аким,  а  не  иным способом. Тут дело  могло бы сводиться к
недоступным  нашему знанию и в конечном счете физиологическим основаниям.  К
допущению  вероятности таких оснований я  был приведен тем наблюдением,  что
обращение одного типа в другой  может нанести тяжелый ущерб физиологическому
здоровью организма, ибо он в большинстве случаев вызывает сильное истощение.


2. Экстравертный тип

     При  описании  этого  и остальных типов  необходимо  для наглядности  и
ясности  их  изображения  отделить  психологию сознательного  от  психологии
бессознательного.  Поэтому  мы   обратимся   сначала  к  описанию  феноменов
сознания.

     а) Общая установка сознания

     Известно,  что каждый человек ориентируется по тем  данным, которые ему
передает внешний мир; однако мы видим,  что это может  происходить более или
менее решающим образом.  Тот факт,  что на дворе холодно,  одному дает повод
тотчас же  надеть пальто; другой же, имея намерение закаляться, находит  это
излишним; один приходит в  восторг от нового тенора, потому что весь свет им
восторгается; другой не  приходит от него в восторг, и  не потому, что тенор
не  нравится ему, но  потому,  что  он  придерживается мнения,  что  предмет
всеобщего восторга  отнюдь  не заслуживает еще  тем  самым поклонения;  один
подчиняется данным обстоятельствам, потому что,  как показывает опыт, ничего
другого ведь и не остается; другой же убежден, что если даже тысячу раз было
так, то  тысячу первый случай  будет новым, и т. д.  Первый ориентируется по
данным внешних  факторов; а другой сохраняет свое особое воззрение,  которое
вдвигается между ним и объективно данным. И если ориентирование по объекту и
по объективно данному  преобладает настолько,  что чаще  всего  самые важные
решения  и  действия   обусловливаются  не  субъективными   воззрениями,   а
объективными обстоятельствами,  то  мы говорим об  экстравертной  установке.
Если она  оказывается привычной,  то мы говорим об  экстравертном типе. Если
человек мыслит, чувствует и действует -  одним  словом, живет так,  как  это
непосредственно  соответствует объективным  условиям и их требованиям как  в
хорошем, так и в дурном смысле, то он экстравертен. Он живет так, что объект
в качестве детерминирующей величины, очевидно,  играет в его  сознании более
важную  роль,  нежели  его  субъективное  воззрение.  Он  имеет,  конечно, и
субъективные воззрения, но их детерминирующая сила меньше, чем сила внешних,
объективных   условий.  Поэтому  он  совсем  и  не   предвидит   возможности
натолкнуться  внутри себя на какие-нибудь безусловные  факторы, ибо он знает
таковые только во внешнем мире.  В  эпиметеевском смысле его  внутренний мир
подчиняется внешним требованиям, конечно не без борьбы. Однако борьба всегда
кончается в  пользу объективных условий. Все его сознание смотрит во внешний
мир, ибо  важное и детерминирующее решение всегда приходит к  нему извне. Но
оно приходит к нему  оттуда, потому  что  он  его  оттуда ждет. Эта основная
установка  является,   так   сказать,  источником   всех  особенностей   его
психологии,  поскольку  они   не  покоятся   или  на  примате   какой-нибудь
определенной психологической функции, или же на индивидуальных особенностях.
Интерес  и  внимание  сосредоточены на объективных  происшествиях, и  прежде
всего  на  тех, которые имеют место  в ближайшей среде. Интерес  прикован не
только  к  лицам,  но и  к  вещам.  Соответственно с этим и деятельность его
следует влиянию лиц и вещей. Деятельность  его прямо связана с  объективными
данными и детерминациями и, так сказать, исчерпывающе объясняется ими.
