,   вроде  истерии  или   невроза  навязчивого
состояния, оказываются в процессе лечения латентными  психозами, которые при
соответствующих условиях могут перейти  в явный факт, который психотерапевту
никогда  не  следует упускать из виду. Хотя  благосклонная судьба  в большей
степени, чем собственные заслуги, уберегла меня от необходимости видеть, как
кто-то  из моих пациентов неудержимо скатывается в психоз, однако в качестве
консультанта  я   наблюдал  целый  ряд  случаев  подобного  рода.  Например,
обсессивные  неврозы, навязчивые импульсы  которых постепенно превращаются в
соответствующие   слуховые   галлюцинации,    или    несомненные    истерии,
оказывающиеся  лишь поверхностным слоем самых разных форм шизофрении - опыт,
не чуждый любому  клиническому  психиатру. Как бы  там ни было, но занимаясь
частной  практикой,   я   был  удивлен   большим  числом  латентных  случаев
шизофрении.    Больные   бессознательно,    но    систематически    избегали
психиатрических   учреждений,  чтобы  обратиться  за  помощью  и  советом  к
психологу.  В этих  случаях  речь  не обязательно  шла  о лицах с  шизоидной
предрасположенностью, но и об  истинных психозах, при которых компенсирующая
активность сознания еще не окончательно подорвана.
     Прошло уже  почти пятьдесят лет с тех пор, как практический опыт убедил
меня  в  том,  что  шизофренические  нарушения  можно  лечить  и  излечивать
психологическими  методами.  Шизофреник,  как  я  убедился,  ведет  себя  по
отношению к лечению так же,  как и невротик. У него  те же комплексы,  то же
понимание  и  те  же  потребности,  но  нет   той  же  самой  уверенности  и
устойчивости  в  отношении  собственных  основ.  В  то  время  как  невротик
инстинктивно может положиться на то, что его расщепление личности никогда не
утратит   свой  систематический   характер   и  сохранится   его  внутренняя
целостность,  латентный  шизофреник всегда  должен считаться с  возможностью
неудержимого  распада.  Его  представления  и понятия  могут  потерять  свою
компактность, связь с другими ассоциациями  и соразмерность, вследствие чего
он боится непреодолимого хаоса случайностей. Он стоит на зыбкой  почве и сам
это знает. Опасность часто проявляется в мучительно ярких снах о космических
катастрофах, гибели мира и т.п. Или же твердь, на которой он стоит, начинает
колебаться, стены гнутся  или движутся, земля становится водой,  буря уносит
его  в  воздух,   все  его  родные  мертвы   и  т.д.  Эти  образы  описывают
фундаментальное расстройство отношений - нарушение раппорта (связи) пациента
со своим  окружением,  - и  зримо иллюстрируют ту изоляцию, которая угрожает
ему.
     Непосредственной причиной такого  нарушения  является  сильный  аффект,
вызывающий  у  невротика аналогичное,  но быстро проходящее  отчуждение  или
изоляцию. Образы фантазии, изображающие нарушение, могут в некоторых случаях
иметь  сходство  с  продуктами шизоидной  фантазии,  но  без  угрожающего  и
ужасного  характера  последних;  эти образы лишь  драматичны и преувеличены.
Поэтому  их можно  без вреда  игнорировать при лечении. Но совершенно  иначе
должны оцениваться симптомы изоляции при латентных психозах. Здесь они имеют
значение грозных предзнаменований, опасность которых следует  распознать как
можно раньше. Они требуют немедленных мер - прекращения лечения, тщательного
восстановления личных связей (раппорта),  перемены окружения, выбора другого
терапевта, строжайшего отказа от погружения в бессознательное - в частности,
от анализа сновидений - и многого другого.
