегда все сводит к  объективным  основам, то есть к влияниям,
приходящим  от  объекта,  не останавливаясь  перед самым сильным  нажимом на
логику.   Осязаемая  действительность  при  всех  обстоятельствах  дает  ему
возможность свободно вздохнуть. В этом отношении он  отличается легковерием,
превышающим всякое ожидание. Психогенный симптом он, не задумываясь, отнесет
к  низкому   стоянию   барометра,   а   наличность  психического   конфликта
представляется  ему,  напротив,  болезненной мечтой. Любовь  его  несомненно
основывается  на  чувственных  прелестях  объекта.  Поскольку  он  нормален,
постольку    он    оказывается   замечательно   приноровленным   к    данной
действительности,  -  "замечательно"  потому,  что это  всегда  заметно. Его
идеалом является фактическая данность, в этом отношении он полон внимания. У
него нет "идейных" идеалов, поэтому  у  него нет и  оснований сколько-нибудь
чуждаться  фактической действительности.  Это  выражается  во  всех  внешних
проявлениях. Он  одевается хорошо,  соответственно со своими  средствами,  у
него хорошо  едят и пьют,  удобно сидят,  или по крайней мере дается понять,
что  его  утонченный вкус  имеет основание  ставить  некоторые  требования к
окружающей  среде.  Он  даже доказывает,  что  ради  стиля  безусловно стоит
приносить некоторые жертвы.
     Но чем больше ощущение преобладает, так что  ощущающий субъект исчезает
за  чувственным  впечатлением,  тем  неприятнее  становится  этот   тип.  Он
превращается  или  в  грубого  искателя наслаждений,  или в беззастенчивого,
рафинированного  эстета.  Насколько необходимым  становится  для  него тогда
объект, настолько же объект и обесценивается  как нечто существующее в  себе
самом  и  через  себя  самого.  Объект  подвергается   вопиющему  насилию  и
выжиманию, ибо  он пользуется объектом вообще лишь как поводом для ощущений.
Связанность  с   объектом   доводится  до   крайности.   Но   тем  самым   и
бессознательное   лишается   компенсирующей   роли  и  вынуждается  к  явной
оппозиции. Прежде всего  заявляют о себе вытесненные  интуиции, и  притом  в
форме  проекций  на  объект. Возникают самые причудливые предчувствия;  если
речь идет о сексуальном объекте, то большую роль играют фантазии ревности, а
также и состояние страха.  В более тяжелых  случаях развиваются разного рода
фобии, и в особенности навязчивые симптомы. Патологические  содержания имеют
заслуживающий  внимания   характер  ирреальности,  нередко  с  моральной   и
религиозной окраской. Нередко развивается хитрое крючкотворство, мелочная до
смешного  мораль  и  примитивная,  суеверная и  "магическая"  религиозность,
возвращающаяся  к диким ритуалам. Все  это возникает из  вытесненных,  менее
дифференцированных  функций,  которые  в  таких  случаях  резко противостоят
сознанию  и проявляются  тем  ярче  потому,  что  они,  по-видимому,  бывают
основаны   на   нелепейших  предположениях,  в  полной  противоположности  с
сознательным чувством действительности. В этой, второй личности вся культура
чувства  и мышления  оказывается извращенной  в  болезненную  примитивность;
разум  становится  умничанием и расходуется на  мелочные различения;  мораль
оказывается   праздным   морализированием  и   явным  фарисейством;  религия
превращается  в  нелепое  суеверие;  интуиция, этот  высокий  дар  человека,
вырождается в  личную причуду,  в обнюхивание  каждого угла  и,  вместо того
чтобы идти вширь, забирается в теснины слишком человеческой мелочности.
