лушать голос,
приходящий к тебе по ночам.
   - Кто... - начал Гарион, но женщина обернулась к  нему,  и  он  замолчал,
приоткрыв от изумления рот.
   У женщины, стоявшей рядом с колыбелью Гэрана,  были  рыжеватые  волосы  и
теплые золотистые глаза. На ней было простое коричневое платье. Гарион  знал
ее. Однажды они уже встречались - среди болот восточной Драснии, когда он  с
Бельгаратом и Шелком отправился на разведку в развалины Хтол-Мишрака.
   Тетушка Пол и ее мать были очень похожи. Черты лица, отмеченные  неяркой,
но безупречной красотой, гордая посадка головы.  Было  что-то  в  этом  лице
трагическое, какая-то  вселенская  скорбь,  от  которой  у  Гариона  сжалось
сердце.
   - Поледра! - воскликнул он. - Что же...
   Мать тетушки Пол приложила палец к губам.
   - Не разбуди ее, Бельгарион, - предупредила она. - Отведи ее в постель.
   - Гэран...
   - Все хорошо. Я появилась вовремя. Отведи ее тихонько в  постель.  Теперь
она будет спать спокойно. Гарион подошел к жене и положил руку ей на плечо.
   - Пойдем, Сенедра, - сказал он ей нежно. Она кивнула и послушно  пошла  в
спальню, но глаза ее оставались пустыми.
   - Ты могла бы убрать эту подушку с  дороги?  -  тихонько  спросил  Гарион
Поледру. Она рассмеялась.
   - Конечно нет, - ответила она. - Ты, наверное, забыл, что на  самом  деле
меня здесь нет, Бельгарион.
   - Да, - сказал он. - Извини. Мне показалось...
   Он отодвинул с дороги подушку, осторожно уложил Сенедру в  постель  и  до
самого подбородка укрыл ее одеялом. Она вздохнула и, свернувшись  калачиком,
погрузилась в еще более крепкий сон.
   - Пойдем в другую комнату, - предложила Поледра.
   Он кивнул и тихо  вышел  за  ней  в  соседнюю  комнату,  едва  освещенную
гаснущими углями в камине.
   - Что это было? - спросил он, тихо прикрыв за собой дверь.
   - Кто-то ненавидит и боится твоего сына,  Бельгарион,  -  сурово  сказала
Поледра.
   - Он же совсем маленький, - запротестовал Гарион.
   - Его враг боится того, кто вырастет из него, а не того, кто  он  сейчас.
Вспомни, это бывало и раньше.
   - Когда Ашарак убил моих родителей? Она кивнула:
   - На самом деле он хотел добраться до тебя.
   - Но как мне защитить Гэрана от его собственной  матери?  То  есть,  если
этот человек является Сенедре во сне и заставляет ее подчиняться ему, как же
я смогу...
   - Больше такого не произойдет, Бельгарион. Я позабочусь об этом.
   - Как ты это сделаешь? Ты ведь... м-м-м...
   - Умерла? Это не совсем верно, но не важно. Гэран сейчас в  безопасности,
а Сенедра немного успокоится. Нам надо поговорить о другом.
   - Хорошо.
   - Ты вплотную подобрался к чему-то  очень  важному.  Я  не  могу  сказать
всего, но тебе и впрямь надо взглянуть на оригинал  Мринских  рукописей.  Ты
должен увидеть, что скрыто там.
   - Я не могу оставить сейчас Сенедру.
   - С ней все будет в  порядке,  а  это  дело  можешь  сделать  только  ты.
Отправляйся в часовню на реке Мрин и взгляни на  рукописи.  Это  чрезвычайно
важно.
   Гарион поежился.
   - Хорошо, - сказал он, - я отправлюсь завтра утром.
   - И еще.
   - Что?
   - Возьми с собой Шар.
   - Шар?
   - Без него ты не сможешь разглядеть то, что должен увидеть.