     Само  собой  разумеется, это только общие меры,  а  в каждом конкретном
случае  должны  быть свои средства.  Для примера  я  могу  упомянуть  случай
неизвестной  мне  до того высокообразованной дамы, посещавшей мои лекции  по
тантрическому  тексту, глубоко касавшемуся содержаний бессознательного.  Она
все больше  вдохновлялась новыми  для  нее  идеями, не  будучи  в  состоянии
сформулировать поднимающиеся в ней вопросы и проблемы. В соответствии с этим
возникли  компенсаторные  сны  непонятной природы, быстро  превратившиеся  в
деструктивные образы,  а  именно,  в перечисленные выше симптомы иллюзий. На
этой стадии она пришла на  консультацию, желая, чтобы я проанализировал ее и
помог понять непостижимые для  нее  мысли. Однако ее  сны о  землетрясениях,
рушащихся домах  и  наводнениях  открыли мне,  что пациентку надо спасать от
надвигающегося прорыва бессознательного путем изменений нынешней ситуации. Я
запретил  ей  посещать мои лекции  и посоветовал  ей  вместо этого  заняться
основательным изучением книги Шопенгауэра "Мир как воля и представление". [Я
выбрал  именно Шопенгауэра, потому что  этот философ, нахо-дясь под влиянием
буддизма,  придает  особое  значение  спасительному  действию  сознания.]  К
счастью,  она оказалась достаточно  рассудительной, чтобы последовать  моему
совету, после  чего  сны-симптомы тут же прекратились, и  возбуждение спало.
Как   выяснилось,  у  пациентки  за   двадцать  пять   лет   до   этого  был
непродолжительный шизофренический приступ, который за прошедшее время не дал
рецидивов.
     У пациентов с шизофренией, находящихся  в  процессе  успешного лечения,
могут случаться эмоциональные осложнения, вызывающие  психотический  рецидив
или  острый  начальный психоз,  если  симптомы,  предвещающие  опасность  (в
частности, деструктивные сны)  такого рода  развития, вовремя не распознаны.
Сознание  пациента можно,  так сказать, увести  на безопасное  расстояние от
бессознательного  и  обычными терапевтическими  мерами,  предложив  пациенту
нарисовать карандашом или красками картину  своего  психического  состояния.
(Рисование  красками  эффективнее,  поскольку  через  краски  в  изображение
вовлекается и чувство).  Благодаря  этому  общий непостижимый и  неукротимый
хаос объективируется и визуализируется, и может рассматриваться сознательным
разумом дистанцированно  - анализироваться и истолковываться.  Эффект  этого
метода,  видимо,  состоит  в том, что  первоначальное  хаотическое и ужасное
впечатление заменяется картиной, в некотором роде перекрывающей его. Картина
"заклинает" ужас,  делает  его  ручным и  банальным,  отводит напоминание об
исходном  переживании страха. Хороший пример  такого процесса  дает  видение
брата Клауса, который в долгой медитации с помощью неких диаграмм баварского
мистика  преобразовал  ужасавший его лик Бога  в  тот образ Троицы,  который
висит ныне в приходской церкви Заксельна.
     Шизоидная предрасположенность характеризуется аффектами,  исходящими от
обычных комплексов, которые имеют более глубокие разрушительные последствия,
чем  аффекты  при  неврозах.  С  психологической  точки  зрения  аффективные
сопутствующие обстоятельства комплекса являются симптоматической  спецификой
шизофрении. Как уже подчеркивалось, они несистематичны,  с  виду хаотичны  и
случайны.  Кроме того, они  характеризуются по  аналогии с некоторыми  снами
примитивными или архаичными ассоциациями, тесно связанными с мифологическими
мотивами  и комплексами идей. Подобные архаизмы случаются также у невротиков
и здоровых людей, но гораздо реже.
     Даже  Фрейд не смог помочь провести сравнение между комплексом инцеста,
часто  обнаруживающимся при неврозе, и мифологическим  мотивом, и выбрал для
него  подходящее  название  Эдипов  комплекс.  Но  этот  мотив   далеко   не
единственный.  Скажем, для женской психологии надо было  бы  выбрать  другое
название - комплекс Электры, как я уже  давно предлагал. Кроме них есть  еще
много  других комплексов, которые также можно сопоставить с  мифологическими
мотивами.