     Специфически   навязчивый   (компульсивный)   характер    невротических
симптомов  представляет  собой  бессознательное  восполнение  к сознательной
моральной непринужденности,  свойственной исключительно ощущающей установке,
которая  с точки зрения  рационального суждения без выбора воспринимает  все
происходящее. Если даже  отсутствие  предпосылок у ощущающего типа совсем не
означает абсолютной беззаконности или безграничности, то все же у этого типа
отпадает   очень  существенное  ограничение,  исходящее  от   суждения.   Но
рациональное   суждение   есть   некое   сознательное  принуждение,  которое
рациональный тип возлагает на себя добровольно. Это принуждение обрушивается
на человека ощущающего типа - из бессознательного. Кроме того, связанность с
объектом у  рационального типа отнюдь не имеет столь  же большого значения -
именно благодаря наличию суждения, - как то безусловное отношение, в котором
ощущающий  тип  стоит  к  объекту. Поэтому  когда  его  установка  достигает
ненормальной односторонности, тогда ему грозит опасность подпасть под власть
бессознательного в той же  мере, в какой  он сознательно привязан к объекту.
Если однажды он заболевает неврозом, то его гораздо труднее  лечить разумным
способом, ибо те функции,  к  которым обращается врач,  находятся  у  него в
относительно    недифференцированном   состоянии   и   поэтому   оказываются
малонадежными  или  даже вовсе ненадежными.  Нередко приходится  производить
аффективные нажимы для того, чтобы заставить его осознать что-либо.


     8. Интуиция

     Интуиция,   как  функция   бессознательного   восприятия,   обращена  в
экстравертной установке всецело  на внешние  объекты. Так как интуиция есть,
по  существу,   бессознательный  процесс,   то  сущность  ее   очень  трудно
постигается  сознанием.  В сознании интуитивная функция представлена  в виде
известной выжидательной установки,  известного  созерцания  и  всматривания,
причем всегда только  последующий результат  может установить,  сколько было
"всмотрено" в объект и сколько  действительно было в нем "заложено". Подобно
тому  как ощущение,  если  оно  имеет примат, не  есть  только реактивный, в
дальнейшем  безразличный  для  объекта процесс,  а, напротив, есть известная
активность, захватывающая  объект  и придающая ему форму, так  и интуиция не
есть  только восприятие, только созерцание, но активный, творческий процесс,
который столько же вносит в объект,  сколько извлекает из него. Подобно тому
как он  бессознательно извлекает свое воззрение,  так он, бессознательно же,
производит некое действие в объекте.
     Первичная  функция  интуиции заключается, однако,  в  простой  передаче
образов или наглядных представлений об отношениях и обстоятельствах, которые
с  помощью других функций или совсем недостижимы, или могут быть  достигнуты
лишь  на  далеких окольных путях.  Эти образы  имеют  ценность  определенных
познаний, которые решающим образом влияют на деятельность, поскольку главный
вес   принадлежит  интуиции.  В  этом  случае   психическое   приспособление
основывается почти исключительно на интуиции. Мышление, чувство  и  ощущение
оказываются   сравнительно   вытесненными,   причем   больше   всего   этому
подвергается ощущение,  потому  что оно, в качестве сознательной чувственной
функции,   более   всего   мешает   интуиции.   Ощущение  нарушает   чистое,
непредвзятое,  наивное созерцание  назойливыми  чувственными  раздражениями,
которые направляют  взор  на  физическую поверхность,  то  есть именно на те
вещи, за  которые  интуиция  старается  проникнуть.  Так  как  интуиция  при
экстравертной  установке направляется преимущественно на объект, то  она,  в
сущности,  очень  приближается  к  ощущению,  ибо  выжидательная  установка,
обращенная на внешние объекты, может  с почти столь же  большой вероятностью
пользоваться  и ощущением. Но  для  того чтобы интуиция могла осуществиться,
ощущение должно быть в большей мере подавлено. Под ощущением я в этом случае
разумею простое и непосредственное чувственное ощущение как резко очерченную
физиологическую  и психическую данность. Это  надо с самого начала отчетливо
установить, ибо, если  я  спрошу интуитивного, по чему  он ориентируется, он
начнет  говорить  мне  о  вещах,  которые  как  две  капли  воды  похожи  на
чувственные   ощущения.   Он  будет  даже   часто   пользоваться  выражением
"ощущение". И действительно, у него есть ощущения, но он ориентируется не по
самим ощущениям; они являются для него лишь точкой опоры для созерцания. Они
выбраны им на основании бессознательной предпосылки. Главный вес принадлежит
не  самому  физиологически  сильному  ощущению,  но  какому-нибудь  другому,
которое значительно  повышается  в  своей ценности благодаря бессознательной
установке интуитивного  человека.  От  этого  оно  получает,  при  известных
условиях, главную ценность и его сознанию представляется так, будто оно есть
чистое ощущение. Но фактически это не так.
