казывающий на
рождение и возвращение потерянного Апокатастазиса (Apokatastasis).  To,  что
Пандора  принесла на  землю  в  виде образа,  что было  отвергнуто людьми  и
принесло  им  несчастье,  свершается  в  Мессии.  Такая  символическая связь
соответствует многочисленным опытным  данным, вынесенным из  практики  нашей
аналитической психологии:  когда в сновидениях  появляется символ,  то он по
всем  вышеприведенным  основаниям  отвергается  и  вызывает  даже   обратную
реакцию,  соответствующую вторжению Бегемота.  Из этого конфликта  возникает
упрощение  личности  и   сведение  ее   к   существующим  от   начала  жизни
индивидуальным основным  чертам, обеспечивающим  связь созревшей личности  с
детскими  источниками энергии. Как показывает Шпиттелер, великая  опасность,
угрожающая  во  время  такого перехода, состоит  в  том,  что вместо символа
рационалистически  воспринимаются  возбужденные  им   архаические  влечения,
которые и укореняются в формах традиционного воззрения.
     Английский  мистик У.  Блейк /71/ говорит: "Существует два вида  людей:
плодовитые [The  prolific - плодовитый, рождающий  из себя.]  и поглощающие.
[The  devouring   -  поглощающий,  воспринимающий  в   себя.]  Религия  есть
стремление примирить оба эти вида". ["Religion is  an endeavour to reconcile
the  two!"]  Этими словами Блей-ка, так просто резюмирующими  основные  идеи
Шпиттелера и мое  изложение их, я хотел бы закончить эту главу. Если я отвел
ей необычно много места, то лишь потому, что хотел -  как  и при  обсуждении
писем Шиллера  - отдать  должное  богатству  идей  и  плодотворных указаний,
которыми полна поэма Шпиттелера "Прометей и Эпиметей". При этом я, насколько
возможно  было, ограничивался существенным и преднамеренно оставил в стороне
целый  ряд  проблем,  которые  следовало   бы  рассмотреть  в  исчерпывающем
исследовании этого произведения.


VI. Проблема типов в психопатологии

     Теперь   мы  обратимся   к   попытке  одного   психиатра  выделить   из
запутывающего  многообразия так называемых психопатических  неполноценностей
два  типа.  Эта  чрезвычайно  обширная  группа  объединяет  в  себе  все  те
пограничные  психопатические  состояния,  которые не  могут быть  отнесены в
область  собственно  психозов;  таковы  все  неврозы  и  все  дегенеративные
состояния,  а  также  интеллектуальные,  моральные,  аффективные  и   другие
психические неполноценности.
     Эта  попытка была  сделана  Отто Гроссом,  опубликовавшим  в 1902  году
теоретический  этюд под названием "Вторичная церебральная функция", основная
гипотеза  которого привела  его к установлению  двух психологических  типов.
[Переработанное, но, по существу, неизмененное  изображение этих типов Гросс
дает  также  и  в своей  книге  "О  психологических  неполноценностях"  /72-
S.27ff/]  Хотя  Гросс  черпает  интересующий  его  эмпирический материал  из
области  психических неполноценностей,  однако  ничто  не  мешает  перенести
обретенные  там  точки   зрения  и  в  более  обширную  область   нормальной
психологии,   потому   что    неуравновешенное   душевное   состояние   дает
исследователю лишь  особенно благоприятную возможность наблюдения  некоторых
психических   феноменов,  выступающих  с  почти  чрезмерной   отчетливостью,
феноменов,  часто  поддающихся  лишь  неотчетливому  восприятию  в  пределах
нормальной  психологии.  При  случае  ненормальное  состояние   играет  роль
увеличительного   стекла.   В   своей   заключительной   главе   Гросс   сам
распространяет свои выводы  и на  более  широкие области,  что  мы и  увидим
далее.
