ивыми  идеями
("одержимых"),    например:   леность,   нерешительность,    медлительность,
утомляемость, незавершение начатого, абулия и  т. д. [Жане,  I.с.  стр.335 и
далее: "Эта более или менее полная остановка определенных действий  или даже
всех действий - есть одна из наиболее существенных особенностей  умственного
состояния "одержимых"".  Стр.  105: "Эти  вынужденные действия  не  являются
действиями  нормальными;  это  -  действия мысли, действия эмоций, поступки,
одновременно  чрезмерные  и  бесплодные,  действия  низшего порядка".]  Если
удается  зафиксировать  какой-либо  комплекс,  то это  вызывает  однообразие
(монотонность),  особенно  однообразие внешних симптомов.  Кому  не известны
стереотипные и утомительные жалобы  истериков, упорство и непреодолимость их
симптомов? Подобно тому, как постоянная боль вызывает все те же однообразные
жалобные звуки, фиксированный комплекс мало-помалу придает  всякому  способу
выражения данного субъекта стереотипный  характер, так что мы в конце концов
безошибочно знаем, что на известный вопрос день  за  днем будем получать все
тот же ответ.
     В   этих  автоматических  процессах   отчасти   заключаются  нормальные
прообразы  стереотипии  раннего слабоумия.  При  исследовании  происхождения
разговорных  или  мимических стереотипов мы часто  находим относящееся к ним
эмоциональное  содержание.  [Pfister   /69/  ставит  вопрос,  обоснованы  ли
психологически стереотипы, в особенности вербигерации. Но он  оставляет этот
вопрос открытым. Кажется, он разделяет наш  взгляд, что в основе стереотипии
находится  содержание  представления,   которое,   вследствие   болезненного
расстройства  способов выражения,  обнаруживается искаженным образом.  "Ведь
можно  себе представить, что стереотипии представлений  стремятся выразиться
наружу,  но  вместо них  повторяются  и  воспроизводятся лишь  бессмысленные
обороты речи  и  вновь  образованные слова;  последнее обусловлено тем,  что
процессы  распадения и раздражения, одновременно существующие  в центральном
аппарате  речи, делают  невозможным  ясное  проявление  этих  представлений;
вместо стереотипных  мыслей высказываются лишь непонятные  отрывки последних
(как    последствия   паралогически-парафразных   ошибочных   образований)".
Распадение речи может уничтожить правильные стереотипии представлений и иным
образом,  поскольку однообразно  возвращающиеся идеи  вообще  не в состоянии
привести  к  равноценному   речевому   выражению  (вследствие  "перечеканки"
представлений и  мыслей в  словесных  и  речевых оборотах).  При превращении
мысли   в  речь   постоянно   происходят   разнообразнейшие   паралогические
соскальзывания,   представления   неверно  направляются,  меняются  по  всем
направлениям,  так  что  вместо  остающихся  совершенно  скрытыми  мысленных
стереотипии  производится постоянно меняющаяся мешанина слов.] В  дальнейшем
это  содержание  становится  все  менее отчетливым, как  при  нормальном или
истерическом   автоматизме.  Однако,  как   представляется,  соответствующий
процесс при  шизофрении протекает быстрее и  основательнее, так  что  скорее
утрачивается содержательность и аффективность.
     Опыт  с  несомненностью показывает, что у  шизофреника  не одно  только
содержание  комплекса  становится  стереотипным, но  тому же  подвергается и
материал,   случайность   которого   нетрудно   показать.   Так,    известны
вербигерирующие  [Вербигерация - форма речевой стереотипии. - ред.] больные,
подхватывающие какое-либо случайное слово и повторяющие его  в исковерканном
виде. Гейльброннер, Странский и другие  справедливо считают подобные явления
симптомами ассоциативного вакуума. Стереотипии  движений тоже могут быть без
труда объяснены подобным же  образом. Нам  известно, что шизофреники  весьма
часто страдают  ассоциативными  торможениями  ("отключениями  мыслей").  Это
"исчезновение" мыслей мы обычно наблюдаем вокруг комплекса. Если комплекс на
самом деле играет приписываемую ему громадную роль,  то следует ожидать, что
он  часто  поглощает множество  мыслей,  расстраивая  таким образом  функцию
реального. Он создает в чуждых ему областях ассоциативный вакуум и тем самым
все те персеверативные явления, которые можно объяснить вакуумом.
     Своеобразной  особенностью автоматизмов, приобретенных  путем развития,
является  то, что они подвержены  постепенным  изменениям. Истории  больных,
страдающих  тиком  /70/,  доказывают   это.  Кататонические  автоматизмы  не
составляют исключения; они тоже  медленно изменяются, причем  часто  процесс
превращения продолжается годами. Следующие примеры пояснят мою мысль.
     Кататоническая больная часами пела исковерканную ею религиозную песнь с
припевом:  "Аллилуйя". Затем  она в продолжение  нескольких  часов коверкала
слово  "аллилуйя",  которое постепенно  превращалось  в "Hallo",  "Oha",  и,
наконец, она с судорожным смехом стала повторять: "ха-ха-ха".