     Подобно  тому   как  ощущение  при  экстравертной  установке  стремится
достигнуть самой  подлинной  фактичности,  потому что  лишь  этим вызывается
видимость полной  жизни, так  интуиция стремится ухватить наибольшую полноту
возможностей, ибо  созерцание возможностей  наиболее удовлетворяет интуицию.
Интуиция стремится к открытию возможностей в объективно данном,  поэтому она
в  качестве  добавочной, подчиненной  функции  (именно когда  примат  ей  не
принадлежит)  является  тем  вспомогательным  средством,  которое  действует
автоматически, когда ни одна из  других функций не способна открыть выход из
положения,  со всех  сторон загороженного. Если примат принадлежит интуиции,
то все обыкновенные жизненные ситуации представляются так,  как если  бы они
были  замкнутыми  пространствами,  которые интуиция  должна  отомкнуть.  Она
постоянно ищет исходов и новых возможностей  внешней жизни. Каждая жизненная
ситуация в самый краткий срок становится для  интуитивной установки тюрьмой,
гнетущей цепью,  заставляющей  искать освобождения и  разрешения.  Временами
объекты  представляются почти преувеличенно ценными, именно тогда,  когда им
предстоит служить разрешению, освобождению, нахождению новой возможности. Но
стоит им  сослужить свою службу в качестве новой ступени или моста, как они,
по-видимому, лишаются  вообще всякой ценности  и  отбрасываются  в  качестве
обременительного придатка. Факт имеет значение лишь постольку, поскольку  он
открывает   новые   возможности,  уходящие   за  пределы   самого   факта  и
освобождающие от него индивида. Всплывающие возможности суть  принудительные
мотивы, от которых интуиция не может уклониться и для  которых  она жертвует
всем остальным.


     9. Экстравертный интуитивный тип

     Там, где преобладает интуиция, обнаруживается  своеобразная психология,
которую  сразу можно узнать.  Так  как интуиция ориентируется по объекту, то
заметна сильная зависимость от внешних ситуаций, однако род этой зависимости
вполне  отличается  от  зависимости  отличающего  типа. Интуитивный  человек
никогда не находится там, где пребывают общепризнанные реальные ценности, но
всегда  там,  где имеются возможности.  У  него тонкое чутье для  всего, что
зарождается и  имеет будущее. Он никогда не находится в условиях устойчивых,
издавна  существующих и  хорошо  обоснованных,  имеющих  общепризнанную,  но
ограниченную  ценность. Так как  он  всегда  находится  в поисках  за новыми
возможностями, то в  устойчивых условиях он рискует задохнуться.  Правда, он
очень интенсивно берется за новые объекты и пути, подчас даже с чрезвычайным
энтузиазмом, но, как  только размер их установлен и  нельзя уже предвидеть в
дальнейшем их  значительного развития, он тотчас же хладнокровно  бросает их
без всякого пиетета и, по-видимому, даже не вспоминает  больше  о них.  Пока
существует какая-нибудь возможность, интуитивный прикован к ней как бы силой
рока. Кажется,  как будто бы  вся его  жизнь растворяется  в новой ситуации.
Создается впечатление  - и он  сам разделяет его,  - как будто он только что
достиг поворота в своей жизни и как будто  он отныне не способен ни мыслить,
ни чувствовать ничего другого. Как бы это ни было разумно и целесообразно  и
если бы даже всевозможные аргументы говорили в пользу устойчивости, ничто не
удержит его от того, чтобы в один прекрасный день не усмотреть  тюрьму в той
самой ситуации, которая казалась ему освобождением и спасением.  И сообразно
с этим он и начинает  поступать  с нею. Ни  разум,  ни  чувство не могут его
удержать  или отпугнуть  от  новой возможности, даже  если она  иногда  идет
вразрез  с его прежними убеждениями. Мышление и чувствование, эти неизбежные
компоненты