     Под "вторичной функцией" Гросс разумеет церебральный клеточный процесс,
наступающий  вслед за  первичной функцией. Первичная функция соответствовала
бы собственному действию клетки, именно созданию положительного психического
процесса,  скажем представления. Это действие соответствует  энергетическому
процессу, по всей  вероятности  разряжению  химического напряжения,  то есть
химическому распадению.  После этого острого разряда, который Гросс называет
первичной  функцией, начинается вторичная  функция, то есть  реституция, или
восстановление   при  помощи  питания.   В   зависимости   от  интенсивности
предшествовавшей  затраты энергии  эта  функция  потребует  более или  менее
продолжительного  времени.  В  течение  этого  времени  клетка  находится  в
измененном  против  прежнего  состоянии,  то  есть  в  состоянии  некоторого
раздражения,  которое  не  может  не  повлиять  на  последующий  психический
процесс. Именно очень яркие, насыщенные аффектом процессы могли бы указывать
на особенно большую затрату энергии, а поэтому на особенно длительный период
реституции или  течения вторичной функции. Воздействие вторичной функции  на
психический  процесс  Гросс  представляет  себе  как поддающееся  наблюдению
специфическое влияние ее на последующий ассоциативный процесс, и притом так,
что выбор  ассоциаций до некоторой степени ограничивается "темой", данной  в
первичной  функции,   то  есть  так  называемым  "главным   представлением".
Действительно,    несколько    позднее,   как   мне   в   моих   собственных
экспериментальных работах, так  и нескольким ученикам моим в соответствующих
исследованиях  пришлось  установить  явления персеверации  /38-  С.374-551/,
обнаруживающиеся после очень ярких представлений явления, которые могут быть
доказаны цифровыми данными. Мой ученик Эбершвейлер, исследуя  процесс  речи,
установил то  же самое явление  в  ассонансах  и  агглютинациях.  /73-  LXV.
S.240-271/  Кроме  того,  патологический  опыт  показывает  нам,  как  часто
встречаются   персеверации   при  тяжких  повреждениях  мозга,  как-то:  при
апоплексиях,  атрофических  и  иных  состояниях  повреждения.  Вероятно,  их
следует приписать  именно  этой  затрудненной  реституции. Поэтому  гипотеза
Гросса является весьма правдоподобной.
     И вполне естественно поставить вопрос:  не существуют ли такие индивиды
или даже типы,  у  которых  период реституции,  то есть  вторичная  функция,
оказывается продолжительнее, чем у  других,  и нельзя  ли  из этого  вывести
целый  ряд своеобразных психологии?  В каждую данную единицу времени краткая
вторичная  функция  влияет   гораздо   менее   на  течение  последовательных
ассоциаций,  нежели  продолжительная.  Поэтому  в  первом  случае  первичная
функция  может осуществляться  гораздо чаще.  Психологическая картина  этого
случая являет поэтому, в  виде особенности, быструю  и все  возобновляющуюся
готовность  к  действию  и  реакции,  то  есть  своего  рода  отклоняемость,
склонность к поверхности сочетаний, недостаток  глубоких и прочных связей и,
поскольку от  этих связей  ожидается известная  значительность, -  некоторую
бессвязность. Но, в противовес этому, в ту же единицу времени обнаруживается
натиск  множества новых тем, впрочем нисколько  не углубляющихся, так что на
поверхность всплывают и чужеродные, и разно-ценные элементы, вследствие чего
возникает  впечатление  "нивелирования   представлений"   (Wernicke).  Такое
быстрое  следование  одной первичной  функции за  другою исключает  ео  ipso
переживание  аффективной  ценности  представлений,  и  поэтому аффективность
только и  может  быть поверхностной.  Но  в  то  же  время  это  же  создает
возможность  быстрого  приспособления и смены установок. Собственно  процесс
мышления или,  лучше  сказать, абстракция  страдает,  конечно,  от краткости
вторичной функции,  ибо процесс абстракции требует  того, чтобы совокупность
исходных   представлений   и  их   последующих  воздействий   имела  большую
длительность  и  устойчивость,  то есть  он  требует  более  продолжительной
вторичной функции. Без нее не может состояться никакое углубление  и никакая
абстракция отдельного представления или группы представлений.
