задремал.  Когда  фургон  остановился,  Польгара
осторожно потрясла его за плечо.
   - Эрранд, - сказала она, - приехали.
   Он открыл глаза и впервые увидел то, чему предстояло навсегда  стать  его
домом. Он увидел каменные стены, скрытые в зарослях  кустарников  и  высокой
густой  траве.  Рощи,  где  белоснежные  стволы  берез  выделялись  на  фоне
темно-зеленых кедров. Он увидел ручей и сразу понял,  сколько  здесь  таится
возможностей. В ручье,  конечно,  можно  будет  пускать  кораблики,  бросать
камушки и, если ничего больше не придет в голову, прыгнуть в него самому.
   Несколько деревьев было, казалось, специально создано для того, чтобы  по
ним лазать, а при взгляде на большую старую березу, нависшую над  ручьем,  у
него просто дух захватило при мысли о том, какой это прекрасный трамплин для
прыжков в воду.
   Фургон остановился на вершине  пологого  холма,  плавно  спускающегося  к
усадьбе. По такому холму мальчишки могут бегать с утра до вечера, если  небо
такое  же,  как  сегодня,  -  голубое-голубое,  с   рассыпанными   по   нему
облаками-одуванчиками. Густая трава по колено и влажная  земля  под  ногами;
пьянящий поток сладковатого воздуха бьет  в  лицо,  когда  бежишь  вниз  под
горку.
   И вдруг Эрранд почувствовал какую-то  особую,  сжимающую  сердце  грусть,
грусть, остававшуюся неизменной на протяжении  веков,  и,  повернувшись,  он
увидел,  как  скупая  слеза  проползла  по  морщинистой  щеке  Бельгарата  и
спряталась в белой окладистой бороде.
   Но тоска Бельгарата по своей ушедшей жене не заслонила того  глубокого  и
всепоглощающего восторга, который охватил Эрранда при  виде  этой  маленькой
зеленой ложбины, деревьев, ручья и густой травы. Он улыбнулся и проговорил:
   - Дома, - пытаясь ощутить вкус и аромат этого слова.
   Польгара серьезно взглянула ему в лицо. Цвет  ее  лучистых  глаз  менялся
вместе с ее настроением -
   от бледно-голубого, почти серого, до темно-фиолетового.
   - Да, Эрранд, - ответила она своим густым гортанным  голосом,  -  да,  мы
дома. - Затем она нежно обняла его, и в этом объятии выразилась вся ее тоска
по дому, по родному очагу, переполнявшая ее в течение долгих веков,  которые
они с отцом провели, выполняя свою бесконечную миссию.
   Дарник-кузнец задумчиво  обозревал  лежавшую  внизу  под  теплым  солнцем
лощину, размышляя, прикидывая, сопоставляя и переставляя что-то в уме.
   - Нелегкая работа нам предстоит, Пол, если мы хотим все здесь  обустроить
по-своему, - обратился он к жене.
   - У нас с тобой в запасе целая вечность, -  ответила  Польгара  с  мягкой
улыбкой.
   - Я помогу вам разгрузить фургон и поставить палатки, - сказал Бельгарат,
рассеянно почесывая бороду. - А завтра мне нужно будет спуститься в Долину -
поговорить с Бельдином и близнецами, заглянуть в башню, ну и все такое.
   Польгара окинула его долгим, пристальным взглядом.
   - Ты слишком торопишься уехать, папочка, - сказала она ему. - С Бельдином
ты говорил в Риве месяц  назад,  а  в  свою  башню  ты,  бывает,  веками  не
наведываешься  -  и  ничего.  Я  заметила,  что  всякий  раз,  когда   нужно
поработать, у тебя сразу возникают неотложные дела где-то в другом месте.
   Лицо Бельгарата приняло выражение оскорбленной невинности.
   - Ну, знаешь ли, Польгара... - запротестовал было он.
   - Не поможет, отец, - отрезала она. - Если ты останешься на пару  недель,
или на месяц, или на два помочь  Дарнику,  это  тебе  не  повредит.  Или  ты
хочешь, чтобы мы зимовали в палатках?
   Бельгарат неприязненно покосился на голые стены, возвышавшиеся у подножия
холма, на  которых  словно  было  написано,  сколько  часов  тяжелого  труда
понадобится, чтобы сделать усадьбу пригодной для жилья,
   - Ну что ты, конечно, Пол, - поспешно произнес он. - Я рад буду  остаться
и помочь вам.
   - Я знала, отец, что на тебя можно положиться, - улыбнулась она.