   - Я не совсем тебя понял.
   - Поймешь, когда будешь на месте.
   - Хорошо, Поледра, - сказал он. - Я и сам не знаю, почему  возражаю.  Всю
свою жизнь я делаю то, чего совершенно не понимаю.
   - В свое время все станет ясно,  -  заверила  она  его.  Затем  осуждающе
посмотрела на него. - Гарион, - сказала она таким строгим тоном, что  Гарион
не мог не ответить:
   - Да?
   -  Тебе  не  стоит  бродить  по  ночам  босиком,  знаешь  ли.  Ты  можешь
простудиться.

   Корабль, который он нанял в Коту, был  предназначен  для  путешествий  по
реке - широкое суденышко с очень мелкой осадкой. На  веслах  сидели  крепкие
ребята; они развили приличную скорость, гребя против медленного течения реки
Мрин, лениво извивающейся среди болот.
   К ночи они поднялись на десять миль вверх от Коту, и капитан  старательно
пришвартовал свой корабль к какой-то коряге просмоленным канатом.
   - Плохо в темноте искать проток, - сказал он  Гариону.  -  Один  неверный
поворот, и следующий месяц мы проведем, блуждая по болотам.
   - Вам лучше знать, капитан, - ответил тот. - Я не буду вам мешать.
   - Может, кружечку эля, ваше величество? - предложил капитан.
   - Это неплохая мысль, - согласился Гарион.
   С кружкой в руке, облокотясь на  перила,  Гарион  смотрел  на  мелькающие
огоньки  светлячков  и  слушал  бесконечные  песни  лягушек.  Стояла  теплая
весенняя ночь, и сырой, густой запах болот наполнял его ноздри.
   Послышался тихий всплеск -  наверное,  это  рыба,  а  может  быть,  выдра
нырнула.
   - Бельгарион? - отчетливо раздался странный  писклявый  голосок.  Он  шел
откуда-то от воды. Гарион вглядывался в бархатную темноту.
   - Бельгарион? - снова послышался голос.
   - Да... - осторожно ответил Гарион.
   - Мне надо сказать тебе кое-что.
   Последовал еще один тихий всплеск, и корабль немного  качнулся.  Швартов,
закрепленный за корягу, погрузился в воду, и некая тень быстро скользнула по
нему вверх и перемахнула через поручень.  Тут  она  остановилась,  и  Гарион
услышал, как на палубу капает  вода.  Маленькая,  чуть  выше  четырех  футов
фигурка двинулась к нему забавной шаркающей походкой.
   - Ты постарел, - сказало существо.
   - Бывает, - ответил Гарион, пристально  вглядываясь,  чтобы  узнать,  кто
это.
   Из-за облаков выскользнула луна, и оказалось, что Гарион смотрит прямо  в
заросшее шерстью большеглазое лицо болотного жителя - фенлина.
   - Тюпик? - недоверчиво спросил он. - Это ты?
   - Не забыл... - Маленькое, покрытое шерстью существо явно обрадовалось.
   - Конечно, я тебя помню.
   Корабль качнулся еще раз, и вверх по швартову взбежала еще одна маленькая
мохнатая тень. Тюпик недовольно повернулся.
   - Поппи! - сердито чирикнул он. - Иди домой!
   - Нет, - спокойно ответила она.
   - Ты должна делать то, что я тебе говорю! - сказал он ей, топая ногой  по
палубе.
   - Почему?
   Тюпик в отчаянии посмотрел на нее.
   - Они все такие? - спросил он Гариона.
   - Кто - "они"?
   - Женщины, - с отвращением произнес Тюпик.
   - Большинство из них - да. Тюпик вздохнул.
   - Как поживает Вордей? - спросил их Гарион. Поппи издала всхлип отчаяния.
   - Нашей матушки больше нет, - сказала она печально.
   - Мне очень жаль.