     Именно наблюдаемое при шизофрении частое обращение к архаическим формам
и комплексам ассоциаций впервые натолкнуло меня на  мысль о бессознательном,
состоящем не только  из первоначально сознательных содержаний,  впоследствии
утраченных,  но  также из  более  глубокого  слоя универсального  характера,
сходного с  мифическими  мотивами,  характеризующими  человеческую  фантазию
вообще. Эти мотивы ни в коей мере не изобретены или выдуманы, они обнаружены
как  типичные  формы,  спонтанно  и  универсально  встречающиеся   в  мифах,
волшебных сказках,  фантазиях,  снах,  видениях и бредовых  идеях.  Их более
внимательное  исследование показывает, что  речь идет о типичных установках,
формах  поведения,  типах  представлений и  импульсах,  рассматриваемых  как
составляющие части инстинктивного поведения, типичного для человека. Поэтому
термин, который я выбрал для этого,  а именно, архетип,  совпадает по своему
смыслу с известным биологическим  понятием "паттерн поведения".  Здесь  речь
идет  вовсе не об унаследованных идеях и представлениях, а об унаследованных
инстинктивных  побуждениях, импульсах  и формах,  наблюдаемых  у всех  живых
существ.
     Поэтому,  если в  шизофрении  особенно  часто  встречаются  архаические
формы,  то это, по моему  мнению,  указывает на тот  факт, что биологические
основания  психического  подвержены  воздействию в  этой  болезни  в гораздо
большей  степени по  сравнению  с  неврозом.  Опыт  показывает, что  в  снах
здоровых людей архаические образы с их  характерной нуминозностью возникают,
главным  образом,   в  ситуациях,  каким-либо   образом  задевающих   основы
индивидуального  существования, в опасные для жизни моменты, перед или после
несчастных  случаев, тяжелых болезней,  операций и  т.д.,  или же  в  случае
проблем,  придающих катастрофический оборот  индивидуальной жизни (вообще  в
критические  периоды жизни). Поэтому сны такого рода  не только сообщались в
древности ареопагу или римскому сенату, но в первобытных обществах и сегодня
являются  предметом  обсуждения,  откуда  явствует,  что   за  ними  исконно
признавалось коллективное значение.
     Нетрудно понять, что  в жизненно  важных  обстоятельствах  мобилизуется
инстинктивная  основа  психического,  даже  если  сознательный  разум  и  не
понимает сложившейся ситуации. Можно даже сказать, что как раз в этом случае
инстинкту предоставляется случай взять на себя бразды правления.  Угроза для
жизни  при  психозе  очевидна, и  понятно,  откуда появляются  обусловленные
инстинктами  содержания.  Примечательно   только,  что   эти  проявления  не
систематичны,  - что сделало  бы их доступными  сознанию  - как, например, в
истерии,  где   одностороннему  сознанию  личности  в  качестве  компенсации
противостоит уравновешенность и  рационализм, дающие шанс для интеграции. По
контрасту с этим  шизофреническая компенсация  почти всегда  остается крепко
привязанной  к коллективным  и  архаическим  формам,  тем  самым лишая  себя
понимания и интеграции в гораздо большей степени.
     Если  бы  шизофреническая  компенсация,  т.  е.  выражение  аффективных
комплексов,    ограничивалась   лишь    архаическим    или    мифологическим
формулированием,  то  ассоциативные  образы   можно   было   бы  понять  как
поэтические  разглагольствования  и  иносказания  (poetic  circumlocutions).
Однако обычно  это не так, равно как  и  в нормальных снах тоже;  ассоциации
бессистемны, бессвязны, гротескны, абсурдны  и, разумеется, почти  непонятны
или  непонятны вовсе. То есть продукты шизофренических компенсаций не только
архаичны, но еще и искажены хаотической случайностью.
     Здесь, очевидно,  речь  идет о дезинтеграции, распаде апперцепции в том
виде, как он наблюдается в случаях крайнего, по Жане, "понижения ментального
уровня"  при  сильном  утомлении и интоксикации.  Исключенные из  нормальной
апперцепции  варианты ассоциаций  появляются  при этом  в поле  сознания,  -
именно   те  многообразные  нюансы  форм,  смыслов   и  ценностей,   которые
характерны,  например, для действия мескалина. Как известно, этот наркотик и
его  производные   вызывают  снижение  порога  сознания,  которое  позволяет
воспринимать перцептивные варианты  [Этот термин несколько более специфичен,
чем используемое Уиль-ямом Джемсом понятие "кайма  сознания" (/77/ - ред.)],
обычно  остающиеся  бессознательными,   тем   самым   удивительно   обогащая
апперцепцию,  но  препятствует ее  интеграции в  общую  ориентацию сознания.