   Бельгарат окинул Дарника оценивающим взглядом,  словно  пытаясь  прочесть
его мысли.
   - Надеюсь, ты не собираешься все делать вручную, - осторожно начал он.  -
Я хочу сказать, ну, ты же знаешь, что у нас есть другие возможности.
   Дарник чувствовал себя несколько неловко, на его  простое,  честное  лицо
легла тень неодобрения.
   - Я, э-э, я прямо не знаю, Бельгарат, - с сомнением  в  голосе  выговорил
он. - Мне, наверное, будет от этого не по себе. Если  я  все  сделаю  своими
собственными руками, я буду уверен, что работа сделана как  следует.  Я  все
еще чувствую неловкость, когда вы действуете  по-другому,  мне  это  кажется
вроде как надувательством, если ты меня правильно понимаешь.
   Бельгарат вздохнул.
   - Я боялся, что ты  так  на  это  посмотришь.  -  Он  покачал  головой  и
расправил плечи. - Коли так, давай поскорей спустимся к дому и начнем.
   Понадобилось около месяца, чтобы выгрести из углов  накопившийся  за  три
тысячелетия мусор, поставить новые дверные косяки и оконные  рамы,  положить
балки и настелить крышу. На это бы ушло в два раза больше времени,  если  бы
Бельгарат не мошенничал  всякий  раз,  когда  Дарник  поворачивался  к  нему
спиной.
   Все  сложные  работы  выполнялись  сами  собой,  когда  кузнеца  не  было
поблизости. Однажды, например, Дарник взял фургон и отправился за  бревнами;
как только он скрылся из виду, Бельгарат откинул в сторону тесло, которым он
обтесывал балку, с серьезным видом поглядел на Эрранда и  достал  из  куртки
глиняный кувшинчик с  элем,  который  успел  стащить  из  запасов  Польгары.
Отхлебнув из кувшина, он направил  свою  энергию  на  упрямую  балку  и,  не
произнеся ни слова, высвободил ее. Во все  стороны  разлетелась  туча  белых
древесных стружек. Когда балка  была  гладко  отесана,  старик  самодовольно
усмехнулся и проказливо подмигнул Эрранду. Ничуть  не  изменившись  в  лице,
Эрранд подмигнул ему в ответ.
   Мальчик и раньше видел,  как  творят  волшебство:  и  Зедар-Отступник,  и
Ктучик были чародеями. И в самом деле, на протяжении всей его жизни мальчика
окружали люди с каким-то необычным даром. Однако никто  другой  не  был  так
искусен в этом деле и  не  творил  его  с  такой  уверенной  легкостью,  как
Бельгарат. Как истинный виртуоз, старик проделывал невозможное так, что  это
казалось самым обычным делом.  Эрранд,  конечно,  знал,  как  это  делается.
Нельзя, проведя столько времени в обществе разных чародеев,  не  поднатореть
по  крайней  мере  в  теории.  Та  непринужденность,  с  которой  действовал
Бельгарат, иногда вызывала у него искушение попробовать  самому,  но  всякий
раз, поразмыслив, он понимал, что пока лучше без этого обойтись.
   То, чему мальчик научился от Дарника, было, конечно, не  столь  чудесным,
но нисколько  не  менее  значительным.  Эрранд  сразу  же  заметил,  что  не
существует практически ничего такого, чего кузнец не мог бы  сделать  своими
руками. Ему был знаком каждый инструмент. Он мог работать как  с  железом  и
медью, так и с камнем и деревом. Он с одинаковой легкостью мог построить дом
и изготовить стул или  кровать.  Пристально  наблюдая  за  работой  Дарника,
Эрранд перенял сотни маленьких хитростей и секретов, в  которых  как  раз  и
заключается разница между мастером и незадачливым любителем.
   Польгара занималась всеми домашними делами. Палатки, в которых они спали,
пока строился  дом,  содержались  в  идеальном  порядке.  Постели  ежедневно
проветривались, готовилась еда, выстиранная  одежда  вывешивалась  сушиться.
Однажды Бельгарат, явившийся  поклянчить  или  украсть  кувшин  эля,  окинул
критическим взглядом  свою  дочь,  которая,  умиротворенно  что-то  напевая,
разрезала на куски только что сваренное мыло.
   - Пол, - едко произнес он, - ты самая могущественная женщина на свете. Ты
сама не можешь сосчитать, сколько у тебя  титулов,  и  нет  в  мире  короля,
который бы, встретившись с тобой, машинально тебе не поклонился.  Ты  можешь
объяснить мне, зачем ты делаешь мыло подобным образом? Это  тяжелая  работа,
оно горячее, да и воняет ужасно.