   - Она очень устала от жизни, - вздохнул Тюпик.
   - Мы покрыли ее цветами, - добавила Поппи. - И заперли ее дом.
   - Ей бы это понравилось.
   - Она сказала, что однажды ты вернешься, - сказал ему Тюпик. -  Она  была
очень мудрой.
   - Да.
   - Она сказала, что мы должны  подождать,  когда  ты  вернешься,  и  тогда
передать тебе вот что...
   - Что же?
   - Зло выступает против тебя.
   - Я уж и сам начал это подозревать.
   - Мама просила передать тебе, что у зла много  лиц  и  что  эти  лица  не
всегда похожи друг на друга, но то, что стоит за  ними,  не  имеет  никакого
лица, оно исходит из такой дали, которую ты не можешь себе представить.
   - Я не совсем понял.
   - Оно пришло из-за звезд, - сказал Тюпик. Гарион  пристально  смотрел  на
него.
   - Вот это нам и надо было передать, - заверила его Поппи. - Тюпик слово в
слово сказал тебе то, что мама ему велела.
   - Расскажи Бельгарату про маму, - сказал Тюпик,  -  и  передай,  что  она
хотела поблагодарить его.
   - Передам.
   - До свидания, Бельгарион, - сказал фенлин.
   Поппи издала тихий проникновенный звук,  подбежала,  шлепая,  и  ткнулась
носом в руку Гариона.
   А затем они оба ускользнули куда-то в сторону и пропали  в  темных  водах
болот.

   Глава 16

   Место оказалось очень мрачным. На краю плоской унылой  равнины,  поросшей
жесткой бурой травой, жалась к берегу реки деревня. За широким изгибом  реки
Мрин расстилались  бесконечные  зелено-коричневые  просторы  болот.  Деревня
состояла из двух дюжин  домов  серого  цвета  -  все  они  скучились  вокруг
прямоугольного  каменного   здания   часовни.   Настилы   шаткой   пристани,
изготовленные из выбеленного до цвета голых костей сплавного леса,  тянулись
в реку, как пальцы  скелета;  сохли  рыбачьи  сети,  растянутые  на  шестах,
наполняя рыбным запахом влажный воздух, звеневший от комаров.
   Корабль прибыл около полудня, и Гарион немедленно покинул ветхую пристань
и по грязной, изрытой колеями улице отправился к часовне, ступая  осторожно,
чтобы не поскользнуться, ощущая любопытство  в  тупых  взглядах  деревенских
жителей, - они разглядывали его и Ривский меч, висевший у него за спиной.
   Когда он, подойдя к потускневшим бронзовым воротам,  испросил  разрешения
войти, священники, охранявшие часовню, встретили его  подобострастно,  почти
раболепно. Они провели его  через  вымощенный  плитками  двор,  с  гордостью
показали ветхую конуру и толстый просмоленный столб, на  котором  сохранился
обрывок цепи - здесь провел свои последние дни сумасшедший Мринский пророк.
   Внутри часовни стоял традиционный алтарь с  огромной  медвежьей  головой,
вырезанной из камня. Гарион обратил  внимание,  что  внутри  маленький  храм
нуждался в хорошей  уборке,  да  и  сами  священники  выглядели  помятыми  и
грязными. Он и раньше замечал, что первым  проявлением  религиозного  рвения
является неодолимое отвращение к воде и мылу. Святые места,  да  и  те,  кто
посещал их, казалось, всегда плохо пахли.