Именно  поэтому   аккумуляция  вариантов,  становящаяся  сознательной,  дает
каждому единичному акту  апперцепции  возможность  полностью  загрузить  все
сознание. Это  объясняет и  то неотразимое  очарование,  столь  типичное для
мескалина.  Нельзя  отрицать,  что  шизофреническое  восприятие  имеет много
сходного.
     Однако   экспериментальный   материал   не   позволяет   утверждать   с
уверенностью,   что   мескалин  и   патогенный  фактор  шизофрении  вызывают
одинаковые   расстройства.   Бессвязный,  жесткий   и  прерывистый  характер
апперцепции  шизофреника  отличается  от  текучей  и подвижной непрерывности
мескалинового феномена. С учетом повреждений  симпатической нервной системы,
обмена  веществ и  кровообращения  вырисовывается  общая  психологическая  и
физиологическая картина шизофрении, которая во  многих отношениях напоминает
токсическое  расстройство,  что  заставило  меня  еще  пятьдесят  лет  назад
предположить  наличие  специфического обменного  (метаболического)  токсина.
Тогда у меня  не было достаточного психологического опыта,  и я был вынужден
оставить   открытым   вопрос   о  первичности  или  вторичности  токсической
этнологи".  Сегодня я  пришел к убеждению, что психогенная этиология болезни
вероятнее,  чем  токсическая.   Есть   много  легких   и   преходящих   явно
шизофренических заболеваний, не  говоря уже  о еще  более  частых  латентных
психозах, которые чисто психогенно начинаются, так же психогенно протекают и
излечиваются  чисто  психотерапевтическими  методами.  Это  наблюдается и  в
тяжелых случаях.
     Так, например, я вспоминаю случай девятнадцатилетней девушки, которая в
семнадцать лет была помещена  в психиатрическую  больницу  из-за кататонии и
галлюцинаций.  Ее  брат был врачом,  и  так  как  он сам был  замешан в цепь
приведших  к  катастрофе  патогенных  переживаний,  то  в  отчаянии  утратил
терпение и дал мне "карт бланш" - включая и возможность суицида -  для того,
чтобы "наконец было сделано все, что в человеческих силах". Он привез ко мне
пациентку в кататоническом состоянии, в полном мутизме,  с холодными  синими
руками, застойными  пятнами  на  лице  и  расширенными,  слабо  реагирующими
зрачками.  Я  поместил  ее в расположенный неподалеку санаторий,  откуда  ее
ежедневно  привозили ко  мне  на часовую  консультацию. После многонедельных
усилий  мне удалось  заставить ее  к  концу  каждого  часа  шепотом  сказать
несколько слов. В тот  момент,  когда она собиралась говорить, у нее  каждый
раз сужались  зрачки,  исчезали пятна  на лице,  вскоре затем согревались  и
приобретали нормальный цвет руки.  В  конце  концов  она начала  говорить  -
поначалу с бесконечными перерывами в течении мыслей и провалами в памяти - и
рассказывать  мне  содержание  своего  психоза.  У   нее  было   лишь  очень
несистематическое образование, она выросла в маленьком городке в  буржуазной
среде и не имела  ни малейших мифологических или фольклорных познаний. И вот
она рассказала мне длинный и подробный  миф,  описание своей жизни  на Луне,
где она играла роль женщины-спасителя лунных людей. Классическая  связь Луны
с "лунатизмом"  была ей  неизвестна, как, впрочем, и  другие  многочисленные
мифологические  мотивы  в  ее  истории.  Первый   рецидив  произошел   после
приблизительно четырехмесячного  лечения и был  вызван внезапным прозрением,
что она уже не сможет вернуться  на Луну после того, как  открыла свою тайну
человеку.  Она  впала  в  состояние сильного возбуждения,  так что  пришлось
перевести ее в  психиатрическую клинику. Профессор Блейлер, мой  бывший шеф,
подтвердил диагноз кататонии. Через приблизительно два месяца острый  период
постепенно прошел, и  пациентка смогла  вернуться в санаторий  и возобновить
лечение. Теперь она была доступнее для контакта и начала обсуждать проблемы,
характерные для  невротических случаев. Ее прежняя апатия и бесчувственность
постепенно  уступили место тяжеловесной эмоциональности  и чувствительности.