   Польгара спокойно взглянула на отца.
   - Я уже несколько тысяч лет, как самая  могущественная  женщина  в  мире,
Старый Волк, - отвечала она. - Короли кланяются мне на протяжении нескольких
веков, и я потеряла счет своим титулам. Но замужем я, однако, впервые. Мы  с
тобой все время были для этого слишком заняты. Но я очень давно хотела замуж
и всю жизнь к этому готовилась. Я знаю все, что должна знать хорошая жена, и
умею делать все, что хорошей жене необходимо делать.  Пожалуйста,  папа,  не
ворчи и, пожалуйста, не вмешивайся. Я  еще  никогда  в  жизни  не  была  так
счастлива.
   - От варки мыла?
   - Да, и от этого тоже.
   - Это такая трата времени, - сказал он. Он презрительно взмахнул рукой, и
к лежащим на столе кускам мыла присоединился еще один.
   - Отец! - вскричала она, топнув ногой. - Прекрати сейчас же!
   Бельгарат взял в руку два куска мыла - один свой, один ее.
   - Ты можешь сказать мне, какая между ними разница, Пол?
   - Мое сделано с любовью, а твое - просто фокус.
   - Но одежду оно выстирает так же чисто.
   - Мою - нет, - отвечала она и,  взяв  у  него  кусок  мыла,  положила  на
ладонь. Затем дунула на него, и он тут же исчез.
   - Глупышка ты маленькая, Пол, - сказал он.
   - По-моему, иногда нужно быть  глупышкой  для  блага  семьи,  -  спокойно
ответила она. - Принимайся-ка за свою работу, отец, а я возьмусь за свою.
   - Ты не лучше Дарника, - обиделся он. Она кивнула с довольной улыбкой.
   - Знаю. Наверное, поэтому я и вышла за него замуж.
   - Пошли отсюда, Эрранд, - обратился Бельгарат к  мальчику.  -  Это  может
оказаться заразным, а я не хочу, чтобы ты заразился.
   - Ах да, - вспомнила Польгара. - Еще  кое-что,  отец.  Не  ройся  в  моих
припасах. Если тебе нужен кувшин эля, так и скажи.
   Высокомерно фыркнув,  Бельгарат,  не  удостоив  колкую  реплику  ответом,
зашагал прочь. Но как только они завернули за  угол,  Эрранд  извлек  из-под
туники коричневый кувшин и протянул его старику.
   - Отлично, мой мальчик, - усмехнулся Бельгарат. - Видишь, как это просто,
стоит только втянуться.
   Все лето и до поздней осени все  четверо  трудились,  обустраивая  дом  и
делая его пригодным для зимовки. Эрранд старался помогать чем мог, хотя чаще
всего его просили пойти куда-нибудь поиграть и не путаться под ногами.
   Когда пошел снег, весь мир, казалось,  преобразился.  Дом  превратился  в
надежное теплое убежище. В центральной комнате, где они ели и собирались  по
вечерам, был сложен огромный очаг, дававший тепло и  свет.  Эрранд,  который
все свое время, за исключением особо жестоких морозов,  проводил  на  улице,
после ужина часто ложился на меховой коврик перед огнем и глядел на пляшущие
языки пламени, пока глаза его не начинали слипаться. А позже он просыпался в
прохладной темноте своей комнаты, завернутый до самого подбородка  в  теплые
пуховые покрывала, и знал, что Польгара осторожно отнесла его  в  комнату  и
уложила в постель. Тогда он счастливо вздыхал и снова погружался в сон.
   Дарник конечно же смастерил ему санки,  на  которых  было  очень  здорово
кататься с близлежащих холмов. Снег был не очень глубок, и полозья не тонули
в нем, так  что  Эрранд  так  разгонялся  на  склоне,  что  мог  по  инерции
проскользить почти через всю лощину.
   Но в один погожий морозный вечерок, когда  солнце  начало  погружаться  в
пучину багровых облаков на западном  горизонте  и  небо  окрасилось  ледяным
бледнобирюзовым светом, сезон катания  на  санках  увенчался  знаменательным
событием: Эрранд взобрался на вершину холма, таща  за  собой  санки.  Внизу,
среди  сугробов,  виднелась  черепичная  крыша  дома,  все  окна  были  ярко
освещены, струйка бледно-голубого дыма, прямая, как  стрела,  поднималась  в
неподвижный воздух.