     В  1900-м  году  один  больной  ежедневно  стереотипно,  в  продолжение
нескольких часов,  расчесывал  волосы,  чтобы "очистить их от гипса, которым
ему ночью  мазали волосы". В последующие годы гребень все больше удалялся от
головы; в 1903 году пациент бил и  скреб им грудь, теперь же расчесывает  им
брюшную область.
     Весьма  сходным образом "дегенерируют"  голоса  и безумные идеи.  [Ср.,
особенно Шребер: Denkwuerdigkeiten.  Особенно хорошо  описывает  Шребер, как
произносимое   голосами   постепенно   становится  грамматически  все  более
кратким.] Тем же способом образуется "салат слов": предложения, которые были
сначала  простыми,  все  больше  усложняются  образованными  вновь  словами,
постоянно, вслух или шепотом, повторяются  в исковерканном виде и постепенно
все  более  сливаются,  так  что наконец  образуется  невероятная  мешанина,
которая,  вероятно,  звучит  подобно  той  "нелепой  болтовне",  на  которую
жалуются многие шизофреники.
     Одна  находившаяся  под  моим  наблюдением  пациентка,  поправляясь  от
острого припадка раннего слабоумия,  шепотом начала  рассказывать себе,  как
она уложит свои вещи, как выйдет из палаты, пойдет к воротам больницы, потом
на улицу и на вокзал, как сядет в железнодорожный вагон, приедет  на родину,
там   отпразднует  свадьбу  и  т.  д.  Этот  рассказ  становился  все  более
стереотипным, отдельные  эпизоды  смешивались все  более беспорядочно, фразы
становились неполными, некоторые сократились до одного  слова; по прошествии
года пациентка лишь изредка произносила слова из рассказа; все же  остальные
слова она заменяла  звуком "гм-гм-гм", который стереотипно  повторяла тем же
тоном и в том же ритме, которые раньше слышались в ее рассказе. В периоды же
возбуждения   снова   звучат   прежние   предложения.  Нам   известно   и  о
галлюцинирующих,  что  голоса,   которые  они  слышат,  с  течением  времени
становятся все  более  тихими, тогда как волнение  придает  им  разнообразие
содержания и отчетливость.
     Подобные постепенно вкрадывающиеся изменения  весьма ясно проявляются и
при  навязчивых  идеях.  Жане  также  говорит  о  постепенных   превращениях
навязчивых  процессов.  [Жане, 1.  с.  стр. 125:  "Одна  больная,  например,
говорит:  Прежде  я тщательно перебирала свои воспоминания, чтобы  знать, не
должна  ли я упрекнуть себя  в чем-либо,  чтобы  увериться,  что я правильно
поступаю, теперь же совсем не то. Я все время  рассказываю себе самой, что я
делала  неделю тому назад, и мне удается представить себе все в точности, но
это меня совершенно не интересует".]
     Но   существуют   стереотипии,   или,   лучше   сказать,   стереотипные
автоматизмы,  при  которых  с  самого начала нельзя обнаружить  психического
содержания, с помощью которого они стали хотя бы символически понятными. Это
относится,   главным   образом,   к  таким  кажущимся   почти  исключительно
"мускульными"  явлениям автоматизма,  как  каталепсия  или  известные  формы
мускульных  сопротивлений,   сопутствующих   проявлениям  негативизма.   Эти
кататонические  симптомы  встречаются, как указывают многие исследователи, и
при  органических  расстройствах,  например,  таких,  как  паралич,  опухоли
головного  мозга  и т.  п.  Физиология мозга,  а  особенно,  известные опыты
Гольца,  доказывают,  что  у позвоночных удаление  головного мозга  вызывает
состояние  крайнего  автоматизма.  Опыты Фореля  над  муравьями  (разрушение
corpora  quadrigemina)  доказывают,  что  автоматизм  наступает по  удалении
наибольшего  (и лучше всего  дифференцированного?) скопления мозговой ткани.
Лишенное мозга животное становится "рефлексной машиной"; оно остается сидеть
или лежать в каком-либо предпочтительном положении, пока внешнее раздражение
не  стимулирует его  на  какое-либо  рефлекторное действие.  Несомненно, что
смелой аналогией является сравнение известных  случаев  кататонии с подобной
"рефлексной  машиной",  хотя  сравнение это  порой  просто навязывается;  но
вникая глубже в этот вопрос  и  принимая  во внимание,  что при этой болезни
комплекс овладевает почти всеми областями ассоциаций  и упорно удерживает их
под своей властью, что комплекс этот совершенно не поддается психологическим
раздражениям, что он, следовательно, отщеплен от всех  внешних влияний -  мы
должны  признать,  что  упомянутая выше  аналогия имеет, пожалуй,  некоторое
основание. Комплекс, благодаря своей интенсивности, захватывает в сильнейшей
степени  деятельность головного  мозга, так  что  весьма большое  количество
импульсов направляется в другие области. Поэтому легко себе представить, что
преобладание  и   застывание  одного  комплекса  создает  состояние   мозга,
функционально  равнозначное  разрушению  более  или менее  обширной  области
головного мозга. Правда, эта гипотеза недоказуема, но она могла бы объяснить
многое из того, что недоступно психологическому анализу.