     Она  зависит  от объективных  обстоятельств  настолько,  что  это можно
бывает проследить. Поскольку она не является простой реакцией на раздражения
окружающей среды, постольку она всегда все  же  бывает применима  к реальным
обстоятельствам  и  находит достаточный  и  подходящий  простор  в  границах
объективно данного. Она  не имеет никаких сколько-нибудь серьезных тенденций
выходить  за эти пределы. То же  самое относится и  к  интересу: объективные
происшествия  имеют  почти  неистощимую  привлекательность,   так  что   при
нормальных условиях интерес никогда не требует чего-нибудь другого.
     Моральные законы деятельности совпадают с соответствующими требованиями
общества  и  соответственно  с  общепризнанным  моральным  воззрением.  Будь
общепризнанное воззрение иным  - и  субъективные линии морального  поведения
были бы иными, причем в  общей картине психологического habitus'а  ничего не
изменилось  бы.  Но  такая  строгая  обусловленность  объективными факторами
отнюдь  не свидетельствует  о полном  или  даже  идеальном приспособлении  к
условиям жизни вообще, как это могло бы показаться. Экстравертному воззрению
такое  приноровление  (adjustment)  к  объективно  данному  должно,  правда,
показаться  полным приспособлением,  ибо такому  воззрению  иной  критерий и
вообще  недоступен. Однако с высшей точки зрения  вовсе еще не  сказано, что
объективно   данное  при   всех  обстоятельствах  является   нормальным.   В
историческом  или   местном   отношении   объективные   условия  могут  быть
ненормальными.  Индивид,  приноровившийся  к  этим обстоятельствам,  хотя  и
следует ненормальному стилю окружающей его  среды,  но  находится вместе  со
всей своей средой в ненормальном положении  перед лицом общезначащих законов
жизни. Правда, единичная личность может при этом процветать,  но лишь до тех
пор, пока она вместе  со всей своей средой не погибнет от прегрешения против
общих законов жизни. На эту  гибель единичная личность  обречена с такою  же
непреложностью, с какою  она  была приноровлена к  объективно  данному.  Она
приноровилась,  но не приспособилась,  ибо приспособление  требует большего,
чем   одно   только   беспрекословное   следование    за   всеми   условиями
непосредственного  окружения. (Я  ссылаюсь  на  шпиттелеровского  Эпиметея.)
Приспособление  требует  соблюдения  тех  законов, которые более  общи,  чем
местные  и   временно-исторические   условия.   Простое  приноровление  есть
ограниченность   нормального   экстравертного  типа.   Своей   нормальностью
экстравертный тип  обязан,  с  одной стороны,  тому  обстоятельству, что  он
приноровлен к данным условиям, живет сравнительно без трений и, естественно,
не претендует ни на  что, кроме выполнения  объективно данных  возможностей,
так, например,  он выбирает занятие, дающее надежные возможности для данного
места  и  в данное время; или  он делает  и изготовляет то, в чем окружающая
среда  нуждается  в  данный  момент  и  чего  она  ждет  от   него;  или  он
воздерживается от всех новшеств,  которые не вполне бесспорны  или которые в
чем-нибудь  выходят за  пределы  ожиданий его среды. С  другой  стороны, его
нормальность  покоится  и на  том важном  обстоятельстве,  что экстравертный
считается также  с фактической  стороной  своих субъективных потребностей  и
нужд. Однако это составляет как раз его слабое место, ибо тенденция его типа
до  такой  степени  направлена  на внешний мир, что  даже  самый  чувственно
достоверный  субъективный факт, а  именно состояние собственного тела, часто
недостаточно  принимается им во внимание,  как  недостаточно  объективный  и
недостаточно  "внешний", так  что необходимое для физического благосостояния
удовлетворение элементарных  потребностей не  осуществляется.  От этого тело
страдает, не говоря уже  о душе. Однако экстраверт обыкновенно мало замечает
это последнее обстоятельство, но тем  более оно  заметно  для  его интимного
домашнего круга. Утрата равновесия становится для  него ощутимой лишь тогда,
когда  начинают  обнаруживаться  ненормальные   физические  ощущения.  Этого
осязательного   факта   он  не  может  не   заметить.  Естественно,  что  он
воспринимает  его  как конкретный и  "объективный",  ибо  для характеристики
собственной ментальности у него ничего другого и не существует. У  других же
он тотчас  усматривает "воображение".  Слишком экстравертная установка может
даже до  такой степени перестать считаться с  субъектом, что последний будет
совершенно  принесен в жертву так называемым  объективным требованиям,  как,
например,  в виде  постоянного увеличения торгового  дела, потому  что  ведь
имеются заказы и открывающиеся возможности должны быть заполнены.