   Неожиданное препятствие  возникло,  когда  они  добрались  до  сводчатого
святилища, где в хрустальном ларце,  по  бокам  которого  стояли  две  свечи
высотой в рост человека, хранился пожелтевший пергаментный свиток с  текстом
оригинала Мринских рукописей. Когда Гарион вежливо попросил  открыть  ларец,
один из священников,  фанатик  с  диким  взглядом  -  его  волосы  и  борода
напоминали копну соломы, разворошенную ветром, -  вдруг  стал  резко,  почти
истерично  протестовать.  Старший  же  священник,  однако,  был   достаточно
искушен, чтобы признать исключительное право  короля  Ривского,  раз  уж  он
имеет  при   себе   Шар   Алдура,   изучать   любую   святыню,   какую   ему
заблагорассудится. Гарион в очередной раз подумал, что  для  многих  жителей
Алории он и сам в некотором смысле являет собой священный объект.
   Наконец фанатик уступил, бормоча: "Святотатство!" Ржавым железным  ключом
отперли хрустальный ларец и принесли маленький стол и  стул,  чтобы  Гариону
было удобнее читать рукопись.
   - Думаю, теперь я сам справлюсь,  ваши  преподобия,  -  с  явным  намеком
сказал им Гарион. Ему не нравилось, когда люди читают, заглядывая ему  через
плечо, да и потребности в чьей-либо компании он не испытывал. Он  уселся  за
стол, положил руку на свиток и снова посмотрел сурово на кучку  священников.
- Если мне что-нибудь понадобится, я вас позову, - прибавил он.
   Лица их выражали неодобрение, но все же возражать  категоричному  велению
короля Ривского они не решились и тихой шеренгой вышли, оставив его  наедине
с манускриптом.
   Гарион почувствовал волнение - решение загадки, которая так  терзала  его
на протяжении всех  этих  месяцев,  было  наконец  в  его  руках.  Дрожащими
пальцами он развязал шелковый  шнур  и  начал  разворачивать  похрустывающий
пергамент. Шрифт был старинный, но выписан великолепно. Отдельные буквы были
даже не столько выписаны, сколько тщательно нарисованы. Гарион подумал,  что
на создание единственного манускрипта у кого-то ушла целая жизнь.  Когда  он
разворачивал свиток, руки его дрожали;  взгляд  побежал  по  таким  знакомым
теперь строчкам, отыскивая ту, которая навсегда развеет тайну.
   Вот она! Гарион смотрел на нее, не веря своим глазам, -  там  было  точно
такое же пятно, как и на всех списках! Он чуть не заплакал от разочарования.
   С горьким чувством поражения он снова перечел злосчастное место: "И  Дитя
Света встретит Дитя Тьмы и победит его, и Тьма рассеется.  Но  зри:  камень,
лежащий в центре Света, будет... " - и опять проклятое пятно.
   Нечто странное произошло, пока он перечитывал этот отрывок.  Им  овладело
какое-то безразличие. С чего он поднял такой шум вокруг одного-единственного
слова, скрытого пятном? Что ему даст одно слово? Он уже готов был подняться,
собираясь убрать рукопись в ларец, и отправиться из этого скверно  пахнущего
места домой. И остановился, внезапно вспомнив, сколько часов провел, пытаясь
разгадать значение пятна. Наверное, не помешает прочесть  этот  отрывок  еще
раз. В конце концов, он проделал долгий путь.
   Гарион начал читать, но отвращение вдруг стало столь сильным, что он едва
мог его вытерпеть. Почему он тратит время на эту чушь? Он преодолел  дальнюю
дорогу только  для  того,  чтобы  портить  глаза  над  этой  ветхой  записью
бессмысленной болтовни - над вонючим, полусгнившим куском  плохо  выделанной
овечьей  шкуры.  Он  гадливо  отбросил  манускрипт.  Полное  слабоумие!   Он
отодвинул  стул  и  встал,  поправляя  меч  на  спине.  Корабль  еще  стоит,
причаленный к пристани. К ночи он может быть уже на полпути к Коту, а  через
неделю - снова в Риве.  Он  навсегда  запрет  библиотеку  и  займется  более
важными делами.  В  конце  концов,  у  короля  нет  времени  на  бесплодные,
иссушающие мозги размышления. Гарион решительно повернулся спиной к рукописи
и направился к двери.