   Эрранд улыбнулся, лег животом на санки и  оттолкнулся.  Ветер  свистел  у
него в ушах, когда он стремительно пронесся через долину и прямо-таки влетел
в березово-кедровую рощу. Он мог бы проехать и дальше, если бы не  ручей  на
его пути. Но и такое завершение спуска привело его в восторг, так как  берег
возвышался над ручьем на несколько футов, и санки Эрранда описали над темной
водой  изящную  длинную  дугу,  резко  закончившуюся  великолепным   ледяным
всплеском.
   Когда он добрался до дому, трясясь от холода и с ног до  головы  покрытый
сосульками, у него состоялся обстоятельный разговор с  Польгарой.  Польгара,
как он уже успел заметить, имела слабость  к  театральным  жестам,  особенно
когда ей представлялась возможность указать кому-то на его  недостатки.  Она
наградила его долгим взглядом и немедленно принесла какое-то  отвратительное
на вкус лекарство, которое насильно влила ему в  рот.  Потом  она  принялась
стаскивать с него замерзшую одежду, отпуская едкие и почти обидные замечания
по поводу  любителей  зимнего  плавания  на  санках.  У  нее  был  прекрасно
поставленный голос, и она умела подбирать точные слова. Интонации и ударения
делали ее речь чрезвычайно  выразительной.  Но  Эрранд  предпочел  бы  более
короткое и не столь утомительное обсуждение случившегося с ним происшествия,
особенно если учесть, что и Бельгарат, и Дарник не  очень  успешно  пытались
спрятать широкие улыбки, пока Польгара  разговаривала  с  ним,  одновременно
растирая его жестким полотенцем.
   - Замечательно, - заметил Дарник, - по крайней мере, на этой неделе ванна
ему не понадобится.
   Польгара прервала растирание и медленно повернулась, чтобы  поглядеть  на
мужа. В ее лице не было ничего угрожающего,  но  глаза  смотрели  холодно  и
строго.
   - Ты что-то сказал? - спросила она.
   - M-м, нет, дорогая, - поспешно ответил он. -  Ничего  особенного.  -  Он
несколько настороженно взглянул на Бельгарата и поднялся на ноги. - Пойду-ка
принесу еще дровишек, - добавил он.
   Польгара подняла бровь и перевела взгляд на отца.
   - Ну? - вопросительно произнесла она. Тот недоуменно заморгал.
   Выражение  ее  лица  не  изменилось,  но  молчание  сделалось  давящим  и
угрожающим.
   - Давай-ка я помогу тебе, Дарник, - наконец предложил старик,  поднимаясь
на ноги.
   И оба они вышли из комнаты, оставив Эрранда наедине с Польгарой.
   Она снова повернулась к нему.
   - Ты проскользил по всему холму, - спокойно спросила она, - а затем прямо
через долину? Он кивнул.
   - А потом через рощу? Он снова кивнул.
   - А потом к берегу и в ручей?
   - Да, - подтвердил он.
   - Как я понимаю, тебе не пришло в голову скатиться с санок до  того,  как
они полетели в воду?
   Эрранд не отличался разговорчивостью, но тут  он  почувствовал,  что  без
объяснений не обойтись.
   - Ну, - начал он, - я и в самом деле об этом не подумал, но вряд ли бы  я
с них скатился, даже если бы мне и пришла в голову такая мысль.
   - Что-то я не совсем тебя понимаю. Он серьезно поглядел на Польгару.
   - До этого момента все шло так замечательно, ну, и казалось просто глупым
не закончить такой потрясающий спуск.
   Последовала долгая пауза.
   - Понятно, - наконец вымолвила она с очень озабоченным видом.  -  Значит,
это было сознательное решение - влететь в ручей на полной скорости.
   - Да, можно и так сказать.
   Она некоторое время не отрывала от него  пристального  взгляда,  а  затем
опустила голову на руки.
   - Я не уверена, что у меня хватит сил  опять  через  все  это  пройти,  -
произнесла она срывающимся голосом.
   - Через что? - обеспокоенно спросил он.
   - Я столько сил потратила, воспитывая Гариона, - отвечала она, - но  даже
он не смог бы найти более неразумного объяснения своему  поступку.  -  Затем
она снова поглядела на него, тихо рассмеялась и  обняла.  -  Ах,  Эрранд,  -
сказала она, крепко прижимая его к себе, и все опять встало на свои места.