     Опасность для  экстраверта  заключается  в  том, что  он  вовлекается в
объекты и совершенно теряет  в них себя самого. Возникающие вследствие этого
функциональные  (нервные)  или  действительно  телесные  расстройства  имеют
значение   компенсаций,   ибо  они  принуждают  субъекта  к  недобровольному
самоограничению. Если симптомы функциональны, то благодаря  их  своеобразной
структуре  они  могут  символически  выражать психологическую ситуацию: так,
например,   у  певца,  слава  которого   быстро  достигла  опасной   высоты,
соблазняющей его на несоразмерную затрату энергии, вдруг, вследствие нервной
задержки, не звучат высокие ноты. У  человека, начавшего свою деятельность в
самом скромном положении  и очень быстро достигшего влиятельного, с широкими
перспективами  социального  положения,  психогенно появляются  все  симптомы
горной  болезни.  Человек, собирающийся жениться  на  обожаемой  и  безмерно
переоцененной женщине  очень  сомнительного  характера,  заболевает  нервной
судорогой  глотки, принуждающей  его  ограничиваться двумя чашками  молока в
день, прием  которых каждый раз требует трех часов. Таким образом, создается
реальное  препятствие, мешающее ему посещать  свою невесту,  и ему  остается
только заниматься  питанием своего тела.  Человек,  который  не  оказывается
больше  на высоте требований  торгового дела, созданного и расширенного  его
собственными  заслугами  и  трудами до огромных размеров, становится жертвой
приступов нервной жажды, которые доводят его до истерического алкоголизма.
     Мне кажется,  что  самая частая  форма невроза у  экстравертного типа -
истерия.   Классические  случаи  истерии  всегда  отличаются  преувеличенным
отношением  к  лицам окружающей среды; другой характерной особенностью  этой
болезни    является    прямо-таки    подражательная    приноровленность    к
обстоятельствам. Основная  черта  истерического  существа  - это  постоянная
тенденция  делать себя  интересным  и  вызывать  впечатление  у  окружающих.
Следствием этого является вошедшая в  поговорку внушаемость истеричных и  их
восприимчивость к  влияниям,  идущим  от  других.  Несомненная  экстраверсия
проявляется  также  и  в сообщительности  истеричных,  доходящей  подчас  до
сообщения  чисто  фантастических  содержаний,  откуда   и   возник  упрек  в
истерической лжи.  Вначале истерический  "характер" есть лишь  преувеличение
нормальной установки; но в дальнейшем он осложняется привходящими со стороны
бессознательного  реакциями,  имеющими   характер  компенсаций,   которые  в
противовес преувеличенной  экстраверсии  принуждают психическую  энергию при
помощи    телесных   расстройств    к   интроверсии.    Благодаря    реакции
бессознательного  создается   другая   категория  симптомов,  имеющих  более
интровертный характер.  Сюда относится  прежде всего  болезненно  повышенная
деятельность фантазии.
     После  этой  общей  характеристики  экстравертной  установки  обратимся
теперь   к   описанию   тех   изменений,   которым   подвергаются   основные
психологические функции благодаря экстравертной установке.

     б) Установка бессознательного

     Может   быть,   кажется   странным,   что   я  говорю   об   "установке
бессознательного".  Как  я  уже  достаточно  объяснял,  я  представляю  себе
отношение   бессознательного  к  сознанию  как   компенсирующее.  При  таком
воззрении бессознательное так же имело бы установку, как и сознание.