   Но что-то не дало ему уйти. Что он делает? Загадка не разгадана. Он  даже
не попытался разгадать ее. Ему необходимо все выяснить. Повернувшись обратно
и снова глянув на рукопись, он почувствовал, как его опять захлестнула волна
ничем не объяснимого отвращения. Отвращение было  так  сильно,  что  у  него
закружилась голова. Что-то в самой рукописи пыталось прогнать его прочь.
   Гарион принялся ходить туда-сюда, не глядя на манускрипт. Надо вспомнить,
что говорил ему тот таинственный бесстрастный голос.  "Там  несколько  слов.
Если ты взглянешь на них при верном свете, то сможешь увидеть их". При каком
же свете? Свечи в этой сводчатой комнате - явно не то, о чем говорил  голос.
Солнечный свет? Едва ли. Поледра сказала, что он должен прочесть  слова,  но
как ему это сделать, если рукопись буквально отвращает его  от  себя  всякий
раз, как он на нее посмотрит?
   Он остановился. Что еще она говорила? О том, что  ничего  нельзя  увидеть
без...
   В этот раз волна отвращения оказалась такой силы, что желудок его сжался.
Гарион резко повернулся спиной к проклятой  рукописи;  рукоять  королевского
меча больно стукнула его по виску. В гневе он протянул  руку  к  плечу  -  и
вдруг ладонь его коснулась Шара. В тот же момент отвращение  пропало,  разум
его просветлел, мысли прояснились.  Свет!  Ну  конечно!  Ему  надо  прочесть
рукопись при  свете  Шара!  Вот  что  пытались  сказать  ему  и  Поледра,  и
бесстрастный голос. Он неловко потянулся и взял Шар в руку. "Выходи!" - тихо
сказал он ему. Легкий щелчок - и Шар оказался у него  в  ладони.  У  Гариона
подогнулись колени - огромный меч, укрепленный на спине,  налился  свинцовой
тяжестью. Он с удивлением понял, что  величавое  оружие  казалось  невесомым
благодаря Шару. Сгибаясь под огромным весом, он  нашарил  на  груди  пряжку,
расстегнул ее - и словно гора свалилась с  его  плеч.  Меч  короля  Железной
Хватки с грохотом упал на пол.
   Держа Шар перед собой, Гарион обернулся и  посмотрел  на  манускрипт.  Он
ощущал зло, с завыванием кружащее вокруг него, но мысли его оставались ясны.
Он шагнул к столу и, подняв в одной руке Шар, другой развернул рукопись.
   Наконец он понял, что представляло собой пятно, так долго не дававшее ему
покоя. Это не случайно разлитые чернила. Здесь оказалось целое послание,  но
слова были записаны друг на  друге!  Все  пророчество  уместилось  на  одном
крохотном кусочке пергамента! В ровном голубоватом  свете  Шара  Алдура  его
взгляд, казалось, проникал все глубже и  глубже,  и  слова,  целую  вечность
скрытые от человеческих глаз, появлялись из глубин манускрипта, как пузырьки
на поверхности воды. "Но зри: камень, лежащий в центре Света,  будет  пылать
алым, и глас мой обратится к Сыну Света и откроет  ему  имя,  которое  носит
Дитя Тьмы. И Дитя Света возьмет меч Хранителя и отправится на  поиски  того,
что скрыто. Долог будет его путь и будет он из трех частей состоять. И знай,
что путь сей начался, когда род Хранителя  был  продолжен.  Береги  же  семя
Хранителево, ибо другому не бывать. Хорошо же береги его,  поелику  завладей
семенем сиим Дитя Тьмы и унеси его туда, где зло обитает, лишь выбор  слепой
решит  исход.  Ежели  же  семя  Хранителево  прочь  унесено   будет,   тогда
Возлюбленный и Вечный да возглавит путь. И он найдет дорогу  в  обитель  зла
среди Тайн. И в каждой Тайне лежит лишь  часть  пути,  и  да  найдет  он  их
все-все - иначе пойдет дорога криво и Тьма восторжествует. Поторопись же  на
встречу, где положен будет конец пути. И встрече сиеи надлежит  произойти  в
месте, коего нет, и выбор да свершится там".