   Глава 2
   У  волшебника  Бельгарата   было   множество   мелких   недостатков.   Он
недолюбливал физический труд и слишком уж любил  темный  эль.  Временами  он
небрежно  обращался  с  истиной  и  с  полнейшим  безразличием  относился  к
щекотливым вопросам владения собственностью. Он  не  гнушался  общества  дам
сомнительной репутации, а употребляемые им слова и выражения  нередко  могли
заставить покраснеть кого угодно.
   Волшебница Польгара  была  женщиной  невероятно  целеустремленной,  и  на
протяжении нескольких тысяч лет она пыталась изменить  своего  бродягу-отца,
но без ощутимого успеха.  Тем  не  менее  она  с  упорством  продолжала  эту
неравную борьбу, ожесточенно  сражаясь  с  его  дурными  привычками.  Она  с
сожалением сдала позиции относительно его лени и неряшливости. Скрепя сердце
отступила перед  ложью  и  сквернословием.  Но  она  продолжала  непреклонно
противостоять пьянству,  воровству  и  разврату,  считая  эти  пороки  самым
чудовищным и отвратительным, что только может быть в человеке.
   Поскольку Бельгарат отложил свое возвращение в башню до следующей  весны,
Эрранд имел возможность быть непосредственным свидетелем тех  бесконечных  и
невероятно увлекательных для стороннего наблюдателя столкновений между отцом
и дочерью, которыми они  заполняли  свое  свободное  время.  От  язвительных
замечаний Польгары о том, что этот  лентяй  без  дела  слоняется  по  кухне,
крадет  тепло  из  очага  и  эль  из  ее  запасов,  Бельгарат  уклонялся   с
мастерством, которое, как видно, шлифовалось веками. Но Эрранд понимал,  что
стоит за этими  едкими  замечаниями  и  легкомысленными  отговорками.  Между
Бельгаратом и его дочерью существовали тесные узы  любви  и  взаимоуважения,
которые они считали необходимым скрывать под маской  постоянных  раздоров  и
словесных  перепалок.  Возможно,  Польгара  и  предпочла  бы   иметь   более
безгрешного отца, но ничто не могло изменить ее истинных чувств к нему.
   Ни для кого не было секретом, почему Бельгарат остался  на  зиму  в  доме
Поледры вместе с дочерью и зятем. Хотя ни один из них не проронил об этом ни
слова, все знали, что нужно изменить воспоминания старика об этом доме -  не
стереть, конечно, потому что никакая сила на земле не могла изгладить память
о его жене, а слегка изменить,  чтобы  дом  с  черепичной  крышей  напоминал
старику о счастливых часах, проведенных здесь, а не только о том черном дне,
когда он, вернувшись, увидел, что его возлюбленная Поледра мертва.
   Когда после  недели  теплых  дождей  снег  сошел  и  небо  снова  засияло
голубизной, Бельгарат наконец решил, что настало время продолжить прерванное
путешествие.
   - У меня, собственно, нет никаких срочных дел, - признался он, -  но  мне
бы хотелось заглянуть к  Бельдину  и  близнецам,  а  потом,  наверное,  пора
наведаться в свою башню и немного там прибраться. А то я совсем ее  запустил
за последние несколько сотен лет.
   - Если хочешь, мы поедем с  тобой,  -  предложила  Польгара.  -  В  конце
концов, ты же помог нам с домом, прямо скажем, без  особого  энтузиазма,  но
помог. Справедливо будет, если мы поможем тебе навести порядок в башне.
   - Спасибо за предложение, Пол, - решительно отказался он,  -  но  на  мой
вкус твоя манера прибираться чересчур радикальна. То, что может когда-нибудь
потом понадобиться, после твоей уборки оказывается в мусорной куче.  Если  в
центре комнаты есть  хоть  немного  свободного  пространства,  я  считаю  ее
чистой.
   - Ах, папа, - рассмеялась она, - ты неисправим.
   - Конечно, - ответил он и задумчиво поглядел на  Эрранда,  который  молча
завтракал. - Но если можно, я возьму с собой мальчика.
   Польгара окинула отца быстрым взглядом.
   Бельгарат пожал плечами.
   - Он составит мне компанию, да и смена обстановки пойдет ему  на  пользу.
Кроме того, тебе и Дарнику еще ни  дня  не  удалось  остаться  вдвоем  после
свадьбы. Если хочешь, считай это моим запоздалым подарком.
   Она внимательно посмотрела на него.
   - Спасибо, отец, - просто сказала она,  и  глаза  ее  сразу  потеплели  и
наполнились любовью.
   Бельгарат отвел взгляд  в  сторону,  словно  эта  невысказанная  нежность
привела его в смущение.
   - Тебе нужны твои вещи? В смысле, из  башни.  Ты