     Заключение

     Истерия содержит  в  самой своей  сущности комплекс, который никогда не
может быть полностью преодолен;  психика в известной  степени  остановилась,
уже  не  будучи в состоянии освободиться  от  него. Большая часть ассоциаций
идет по  направлению к комплексу, и психическая деятельность ограничивается,
главным образом, его разработкой во всевозможных  направлениях. Этим субъект
должен все  в большей мере (при  хроническом развитии болезни) отдаляться от
адаптации к окружающим условиям. Сны-желания и бред-желание истериков заняты
исключительно  исполнением   желаний  комплекса.  Многим   истеричным  людям
удается,  спустя  некоторое   время,  снова  достигнуть   равновесия   путем
преодоления комплекса и при отсутствии новых травм.
     При раннем  слабоумии  мы  также находим один или несколько комплексов,
фиксированных на продолжительное время, которые нельзя было преодолеть. Но в
то  время как при  истерии  нельзя  не  видеть  причинного  отношения  между
комплексом и  болезнью (предположив известное к ней  предрасположение),  при
раннем  слабоумии нам еще  совершенно  неясно, был ли  это комплекс, который
вызвал  или  дал  последний   толчок  к  болезни  при  существовавшем  ранее
предрасположении к ней, или бывший уже  налицо в момент заболевания комплекс
лишь детерминировал симптомы болезни. Чем глубже и тщательнее мы анализируем
симптомы, тем яснее видим, что во многих случаях у истоков болезни находится
сильный  аффект,  положивший  начало   развитию  болезни.  В  таких  случаях
появляется соблазн  приписать  комплексу каузальное  (причинно-следственное)
значение, хотя с уже  упомянутым ограничением, согласно  которому  комплекс,
наряду со своим психологическим действием, вырабатывает еще некоторый фактор
(токсин?)  X,  способствующий  его  разрушительному  действию.  При  этом  я
полностью осознаю, что первоначально X может возникнуть по иным, отличным от
психологических,  причинам  или  поводам,  и  только  позднее   захватить  и
специфически переделать существующий в данную минуту комплекс, причем  может
казаться,   что  комплекс   действовал  каузально.  Как  бы  то   ни   было,
психологические   последствия   не  изменяются:   психика  никогда   уже  не
освобождается от комплекса. Улучшение наступает при  атрофии комплекса, но с
ним  погибает   и  значительная   часть  личности  (различная,   смотря   по
обстоятельствам),  так  что  у  шизофреника,  в  лучшем случае,  сохраняется
психическая  травма.  Отчуждение  шизофреников  от  реальности,  утрату  ими
интереса  к  ней  легко объяснить,  приняв  во внимание, что  они  постоянно
находятся во власти непреодоленного  комплекса.  Тот, чьи интересы полностью
поглощены комплексом, должен  умереть для окружающего. Прекращается действие
"функции   реального",   предложенная   Жане.   Тот,  кто  обладает  сильным
комплексом, думает лишь комплексом,  видит сны наяву и не адаптируется более
психологически к окружающему. То, что Жане говорил о "функции реального" для
истериков, в  известной  мере  подходит  и  к  раннему  слабоумию:  "больной
составляет  в  своем воображении вполне  логические и связные истории;  лишь