     В  предыдущем отделе  я  особенно  подчеркнул  тенденцию  экстравертной
установки к  некоторой односторонности,  а именно  господствующее  положение
объективного  фактора  в  течение  психического процесса. Экстравертный  тип
всегда готов  отдать  себя (по-видимому) в пользу  объекта и  ассимилировать
свою  субъективность  -  объекту. Я  подробно  описал  последствия,  могущие
произойти от преувеличенно экстравертной установки, а именно на  вредоносное
подавление субъективного фактора. Согласно этому  же мы вправе  ожидать, что
психическая  компенсация, соответствующая  этой  сознательной  экстравертной
установке,  особенно усилит субъективный  момент, то есть  в бессознательном
нам  придется отметить сильную эгоцентрическую  тенденцию.  Такое наблюдение
фактически и  удается  сделать  в  практическом опыте.  Я здесь не  вхожу  в
обсуждение  казуистического  материала,  а  отсылаю   читателя  к  следующим
отделам,  где  я  пытаюсь  указать  для  каждого  типа  функций  характерную
установку бессознательного.  Поскольку  в  этом отделе  речь идет  только  о
компенсации общей экстравертной  установки, постольку я ограничиваюсь  столь
же общей характеристикой и для компенсирующей установки бессознательного.
     Установка    бессознательного,    успешно   восполняющая   сознательную
экстравертную   установку,   имеет  своего   рода   интровертный   характер.
Бессознательное сосредоточивает энергию на  субъективном моменте, то есть на
всех  потребностях  и притязаниях,  подавленных  или  вытесненных  благодаря
слишком экстравертной сознательной установке. Нетрудно понять - и это должно
было бы стать ясным уже из предыдущей главы, - что ориентирование по объекту
и по  объективным  данным  насильственно  подавляет  множество  субъективных
побуждений,  мнений,  желаний  и необходимых  потребностей и  лишает  их той
энергии,  которая,  естественно, должна была  бы  прийтись на их  долю. Ведь
человек  не машина, которую  можно в случае надобности приладить  для совсем
иных  целей  и которая тогда функционирует по-иному,  но столь же правильно,
как  и раньше. Человек всегда несет с собою всю свою историю и историю всего
человечества.   А   исторический   фактор   представляет   собою   жизненную
потребность, которой мудрая экономия  должна идти навстречу. Так  или иначе,
но  прошедшее должно  иметь возможность  высказываться  и  жить в настоящем.
Поэтому  полная  ассимиляция  объекту  наталкивается на  протест  со стороны
подавленного меньшинства,  состоящего из того, что было доселе, и того,  что
существовало от начала.
     Из  этого,  совершенно  общего  соображения  нетрудно   понять,  почему
бессознательные притязания  экстравертного  типа  имеют, собственно  говоря,
примитивный  и  инфантильный эгоцентрический характер.  Если Фрейд говорит о
бессознательном, что оно способно только "желать", то это в  высокой степени
применимо к бессознательному экстравертного типа. Приноровление к объективно
данному и ассимиляция с ним не допускают осознания неподходящих субъективных
побуждений.  Эти тенденции (мысли,  желания, аффекты, потребности, чувства и
т.  д.)  принимают,  соответственно со степенью  их вытеснения, регрессивный
характер,  то  есть  чем менее их признают, тем инфантильнее и архаичнее они
становятся. Сознательная установка лишает  их той оккупации энергии, которая
сравнительно находится  в их  распоряжении и оставляет  им лишь  ту долю ее,
которую она не может отнять. Этот  остаток, обладающий все-таки такой силой,
которую  не  следует недооценивать,  есть  то,  что следует  обозначить  как
первоначальный  инстинкт.  Инстинкт  не может  быть  искоренен произвольными
мероприятиями  отдельного  индивида;   для  этого  потребовалось  бы  скорее
медленное, органическое превращение в течение многих поколений, ибо инстинкт
есть энергетическое выражение определенной органической склонности.