Перед ней все  больше открывалась проблема возвращения  в нормальную жизнь и
принятия   социального  существования.   Когда   она  увидела  перед   собой
неотвратимость  этой задачи, произошел второй рецидив,  и  ее вновь пришлось
госпитализировать в тяжелом приступе бреда. На этот  раз клинический диагноз
был  "необычное   эпилептоидное  сумеречное  состояние"  (предположительно).
Очевидно, за прошедшее время вновь пробудившаяся эмоциональная  жизнь стерла
шизофренические черты.
     После  годичного  лечения  я  смог,  несмотря  на  некоторые  сомнения,
отпустить пациентку как  излеченную. В течение  тридцати  лет  она  письмами
информировала  меня о  своем  состоянии здоровья. Через несколько  лет после
выздоровления она  вышла замуж, у нее  были  дети, и она уверяла,  что у нее
никогда более не было приступов болезни.
     Впрочем,  психотерапия тяжелых  случаев  ограничена относительно узкими
рамками. Было бы  заблуждением считать, что есть  более или менее  пригодные
методы  лечения.  В  этом  отношении  теоретические  предпосылки  не  значат
практически ничего. Да и  вообще следовало бы  оставить разговоры о методах.
Что в первую очередь  важно для лечения - так это  личное участие, серьезные
намерения и отдача, даже самопожертвование врача. Я видел несколько поистине
чудесных исцелений,  когда внимательные  сиделки  и  непрофессионалы  смогли
личным мужеством  и терпеливой преданностью восстановить психическую связь с
больным и  добиться удивительного целебного  эффекта. Конечно, лишь немногие
врачи  в небольшом  количестве случаев  могут взять  на  себя  столь тяжелую
задачу.   Хотя,  действительно,  можно  заметно  облегчить,  даже   излечить
психическими методами и тяжелые шизофрении, - но в той степени, в  какой это
"позволяет  собственная конституция". Это  очень серьезный вопрос, поскольку
лечение требует не  только необычных  усилий, но  может вызвать  у некоторых
(предрасположенных к тому) терапевтов психические инфекции. В моем опыте при
такого рода лечении произошло не менее трех случаев индуцированного психоза.
     Результаты  лечения порой  весьма причудливы. Так, я  вспоминаю  случай
шестидесятилетней  вдовы,  в  течение тридцати лет  страдавшей  хроническими
галлюцинациями  после  острого  шизофренического  периода,  когда  она  была
помещена в  психиатрическую клинику. Она слышала "голоса", исходящие из всей
поверхности  тела, особенно громкие вокруг  всех телесных отверстий, а также
вокруг сосков и пупка. Она весьма страдала от этих неудобств. Я принял  этот
случай (по не  обсуждаемым здесь  причинам) для "лечения", похожего, скорее,
на контроль  или наблюдение. Терапевтически случай  казался мне  безнадежным
еще и потому, что пациентка обладала весьма  ограниченным  интеллектом. Хотя
она сносно справлялась со своими домашними  обязанностями, разумная беседа с
ней была почти невозможна. Лучше всего это получалось, когда я адресовался к
голосу,  который   пациентка  называла   "голосом  Бога".  Он  локализовался
приблизительно в центре грудины. Этот голос сказал, что она должна на каждой
нашей  встрече читать выбранную мной главу Библии, а в промежутках заучивать
ее  и раздумывать  над ней дома.  Я должен был  проверять  это  задание  при
следующей встрече.  Это странное  предложение оказалось впоследствии хорошей
терапевтической мерой, оно  привело к значительному улучшению не только речи
пациентки и ее способности  выражать  свои мысли,  но и психических  связей.
Конечный успех состоял  в том, что приблизительно  через восемь  лет  правая
половина  тела  была  полностью   освобождена  от  голосов.  Они  продолжали
сохраняться  только  на  левой  стороне.  Этот  непредвиденный результат был
вызван   постоянно   поддерживаемым   вниманием   и   интересом   пациентки.