когда дело касается действительности, он оказывается не в состоянии обращать
внимание или понимать".
     Сложнейшей  из  всех этих  далеко не  простых проблем является проблема
гипотетического фактора X (токсин?), участвующего  в  обмене веществ,  и его
действия на психику. Необычайно трудно, с психологической стороны, хотя бы в
известной  степени  определить  это  действие. Если бы  я решился  высказать
предположение,  то  сказал  бы,  что  действие это  наиболее ярко выражается
чрезвычайной  склонностью  к  автоматизму  и  фиксации,  иными  словами,   к
постоянному действию комплекса. Поэтому следовало бы представить себе токсин
как высоко развитое тело,  повсюду присоединяющееся к психическим процессам,
особенно   к  процессам,  интенсивно  окрашенным  чувством,   усиливающее  и
автоматизирующее  их. Наконец, следует  полагать,  что  комплекс  в  сильной
степени  поглощает деятельность головного мозга,  вследствие чего происходит
нечто,  подобное  удалению мозга.  Следствием этого  является,  быть  может,
возникновение тех форм автоматизма, которые,  главным образом, развиваются в
моторной (двигательной) системе.
     Приведенный  обзор  параллелей  между   истерией  и  ранним  слабоумием
является, скорее,  схематическим, нежели исчерпывающим.  Вероятно, читателю,
не привыкшему к воззрениям  Фрейда, он покажется весьма гипотетическим. Я не
намерен  считать  его  окончательным,  а  хотел  бы,  напротив,  дать  нечто
предварительное, дабы  подкрепить  и  пояснить дальнейшие  экспериментальные
исследования и облегчить их понимание.


5. Анализ случая параноидной деменции в качестве парадигмы


     История болезни

     B. St., портниха, незамужняя, родилась в 1845 году. В 1887 г. пациентка
была  принята в клинику и с  тех  пор постоянно находилась в больнице. У нее
тяжелая  наследственность.  До  своего  поступления  в  больницу  она уже  в
продолжение нескольких  лет постоянно слышала голоса, клеветавшие на  нее. В
течение некоторого времени она думала о самоубийстве,  хотела утопиться. Она
считала, что голоса исходят из невидимых телефонов. Они говорили  ей, что  у
нее сомнительная репутация, что  ее ребенка нашли в туалете, что она  украла
ножницы, чтобы выколоть ребенку  глаза. (При этом по анамнезу пациентка вела
вполне  приличный,  уединенный  образ жизни!)  Временами пациентка держалась
своеобразно, пользовалась немного высокопарным слогом.
     Представление об этом дают письма, написанные ею в то время.

     5-го июля 1887 г.
     Господину директору!

     В  этих  строках  я еще раз настоятельно прошу вас милостиво  отпустить
меня.  Голова моя яснее, чем когда-либо,  как  я  уже  отмечала  в последнем
письме.  Те страдания, которые мне приходится  переносить благодаря новостям
во  всех  областях, к  сожалению, известны мне одной  и  слишком  потрясающе
действуют на мое здоровье, а также на мою душу. - К сожалению, люди дошли до
того, что тайными жестокостями  мучают несчастных людей, а я страдаю больше,
чем вы себе можете представить, и поэтому совершенно отчетливо предвижу свой
конец, что меня все больше  печалит.  Надеюсь, что вы будете действовать как
врач, и что поэтому дело не требует дальнейшего обсуждения.
     С глубоким уважением и т. д.