     Более быстрое восстановление первичной функции обусловливает повышенную
способность реагировать,  правда не  в  смысле  интенсивности,  а  в  смысле
экстенсивности,  и вследствие этого - мгновенное восприятие непосредственной
данности, но  лишь в ее  поверхностном, а  не  глубоком значении. Эта  черта
производит  впечатление   отсутствия   критики   или,   в   зависимости   от
обстоятельств, - отсутствия предрассудков, впечатление предупредительности и
понимания,  а  в иных  случаях  -  впечатление  бестолковой бесцеремонности,
бестактности  и даже  насильственности. Слишком легкое проскальзывание  мимо
того, что имеет более глубокое значение,  производит  впечатление  известной
слепоты  по отношению ко  всему,  что не лежит на самой поверхности. Быстрая
способность  реагировать  проявляется, между прочим,  в виде так называемого
присутствия духа  и  отваги,  доходящей  до  безумной удали,  основанной  на
отсутствии  критики,  на  неспособности   реализовать   опасность.  Быстрота
действия вводит в заблуждение и кажется  решимостью, являясь на  самом  деле
скорее  слепым  импульсом. Вторжение  в  чужую  область  кажется само  собою
разумеющимся  и облегчается незнанием того, какую аффективную ценность имеет
представление  и  поступок  и  как  он  действует на  других  людей.  Быстро
возобновляющаяся готовность мешает переработке восприятий и  опыта, так  что
память  обыкновенно  сильно  страдает,  ибо  в   большинстве  случаев  легко
поддаются  воспроизведению  лишь те ассоциации,  которые вошли во  множество
сочетаний. Более или  менее изолированные содержания быстро тонут, и поэтому
бесконечно  труднее  запомнить  ряд бессмысленных (бессвязных) слов,  нежели
стихотворение.   Дальнейшими   характерными   чертами    являются:   быстрая
воспламеняемость, быстро  потухающий энтузиазм, а также некоторые проявления
безвкусия,  являющиеся   последствием  слишком   быстрой  смены  разнородных
содержаний  и нереализирование их слишком разнородных аффективных ценностей.
Мышление имеет репрезентативный  характер и является скорее представлением и
нанизыванием содержаний, нежели абстракцией и синтезом.
     В этом изображении  типа  с  короткой вторичной  функцией я  следовал в
существенных чертах за  Гроссом, добавив от себя лишь некоторые транскрипции
в область нормального.  Гросс обозначает этот  тип так:  "неполноценность  с
уплощенным  сознанием".  Но,  смягчив слишком  резкие  черты  этого типа  до
нормального уровня, мы получим общую картину,  в которой  читатель без труда
узнает  "less  emotional  type" Джордана, то  есть  тип экстраверта. Поэтому
Гроссу  принадлежит  немаловажная  заслуга  быть  первым,  установившим одну
единую и простую гипотезу возникновения этого типа.
     Противоположный  тип  Гросс обозначает как "неполноценность с  суженным
сознанием". У этого типа  вторичная  функция особенно интенсивна и продлена.
Вследствие   такой   ее   продленности  влияние   ее   на   последовательное
ассоциирование оказывается  более сильным, чем у  первого типа.  Естественно
предположить,  что  в этом  случае и  первичная функция бывает интенсивнее и
что, следовательно, деятельность клетки оказывается более обширной и полной,
чем у  экстраверта.  Естественным  следствием  этого  была  бы  продленная и
усиленная вторичная функция. Более длительная  вторичная функция  вызывает и
более   продолжительное  и  устойчивое   действие,   возбужденное   исходным
представлением.  От   этого   получается  эффект,  который  Гросс   называет
"контрактивным  действием",  а  именно  особым образом  (в смысле  исходного
представления)  направленный выбор  последовательных  ассоциаций.  Благодаря
этому достигается широкое осуществление или углубление "темы". Представление
имеет  устойчивость,  впечатление  идет вглубь. Неблагоприятным последствием
этого  является ограничение  более  узкой  областью в  ущерб многообразию  и