   Гарион перечитал этот отрывок, а затем еще раз, чувствуя, как  вселенский
холод поглощает  его  рассудок.  Наконец  он  поднялся  и  подошел  к  двери
сводчатой комнаты.
   - Мне понадобятся перо и бумага, - сказал  он  священнику,  стоявшему  за
дверью. - И пошлите кого-нибудь вниз, к реке. Пусть он скажет капитану моего
корабля, чтобы  готовился  к  отплытию.  Как  только  я  закончу  здесь,  мы
отправляемся в Коту.
   Священник смотрел широко раскрытыми глазами на ослепительно сияющий Шар в
руке Гариона.
   - Не стой здесь, отче, иди! - сказал ему  Гарион.  -  Судьба  всего  мира
зависит сейчас от нас. Священник заморгал и поторопился прочь.

   На следующий день Гарион был в Коту, а еще примерно через полтора дня  он
добрался до Алдурфорда в  северной  Алгарии.  По  счастью,  ему  встретились
гуртовщики, переводившие вброд стадо полудикого алгарийского скота, и Гарион
тотчас обратился к ним с просьбой, прозвучавшей как приказание.
   - Мне  понадобятся  две  лошади,  -  сказал  он,  пропуская  традиционные
приветствия, - самые лучшие, какие у вас есть. Мне надо быть в Долине Алдура
до конца недели.
   Гуртовщик, свирепого вида алгарийский воин, задумчиво посмотрел на него.
   - Хорошие лошади дорого стоят, ваше величество,  -  отважился  произнести
он, и глаза его загорелись.
   - Это не имеет значения. Они должны быть готовы через  четверть  часа.  И
бросьте мне в седельную сумку какой-нибудь еды.
   - Неужели ваше величество не  хочет  даже  поговорить  о  цене?  -  Голос
гуртовщика выдал его глубокое разочарование.
   - Цена будет ваша, - ответил ему  Гарион.  -  Просто  посчитайте  все,  я
заплачу. Гуртовщик вздохнул.
   - Тогда возьмите их в  подарок,  ваше  величество,  -  сказал  он.  Потом
скорбно посмотрел на короля Ривского.  -  Но  вы,  конечно,  понимаете,  что
испортили мне весь день.
   Гарион не сдержал улыбки.
   - Если бы у меня было время, добрый гуртовщик, я бы  торговался  с  тобой
целый день до последнего гроша, но у меня срочное дело на юге.
   Гуртовщик грустно покачал головой.
   - Не переживай, друг мой, - сказал ему Гарион. - Если хочешь,  я  каждому
встречному буду ругать тебя и рассказывать, как гнусно ты меня обманул.
   Взгляд гуртовщика просветлел.
   - Это было бы чрезвычайно любезно с вашей стороны, ваше величество.
   Гарион с любопытством на него посмотрел.
   - В конце концов, человеку необходимо заботиться о том, что думают о  нем
люди. Лошади будут готовы, когда вы скажете. Я сам подберу их.
   Гарион пустил коней в галоп. Он скакал целый день, его лошади  оставались
свежими и сильными. Долгое путешествие в поисках  Шара  научило  его  многим
уловкам, как можно  долго  сохранять  силу  здоровой  лошади,  и  сейчас  он
использовал их все. Когда на пути появлялся крутой холм,  он  пускал  лошадь
шагом, а упущенное время нагонял на пологом спуске с  другой  стороны.  Если
это было возможно, старался не ехать по пересеченной  местности.  Он  поздно
останавливался на ночлег, а с первым