     16-го августа 1887 г.
     Милостивый государь!

     К сожалению,  я  не в  состоянии  объяснить  вам  печальное  положение,
которое постепенно установилось. По  этой  простой  причине еще раз  обращаю
ваше  внимание  на то, чтобы  отпустить меня без дальнейших затруднений, ибо
лишь  мне  одной  новости доставляют  страдания, и  если  бы вас  можно было
убедить  в  этом, вы, наверное, тотчас же отпустили бы меня,  ибо я от этого
страдаю  с самого начала, с тех пор, как я здесь, и  здоровье мое совершенно
расстроено; я желаю немедленной выписки. Состояние мое немедленно улучшится,
когда я буду вне Цюриха, в другой атмосфере, где нет этих ужасов и т. д.

     Пациентка создавала  множество безумных  идей: ей досталось  миллионное
состояние; ночами  ее постель набивали иголками. С 1888 г. речь ее стала все
менее  членораздельной,  идеи  стали  непонятными:  например,  она  обладает
монополией. Она стала  делать  руками странные  жесты; некий "Рубинштейн  из
Петербурга" посылает ей вагонами деньги.  1889 г.: ночью ей вырывают спинной
мозг. У  нее  вызывают  боли в  спине веществами, проникающими через  стены,
"покрытые магнетизмом". "Монополия причиняет страдания, которые не находятся
в теле и не летают в воздухе". Производятся  "вытяжки  вдыханием химии" и т.
д.  "Смертью от удушения  уничтожаются  легионы". "Станция  за  станцией так
должна сохранять  правительственные  положения,  что  вопросы  существования
отделений  не могут быть выбраны с  целью спрятаться за ними, все вещи могут
выбираться".
     1890-1891 гг. Безумные идеи становятся все более нелепыми.  Большую, но
непонятную  роль  играют  слова  "монополия  банкнот".  1892  г.:  пациентка
становится "королевой сирот", "владелицей заведения Бургхольцли", "Неаполь и
я должны снабжать  весь мир вермишелью". 1894 г.: При каждом посещении врача
повторяется  стереотипная  фраза  о  выписке,  но  произносимая без  всякого
аффекта. 1895 г.: пациентка чувствует себя парализованной и утверждает,  что
у нее чахотка. Она владеет  "семиэтажной  фабрикой  банкнот, с черными,  как
уголь и вороны,  окнами, это означает  паралич  и голодную смерть". 1896 г.:
пациентка  утверждает, что она  -  "Германия и  Гельвеция  из  исключительно
сладкого  масла;  но  теперь  я  не  содержу  даже  столько  масла,  сколько
составляет муха  -  гм-гм-гм -  это  голодная смерть  - гм-гм" ("Гм"  -  это
характерная  стереотипная  вставка,  существующая  до сих пор.)  "Я  -  Ноев
ковчег, спасательная  лодка  и уважение",  "Мария  Стюарт,  жена  императора
Александра". 1897 г.: по ночам ее мучают сотни тысяч змей и т. д.
     Эти заметки из истории болезни ясно  показывают,  с  каким  случаем  мы
имеем дело. В настоящее время  пациентка прилежная работница; при работе она
немного  жестикулирует, шепчет и во время  врачебных посещений стереотипно и
без  всякого аффекта  задает свои  вопросы: "не  слыхали ли  вы  чего-либо о
банкнотах?  Я   ведь  уже   так  давно   установила   монополию,  я  тройная
властительница мира" и т. д. Когда она не говорит о своих безумных идеях, то
поведение ее  и способ выражения вполне нормальны, хотя  нельзя  не заметить
известной искусственности, но подобная искусственность нередко встречается у
пожилых  незамужних  женщин,   заменяющих   неудовлетворенную  сексуальность
усиленной  корректностью. Она,  разумеется,  не  сознает  своей болезни,  но
находит в известной степени  понятным, что никто не в состоянии разобрать ее
безумных  идей. Слабоумия не замечается.  Речь изменяется лишь при изложении
безумных идей,  в  других же случаях пациентка говорит  нормально, повто