богатству мышления.  Однако  синтез существенно  облегчен,  ибо сочетающиеся
элементы  пребывают в достаточно длительном  сопоставлении  для того,  чтобы
стало возможным их абстрагирование. Далее, сужение или концентрация на одной
теме ведет, правда, к скоплению причастных ассоциаций н к твердой внутренней
связанности  и сомкнутости комплекса представлений; но в  то  же  время этот
комплекс отмежевывается от всего несопринадлежащего и оказывается вследствие
этого  ассоциативно  изолированным  -  феномен, который  Гросс  (примыкая  к
Вернике) называет "сеюнкцией" (sejunction). Последствием сеюнкции комплексов
является скопление групп  представлений (или комплексов), не имеющих никакой
взаимной  связи  или же  лишь слабо связанных между собой.  Такое  состояние
проявляется   вовне  в  образе  негармоничной  или,   по  выражению  Гросса,
сеюнктивной  личности.  Изолированные  комплексы  стоят  сначала  рядом, без
взаимного  воздействия;  вследствие  этого нет  и  взаимного  проникновения,
ведущего к взаимному уподоблению и исправлению. Правда, они строго и логично
замкнуты  в самих  себе, но  им  недостает исправляющего влияния  со стороны
иначе   направленных   комплексов.   Поэтому  легко  может   случиться,  что
какой-нибудь  особенно  сильный  и,  стало  быть,  особенно  замкнутый и  не
поддающийся  влиянию комплекс  усилится до  того,  что  выступит в  качестве
"сверхценной  идеи", то  есть  станет  доминантой,  не  допускающей  никакой
критики и пользующейся  полнейшей  автономией,  так  что  она  превратится в
единственную господствующую силу, в  - "spleen". [В  другом месте /72- S.41)
и, как  мне  кажется,  с полным  правом  Гросс устанавливает  различие между
"сверхценной  идеей"  ("uberwertige Idee")  и  так называемым "комплексом  с
преувеличенной ценностью" ("wertuberhohte Komplexe"). По мнению Гросса, этот
последний  феномен характерен не  только  для этого,  но и для другого типа.
"Конфликтный  комплекс"  ("Konfliktkomplex")  благодаря  своей  окрашенности
чувством  имеет  вообще значительную  ценность,  у  какого  бы  типа  он  ни
проявлялся.]  В патологических  случаях она  становится навязчивой идеей, то
есть некой абсолютно  непоколебимой величиной,  подчиняющей  себе  всю жизнь
индивида.  От этого  вся  умственная жизнь  ориентируется  по-иному, человек
"сходит  с ума". Таким пониманием генезиса параноидальной идеи можно было бы
объяснить и тот факт, что параноидическая идея в известных начальных стадиях
поддается исправлению  при наличности  соответствующих  психотерапевтических
приемов  именно  тогда,  если  удается  сочетать  ее с  другими  комплексами
представлений, расширяющими и тем самым  исправляющими.  /74- Bd.III.  S.795
ff/ Есть  также  несомненная  осторожность и даже  робость в  ассоциировании
обособленных  комплексов. Предметы должны быть  начисто отмежеваны  друг  от
друга,  мосты между  комплексами, так сказать,  должны  по возможности  быть
сломаны   посредством  строгого   и   сурового   формулирования  комплексных
содержаний. Гросс называет эту тенденцию "боязнью ассоциаций". /72- S.40/
     Строгая  внутренняя  замкнутость  такого  комплекса  затрудняет  всякую
попытку  влияния  извне. Такая  попытка  имеет  только тогда  перспективу на
успех, если ей удается  примкнуть - или предпосылка, или вывод комплекса - к
другому  комплексу,  и притом  настолько  же  строго  и  логично,  насколько
предпосылка и вывод соединены между собою. Накопление недостаточно связанных
между  собой  комплексов  вызывает,  конечно,  большую  изолированность   от
внешнего мира и,  как мы сказали бы, большое застаивающееся скопление либидо
внутри.  Поэтому  в  таких  случаях   мы  находим  обыкновенно  чрезвычайную
концентрацию на  внутренних процессах, притом в зависимости от разновидности
человека: тот, кто ориентирован преимущественно на ощущения, концентрируется
на  физических чувствах, а более  интеллектуальный -  на духовных процессах.