     Таким  образом,  от  каждой  подавленной  тенденции  в  конечном  итоге
все-таки  остается   значительный  запас   энергии,   соответствующей   силе
инстинкта, который сохраняет  свою действенность, хотя он вследствие лишения
энергии  стал  бессознательным.  Чем  совершеннее сознательная экстравертная
установка, тем инфантильнее  и архаичнее  установка бессознательного. Иногда
бессознательная установка характеризуется  грубым,  доходящим до бесстыдства
эгоизмом, далеко уходящим за  пределы  ребяческого. Тут мы находим  в полном
расцвете те кровосмесительные желания, которые описывает Фрейд.  Само  собою
разумеется,   что   все   это  является   и  остается  скрытым   от  взгляда
непосвященного  наблюдателя  до  тех пор,  пока  экстравертная  сознательная
установка  не  достигает  более высокой ступени.  Но  если дело  доходит  до
преувеличения сознательной точки зрения, то и бессознательное обнаруживается
симптоматически,  то  есть  бессознательный  эгоизм,  инфантилизм и  архаизм
теряют  свой первоначальный  характер компенсации и становятся  в  более или
менее явную оппозицию по отношению к сознательной установке. Это проявляется
прежде  всего  в  нелепом  преувеличении  сознательной точки зрения, которое
должно   служить   подавлению   бессознательного,   но  которое  обыкновенно
завершается посредством reductio ad absurdum сознательной установки, то есть
полным крушением.  Катастрофа может быть объективной, когда объективные цели
понемногу  искажаются  в субъективные.  Так, например, один типограф,  начав
простым  служащим,  в течение двадцатилетнего долгого, тяжелого труда достиг
положения самостоятельного владельца очень крупного  дела.  Дело расширялось
все  больше  и больше, и он все больше и больше втягивался в него, понемногу
растворяя в  нем  все свои  побочные  интересы.  Таким  образом дело  вполне
поглотило  его, и это привело его к  гибели; вот как это  случилось: в  виде
компенсации  для  его  исключительно деловых интересов  в нем бессознательно
оживились некоторые  воспоминания из его детства. В то время ему  доставляло
большое удовольствие писать  красками и  рисовать. И вот вместо  того, чтобы
принять   эту   способность   как   таковую  и  использовать   ее   в   виде
уравновешивающего побочного занятия, он ввел ее в свое деловое русло и начал
фантазировать о  придании своим продуктам внешнего "художественного" вида. К
несчастью, фантазии стали действительностью: он фактически начал производить
продукцию согласно своему собственному примитивному и инфантильному вкусу, и
в  результате  через  несколько лет  его  дело было  погублено. Он  поступал
согласно одному из  тех наших "культурных  идеалов", по которому  деятельный
человек должен сосредоточить все на достижении  одной  конечной цели. Но  он
зашел  слишком  далеко   и  подпал  под  власть  субъективных,  инфантильных
притязаний.
     Однако катастрофический  исход  может иметь и  субъективный характер, в
виде   нервного   срыва  или   заболевания.   Он   происходит   оттого,  что
бессознательное   противодействие   в   конечном   итоге   всегда   способно
парализовать   сознательное   действие.    В    этом    случае    притязания
бессознательного категорически навязываются сознанию и производят тем  самым
пагубный разлад, проявляющийся в большинстве случаев в том, что люди  или не
знают  больше, чего  они, собственно говоря, желают, и не  имеют  ни  к чему
больше  охоты, или же в том,  что они хотят  слишком многого сразу  и  имеют
слишком много охоты,  но  все к невозможным вещам. Подавление инфантильных и
примитивных притязаний, необходимое  часто  по культурным  основаниям, легко
приводит к неврозу или к злоупотреблению наркотическими средствами,  как-то:
алкоголем,  морфием,  кокаином и т.  д. В еще  более  тяжелых  случаях  этот
внутренний разлад кончается самоубийством.
     Выдающаяся особенность бессознательных тенденций состоит в том, что они
по  мере  того,  как  сознательное  непризнание отнимает у  них  их энергию,
приобретают  деструктивный  характер,  и притом тотчас  же, как  только  они
теряют характер компенсаций. А  теряют они характер компенсаций тогда, когда
они достигают  глубины,  соответствующей  тому