Личность   является   связанной   заторами,   поглощенной   или  рассеянной,
"погруженной в мысли", интеллектуально односторонней или ипохондрической. Во
всяком случае обнаруживается недостаточный интерес  к  внешней жизни,  явная
склонность к  нелюдимости и  одиночеству, часто  компенсирующаяся  особенной
любовью к  животным и  растениям.  Тем  живее  оказываются  зато  внутренние
процессы, потому что  время от времени комплексы,  до сих пор мало или вовсе
не связанные между собою, "сталкиваются" внезапно друг с другом  и тем опять
вызывают  к  жизни интенсивную  первичную функцию, которая, в свою  очередь,
влечет за собою длительную вторичную функцию, амальгамирующую два комплекса.
Можно  было  бы  подумать, что  однажды таким  же образом  столкнутся и  все
комплексы и смогут этим путем объединить и сомкнуть психические содержания в
одно целое. Конечно, такое целительное  последствие наступило бы лишь  в том
случае,  если можно было на это время  приостановить смену  явлений  внешней
жизни.  Но так  как  это  невозможно, то появляются все  новые  раздражения,
которые  вызывают  вторичные   функции,   пересекающие  и  спутывающие  пути
внутренних линий. Соответственно с этим такой тип отличается ярко выраженной
склонностью  удалять  внешние  раздражения,  избегать  смены   явлений,   по
возможности задерживать непрерывное  течение  жизни,  до тех пор пока  он не
осуществит все внутренние амальгамирования. Если  дело касается больного, то
он  тоже отчетливо обнаружит эту тенденцию: он  по возможности устранится от
всего и  будет стремиться вести  отшельническую жизнь. Однако  исцелиться на
этом  пути ему можно  будет  только при легком  заболевании. Во  всех  более
тяжелых случаях для него не будет другого исхода, как понизить интенсивность
первичной функции; но это вопрос особый,  которого мы, однако, уже коснулись
при обсуждении писем Шиллера.
     Ясно без дальнейших  разъяснений, что этот  тип  отличается  совершенно
особенными  аффективными явлениями.  Как мы уже  видели,  этот тип реализует
ассоциации,   принадлежащие   к  исходному  представлению.  Он  осуществляет
ассоциативно весь причастный  к  теме материал, то есть постольку, поскольку
этот  материал  не связан  с  другими комплексами. Если раздражение касается
такого материала, то есть попадает на комплекс, то или  возникает сильнейшая
реакция  - аффективный взрыв,  или же - ничего,  если  замкнутость комплекса
ничего  не пропускает. Но если осуществляется реализация,  тогда аффективные
ценности разряжаются; наступает сильная аффективная реакция, которая надолго
оставляет после себя известное действие, часто  остающееся извне незаметным,
но  зато  тем  глубже  внедряющееся  вовнутрь. Отголоски  колебаний  аффекта
наполняют индивида  и делают его неспособным к восприятию новых  раздражений
до  тех  пор,  пока аффект  не отзвучит.  Накопление  раздражений становится
нестерпимым, вследствие чего в дальнейшем и наступают сильные оборонительные
реакции.  Вообще,  при большом скоплении  комплексов  слагается  хроническая
оборонительная установка  самозащиты, которая, усиливаясь,  может  дойти  до
недоверчивости, а в патологических случаях даже до мании преследования.
     Внезапные  взрывы, чередующиеся  с  молчаливостью и "о обороной,  могут
сообщить  личности оттенок  чудачества,  так  что такие люди  становятся для
окружающих  загадкой. Внутренняя  поглощенность уменьшает готовность души  к
восприятию,  что  ведет  к  недостатку   присутствия  духа  и  находчивости.
Вследствие этого часто возникают затруднительные положения,  из  которых  не
удается найти выход,  что в  свою очередь  является  лишним  основанием  для
удаления от общества. К  тому же  случающиеся  вспышки вызывают  путаницу  в
отношениях  с  другими  людьми,  и  человек,  смущенный  и  растерянный,  не
чувствует себя  в состоянии ввести эти отношения  в надлежащую  колею. Такая
тяжеловесность  в  приспособлении  приносит человеку  целый  ряд  неприятных
испытаний, которые неизбежно вызывают в  нем чувство своей малоценности, или
горечи, или даже прямо озлобление, легко  обращающиеся  против  истинных или
мнимых виновников несчастья. Аффективная внутренняя  жизнь таких людей очень